Текст книги "Бессмертный полк. Истории и рассказы"

Пять килограммов надежды

Яцкевич Станислав Вацлавович

Когда я прихожу к папиной могиле и вытираю его портрет от налетевшей пыли и сора, он начинает улыбаться мне:

– Ну, что сынок, как тебе живётся, старенькому? Небось не помнишь, как подсмеивался надо мной, дряхленьким? То-то и оно! Я в свои девяносто был покрепче тебя, нынешнего. Если бы не инсульт проклятый, так я бы ещё тебя на пенсию проводил.

Возражать не приходится, потому как он действительно слегка не дотянул (семь лет) до моей пенсии. Продолжаю убирать внутри ограды и вспоминать отца.

Для меня главным и несомненным героем является мой отец! Он не из тех героев, кто рубился в Первой конной рядом с легендарным С. Будённым. Он никогда не был в оппозиции к существующей власти; не сдерживал в одиночку наступающего противника; не спасал тонущего. Может поэтому у папы не было правительственных наград. Извините, – была: – медаль «За оборону Ленинграда»! Эта медаль для ленинградцев весомее многих орденов, потому как любой награждённый, в разной степени проявил мужество в 900 дней Блокады.

Папа – прапорщик. Он только окончил юнкерское училище. Июль, 1917 г.

Отец – Яцкевич Станислав Вацлавович – родился в конце XIX века. Да-да! Именно в том веке, когда отменили крепостное право. Он успел послужить в Первую мировую войну, но, получив ранение, вернулся домой, в Симферополь. Отец благожелательно встретил революцию, и даже из царского офицера превратился в Красного командира – коменданта симферопольского вокзала. Там же он впервые столкнулся с диктатурой пролетариата, но выжив, отправился в Петроград. Уже в Петрограде он начал учиться в Инженерно-экономическом институте и закончил его. Полагаю, что как толкового специалиста и члена ВКПб, его пригласили на работу в Смольный. В мобилизационном отделе Смольного оценили Яцкевича, а далее его направили в Красную Армию, в воинскую часть Ленинградской области, где он он возглавил службу связи.

Вышеприведённые биографические данные отца я получил частично от него, но и сохранившиеся документы и фотографии помогли мне. Лично мои воспоминания начались с далёкого 1936 года, когда на дачу в Сестрорецк прискакал на резвой кобыле (Такой «транспорт» полагался по службе.) майор Яцкевич. Все были счастливы, получив подарки, но утром папа ускакал. Много позже мама говорила мне, что я просто не мог бы запомнить этот папин приезд, потому как мне было 1,5 года. А я помню, как ревел, потому что мне хотелось получить и шашки, подаренные старшему брату. Глядя на портрет папы – командира – я просто вижу и сейчас детали того дня.

Родители встретились в начале 30-х годов, когда мама прибыла в Ленинград с маленьким сыном – Адольфом. Папа, видимо, не смог устоять перед такой красавицей и они поженились. Вот тут-то и проявились его высокие моральные качества: Он усыновил Долика, дал своё отчество и фамилию. Но главное в том, что позднее, невзирая на развод, он продолжал любить и заботиться о приёмном сыне. Меня же – родного сына – он просто обожал (Неумело скрывая чувства.) все 53 года нашей с ним совместной жизни.

Когда кончилась позорная советско-финская война и Красная армия отхватила Карельский перешеек, папа, в числе руководителей треста № 6, получил в Териоках (Зеленогорск.), в пользование большой, финский дом. Счастливая семья перебралась в эту «усадьбу», но… Но счастье длилось совсем недолго. В воскресенье 22-го июня началась война с Германией. Отец проживал в тресте (тогда это называлось «казарменным положением»), где проектировали и изготовляли средства связи для воинских частей. Все эти подробности я излагаю, вспоминая разговоры старших и позднее, ковыряясь в папиных бумагах.

Осенью 1941 года мне было шесть лет и многое важное я пропустил мимо себя. Зато артобстрелы, бомбардировки и ужасающий голод с холодом легли в память на всю жизнь. Я видел в окно, как горел Гостиный Двор, как почерневшие, истощённые блокадники везли на саночках своих родных в сторону кладбища, стояли в очереди за крошечной пайкой того, что называли тогда хлебом.

Отец всячески пытался помочь нам. Как сейчас помню, как нам передали бутылочку с чем-то и папину записку:

«Дорогие! В бутылке масло. Возможно – моторное. Я попробовал и если не помру в ближайшие пару дней, то употребите. П.» Почему я запомнил эту малозначащую бутылку, да потому, что в те дни появление в доме любого продукта, делало нас счастливыми. Отец понимал, что мы на грани смерти и во имя спасения семьи однажды пошёл на служебное нарушение: В тресте погрузили на дряхлый ГАЗ военную продукцию и поручили отцу передать её в действующую армию, за Ладогой. В феврале 1942 года в области стояли жесточайшие морозы. И если лёд на озере был весьма крепким, то фашистские авианалёты и артобстрелы создавали множество воронок. Вследствие этого ночное передвижение транспорта (Днём транспортировка походила на смертельный номер.), при минимальном освещении, тоже напоминала гибельную лотерею. Водители двигались с открытыми дверцами машины, чтобы успеть выскочить на лёд, в случае попадания машины в воронку. Перед отъездом папа направился попрощаться с нами и во дворе встретил знакомого. Этот сосед до войны работал в гастрономе и, видимо, запасся продуктами. Узнав, что отец едет за Ладогу, «коммерсант» взмолился:

– Стасенька, вывези меня с семьёй за Ладогу!

Отец объяснил ему, что подобное запрещено, да к тому же весьма опасно. Тогда сосед пообещал оплатить вывоз семьи продуктами, и папа «сломался». Перед выездом мы получили от соседа крошечный пакетик риса, полбаночки засохшего варенья и малюсенькую банку шпрот. Весь этот набор я помню досконально и буквально ощущаю вкус супа, который сварила мама: В кипяток она положила лавровый лист, высыпала две рюмки риса и перед употреблением запустила две шпротинки.

– Японский суп! – объявила и украдкой заплакала.

Ночью они удачно форсировали Ладогу, но в Кабоне творилось невообразимое: Сотни машин скопились в этом эвакопункте и водители требовали, чтобы их пропустили в первую очередь. Офицер с красными глазами пытался навести порядок в этом скопище машин.

– Старче! – неожиданно обратился он к отцу. – Если не посплю хотя бы часок, – я покойник. Сядь у дверей и никого не пускай. Я тебе два сухаря дам! «Старче!» (Ему было 45 лет!) выполнил здание.

– У меня никогда не было более приятной зарплаты – говорил отец, спустя много лет. Он сдал военным продукцию треста, но не помчался обратно сразу. Понимая, что в Питере его ждут голодная семья и сослуживцы, хоть с какими-нибудь продуктами, он бросился в «коммерцию». У военных он просил, с местными жителями менял что-то из вещей на мороженную картошку и даже выпрашивал съестное для блокадников у местного начальства. В Ленинград он вернулся очень во время: мы уже просто лежали в ожидании смерти в промёрзшей комнате. У мамы и брата не было сил, чтобы поколоть мебель для «буржуйки».

Те пять килограмм картошки и диск замороженного молока не только отвели смерть, но и вселили надежду на спасение.

Потом пришла весна, стало чуть-чуть легче, да и отца назначили директором маленького завода, производившего катушки для связистов. Связной бежал от одного штаба к другому, а на спине у него с катушки разматывался кабель. Прибежав, он докладывал: – «Товарищ капитан, связь есть!» Вот такие важные катушки выпускал папин завод. Единственный раз, когда я был на этом заводе, запомнился тем, что отцу непрерывно приходилось решать вопросы, отдавать приказы и требовать их исполнения. Он постоянно курил «Беломор», прикуривая от зажигалки, выполненной из гильзы крупнокалиберного патрона.

Я не знаю, сколько времени отец прослужил там, но вскоре он был отозван на крупный завод – «Красная Заря», выпускавший для фронта вроде бы пулемёты. (В этом я не уверен, но спросить не у кого.) Жили мы тогда с папой в служебной коммунальной квартире рядом с заводом. Отец уходил рано утром, возвращался к ночи, но периодически заскакивал домой – убедиться, что я сыт и делаю уроки. По воскресеньям папа тоже шёл на завод, захватив меня с собой. Он делал какие-то записи, осматривал оборудование, а я бродил по цеху, разглядывая диковинные (для меня) станки и трансмиссии.

Отвлекусь. В 1944 году в Ленинград прибыл с фронта мамин дальний родственник – Михаил С. Этот красивый молодой парень выделялся тем, что на груди сверкала «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. Прибыл Миша поступать (!) в Высшее военно-морское училище им. Фрунзе. Совсем не помню его рассказа о своём подвиге.

Я ни на минуту не сомневаюсь, что Мишин подвиг был достоин столь высокой награды. Вот только сейчас я понимаю, что миллионы работавших в тылу, в невыносимых, как правило, условиях, есть тоже герои ВОВ.

С папой. 1947 г.

В 1950 году у отца произошёл инфаркт. После больницы, оклемавшись, он покинул завод и стал преподавать «Экономику» в Электро-механическом техникуме. Начальство быстро разобралось, и Яцкевич был назначен заведующим учебной частью техникума, со всеми трудностями для руководителя. Собственно говоря, директор в техникуме тоже был, но этот старый коммунист появлялся днём и, собрав компанию преподавателей, разъяснял им политику Партии и правительства из свежих газет.

Самым трудным было составление расписания на семестр. Как ублажить три десятка преподавателей, имеющих свои, определённые пожелания, а порой требования. Отец умудрялся угодить всем, и заслужил любовь коллектива. К тому же он был избран парторгом техникума, что повлекло обязательное обучение в университете марксизма – ленинизма. Этот образцово-показательный коммунист пытался и мне привить беззаветную любовь к КПСС. Он обижался на мои насмешки над большевиками, но, скорее всего, боялся за меня при нашем тотальном режиме.

Но папин «развод» с КПСС всё-таки состоялся. Большевики, как правило, кроме лозунгов создать ничего не могли, а каждому Райкому полагалось раз в месяц сдавать экономический отчёт по своему району. Отчёт следовало сдать в Обком и прокомментировать. Секретари Выборгского райкома зачесали в затылке, пока одного из них не осенило:

– Давайте поручим отчёт Яцкевичу. Он же экономист!

Чуть позже выяснилось, что Яцкевич давно на пенсии. И всё-таки папу уговорили и даже выдали проездную карточку. И вот старенький папа ежемесячно отправлялся в Райком и трудился, а потом направлялся в Смольный. Самое забавное было то, что папа даже гордился, что строит коммунизм семимильными шагами. Пока не произошёл казус.

Отступление: В те 80-е годы в стране было плохо с продуктами. Собственно говоря, с продуктами всегда было плохо, но люди закалились и терпеливо стояли в очередях за селёдкой. Партия и правительство постоянно заботились о народе, и были изобретены «заказы». Смысл открытия был в том, что на передовые предприятия доставлялись продуктовые наборы. Их разыгрывали как в лотерею, и каждый десятый передовик мог получить доп. питание. В набор входили сахар и крупа, баночка консервов и обязательная «палка» твердокопчёной колбасы. Получившие набор были счастливы, а остальные терпеливо ждали следующего подвоза.

В Райкоме «заказы» получали все и заметно чаще передовиков. Папа очень гордился тем, что доставлял домой дефицит. В жаркий июльский день восьмидесятилетний папа собрался и поехал с дачи в Райком, дабы создать, как я полагаю, никому не нужный отчёт. В тот день специальный снабженец раздавал «заказы». Папа уже закончил составление отчёта, когда мимо проскочил в кабинет секретаря «заказчик». Дверь осталась открытой и папа услышал:

–…раздал почти всем, но одного набора не хватает! Как быть?!

– Дай список… Вот тут в конце списка Яцкевич, так вычеркни его. Обойдётся старый хрыч!

Папа аккуратно сложил бумаги и больше в Райком не являлся. Зато после этой «колбасы», слушая по телевизору Брежнева он говорил:

– Разве можно так врать своему народу?!

Конечно, поднять в атаку свой взвод личным примером или броситься на амбразуру есть подвиг. Прожить полезную для страны, честную жизнь – это тоже подвиг!

– Папа, ты герой! – сказал я и мне показалось, что он улыбнулся.

Олег Яцкевич, сын

Председатель колхоза

Михаил Николаевич Родичев (1902–1947)

Михаил Николаевич Родичев родился в 1902 году, в деревне Большой Двор Сокольского района Вологодской области. В семье было пятеро детей: три брата и две сестры. В 1931 году Родичевы вступили во вновь организованный колхоз «Красный Борок». В колхозном движении Михаил Николаевич показал себя не только честным и трудолюбивым человеком, но и способным на самостоятельную деятельность. Когда для достижения результатов требуется не только следовать указаниям партийных органов, но и необходима инициатива. А так как данная инициатива чаще приносила пользу, то за нее особо не наказывали. Более того, даже стали продвигать по карьерной лестнице. В частности, сделали звеньевым.

Будучи звеньевым, Михаил Николаевич достиг самой высокой урожайности в районе и области – до 40 тонн с гектара, за что был отмечен наградами на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке (ВСХВ, будущая ВДНХ) в Москве в 1939 году. Имя Родичева было внесено в «Почетную книгу» ВСХВ.

Перед началом Великой Отечественной войны Михаил Родичев работал в должности бригадира. С началом войны большинство мужчин ушли на фронт. Но армию необходимо было кормить, и многие мужчины остались в тылу, чтобы не только не снизить урожайность, но и повысить. Не все оставшиеся в тылу с этим справлялись, но Родичев, выбранный в 1941 году председателем колхоза «Красный Борок» Боровецкого сельсовета, был одним из тех, кто справился.

Несмотря на трудное время, хозяйство колхоза под его руководством только увеличивалось и укреплялось: были построены коровник, зернохранилище. Несмотря на трудности с оборудованием, развивалась механическая база. Колхоз первым в районе задолго до срока рассчитывался по всем государственным обязательствам. Под руководством Родичева колхоз стал одним из лучших в Вологодской области: высокие урожаи зерновых, овощей, яблоневый сад. Но главным богатством колхоза являлась знаменитая «боровецкая картошка», широко известная в Вологодской области и поныне. Многим людям эта картошка спасла жизнь в голодные военные годы. Интересно, что с тех пор традиционным стал районный праздник «Боровецкая картошка, слава и хвала тебе!», который всегда собирает массу людей.

Михаил Николаевич Родичев

Удивительный факт: в северных вологодских краях, в условиях короткого лета, в годы войны колхоз «Красный Борок» собирал по два урожая картофеля в год. Первоначально картофель сажали ранней весной и выкапывали в июле. Затем, на освободившихся полях начинался «второй сезон»: сажали скороспелый сорт картофеля, который выкапывали в начале осени. Такого до войны нигде не практиковалось. Михаил

Николаевич сумел организовать работу в колхозе так, что даже в трудные военные годы, когда основной рабочей силой были женщины, старики, подростки, люди не голодали и активно участвовали в помощи фронту.

В то время, как работники других колхозов испытывали большие трудности, колхозники «Красного Борка» имели все необходимое для жизни. За «своих» молодой (а в 1941 году Родичеву исполнилось 39 лет) председатель колхоза «сражался» отчаянно. Полагая, что если невозможно облагодетельствовать всех, то уж те, кто под его рукой не должны испытывать слишком уж большие трудности. Даже в ущерб перевыполнению плана. За что партийные органы его поругивали, но вынуждены были терпеть: ТАКУЮ урожайность, которую показывал «Красный Борок» не показывал ни один колхоз ни в Вологодской области, ни в ряде соседних областей. Это его отношение к «своим» нашло отражение и в народном фольклоре того времени. «Боровчане» сочиняли и пели частушки: «Как в нашем колхозе пироги пшеничные, из колхоза «Пролетарий» ходят нищие». Мудрый хозяйственник и заботливый руководитель, Михаил Родичев считал важным заботу о каждой колхозной семье одной из главных составляющих успеха всего колхоза. За что пользовался уважением и большим авторитетом.

По воспоминаниям современников, в годы войны Михаил Родичев, несмотря на занимаемый высокий пост, не пользовался возможностями для повышения личного достатка. Всегда ходил в одном и том же костюме, с заплатами на брюках, как в поля, так и на совещания в обком. Да и на столе у него были те же «разносолы», что и в других крестьянских семьях.

Интересно, что после того, как приглашенный на совещание в обком М. Н. Родичев в очередной раз, пришел туда в своем заплатанном костюме, первый сек ретарь обкома направил его семье ткань с указанием заказать ему нормальный костюм, более подходящий для председателя передового колхоза области. Однако Родичев все равно ходил в старом.

Михаил Николаевич был очень прост и приветлив в общении с рядовыми колхозниками – его чаще всего называли просто Миша, а на просьбу простого колхозника выписать для выпечки хлеба зерна, прямо на дороге мог опуститься на одно колено и написать распоряжение в контору. Ежегодно после уборки урожая организовывался колхозный праздник, когда побригадно устраивалось застолье с домашним пивом, пирогами. Для праздника «лобанили быка», часть туши отправляли на Сокольский мясокомбинат для изготовления колбасы. Поощрялись лучшие работники, доставалось нерадивым. Для многодетных семей, пожилых и больных была организована простенькая столовая, где готовилась скромная пища для особо нуждающихся. В страдную пору – посевная, сенокос, уборка – открывались сезонные детские площадки. Благодаря кипучей деятельности Михаил Родичева, колхоз был и долгие годы после войны оставался передовым в районе.

Три племянника Михаила Родичева, дети его старшего брата Николая Николаевича, были призваны на фронт в первые дни войны. Все трое погибли. Это Родичев Федор Николаевич (место захоронения неизвестно), Родичев Николай Николаевич (погиб 18.08.1941 г. под станцией Лоухи в Карелии), Родичев Леонид Николаевич (погиб 24.11.1943 г. под селом Колчашовка Житомирской области).

Михаила Николаевича знали как энергичного колхозного руководителя и организатора, отдававшего все свои силы укреплению колхозного хозяйства и повышению уровня жизни колхозников. В связи с достигнутыми успехами, на имя Родичева было получено благодарственное письмо Иосифа Сталина «За активное участие колхозников колхоза «Красный Борок» в сборе средств на танковую колонну «Вологодский колхозник». На эту колонну средства собирались из добровольных пожертвований, а не по разнарядке.

В 1950 году, за достижения колхоза в годы Великой Отечественной войны его преемнику Н. Г. Калину и двум свинаркам колхоза А. Н. Грачевой и А. А. Папуриной были присвоены звания Героя Социалистического труда. Жители района до сих пор уверены, что одно из званий должно было быть присвоено Родичеву, но к тому времени Михаил Николаевич, сильно подорвавший здоровье во время войны, уже умер. Он скоропостижно умер от сердечного приступа 14 сентября 1947 года.

О большом уважении к личности Михаила Николаевича свидетельствуют фотографии с его похорон: главная деревенская улица была заполнена теми, кто пришел проститься и проводить его в последний путь. Это были простые колхозники, жители самых отдаленных деревень и соседних колхозов.

Максим Родичев

Стахановке – ложку каши

За три дня до начала самой кровавой войны минувшего века – Великой Отечественной – Надежда Андреевна Ласточкина окончила школьную семилетку. И не какую-нибудь, а ту самую – на Невском проспекте, 14, где ныне висит мемориальная доска с надписью «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Свидетельство об окончании школы № 210 датировано 19 июня 1941 года.

«Умирать будем здесь»

Учиться дальше Надежда не могла: отец умер перед войной, и на руках у мамы остались четверо детей, причем Надежда – самая старшая. Самому маленькому (брату) – 7 лет, сестренке – 10, братишке – 13.

«Жила наша семья напротив Строгановского дворца, – рассказывает Надежда Андреевна, – в коммунальной квартире на углу Мойки и Невского проспекта. 14 лет было мне в июне 41-го. В школе сразу же организовали госпиталь. Колонны призывников шли по Невскому для отправки на фронт, за ними бежали провожавшие – родители, жены, дети».

Маму вскоре отправили под Лугу – рыть окопы. За старшую осталась Надя, умевшая делать по дому всё.

Кто-то в Ленинграде готовился к эвакуации, но мама Надежды сказала: «Умирать будем здесь. Родни у нас нет. Никому мы не нужны».

По законам военного времени

Вдруг – повестка из военкомата для Надежды (в июле ей исполнилось 15): «По законам военного времени вы считаетесь мобилизованной, следует явиться на сборный пункт: Фонтанка, 36». Ей выдали направление на работу в ГОМЗ (оптико-механический завод, позже – ЛОМО) токарем.

«Думала я тогда, – вспоминает Надежда Андреевна, – что токарь – от слова «ток», поскольку ударить током может во время работы. Девчонки-то чем увлекались? Шили, вышивали, стихи читали… А пришлось делать детали со сложной резьбой для самолетов. Поставили нас в цех, где трудились мальчишки 16–17 лет из разных городов и деревень, в том числе из Белоруссии – они на год раньше пришли учиться в ремесленное. Учили нас работать, помогали (мастер-то один на весь цех), а жили мы в общежитии. В первую же блокадную зиму все приезжие пацаны умерли от голода: хлеб у них и воровали, и отбирали прямо на улице. Штабелями погрузили трупы на машину, а мы, девчонки, стояли и плакали, будто с родными прощались. Их увезли, мы же пошли в прачечную стирать оставшееся вшивое постельное белье.

Бомбежки, звук немецких «мессершмиттов», сбрасывающих бомбы, ленинградцы не забудут, кажется, никогда…

Сначала-то мы бегали в бомбоубежище, подвалы, а потом перестали. Однажды разбомбило подвал на углу Невского и Садовой. Повредило водопровод, и люди просто утонули, погибших было много. И потому мы боялись укрываться в подвалах».

Однажды пришли юные работники на завод, а его нет – разбомбило. Разбирали завалы до позднего вечера. С 6-го этажа спускали покойников, по 2–3 подростка несли каждый труп. Машины свозили их на Пискарёвку, там во рвах закапывали. Из семьи ходила на такую работу одна Надежда – шинель до пят, ботинки, папина шапка. Брат – несовершеннолетний, мама трудилась в другом цехе. Зато дома топили буржуйку, кипятили на ней воду.

Суп из… тряпки

Маме и Надежде выдавали паек по карточкам – 250 г хлеба, дрожжевой суп… 125 граммов хлеба, половинку куска, Надя съедала во время работы, остальное разрезала на кусочки, и мама убирала в шкаф. По 125 г, по детской карточке, получали младшие брат и сестра, да еще разные добавки – к примеру, шоколад.

Как-то на три дня осталась Надежда без хлеба – украли карточку, девушка никому не сказала и чуть не умерла. В другой раз она на улице замерзла, начались галлюцинации – стало тепло. Очнулась, когда ее сильно трясла прохожая: «Ты умираешь!». Волоком поволокла и спасла.

Зимой 1941–1942 годов Надежда точила снаряды для «катюш», смена – 12 часов, с 8 утра. В день следовало выточить 60 снарядов. Она же умудрялась норму перекрыть.

Надежда Андреевна Ласточкина

«Как стахановке в столовой мне дополнительно выдавали ложку каши, которая была тогда на вес золота, – вспоминает Надежда Андреевна. – Нам, голодным, казалось, что самая вкусная и сытная каша – гороховая, ее можно и на хлеб намазать. Мечтали: вот кончится война – наедимся!

А однажды брат с сестрой принесли домой объедки, которые выбросили из столовой, где питались партийные товарищи. Мама из очистков картошки сварила вкуснейший суп. Еще шустрый малыш принес белую холщовую тряпку – видимо, в нее была завернута рыбная икра. Эту тряпку сварили в кастрюле. И такой суп оказался вкусный!

Сестренка умерла от туберкулеза в 13 лет, старший брат эвакуировался в 1942-м, младший всю блокаду провел здесь.

18 августа 1943-го председатель Ленгорсовета П. С. Попков вручил Наде медаль «За оборону Ленинграда». Увидев худых, изможденных ребят, он сказал: «Немцев мы победим уже потому, что здесь в первых рядах сидят дети, которым мы вручаем медали».

Настоящая!

«Что помогло выжить в блокаду? Взаимовыручка, отсутствие зависти, а еще здоровье, заложенное с детства. В семье же не курили, не пили. Хоть и жили скудно до войны, но все продукты были натуральные. Да и работа по 12 часов, кажется, помогла выжить, потому что уставали, но все время двигались. Физически работалось тяжело, болезней я приобрела немало. Но мы верили, что должны победить! Какими были патриотами – не передать. Возмущались: почему фашисты пришли на нашу землю?»

…После войны Надежда Андреевна получила профессию инженера-экономиста. Трудилась на совесть. Позже проводила уроки мужества и в своей родной школе. Радовало, что детей тема блокады и войны интересовала. Спрашивали, к примеру, какие животные жили в блокаду (отвечала, что всех их съели, остались одни крысы) и настоящая ли она блокадница. Наверное, от родителей слышали, что блокадники бывают разные. Надежда Андреевна – самая что ни на есть настоящая-пренастоящая, хлебнувшая горя сверх всякой меры.

Ирина Королева