Текст книги "Бессмертный полк. Истории и рассказы"

Ребенок угасал на глазах у матери

Маевская Галина Николаевна (1914–2007)

Место рождения – г. Калуга;

награждена медалью «За оборону Ленинграда».

Тяжелым было детство моей тёти, Маевской Галины Николаевны. Пропал без вести в Гражданскую вой ну её отец, потом, так уж сложилось, забрали у неё младшего братишку в другую семью. Тяжелые годы были, голодные. Но выдержала она, выстояла, выучилась на рабфаке, а потом поступила в институт стали и сплавов. Здесь она нашла свою единственную любовь – Бориса Леопольдовича Маевского. Закончив один институт, в 1940 году молодая семья была направлена на работу в Ленинград. Галина Николаевна – на завод им. Жданова, мастером инструментального цеха, а Борис Леопольдович – на Балтийский завод, инженером в технологическое бюро. Жили сначала в разных общежитиях, потом сняли комнатку. Вечерами обменивались удачами и промахами в работе, советовались. По выходным знакомились с Ленинградом. В сентябре 1941 года семья ждала ребенка. Но началась война…

Работала Галина Николаевна мастером кузнечно-термического участка. С июля работали круглосуточно, без выходных. В цеху стояла жара до +50. По заводу били с воздуха и из дальнобойных орудий. Осколками снарядов убивало работающих на станках. В июле Ленинград стало сжимать блокадное кольцо. Но паники не было, на заводах организовали народное ополчение. Галина Николаевна проводила мужа в ополчение. А 23 августа он погиб на Лужском рубеже. В сентябре ввели хлебные карточки – 250 граммов – рабочим, 150 граммов – иждивенцам.

Люди физического труда, мужчины, очень тяжело переносили голод. Из 18 человек в октябре – ноябре умерли 16 человек, двое ушли на фронт. В середине октября родилась дочка – Женечка. Роддом постоянно обстреливали дальнобойные орудия. Голод, холод, молока не было – ребенок угасал на глазах у матери. Схоронив доченьку, Галина Николаевна вернулась на завод.

Галина Николавена Маевская

Пешком, через полгорода, голодная, в мороз и стужу под обстрелами и бомбежками шла она на работу. В заводской столовой давали 250 грамм хлеба и «супчик» с 4 граммами крупы. В конце февраля 1942 года её, совершенно обессиленную, близкую к гибели, эвакуировали через Ладогу, по Дороге жизни. Из дневника Галины Николаевны: «На двух машинах по льду мы перебирались до берега. Машины шли в разных направлениях. Мы остались целы, другую машину обстреляли. На берегу Ладоги в деревне нас встречали в каждом доме:

– Проходите, проходите, бабушка, я напою вас чаем, – сказала мне хозяйка дома.

– Какая же она бабушка? Ей 28 лет… – поправила хозяйку моя спутница. Женщина внимательно посмотрела на меня и перекрестилась…»

Свой блокадный дневник тётя Галя смогла написать только через 54 года.

– Пыталась написать раньше, но всё холодело внутри, и я оставляла первые начатые фразы…

Из Новосибирска, куда тётя Галя была эвакуирована и работала на одном из оборонных заводов, в конце 1944 года ее командировали в подмосковный город Электросталь. Работала на металлургическом заводе в центральной лаборатории, осваивала выпуск экспериментальной продукции. В свободное время играла в местном самодеятельном театре.

С 1962 года преподавала в Электростальском филиале Московского института стали и сплавов.

Общительная, требовательная к себе и окружающим, душевная, скольких она научила работать, помогла в трудных жизненных ситуациях. В доме у нее собиралось всегда много друзей и знакомых, и всем находила она доброе слово, дельный совет. А сколько тепла и любви отдавала Галина Николаевна своим родным!..

Впервые с тетей Галей мы, вернее мои сестры (я еще не родилась тогда), познакомились по ее стихам: «Мама скажет: – тетя Галя, варит всякие там стали… носит фартук и очки и большие башмаки…». «Тетя Галя сталь не варит, но зато прекрасно знает, как хороший сделать гвоздик, почему сломался болтик… как иголку закалить, чтобы можно было шить, все рассмотрит в микроскоп…». Более полувека мы приезжали к тете в гости: сначала со своими родителями, а потом возили к ней и своих детей. Внуки приезжали со своими друзьями, всех она привечала, помнила каждого, интересовалась. Много рассказывала про Москву, ее достопримечательности, помнила до последних дней, как куда добраться.

90-летие Галина Николаевна отметила в стенах родного института, где собрались ее ученики, друзья и родные.

Умерла тетя Галя в 2007 году на 94 году жизни.

Галина Петровна Винокурова

От бомбежек мы не прятались

Часто вспоминаю большую ленинградскую коммунальную квартиру на Усачёвом переулке, дом 2 (в войну улица 3-го Июля, д. 66/2). В ней жила моя мама с родителями во время блокады. Вспоминаю оставшихся в живых соседей. Как жалею сейчас с возрастом, что мало слушала, расспрашивала всех их, о тех страшных блокадных днях. Помню тетю Машу, она часто дарила мне художественные книги. Она их подписывала для меня. Такие трогательные, простые слова. Эти книги, пережившие блокаду вместе с ней, в той квартире, и сейчас со мной.

Дедушку в армию не призывали, всю самую страшную зиму 1942 года, он работал в командах МПВО, они также разбирали развалины после бомбежек, сейчас бы это назвали службой спасения; ходили по квартирам – вывозили умерших. Он видел много трагедий и горя. А дома не мог сдерживать слезы. Он мылся в комнате, в тазу, на нем были вши, почему-то они цеплялись на ослабленные, истощенные голодом тела. Дед продолжал ходить в военкомат и просился на фронт. И только 6 мая 1942 года его взяли в ОПОЛЧЕНИЕ. А 14 мая 1942 года он погиб в первом же бою.

Бабушка работала парикмахером в госпиталях. С ней всегда находилась сумочка с документами и парикмахерскими инструментами – они кормили ее, маму, свекровь (бабушку Татьяну) и маму свекрови (бабушку Василису). Моя бабушка сумочкой очень дорожила, ведь потеря грозила голодом. Она с благодарностью часто вспоминала женщину, бывшую ее клиентку, которая уезжая из города, в сентябре 1942, оставив ей ключи от квартиры или комнаты (не помню) для присмотра и там подарок – это был мешочек с сухарями.

Бабушке Вассе было 88 (?) лет. Она подсовывала моей маме кусочки хлеба: «Зайка, я уже своё пожила». Она умерла 5 февраля 1942 года. И последние дни молилась, чтоб дотянуть до первых дней месяца. В блокадном городе считалось удачей, если умирали в начале месяца, какое-то время можно было воспользоваться хлебными карточками. Её тело долго еще не увозили из квартиры, она лежала в одной комнате со всеми. Бабушка Таня, ей было 63 года, умерла 4 апреля 1942 года.

Мама в квартире была единственным подростком. Детей помладше удавалось эвакуировать с детскими учреждениями, те, кто постарше, работали на предприятиях и часто там попадали под эвакуацию. А мама не подходила ни под одну из этих групп. Когда, кто-то в квартире умирал, ее просили – Зойка отвези, пожалуйста. И они с подругой, такого же возраста, везли. Сбор умерших (как жутко звучит) находился в районе Люблинского переулка. Там лежали штабеля покойных, так как вывозили нечасто. Хоронили умерших этого района, на Пискарёвском кладбище. За время войны и блокады у людей притупилось чувство страха. Когда в квартире умерла очередная соседка, и девочки повезли ее в последний путь по району, кто-то из них предложил, давай посмотрим, увезли ли тетю Валю. Они нашли ее, с обрубленным пальцем, на котором было раньше обручальное кольцо. Никому в квартире не пришло в голову его снять, а тут, среди груды мертвецов, кому-то это понадобилось. От увиденного домой бежали, сколько было сил.

В доме на Усачёвом жили семьи маминых одноклассников, которые также сиротели и теряли своих близких.

От бомбежек со временем не прятались, привыкли. Но документы всегда носили с собой. На крыше дома дежурили по очереди, сбрасывали зажигалки. Мама часто подменяла ослабших соседей. А позже ездила рыть окопы.

Напротив дома упал снаряд и долго торчал, не разорвавшийся, потом это место сровняли. Местные жители говорили, что снаряд так и остался там, в земле. Я в это верила и верю сейчас, ведь все, о чем пишу, я узнала со слов очевидцев.

Мама помнила, как по Садовой (улица 3-го Июля) вели пленных немцев, и как еще не окрепшие от голода и горя женщины, отдавали им свой хлеб. И она носила сигареты, ей уже на паек они были положены.

На фото – сентябрь 1943 года, маме 15 лет, бабушке только 39. Лица светлые, ведь самая страшная блокадная зима 1942 года пережита. Но какой отпечаток она оставила на их лицах, душе, сердце.

Грачёвы

После войны, в опустевшую квартиру стали съезжаться новые жильцы. Рядом в комнату поселился военнослужащий с женой. Он только что вернулся из Германии, вероятно там работал какое-то время. Они привезли необычную мебель. Женщина была модно по-европейски одета и у нее была красивая немецкая кукла, она звала ее Эльза. Даже я запомнила эту куклу.

Уже много лет прошло после войны, мы жили на другой стороне Фонтанки, шли к бабушке через Египетский мост, и я, помню, видела своими глазами, как вдоль моста стояли и просили милостыню – инвалиды войны без ног, с наградами на груди. Впоследствии их всех из города, переселили на закрытую территорию острова Валаам.

А теперь, проезжая мимо дома 2 на Усачёвом переулке (сейчас пер. Макаренко), всегда преклоняюсь перед ним и его жителями и прошу поддержки в трудных жизненных ситуациях.

Я отношусь к тому поколению, кто еще разговаривал и видел участников и очевидцев того времени, поэтому описала все по их рассказам.

Ирина Георгиевна Деркаченко

Игры со смертью

…Когда началась война, жительнице деревни Дьяково – Ольге Фёдоровне Тынковой – исполнился 41 год. Она была счастливой матерью: вдвоем с мужем, Андреем Нефёдовичем, растила восьмерых детей. Старшей дочери Наде было 15 лет, самой младшей Оле – всего пять месяцев. Разве думали родители, какое тяжкое испытание выпадет на их долю.

В октябре в Дьякове появились немцы. Они заходили в дома, отбирали у мирных жителей домашнюю живность, продукты. С первого дня оккупации тревога за детей прочно поселилась в материнском сердце. В постоянном страхе шли дни, недели…

Вечером 24 декабря 1941 года к Дьякову подо шли наши войска. Это были передовые части 18-й кавалерийской дивизии. Фашисты забеспокоились, стали спешно укрепляться. «Теперь уже недолго вам хозяйничать», – думала Ольга Фёдоровна, следя за действиями гитлеровцев.

На следующий день на помощь нашей кавалерии подошли пехота, танки. Решительным ударом фашисты были выбиты из деревни. Со слезами на глазах обнимали дьяковцы своих освободителей. Из убежищ возвращались в свои дома, начали топить печи, готовить пищу. Бой откатился на запад, к Озерецкому. И вдруг – звуки его стали ближе, громче. На улицах Дьякова стали рваться снаряды, мины, со свистом проносились осколки. Жители деревни торопливо одевали детей, хватали узелки с едой и снова бежали в укрытия. Лишь позднее они узнали, что фашисты бросили в бой резервы и потеснили наши наступающие части. Целых три часа длилось сражение на дьяковских улицах. Рвались снаряды, горели наши и немецкие танки, кипели рукопашные схватки – ничего этого Ольга Фёдоровна не видела: она сидела в убежище, прижимая к себе перепуганных детей.

В результате боя немцы снова захватили западную часть Дьякова, в восточной закрепились советские воины. Линия фронта огненным швом пролегла посередине деревни. Убежище оказалось на нейтральной полосе. В нем – женщины, старики, дети. Так начался для этих людей самый жуткий в их жизни кошмар, продолжавшийся 21 день и 21 ночь.

Александра Алексеевна Сырова из деревни Афанасово, вместе с другими находившаяся в убежище, вспоминает:

«Укрылось нас человек 30–35. Дней семь жили ничего, у кого были сухари. Мясо – делились. Но вот кончились все наши запасы. У кого-то нашлось около пуда ржи – сперва делили по стакану на человека, затем – по полстакана. Вскоре и рожь кончилась. Мучили голод, жажда. Что мы пили? Набивали бутылки грязным снегом, какой удавалось собрать поблизости – ведь выйти нам было нельзя – и грели их на груди под одеждой, чтобы получилась вода…

Когда есть стало нечего, стали думать, нельзя ли выбраться из укрытия. Первой пошла Василиса Козлова. Только вылезла – выстрел. Ранило разрывной пулей в шею, и она умерла. Умер от голода и ее грудной ребенок. Также голодной смертью умерли Горвалева Матрёна, Сальникова Ольга…».

А наверху каждый день гремели бои.

«Противник продолжает упорно оборонять северо-западную окраину д. Дьяково. Части 379-й стрелковой дивизии в течение дня 31.12.41 г. Отбили неоднократные попытки противника, пытавшегося с танками вновь овладеть д. Дьяково. К исходу дня противник удерживался лишь в 7–8 домах на западной окраине этой деревни, прикрываясь двумя танками. От нашего артиллерийского огня разрушено 2 дома, 4 сарая и 3 сарая сожжены, в которых укрывались автоматчики противника. Для уничтожения занимаемых противником построек в Дьяково высланы саперы с авиационными ампулами», – говорится в оперативной сводке № 15 штаба 379-й стрелковой дивизии.

Многочисленные попытки обеих сторон полностью овладеть деревней оставались безуспешными. Фронт по-прежнему делил Дьяково посередине.

Шел январь 1942 года.

Умирал от голода отец Ольги Фёдоровны – Фёдор Иванович. Но еще невыносимее было видеть матери страдания своих детей. Особенно тяжело переносили голод трехлетняя Нина и младшая Оля. Видя, как мучаются сестренки, не выдержали старшие мальчики – одиннадцатилетний Вася и девятилетний Володя, решили рискнуть пробраться к своему дому (он был так рядом!) и там найти что-нибудь поесть. Ребята уползли, а мать со страхом ждала выстрелов, выстрелов по ее детям. Их не было, кажется все обошлось…

Вскоре ребята стали возвращаться. Старший – Вася двигался к убежищу ползком, а Володя, видимо решив, что опасности нет, побежал. У самого входа в укрытие в спину мальчика ударила пуля. В Володиных карманах было найдено несколько картофелин – он так торопился их принести.

Потрясенный гибелью брата, Вася, всхлипывая, приник к родному дедушке, но Федор Иванович настолько ослаб, что уже не вставал, только постоянно просил пить. Но пить воду, полученную из снега, перемешанного с землей и нечистотами, мог не каждый. Жажда мучила людей не меньше, чем голод.

«…И ведь, главное, так легко было ее утолить – сверкающий белый снег расстилался подле окопов, стоит только выскочить и захватить горсть для того, чтобы освежить горящий рот. Обезумевшие люди за каплю влаги рисковали жизнью. Началась ужасная игра со смертью, игра, в которой принимали участие и взрослые, и дети – каждый старался как можно скорей захватить горсть снегу и с ней вернуться или взять ее в рот. Женщины хотели облегчить страдания малюток. Мальчики соперничали друг с другом в ловкости и быстроте, каждому казалось, что уж его-то минует фашистская пуля. Но пули настигали всех. Со спокойной методичностью следили часовые за блиндажами. Они тоже были увлечены этой адской игрой, тем более что они играли без всякого риска для себя. Число трупов у блиндажей росло. Если часовые играли без проигрыша, то осажденные в блиндажах, наоборот, без единого шанса на выигрыш. Потому что, если и удавалось иногда ускользнуть от пули с горстью снега, то это было только продлением страданий: утолена жажда, еще более жестоко мучит голод»…

В один из январских дней Ольгу Фёдоровну постигло новое горе – умер ее отец. Затем от истощения ослеп муж. На краю смерти находились младшие дети: Оля была без сознания, дыхание ее прерывалось.

Впадала в забытье трехлетняя Нина. Очнувшись, девочка твердила только одно: «Пить»…

В тяжелом положении находились дети и в других семьях. Екатерина Попкова выползла наверх набрать свежего снега, чтобы потом напоить своего ребенка. Пуля вражеского снайпера попала ей в голову. Был убит при попытке пробраться в свой дом Сергей Горвалев. Не пощадила фашистская пуля и мальчика Витю Козлова… У людей таяли надежды на спасение.

Наступила ночь 14 января. Васю Тынкова подозвал к себе отец, сказал: «Пойди, сынок, в огород, там есть ларь ржи». Отправляли мальчика, как на смерть. Поцеловали его родители и сами заплакали: страшно выпускать из убежища, а надо – иначе умрет вся семья.

С Васей поползла его ровесница Катя Тарасова. Прошла ночь, наступил день – дети не вернулись. Лишь на исходе второй ночи Вася возвратился. Он рассказал, что ему вместе с Катей удалось добраться до наших бойцов, передал обрадованным людям, чтобы они по очереди выбирались из убежища и ползли к нашим позициям, где их встретят. И люди поползли навстречу своему спасению. Это было в ночь на 16 января 1942 года.

Наутро советские войска полностью освободили Дьяково и погнали врага дальше на запад. Но радость освобождения была омрачена для Ольги Фёдоровны новым горем. Ни тепло, ни забота не могли уже спасти Нину – дочка умерла на руках матери. Были приняты все меры, чтобы помочь маленькой Оле. В Озерецкое, куда переместился медсанбат, срочно направили санитара за лекарством для девочки. Через час привезли, но было поздно.

Антонина Андреевна Дулова

Трех своих детей Ольга Фёдоровна хоронила в Калицине. Их положили в братской могиле вместе с погибшими воинами и замученными фашистами местными жителями. Муж в это время находился в санчасти. Усилиями врачей к марту зрение его было восстановлено, и Андрей Нефёдович сразу же ушел на фронт, чтобы мстить врагам за муки и смерть детей. Сражался храбро, был шесть раз ранен. После войны здоровье его резко ухудшилось – сказались последствия ранений и дни, проведенные в убежище. В 1946 году он умер.

Одной пришлось Ольге Фёдоровне растить и ставить на ноги осиротевших детей.

Сразу после освобождения военный фотокорреспондент запечатлел жертвы фашистских зверств в Дьякове и Калицине. Среди них и погибших детей Ольги Фёдоровны.

В. Ананьев «ПАМЯТЬ ОГНЕННЫХ ЛЕТ»

(прислала Дулова (Танкова) Антонина Андреевна)

«За всё судьбу благодарю…»

Хочу рассказать о Клавдии Фёдоровне Семёновой – учительнице блокадного Ленинграда. Это был на редкость честный, мужественный и трудолюбивый человек. Более 35 лет отработала она в учебных заведениях Ленинского района, преподавала русский язык и литературу, пользовалась любовью у учеников, уважением коллег и была за педагогическую деятельность награждена орденами и медалями.

Клавдия Федоровна Семенова

Когда началась Великая Отечественная война, многие преподаватели школы № 284, где тогда работала Клавдия Федоровна, эвакуировались из города, а она осталась здесь с двумя маленькими дочками-двойняшками (Вера и Надя родились в 1938 году) и пожилой матерью. Шила рукавицы и мешки для фронта, белье для госпиталя. Во время обстрела города зажигательными бомбами дежурила на чердаке и крыше шестиэтажного здания типографии им. Е. Соколовой, в помещении которой располагалась школа. Однажды зажигалка попала в склад типографии: загорелись бумага, книги. Пожар быстро потушили, а на другой день ленинградцы стали приносить в школу обгоревшие однотомники В. Маяковского – последнюю мирную продукцию типографии…

«Во время блокады мою семью спасало то, – рассказы-вала позже Клавдия Фёдоровна, – что жили мы вчетвером в девятиметровой комнатушке, и из-за малого метража ее хорошо согревала маленькая печурка. И, конечно, поддерживала нас помощь разных людей. Мои дочки были зачислены на питание в детский сад, который находился на Измайловском проспекте. А я стояла в долгих очередях за хлебом… Однажды несколько дней подряд не смогла отоварить карточки. Отчаявшись, обратилась к малознакомой соседке по дому. И она дала мне два кусочка хлеба и десять кусочков сахара. Как хорошо почувствовать в трудный час, что мир не без добрых людей!».

Да и сама учительница была очень отзывчивым человеком. Однажды к ней прибежала ее ученица – их дом разбомбило, мама погибла. И несколько дней девочка жила у Клавдии Фёдоровны, пока та устраивала ее судьбу.

В это трудно поверить, но в самую суровую первую блокадную зиму, накануне 1942 года, в 272-й школе на 1-й Красноармейской улице для детей была устроена елка! Клавдия Фёдоровна получила два билета для дочек. Как же они обрадовались невиданным подаркам – конфетам, печенью и мандаринам!

В начале лета 1942 года учителя школы № 281, где тогда работала Клавдия Фёдоровна, копали грядки на пустыре у школы. Начался артобстрел, все поспешили в убежище, и только Клавдия Фёдоровна Семёнова продолжала работать. И вдруг… почувствовала сильное беспокойство. Она воткнула лопату в землю и поспешила в парадную школы. Через несколько секунд в место у грядки, где она только что стояла, ударили осколки снаряда. Просто чудо, что осталась жива!

В 1943 году Клавдия Фёдоровна стала преподавать русский язык рабочим стройотрядов, которые разбирали в разрушенном городе завалы, и они исправно посещали ее уроки! Одновременно продолжала учить детей, но теперь уже в школе № 280. В один из осенних дней 1943 года она вела урок в 4-м классе и вдруг услышала отдаленный выстрел. Далее должен был последовать сигнал тревоги, но его не было. Вместо этого раздался грохот, и в смежный класс со свистом влетел снаряд, который застрял в межэтажных перекрытиях, но не взорвался. Клавдия Фёдоровна срочно вывела побелевших от страха, обсыпанных штукатуркой учеников из школы. Военные обезвредили снаряд и увезли. Если бы он взорвался, то не было бы ни здания школы, ни учащихся, ни учителей…

Было очень голодно, и учительница, чтобы спасти жизнь своей семьи, научилась печь лепешки из жмыха, варить щи из лебеды и крапивы… Она вообще не падала духом, несмотря ни на какие трудности. «Моральная устойчивость – это был тот духовный хлеб, который помогал выжить, – записала она потом в своем дневнике. – И везение тоже! Да, есть за что благодарить судьбу!».

Клавдия Фёдоровна Семёнова. 1998 г.

Клавдия Фёдоровна Семёнова часто говорила о том, что всегда будет помнить школьников времен блокады, их серые, как бы выцветшие лица, крайнюю худобу, скудную одежду. И добавляла с грустью: «Они вели себя очень тихо, и казалось, что и нельзя будет теперь уже никогда бегать и смеяться…».

А помнят ли ученики свою замечательную бесстрашную учительницу? Она прожила долгую достойную жизнь и ушла из жизни 23 октября 2009 года в возрасте 104 лет.

Жанна Киркина (Пасекова), друг семьи Семеновых