Текст книги "Бессмертный полк. Истории и рассказы"

И затряслись стены замка

Мне важно оставить для истории, как любил выражаться мой отец, воспоминания реального участника исторических событий. Их прислал мне помощник начальника артиллерии (начарта) 39-го гвардейского стрелкового полка старший сержант Иван Александрович Шляев.

Один из эпизодов его воспоминаний выглядит кинематографично, словно кадры какого-то романтического фильма о войне.

Лето 1944 года, какой-то замок в освобожденном Красной армией уголке Европы. Высокий потолок парадной залы, накрытые столы и притихшие в предвкушении праздника солдаты и офицеры знаменитой 13-й дивизии, которая дралась под Сталинградом и, без преувеличения, покрыла себя славой у Мамаева кургана. Распахиваются парадные двери, и в сопровождении офицеров штаба в зал входит командующий фронтом И. С. Конев (мой отец), звучит команда «смирно», военные встают со своих мест, стараясь не греметь стульями, и начинается праздник. После тяжелых боев и пережитых испытаний люди обедают: сервирован стол, на нем вкусная еда и напитки. Под высокими сводами старинного рыцарского замка царит особая атмосфера торжества. Она врезается в память всех участников церемонии яркой роскошной картинкой.

Автору мемуаров, Ивану Шляеву, 23 года, ему довелось многое пережить на войне, но этот праздник остался в его памяти неповторимой эмоцией, пережитой в конце войны, яркой вспышкой его собственной жизни. «Такое остается в памяти до смертельного часа», – записывает сержант.

Иван Александрович Шляев. 1945 год

В составе дивизии Иван Шляев прошел путь от Волги до Эльбы, воевал в Европе, он участник исторических событий, боев на Висленском плацдарме. Обладая несомненным даром рассказчика и наблюдательностью, он честно описывает эмоции, которые переживали в конце войны многие, как и он, простые солдаты:

«Первый Украинский фронт захватил плацдарм на Висле. Чтобы ликвидировать тот плацдарм, враг двинул по восточному берегу две группировки навстречу друг другу, чтобы соединиться у Баранува и отсечь плацдарм. 4 августа 1944 года до соединения тех группировок оставалось 4 км. Над Первым Украинским фронтом нависла катастрофа! И тут явилась 13-я гвардейская дивизия Г. В. Бакланова. Гвардейцы кинулись на врага, как в Сталинграде. Пишу это как непосредственный участник той схватки, выводивший батарею на прямую наводку. В ночь на 6 августа дивизия переправилась на плацдарм. Немцы, зная боевые качества 13-й, впервые применили против нас 68-тонные «королевские тиг ры». Как мы устояли? Не иначе как с Божьей помощью.

В день 3-летия дивизии комфронта Конев приехал, чтобы поздравить гвардейцев. Это было 15 ноября.

Утро. Висленский плацдарм. У села Суфище нас построили в П-образное каре. Поставили перед ним «студебеккер» с лестницей в кузов. Не прошло и получаса – подкатил крытый «виллис». Из него вышел невысокий плотный человек в шинели, за ним другой – в кожаном пальто. Мы уже знали, что это комфронта маршал И. С. Конев и член Военного совета К. В. Крайнюков.

Приняв рапорт нашего нового комдива В. Н. Комарова, сразу поднялись в кузов «студебеккера».

Маршал тепло поздравил личный состав дивизии с ее 3-летием. В ответ прозвучало троекратное ура! После короткой речи каре перестроились в ротные, батарейные колонны и торжественным маршем прошли перед комфронта.

К вечеру был назначен прием, на который были приглашены солдаты, сержанты, офицеры. Я, старший сержант 39-го гвардейского стрелкового полка, оказался в списках приглашенных, которых привезли машинами к какому-то замку (у города С.). Перед входом проинструктировали, как вести себя за столом. При появлении маршала встать, не громыхая стульями. Соблюдать тишину, не прикладываться к яствам.

Долго ждать не пришлось. Офицер у входа в зал огласил полный титул И. С. Конева. Высоченная дверь распахнулась, и в зал вошел комфронта. Мы, солдаты и сержанты, бодро встали.

Впереди шел маршал, и в полушаге от него наш комдив. За ним свита – ЧВС фронта и командарм А. С. Жадов. За ними А. Кривулин, А. Родимцев, Г. Бакланов.

В нескольких шагах перед столами комфронта остановился, обвел нас суровым взглядом… В этот момент комдив Комаров нас представил: «Эти гвардейцы пришли на Вислу от Волги!» «Мало, мало… Хоть этих спасите для будущих кадров Красной армии, – заметил Конев. – Поздравляю сталинградцев и в вашем лице всех гвардейцев с 3-летием дивизии!» И тут произошло нечто, подобное обвалу… Тридцать солдатских и сержантских глоток грянули так, что затряслись стены замка. И длилось это 10–15 секунд. Суровое лицо маршала расплылось в улыбке. Жестом руки он подал знак, и гром оваций как отрубил. Тут появились девушки с подносами. Подняв бокал, маршал изрек: «Мой тост за вашу гвардейскую храбрость!!!» Чокнувшись с комдивом и пригубив бокал, под бурю оваций Конев отправился в другой зал».

Наталья Ивановна Конева

Здравствуй, дед!

Вельможный Яков Григорьевич (погиб в 1943 году)

Здравствуй, дед. С Днем Победы тебя. Прости, что не 9 Мая, слишком захлестнули эмоции, когда я начала находить архивные документы о тебе. С каждым листком мне хотелось повиснуть у тебя на шее и даже поплакать в плечо. Мы долго искали тебя. Бабушка делала запросы, мама писала твоему командиру. Искали в документах «Мемориала», но там писарями была сделана ошибка в твоей фамилии и значишься ты как Вельможин, что ты был призван в ряды РККА 24 июня 1941 года, а также в документе о потерях числишься как без вести пропавший. Но мы знали по рассказам бабушки и искавшей тебя мамы, что ты погиб под Ленинградом. Что письма прекратили приходить в феврале 1943 года. Ты писал своей жене, что много раз был ранен, что, когда ты вернешься, она не найдет на тебе живого места. Но ты не вернулся, как и миллионы других солдат. Однажды она получила письмо от твоего товарища, который писал, что вы оба дали друг другу слово, что, если что-то случится, один из вас напишет об этом жене. Он написал как ты погиб. Что в 43-м вас переправляли из госпиталя по Неве, и в твой плот попал снаряд. Все, кто был на этом плоту, сейчас покоятся на дне Невы. Он обещал приехать после войны и рассказать о тебе, но не приехал. Жаль, что не сохранилось это письмо. Но есть память, мы пронесем эту память через всю жизнь, будь уверен. Фотокарточку твою получили, датирована она 2 ноября 1941 года. Ты самый красивый дед!

Яков Григорьевич Вельможный

Спасибо тебе, дед, что ты дал нам жизнь, что мы счастливы, что ты отдал свою жизнь за это счастье.

Первое, что я нашла, – это твоя награда. Знаешь, у тебя есть награда, медаль «За оборону Ленинграда». А мы не знали, мама плакала от радости и обиды, что бабушка не дожила до этой вести. Но мы и так знали, что ты герой.

Я продолжала искать документы о тебе, о твоих однофамильцах и однополчанах из наградного акта. Пыталась проследить твой боевой путь, расшифровывала аббревиатуры и сокращения. Читала журналы боевых действий и даже военные схемы. В одном из документов значится, что у тебя была судимость. Ты не писал об этом, там говорится, что осудили тебя «за распространение ложных слухов». Бабушке местные «слухи» донесли, что ты сказал что-то на политзанятии и тебе приказали встать и что, наверно, тебя за это накажут. Дед, я тобой горжусь! Я не знаю, что ты такое сказал, но я на твоей стороне, не испугался, не спрятался, остался самим собой, это дорогого стоит. За такую статью давали от 2 до 5 лет тюрьмы. Но тебя, вероятно, отправили на фронт немедленно. Следующий документ: учетная карточка из госпиталя, и в ней этой злосчастной судимости уже нет. Смыл кровью… В том же 43-м таких перемещений из госпиталя на фронт было еще три. Последняя запись датирована 1.09.43 об отправке с командой…

У нас все хорошо, потому что ты с нами всегда, наш ангел-хранитель. Ты прошел с Витей и внуками по площади Артема – там, где тебя призвали. Ты пройдешь и по Красной площади – там, где живет твоя дочь Пана. Мы помним о тебе, как и сотни исторических имен, некоторые из которых хотелось бы забыть и никогда не вспоминать. Пусть память о тебе будет вечной, пока живет Земля.

P. S. В сентябре 2015 г. мама с Надей побывали на Невском кладбище в Веселом Поселке Ленинграда. Дед, ты где-то там. На боевой карте расположения частей видно, что твой полк находился в Веселом Поселке.

9 мая 2016 г. твоя внучка Надежда прошла с тобой в строю «Бессмерного полка» по Красной площади Москвы.

Твоя внучка Мира от имени твоих детей Паны и Виктора, внуков Надежды, Александра и Татьяны, правнуков Виктора, Юлии и Валентина.

(Мираида Викторовна Золотова)

Часть вторая
«Всё для фронта, всё для победы!»

По рельсам войны

Мой отец, Егин Вениамин Михайлович, во время войны не участвовал непосредственно в боевых сражениях. Будучи по образованию инженером-строителем, войну он прошёл в составе ремонтно-восстановительных поездов, обеспечивающих восстановление разрушенных железнодорожных узлов, путей и мостов. Значение железных дорог во время войны было огромно. По этой транспортной артерии доставлялись на фронт продовольствие, горючее, военная техника, воинские части, раненые с фронта. Сложность и особенность этих восстановительных работ заключалась в том, чтобы делать это, несмотря на частые налёты немецких самолётов на сам поезд, – срочно, в минимум короткие сроки. И от них, безусловно, требовалось не только мужество, но и высокий профессионализм для обес печения качества и надёжности выполненных работ. Поезд несколько раз горел от попадавших в него авиабомб. Обычно ремонт шёл своими силами. Но в один из периодов обтрёпанный, обстрелянный, кое-где зияющий дырами поезд отправили на ремонт в Гурьев в Казахстан вместе со всеми, кто в нём работал и жил. Да, в составе ремонтно-восстановительного поезда находились и члены их семей, включая и детей. Надо сказать, работа и жизнь в поезде была чётко организована. Штаб и основной состав находились в одной части поезда, а члены их семей – в другой. Для маленьких детей был организован своеобразный детский сад, а для детей постарше школьного возраста проводились уроки, насколько это было возможно. Правда, это не мешало им, как только поезд останавливался, и это не было сопряжено с опасностью во время проводимых работ, или в связи с налётом вражеских самолётов, высыпать из вагонов и устраивать игры, гоняясь друг за другом в пятнашки или во что-либо другое.

Когда поезд отправили на ремонт, до Гурьева надо было добираться частично и по морю. Поезд по рельсам погрузили на баржу, а людей – на небольшое судно. В это время на море был шторм. И, как вспоминала мама, баржу с поездом и людей на их судне раз за разом буквально накрывали огромные волны и каждый раз казалось, что они уйдут под воду навсегда. В Гурьеве их разместили в казахские семьи, чей уклад жизни был одновременно и интересен и непривычен. После окончания ремонта, поезд снова вернулся на рельсы войны.

Но отец первое время был в поезде один без нас. Дело в том, что моя мама, Егина Фаина Леонтьевна, оставалась в Сталинграде, где они и жили. У родителей моих было тогда трое маленьких детей. Сразу взять нас с собой он не мог, потому что мама должна была родить как раз третьего. Но Сталинград вскоре немцы стали беспощадно бомбить, не оставляя камня на камне. И мама, в один из моментов, когда бомбёжка была наиболее интенсивной и всё вокруг рушилось и горело, схватила нас и выскочила на улицу, вскочив в отъезжавший со двора грузовик, чтобы покинуть город, – для папы в неизвестном направлении. Он долго искал нас, спрашивая на станциях, полустанках, где проходил и останавливался их поезд. И жизнь, как говорится, бывает порой удивительней и более непредсказуемой, чем в выдуманных историях, ибо он, в конце концов, нашёл маму и всех нас. И с тех пор мы были с ним до конца войны в поезде.

Фаина Леонтьевна Егина. Довоенное фото

И после войны много лет отец проработал на железной дороге. И первое воскресенье августа, отмеченное в календаре как Всесоюзный День железнодорожника, был нашим семейным праздником. Мама одевала нас в праздничные платьица, юбочки в складочку, (раньше празднично одевались только в праздники), белые туфельки с перепоночкой, накануне намазанные разведённым зубным порошком, с белыми носочками, – честное слово, это было очень красиво! Отец мой был удивительным человеком, честным, открытым и невероятно добрым. Здесь они с мамой полностью совпадали. В разное время по комсомольской путёвке они попали на строительство Комсомольска-на-Амуре, там и познакомились. А потом он привёз молодую жену в Сталинград. А через несколько лет началась война, страшная и беспощадная. Но что удивительно, война, с её нечеловеческими испытаниями, с невероятными трудностями не ожесточила их, не приучила к равнодушию, безразличию. Они сумели сохранить в себе, в своей душе доброту, сочувствие, искренность, милосердие ко всем, с кем они сталкивались, кто нуждался в их помощи Я помню, уже в послевоенное время мы, переехав в другой город, получили небольшую комнату в 12–13 кв.м. в общежитии. Нас самих было пятеро: отец с матерью и нас детей трое. Но мама приняла дочь своей знакомой, живущей на севере, т. к. та нуждалась в лечении и теплом климате. А папа в это же время, так сложилось, пригласил к нам пожить свою двоюродную сестру, т. к. у неё были какие-то неразрешимые разногласия с дочерью. И они буквально стали членами нашей семьи. Мест всем, конечно, не хватало, и мы, дети, спали на полу. Помню случай с отцом. Может быть, он даже где-то смешной и незначительный, но говорящий о нём как о человеке. Наш дом, в котором мы уже получили квартиру находился на окраине города, а за домом начинался пустырь. И как-то утром, совсем рано, мы услышали собачий лай, визг, скулёж. Это собачники отлавливали бродячих собак и в специальных машинах отвозили их куда-то. Отец выскочил на балкон и стал кричать: «Выпустите собак, фашисты!». Они и нас научили, не нотациями, не нравоучениями, а своей жизнью, в общем-то незатейливой и простой, научили нас этой доброте, справедливости, участию, сопереживанию, а главное, – неравнодушию.

Семья после войны

Их образ жизни вывел для нас, их детей, непреложные жизненные правила. Это, к примеру, то, что достоинство человека не зависит от его национальности, а его ценность – от толщины его кошелька; если надо с кем-то поделиться чем-либо, – надо отдать лучшее; в возникшем конфликте, каким бы он ни был, ищи собственную вину, не перекладывая её на другого; и даже умирая с голода, не бери никогда чужого, – и многое другое. И может быть, война не только не отняла у них этих замечательных человеческих качеств, а, наоборот, усилила их, научила ценить их ещё больше. Их любовь и верность друг другу и во время военных испытаний, и в послевоенное время, когда надо было преодолевать другие трудности: голод, нужду, постоянные ограничения, – они сумели не только сохранить эти чувства, но и преодолеть все трудности, что вставали на их пути.

И мне кажется, что любовь, верность и преданность, как отвага и мужество, по праву должны быть зачислены «бойцами» в «Бессмертный полк». Потому что и то и другое помогало всем, втянутым в круговорот страшных военных испытаний, не только выжить, но и одержать невиданную доныне Победу в невиданно страшной войне.

Людмила Егина

Бойцы Комсомольского полка

В моей жизни было много всего: война, годы послевоенного отважного труда, была и любовь. Сегодня мне 92 года. Я живу, окруженная заботой своей дочери, безмерным уважением внучки Ольги и восхищением правнука Михаила. Именно ему и его ровесникам я и адресую свои воспоминания.

Александра Георгиевна Кукушкина. 1940 г.

Мы с моим будущим мужем, Василием Алексеевичем Уткиным, из одной деревни из Вологодской области. Наши родители были знакомы, да и мы знали друг друга. Когда мне 6 лет исполнилось, семья переехала в Ленинград. Но родные остались в той деревне, так что я там часто бывала, и с Василием мы общались. Нравились друг другу, но война отодвинула наши встречи надолго. Увиделись в конце 40-х годов. За плечами у каждого страшное испытание – война. Решили не расставаться. 61 год прожили счастливо. Мой Василий ушел из жизни в возрасте 92 лет в 2012 году. А я вот еще живу… Правительство и городские власти нас, свидетелей тех событий, награждает юбилейными медалями, оказывает различные знаки внимания. Это приятно. Но приятнее всего, когда молодежь интересуется нашей жизнью. Той, которая сегодня уже называется ИСТОРИЯ.

Пережить первую зиму блокады…

До войны наша семья проживала в Петроградском районе на улице Большая Зеленина, дом 31/1. Папа мой умер перед самой войной от бронхиальной астмы. А мама, Белкова Ефросинья Ивановна, пережила только первую блокадную зиму, она умерла от голода на моих руках весной 1942 года. Мы с подругой Ниной Буркиной завернули ее в одеяло и на саночках отвезли в морг под открытым небом, который располагался на ул. Малая Зеленина. Это был склад около школы, в которой потом училась моя дочь. Трупы грузили на машины-пятитонки. Сверху их накрывали брезентом: нагрузят и везут в братские могилы, а они стучат друг о друга… Мороз был в ту зиму лютый. Хорошо хоть восьмилетнего брата Валерия удалось отправить с детским домом в Сибирь. Этим мы сохранили ему жизнь.

Когда только началась блокада, хлеба нам с мамой давали по 125 граммов, как иждивенцам и служащим. И, чтобы его купить на карточки, надо было уже с 6 часов утра стоять у булочной. Крупу тоже давали по карточкам. Часто мы грызли ее сырой – не могли дождаться, пока сварится. А мороз доходил до 40 градусов, никакая одежда не могла согреть. За водой ходили на Неву с бидончиком. По льду добирались до проруби, а берег был высокий, ползком выбирались наверх. Бывало, упадешь, разольешь воду и снова карабкаешься со слезами на глазах. На улицах Ленинграда, даже на Невском проспекте часто попадались вмерзшие в лед покойники. Я сама однажды ранним утром на Малой Зелениной наступила на женщину с распущенными волосами. Она была запорошена снегом, солнце еще не встало, поэтому я не сразу ее и увидела…

В первую блокадную зиму главным и полезным предметом интерьера стала буржуйка – такая печка, труба которой выходит в форточку. И если кто не имел такой буржуйки, то группировался с другими семьями. Вот и я какое-то время жила на 17-й линии Васильевского острова у жены моего дяди Феди (это брат мамы, он потом погиб на фронте). У них была буржуйка: мы жгли стулья, столы, все что могло гореть. Однажды Лена (жена дяди) забрала у меня все вещи и выменяла на хлеб. Мне не в чем было выйти на улицу…

Когда я вернулась домой на ул. Большая Зеленина от родных с Васильевского острова, было уже тепло. Город был завален нечистотами. Немцы думали, что, если мы не умерли от голода и холода, то умрем от эпидемии. Но была введена трудповинность. Вывели нас, полудохлых, на улицы скалывать лед с нечистотами. С большим трудом, но все расчистили, убрали, вывезли. Солнышко обогрело, все высушило, и мы стали оживать. Копали огороды во всех садах и скверах города, сажали зелень. Открыли бесплатные столовые (денег не было), где мы могли съесть хотя бы тарелку горячего супа. А потом пустили первые трамваи. И это казалось настоящим счастьем для изможденных людей!

Комсомольский полк

Но лично для меня весна 1942 года сулила большие проблемы. Я осталась совсем одна. И, скорее всего, тоже за мамой ушла бы на тот свет, если бы чудом не попала в Комсомольский полк противопожарной обороны Ленинграда. Для многих бойцов того полка попасть туда значило буквально – ВЫЖИТЬ. Всех сразу поставили на довольствие и обеспечили бесплатным пайком. Жили мы на казарменном положении, я была командиром отделения. Ходили в Старую Деревню ломать деревья, разбирать дома: надо было чем-то отапливаться. Тогда ведь в Ленинграде люди жгли все, что горело, дров нельзя было достать. И мы доставляли их в город, снабжали население.

Когда были налеты, дежурила на посту в Доме культуры «Промкооперации» (теперь ДК им. Ленсовета). На чердаках стояли бочки с песком и водой для тушения зажигательных бомб. Мы их тушили и зарывали в песок. С крыши часто наблюдали, как горел город. Сердце сжималось от боли! Нас тоже привлекали к тушению. Помню, как однажды горел «Печатный двор» на Чкаловском проспекте. Книги горели!!! А нам, бойцам Комсомольского полка противопожарной обороны, было по 17–18 лет, мы еще ни с чем таким не сталкивались. А тут сразу все ужасы войны… А еще нас отправляли на кладбища зарывать покойников – через весь город пешком. Трамваи стояли во льду, света не было (провода оборваны). Шли до кладбища с лопатой на плече (она казалась такой тяжелой!). Думали – не дойдем, останемся там вместе с покойниками, но откуда-то брались силы, и каждый раз мы возвращались обратно в казармы.

Александра Георгиевна Кукушкина. 1943 г.

…Мы быстро научились ничего не бояться. Весь город в войну был перерыт щелями – это небольшие бомбоубежища, вырытые в земле, как доты. В них жители прятались при артобстрелах. У каждого из нас был пропуск, разрешающий нахождение на улицах во время артобстрелов, и даже можно было не залезать в эти щели. Молодые, гордые, нам хотелось показать друг другу, какие мы храбрые, ничего не боимся. Смело так ходили под бомбежками. И только страх перед голодом был непобедим.

…Осажденный город остро нуждался не только в хлебе, но и в топливе. И нас, более тысячи молодых людей, в марте 1943 года повезли на Большую землю по Ладожскому озеру в Тихвинский район на лесозаготовки. Одеты были в ватники и ватные брюки, а на ногах – лапти. Вставали в 6 часов утра – до леса надо было идти далеко. Я работала на обрубке сучков, а кто был покрепче – на валке деревьев. В перерывах все валились в снег и, пригретые весенним солнышком, сразу засыпали. Там нам вручили медали «За оборону Ленинграда».

Осталась без медали…

…А медаль «За доблестный труд» я потеряла. Вручать мне ее должны были в Ленинграде, а я в это время работала в Вознесенском районе на берегу Онежского озера – меня туда направили вторым секретарем райкома комсомола. Так и не получила ее. Потом меня забрал к себе главный редактор районной газеты «Ленинградский путь». Работала ответственным секретарем и корректором. Принимала сводки Совинформбюро о событиях на фронте по приемнику. Писала свои статьи под псевдонимом «Александрина».

Уже после войны меня направили на учебу в Областную партшколу, потом окончила техникум Советской торговли. И всю сознательную жизнь работала бухгалтером и занималась партийной работой.

60 лет свадьбы

Я прожила хорошую жизнь. И была счастлива. Но память о войне и блокаде не стерлась. До сих пор больно. Желаю одного: пусть молодое поколение будет здоровым, счастливым и никогда не узнает тех бед, что нам пришлось пережить!

Александра Георгиевна Кукушкина