Текст книги "Молодежь в зоне риска. Социально-культурные основы профилактики пьянства и алкоголизма"

1.2. Молодое поколение как субъект выражения требований социального времени

Основные надежды и чаяния на улучшение жизни, прогресс и развитие, как правило, связываются с молодежью. От молодежи многого ждут, и многое действительно делается для облегчения и изменения ее социально-экономического и социально-культурного положения. Однако далеко не всегда эти надежды сбываются. Молодежь как была, так и остается наиболее проблемной частью населения любого общества, как в социально-экономическом, так и в социально-правовом плане. Ведь сама по себе молодость не обеспечивает ни профессионализм, ни нравственно-политическую позицию вступающих в самостоятельную жизнь поколений, ни их социальный статус и экономическое положение. Молодежь и ее жизненные проблемы во многом определяются социально-демографическим, социально-культурным, социально-экономическим и другим развитием всего общества, и эти проблемы имеют весьма многообразный и далеко не явный характер.

Со временем меняется не только социально-демографическая ситуация в обществе, но и само общество, его ценности, идеалы, нормы, образ жизни, традиции и привычки, стереотипы мышления, характер сознания и самосознания. В силу этого молодежь одного поколения существенно отличается от молодежи других поколений. Это, по существу, различная молодежь как социально-культурная группа населения. Так, молодежь эпохи коллективизации и индустриализации страны, довоенная и послевоенная молодежь, молодежь так называемой «хрущевской оттепели» и «брежневского застоя», «горбачевской перестройки» и молодежь постсоветского периода общественного развития существенно отличаются друг от друга. Они различаются по своим ценностным ориентациям, социальной активности, вере в «счастливое» настоящее и «светлое будущее», социальным и духовным потребностям, способам жизнедеятельности в целом. Эти отличия достаточно четко проявляются между представителями различных поколений, отцов и детей и служат основой так называемого конфликта поколений. Представители одного поколения с полным на то основанием могут заявить представителям других поколений, что они в молодости были совершенно иными, да и нравы в обществе тогда царили совершенно иные, чем сейчас.

Отмечая эту социально-культурную особенность различных поколений, известный немецкий социолог Г. Зиммель полагал, что жизнь человека неизбежно облекается в ту или иную социально-культурную форму, выражающую суть определенной исторической эпохи. Как только жизнь, считал он, возвысилась над чисто животным состоянием до некоторой духовности, а дух в свою очередь поднялся до состояния культуры, в ней обнаруживается внутренний конфликт, нарастание и разрешение которого есть путь обновления всей культуры. Каждая культура принимает те или иные формы, в которые облекается жизнь и без которых немыслимо какое-либо духовное бытие. Эти формы претендуют на длительность, даже более того, на вневременность. «Но сама жизнь стремится неустанно вперед, ее бесконечная ритмика в каждом новом содержании созданных ею форм вступает в контраст с постоянством ее бытия или вневременностью ее значения» [1, c. 12].

Изменчивость культурных явлений и даже целого культурного стиля, считал Г. Зиммель, есть результат бесконечной плодовитости жизни. «Моралисты, ценители старого доброго времени, люди строгого чувства, стиля совершенно правы, жалуясь на все растущую «бесформенность» современной жизни. Но они обыкновенно не замечают того, что происходит не только отмирание традиционных форм и что причиной смены этих форм является положительный инстинкт жизни. Для каждой эпохи характерна центральная идея, являющаяся «властителем душ» [1, c. 17]. А это в свою очередь позволяет рассматривать молодежь в качестве субъекта выражения требований социального времени. Молодежь не свободна в своем жизненном выборе, и перед каждым поколением молодежи стоят присущие для его времени проблемы: экономические, политические, правовые, педагогические и другие. Характер этих проблем, решаемых различными поколениями, совершенно иной. Они ставят перед собой различные цели и задачи, их жизненный успех определяется в соответствии с различными критериями, одни и те же витальные и другие потребности удовлетворяются ими по-разному и с помощью различных средств. И различия эти особенно отчетливо проявляются на расстоянии или в различные исторические эпохи.

Однако вполне зримы эти различия и при жизни поколений, живущих в одну и ту же эпоху, например, между отцами и детьми. Речь в данном случае идет об особой молодежной субкультуре и субкультуре других поколений в рамках культуры одного и того же общества, одной и той же исторической эпохи. При этом ни о какой полной преемственности между этими субкультурами не может быть и речи. Для каждой субкультуры существуют свои ценности и социальные нормы, свои музыкальные и другие предпочтения, своя манера поведения и свой образ жизни, свои знания и опыт. И наивно полагать, что эти знания и опыт обретаются только благодаря заимствованию у старших. Умения пользоваться мобильным телефоном, компьютером, современными информационными технологиями родители чаще всего обретают благодаря помощи своих детей, а не наоборот. Уже маленькие дети во многих отношениях оказываются более «продвинутыми», чем их родители. Они просто «смотрят» на мир с позиции своего времени и не отягощены грузом прошлого. Их историческая память в данном случае может не только быть не развитой, но и вовсе отсутствовать. А это в свою очередь служит основанием для постепенного изменения самосознания народа и его культуры в целом. Народ в таком случае может потерять не только свой язык, свои традиции, но и свою культуру в целом, приобщаясь к ценностям других культур. Ответ на поставленный еще И. Кантом вопрос: «Кто «Я»; «Что «Я» могу и на что смею надеяться?» – зависит от моего самосознания как представителя определенной общности. Принципиально важен он применительно к формированию самосознания молодежи, поскольку в нем содержится облик будущего страны.

Само же самосознание является культурным феноменом и во многом определяется взаимосвязью и взаимообусловленностью молодежной субкультуры и культуры народа. Самосознание немыслимо вне ценностно-смыслового отношения к миру, вне осознания себя как части социально-культурного бытия, вне духовно-практического освоения мира и свободы самореализации. Оно прежде всего социально-культурный феномен, имеющий ценностно-нормативную, а не логико-рациональную основу, а потому трансформируется по мере трансформации самой культуры, ее смыслов и значений, а не вслед за изменением социальной структуры общества, его социальных институтов. Субъект-объектные отношения, на которых основана познавательная деятельность, не есть нечто само собой разумеющееся. Чтобы выделить себя из мира, прежде всего надо идентифицировать себя с ним, определить свое место и роль в его развитии, сделав соответствующий духовно-нравственный выбор. Чаще всего это не только не происходит вслед за изменением объективных условий, но и значительно затруднено в связи с изменением ценностных критериев. Стремление же господствовать над этими условиями за счет сознательного использования закономерностей природы в собственных прагматических целях обычно оборачивается потерей субъективности личности, превращением ее в элемент социальной системы и потерей ее самосознания. Деперсонализация человека происходит вместе с прогрессом рационалистического мышления, осознания силы власти и денег и потерей чувства внутреннего достоинства. Она во многом закрепляется существующей системой образования, ориентируемой на основы наук, исходя из представления о человеке как существе разумном уже по своей природе или как образе и подобии Бога. Однако самосознание человека как образ и подобие Бога разительно отличается от самосознания человека, определяемого его общественной значимостью и реальными социальными ролями или естественными потребностями и способностями. Оно неразрывно связано с его волей и творческими способностями, с внешним и внутренним принуждением и законодательством.

Как отмечал в свое время один из основоположников западной аксиологии В. Виндельбанд, «проблема свободы в бесконечно разнообразных вариантах повсюду вырастает из этого сознательного законодательства, которому подчинена наша повседневная жизнь: законодательства принужденного и естественного процесса и законодательства долженствования и идеального предпочтения. Лишь начиная с того времени, когда возникло представление о божественном велении и о грехе как его нарушении, когда была осознана противоположность между естественным и божественным порядком, лишь тогда возникла проблема свободы» [2, c. 184]. Этому способствовала, по его мнению, прерывающая естественную необходимость форма психической жиз ни, которая привила чувство величия. Эта проблема коренится в чувстве ответственности. Объективному мировоззрению проблема свободы известна только с ее моральной стороны. В этой области каждый осознает, что существует система предписаний, которые он должен выполнять и от которых он в большей или меньшей степени уклоняется в своем действительном волении и поведении. Однако прежде всего необходимо указать на то, что народным массам доступно в этой области было лишь чувство ответственности под действием наших гражданских учреждений, с одной стороны, и религиозных убеждений – с другой, оно сравнимо с чувством страха перед неприятными последствиями, выраженными в гражданском осуждении. Стоило было утерять это чувство, и свобода превращалась в безответственность и произвол. Не по этой ли причине возникает и большинство существующих ныне молодежных проблем.

Наивно полагать, что все молодежные проблемы решаются на уровне формирования индивидуального самосознания строго в соответствии с обликом «строителя коммунизма» или другим идеалом формирования «человека будущего». Национальное, профессиональное, региональное, поселенческое и другие виды самосознания индивида формируются прежде всего как самосознание представителя рода или социального типа: представителя того или иного этноса, представителя определенной профессии, социального поселения или жителя региона. Однако сама по себе этническая принадлежность того или иного индивида вовсе не является гарантом формирования у него этнического самосознания, так же как и принадлежность его к той или иной профессии ничего еще не говорит о его профессионализме и уровне развития профессионального самосознания. В исторической практике существует множество примеров прямо противоположного характера, когда, например, геноцид против своего народа совершали янычары, рекрутируемые из представителей болгарского народа, но воспитанные в совершенно ином духе. Служение врагу являлось не такой уже и редкостью во время самых различных войн и других конфликтов. Поэтому формирование самосознания молодежи как важнейшей составляющей этнического самосознания является неотложной задачей выработки соответствующей молодежной политики и политики воспитания подрастающего поколения. Не менее актуальным является формирование профессионального самосознания. Перевод любого социального института в режим простого функционирования таит в себе опасность незаметной деградации профессиональной культуры общества, важнейшей составляющей которой является духовность. Содержание духовности не является порождением лишь разума или злой воли отдельно взятых индивидов, а выступает в качестве своеобразного единства коллективного и индивидуального существования человека, проявляемого в особенностях его мышления и поведения как биосоциального и духовного, сознательного и бессознательного начал. Образ жизни, образ мысли и поведения и образование в целом есть результат культивирования соответствующих духовных идеалов, являющихся своеобразной квинтэссенцией как общечеловеческих, так и национальных ценностей. И педагогика как своеобразный инструмент этого культивирования предстает прежде всего как этнопедагогика или своеобразный способ формирования духовно-нравственной, личностной основы человека, интегрируемого в мировое сообщество и общецивилизационный процесс, проявляемый в профессиональной, экономической, политической, научной и другой социальной надличностной и наднациональной институализации, имеющей глобальный характер. Эти социально-культурные типы различаются между собой особенностью языка, религиозной веры, философского мировоззрения и духовной жизни в целом, выражаемой в соответствующем ее образе, стереотипах мышления, менталитете, национальном характере и т. п. Речь идет не столько о бестелесном, сознательно-волевом энергетическом начале индивидуальной духовной жизни, сколько об идеальной социально-культурной сущности человека как родового существа, проявляемой в виде таких социально-культурных качеств, как толерантность, благородство, патриотизм, нравственность и т. д., обретаемых в результате социализации. Началом этой социализации становится усвоение духовной культуры своего народа и этноса. На этой основе и осуществляется взаимодействие с другими народами и этносами, людьми и социальными общностями других культур. Иное дело, что это взаимодействие может принимать самые различные формы. Национальный и другой экстремизм, терроризм, нетерпимость к ценностям и нормам чужих культур также являются результатом соответствующий, чаще всего стихийной, социализации. Как позитивные, так и негативные социальные качества имеют соответствующую этническую основу, проявляемую в виде коллективного бессознательного. Это коллективное бессознательное может обретать различные формы: от национализма до интернационализма, от патриотизма до пацифизма. Однако растворить этническую основу социального взаимодействия в ориентации лишь на общечеловеческие ценности еще никому и никогда не удавалось.

Молодежь – наиболее инновационная часть населения любой страны, изначально ориентированная на новизну, нерешенные еще проблемы, революционные и другие кардинальные изменения в обществе. Эту способность к инновации и творчеству нередко ищут в возрасте самом по себе как биологической характеристике человека, природной креативности молодежи, особенностях ее психики. В самом общем виде креативность выражает собой те особенности психики, которые способствуют в психологическом смысле становлению и проявлению творчества. Исследуются, в частности, взаимосвязь и взаимообусловленность креативности общения и креативности мышления молодежи. К признакам креативности общения чаще всего относятся: оригинальность как способность к новизне, как нестандартность разрешения коммуникативных ситуаций; гибкость как способность к продуцированию разнообразных вариантов решения проблем межличностного взаимодействия; широта как выработка большого количества вариантов решения проблем взаимодействия. По мнению отдельных исследователей данной проблемы, креативность мышления и креативность общения являются взаимосвязанными и взаимозависимыми понятиями и составляют вместе особое свойство личности, которое проявляется в развитии как самой личности, так и окружающего мира. И если в недавнем прошлом под творчеством понимались преимущественно духовная деятельность, умственный труд, то сегодня все больше говорится о творческой одаренности в духовной сфере: в музыке, живописи и других искусствах; научном, техническом, социальном и других видах деятельности.

На неправомерность сведения творчества лишь к искусству и связанное с этим узкое понимание творческого дарования более 75 лет тому назад обратил внимание выдающийся американский предприниматель, основоположник автомобильной индустрии США Г. Форд. Это во многом послужило толчком к пересмотру традиционных точек зрения. С этого времени творческие способности молодежи связываются не столько с культурой, сколько с психологией личности. Само же творчество представляется как некая универсальная общечеловеческая характеристика, определяемая лишь врожденными способностями юных дарований, которые следует вовремя заметить и развить в нужном направлении.

Такая позиция не выдерживает критики по целому ряду причин. К тому же она не только не преодолевает социально-культурный подход к решению проблемы творчества, но и сама является частным взглядом на данную проблему с позиции культуры американского общества. Для развития природных способностей индивида необходима не только поддержка извне, но мобилизация собственной воли, развитие собственного самосознания на основе тех или иных представлений о должном поведении. «При таком способе освоения явления действительности рассматриваются не в их фактическом бытии, нейтральном по отношению к человеку, а именно в отношении с его субъективным стремлением и интересом» [3, c. 35].

Иначе говоря, телеологически оценивать предмет – это значит не выявлять его естественные свойства (ибо естественных телеологических свойств попросту не существует), а рассматривать его таким (или не таким), каков он должен быть, – т. е. судить о нем с точки зрения характера его долженствования, соответственно должному. «Ценность как цель человеческого стремления не навязывается ему с реальной необходимостью, а должна свободно выбираться им. Так «прорваться» в мир должного можно лишь при критическом отношении к сущему, хотя бы мысленно преодолев, встав над ним, лишь подчинив сущее (включая собственное эмпирическое существование) своей воле, т. е. лишь в условиях хотя бы относительной свободы. Если я поставил себе целью решить математическую задачу, то я должен следовать логически необходимым условиям ее решения. Если я хочу быть справедливым, то я должен научиться этически и социально необходимым нормам справедливости. Если я хочу, чтобы созданное мною художественное произведение было гармоничным, то я должен следовать законам гармонии. Вот эту детерминированность человеческой деятельности свободно, по своей воле выбираемой целью, т. е. ценностную детерминированность можно с полным правом назвать свободной необходимостью. Свободной в том смысле, что это дело моей воли – признать или опровергнуть цель. Но признав ее и желая ее достигнуть, я должен обязательно подчиниться ее требованиям. Если хочешь постичь истину, то надо поступать так-то и так-то. Если хочешь быть здоровым, то нужно вести себя таким-то и таким-то образом. Вот это «надо» и «нужно» и есть форма необходимого отношения человека к ценности, «форма «объективности» ценностей, не только не ущемляющая человеческой свободы, но и являющаяся ее фундаментальным условием» [3, c. 8].

Телеологические свойства явлений, раскрываемые ценностным сознанием, – это не природно-реальные их признаки; в них (подобно стоимости товара) нет ни атома телесной субстанции. Они присущи явлениям не сами по себе, а лишь постольку, поскольку они вовлечены в практическую деятельность человека. Они выражают значимость явлений для человека. Ценность (и ее бытие в качестве ценности абсолютной справедливости) вовсе не ущемляется тем, что она до сих пор далеко не полностью реализована в мире. Ценность мечты может предвосхищать ценность наличного блага. Да и эти последние – ценны не постольку, поскольку они существуют фактически, а поскольку они такие, какими должны быть. Должное же поведение человека определяется его социальным существованием. Поэтому не случайно известный русский педагог К. Д. Ушинский, признавая существование врожденных стремлений, относил к ним и стремление к индивидуальному существованию, и стремление к общему и родовому существованию, и стремление к сознательной деятельности. «Цель в жизни, – считал он, – является сердцевиной человеческого достоинства и человеческого счастья. И чем быстрее и полнее Вы будете удовлетворять стремление человека к наслаждениям, отнимая у него цель в жизни, тем несчастнее и ничтожнее Вы его сделаете» [4, c. 351–352]. Понятно само собой, что эта цель должна быть у человека, чтобы достижение ее могло дать беспрестанную и постоянно распространяющуюся деятельность человеку, такую деятельность, которую требует его душа, чтобы не искать наслаждений и пренебрегать страданиями. Свойства этой цели определяются уже особенностями человеческой души.

Таким образом, творчество – исключительно феномен культуры, а не индивидуальной психологии, и сформировать его у подрастающего поколения возможно лишь в процессе социализации, а не благодаря лишь работе с одаренной молодежью.

Социализация как процесс включения подрастающего поколения в существующую социально-культурную практику представляет собой как целенаправленный воспитательный процесс, регулируемый государством, так и спонтанный, никем не направляемый компромисс выражения самодеятельности личности и традиций самых различных социальных общностей, представителем которых он является, от детских и молодежных сообществ до этнических, политических и других объединений. В силу этого адекватная молодежная политика всегда является выражением этого компромисса. Однако на практике выработать такой компромисс оказывается весьма не просто. Чаще всего в качестве доминирующего начала в выработке такой политики выступают государственное регулирование и менеджмент. При этом ставка на совершенствование управления социальными процессами, имеющая глубокие исторические традиции, не только не ослабевает, но и усиливается.

Степень государственного регулирования воспитательного процесса и свободы воспитания, начиная с XVIII столетия, является центральной проблемой философии образования. Должен ли быть воспитательный процесс стандартизированным и идеологически направленным или же в качестве общественного идеала предпочтительной является свобода воспитания? Должна ли система воспитания ориентироваться исключительно на государственный интерес или с необходимостью вынуждена выражать интересы всего гражданского общества? Данные вопросы во всей своей остроте перед философской и общественно-политической мыслью встали уже два столетия тому назад. Так, для Дж. Локка в качестве идеала общественного воспитания выступал образ самодеятельного джентльмена, для Ж.-Ж. Руссо свобода воспитания является выражением самой природы человека, игнорирование которой в виде административного и иного вмешательства оборачивается многочисленными бедствиями. Гельвеций считал, что все люди по своим природным задаткам гениальны, и проявление этой гениальности зависит от воспитания и общественных условий, которые сами являются результатом хорошего или плохого законодательства [5, c. 4]. Общество, согласно такой философской позиции, по существу является результатом государственного планирования и социального проектирования, выражением мыследеятельности или способности ума.

Целью воспитания, по мнению И. Канта, должна выступать выработка у каждого гражданина внутреннего нравственного закона, обеспечивающего его самодеятельность. Категория долга, согласно ему, относится к одним из важнейших этических составляющих духовной жизни человека. Возникновение и развитие данной категории связано прежде всего именно с тем, что человек не существует сам по себе, а в процессе своей жизнедеятельности подчиняется ряду правил и требований по отношению к другим людям (как к конкретно окружающим в повседневной жизни, так и к обществу в целом) и к самому себе. Поведение людей зависит от культуры и состояния среды, в которой они живут, при этом оно сопровождается рядом обязательств по отношению к окружающим.

Самодеятельность, основывающаяся на удовлетворении человеком своих естественных и социальных потребностей, явилась своеобразным философским кредо для М. Бакунина, П. Кропоткина и других русских философов-анархистов. При этом ими отрицается не только правомерность любого государственного регулирования воспитательного процесса, но и необходимость государства в целом. М. Бакунин горячо отстаивает не только свободу воспитания, которую он выводит из общинных принципов организации общества, но и свободу жизнедеятельности в целом.

Совершенно противоположной точки зрения относительно данной проблемы придерживались К. Маркс и Ф. Ницше, для которых государственная организация – непременное условие общественного воспитания и организации общественной жизни в целом. Оба философа отрицают свободу воли личности, но отрицают ее с позиции различных философских представлений о социальной детерминации. Они оба исходят из идеи исторической обусловленности общественного воспитания и его государственного регулирования, но понимают эту историческую обусловленность по-разному. Для Маркса основой этой детерминации является общественная форма удовлетворения человеком своих материальных и духовных потребностей, которая с неизбежностью предполагает исторически обусловленные формы государственного регулирования. Для Ницше необходимость государственного регулирования воспитательного процесса диктуется самим ходом развития культуры общества, выражением его основополагающих ценностей. Желание «свободы воли», желание самому нести всю без изъятия ответственность за свои поступки, сняв ее с Бога, с мира, с предков, со случая, с общества, согласно Ф. Ницше, – есть ничто иное, как желание быть той самой causa sui и с более чем мюнхаузеновской смелостью вытащить самого себя за волосы в бытие из болота. «Каждое время, – утверждал он, – имеет свой собственный божественный род наивности, измышление которой может возбудить зависть других веков…» [6, c. 286].

Продолжая традиции славянофилов, российский философ В. В. Розанов в своей работе «Сумерки просвещения» показывает несостоятельность решения проблемы воспитания лишь с помощью государственного регулирования. «Теоретики и практики, – пишет В. В. Розанов, – согласны, что ключ ко всякому прочному успеху в преображении людей в искусственном представлении о человеке, которое они составили. Все субъекты воспитания стремятся обладать этим ключом. С ХIХ века государство, возобладавшее над всеми остальными сторонами народной жизни, естественно, и получило в свое обладание этот ключ. Церковь со своим особым набором понятий и представлений, семья с индивидуальностью своих навыков и стремлений, не говоря уже о других меньших, но столь же живых и конкретных силах истории, были недоверчиво и пренебрежительно устранены от воспитания» [7, c. 2].

В современных условиях в связи с переходом к рыночной экономике и информационным технологиям образования создавшееся положение дел существенно не изменяется, а в какой-то мере еще более усугубляется. Это связано с тем, что профессиональная и в целом элитарная культура в данных условиях все больше уступает место массовой, ценности народной и национальной культур все больше сменяются цивилизационными, общечеловеческими ценностями и нормами. Вслед за унификацией образования стремительно снижается ее воспитательная эффективность. При этом кризис образования все больше обретает глобальный характер. Сегодня он охватывает как западноевропейское образовательное пространство, так и образовательное пространство постсоветских стран.

При этом кризис образования и воспитания на постсоветском пространстве по существу является выражением кризиса государственного управления и регулирования воспитательного процесса и самодеятельности учреждений образования. Суть этого кризиса можно представить в виде следующей проблемной ситуации, выраженной через противоречия:

между ориентацией государственных органов управления и учреждений образования на инновационное развитие и воспитание творческой самодеятельности личности и нарастанием тенденции конформизма, характерного для массового общества;

между структурно-функциональной организацией учебно-воспитательного процесса и самодеятельностью учреждений образования, основанной на самодеятельности каждой отдельно взятой личности;

между солидарностью учреждений образования, основанной на единой системе социальных ценностей, и свободой их выбора, творческой самодеятельностью и индивидуальностью.

между практикоориентированными социально-культурными педагогическими технологиями и господствующими в учреждениях образования психолого-педагогическими технологиями;

между классическими и неклассическими принципами рациональности, используемыми в организации учебно-воспитательных процессов и государственном управлении учебными заведениями.

В создавшихся условиях разрешение названных противоречий и проблема определения принципов государственного регулирования воспитательным процессом становится безотлагательной и выступает важнейшим гарантом национальной безопасности.