Текст книги "Психологические исследования личности. История, современное состояние, перспективы"

Разработка системно-субъектного подхода, предпринятая в последние годы, отчасти находится в соответствии с положениями об ограничениях субъектно-деятельностной парадигмы, обоснованных Л. И. Анцыферовой.

Приведенное нами сравнение подходов показывает, что многие ключевые проблемы современной психологии имеют общие, близкие решения и в системном (в теории динамических систем), и в субъектно-деятельностном подходах. Это положение об имманентной динамике психического и динамике систем – единая, но качественно различная уровневая (стадиальная) организация человеческой психики, ее развития, идеи неразрывности биосоциальной природы человека: „внешнее через внутреннее“, саморазвитие, самоорганизация в процессе деятельности (принцип самодеятельности), целостный, интегративный характер субъекта, системной организации его психики. Подобная общность позволяет объединить имеющиеся подходы. Это означает не просто соединение, а создание новой парадигмы, вносящей иные аспекты в изучение человека, которые в рамках объединяемых подходов оставались на периферии. Так, в системном подходе и его вариантах (системно-эволюционном, теории динамических систем) не остается места субъекту как активному и пристрастному «деятелю» собственного бытия, собственной деятельности, активности, нет места интегративной индивидуальности, которая обеспечивает целостное поведение человека и его индивидуальные варианты адаптации к внешним условиям бытия. В субъектно-деятельностном подходе проблемными остаются анализ внутренних условий самой деятельности, размытость внутренней психической организации, отсутствие представления о структуре данной организации. Эти слабые стороны обоих подходов и привели к необходимости их объединения, что дает, на наш взгляд, преимущества на пути целостного изучения человека (Сергиенко, 2011). В рамках разрабатываемого подхода несколько иначе решается вопрос о соотношении субъекта и личности, нежели у Л. И. Анцыферовой.

Нами обоснована гипотеза о соотношении субъекта и личности, в которой эти две ипостаси человеческой индивидуальности представляют неразрывное единство и развиваются, начиная с самых первых этапов онтогенеза. Уровни субъектно-личностного развития как увеличивающиеся и усложняющиеся структуры присутствуют на любом этапе онтогенеза человека и обладают своей спецификой как в функциональном, так и структурном отношении. При этом развитие подчиняется континуально-генетическому принципу непрерывности и преемственности, интеграции/дифференциации (подробнее см.: Сергиенко, 2009).

Дальнейшая разработка представлений об уровнях становления субъектности связана с выделением функций субъекта, которое было предложено нами в поисках дифференциации образований личности и субъекта. Выделяя категорию субъекта как центральную в системно-субъектном подходе (Сергиенко, 2011), необходимо найти те специфические функции, которые дифференцируют ее от других категорий психологической науки. Эти функции должны обладать статусом системности и субъектности одновременно.

Мы полагаем, что в качестве когнитивной функции по отношению к субъектности выступает понимание, коммуникативной – континуум субъект-субъектных и субъект-объектных взаимодействий, в качестве регулятивной функции – контроль поведения и самопроизвольность Контроль поведения рассматривается нами как интегративная характеристика, включающая когнитивный контроль, эмоциональную регуляцию и контроль действий (произвольность) (подробнее см.: Сергиенко и др., 2010). Выделяя функции субъекта, мы надеемся не только уточнить критерии субъектности, дифференцировать структуры личности и субъекта, но и полнее представить картину уровневого развития субъекта.

Для личности специфика функций может быть описана по аналогии с функциями субъекта: когнитивная – осмысление (порождение смыслов, личностных смыслов, ценностей, смысложизненных ориентаций); переживание – как регулятивная функция, которая указывает на отношение к событию или ситуации, приводя к возможным изменениям в Я-концепции; и коммуникативная функция – как направленность на определенные значимые аспекты реальности. При таком решении функции субъекта и функции личности как две неразрывные стороны человеческой организации тесно переплетены между собой: только при условии наличия смыслов возможно понимание; только при переживании появляется возможность смыслопорождения и изменения поведения, контроля поведения; только определенная направленность личности ведет к избирательности и определенному характеру коммуникативных взаимодействий. При этом на разных уровнях психического развития человека эти функции реализуются по-разному, т. е. в соответствии с уровнем развития личности и субъекта. Реципрокность функционального взаимодействия субъекта и личности открывает возможность не только анализа развития психологической зрелости человека как гармоничного соответствия организации этих интегративных подсистем человеческой индивидуальности, но и позволяет связать воедино представление о содержательных основах внутреннего пространства человека и особенностях его выборов, действий и поступков во внешнем социальном пространстве. Задача изучения соотношения субъекта и личности остается актуальной и в современной психологии. Жаль, что предложенную гипотезу не удалось обсудить с Л. И. Анцыферовой.

Возрастные координаты жизни

Еще одна идея Л. И. Анцыферовой, которая в настоящее время теоретически и эмпирически разрабатывается в психологии развития, относится к проблемам геронтопсихологии. Людмила Ивановна посвятила большое число своих работ проблемам развития личности в пожилом и старческом возрастах, проблеме мудрости и ее проявлений в разные периоды онтогенеза человека, включая период старения. Идеи, высказанные ею в этих работах, становятся основой современных исследований. Все ее труды убедительно доказывают, что период старения нельзя рассматривать как тотальный регресс. В противовес представлениям о поступательном развитии личности, Л. И. Анцыферова подчеркивает нелинейный, а точнее – не однолинейный процесс ее развития. Она писала: «Личностное развитие представляет собой двухколейный процесс, включающий перемещение субъекта в плоскости сознания и даже поведения назад, к своему прошлому, с последующим возобновлением поступательного движения. Подчеркнем, что в данном контексте движение вспять является не регрессом, а механизмом обогащения личности латентными новообразованиями пройденных стадий, которые оцениваются и переосмысливаются ею с позиций актуального настоящего» (Анцыферова, 2006, с. 265).

Анализируя проблемы геронтопсихологии, А. И. Анцыферова боролась за изменение сложившихся социальных стереотипов отношения к старости: «Положение о значимости субъективного отношения человека к социальным воздействиям, стереотипам и шаблонам обретает особый смысл применительно к анализу жизни людей поздние годы. Результаты эмпирических исследований показывают, что многие характерные черты пожилых обусловлены распространенными в обществе негативными стереотипами стариков как людей бесполезных, интеллектуально деградирующих, беспомощных», – пишет она (там же, с. 264). Эти стереотипы снижают самооценку пожилых людей, вызывая боязнь своим поведением подтвердить их. Но люди, сохранившие «упорство духа», опираются на собственные оценки, компенсируя старческие потери, нежелательные изменения, вырабатывая свои «техники» жизни. Она подчеркивала: «Субъекты своей жизни живут по собственным меркам. Заметив у себя нежелательные изменения, они изобретательно компенсируют их, не снижая самооценки» (с. 265).

Л. И. Анцыферова проанализировала большой объем отечественных и зарубежных источников и выделила типы и условия продуктивного старения. Она обращалась и к работам П. Балтеса, который ввел термин «успешное старение». Именно его работы вошли в обзор современных подходов к проблемам старения. П. Балтес и Л. Карстенсен определяют успешное старение как максимальное использование имеющихся у человека ресурсов. Принципиально, что авторы уходят от физических и физиологических составляющих старения, делая акцент на возможностях и потенциалах человека. При сравнении объективных и субъективных показателей успешности старения оказалось, что 36 % респондентов по объективным оценкам старели успешно, но субъективно так не считали, а 47 %, наоборот, по объективным оценкам старели неуспешно, но сами так не считали (Стрижицкая, 2013).

Развивая идеи Л. И. Анцыферовой о непрерывном развитии личности и ее вариантах преобразований в период старения, мы обратились к изучению субъективного возраста человека. Субъективный возраст человека – это самовосприятие собственного возраста. Когнитивная иллюзия возраста – это разница между хронологическим и субъективным возрастом человека, которая возникает в процессе жизни человека. Хронологический возраст отражает, сколько лет прожито, а субъективный возраст свидетельствует, на какой возраст субъективно ощущает себя человек. Причем если подростки и молодые люди оценивают свой возраст в сторону его увеличения, т. е. видят себя старше, то после 25 лет нарастает тенденция оценивать себя моложе своего хронологического возраста. При этом разница хронологического и субъективного возрастов нарастает и особенно значительно – после 50 лет, достигая 16 лет и более у пожилых людей. Мы относим субъективный возраст именно к личностным образованиям, поскольку он указывает на субъективную возрастную идентичность. Категория субъективного возраста не становится альтернативой типологическому (К. А. Абульханова, Т. Н. Березина, В. Н. Дружинин, К. Г. Юнг, В. И. Ковалев), причинно-целевому (Е. И. Головаха, А. А. Кроник, Р. А. Ахмеров, В. В. Нуркова) и мотивационному (Ж. Нюттен, Ф. Зимбардо, А. Сырцова, Н. Н. Толстых) подходам к проблеме человека и времени, но является иным ракурсом ее рассмотрения (подробнее см.: Сергиенко, 2013).

С позиций системно-субъектного подхода личность – это стержневая структура субъекта, задающая общее направление его самоорганизации и саморазвития. Метафорически соотношение личности и субъекта можно представить в виде командного и исполнительного звеньев: личность задает направление движения, а субъект – его конкретную реализацию через координацию выбора целей и ресурсов индивидуальности человека. Именно разработка соотношения субъекта и личности потребовала обращения к конструкту субъективного возраста, в котором пересекаются ценностно-смысловые координаты личностного времени, возрастной идентичности и возможности самореализации, активности субъекта, направляемой и регулируемой этими личностными координатами. Субъективный возраст человека фактически описывает динамику возрастной идентичности. Он становится тем стержневым представлением, относительно которого человек воспринимает себя на жизненном пространстве, позиционирует себя в социальном пространстве, испытывает удовлетворенность собственной жизнью.

Данный конструкт в отечественной психологии не изучался, несмотря на интенсивные исследования личностного восприятия жизненного пути и временной перспективы. В то же время, как показали западные исследования, субъективный возраст человека тесно связан с его физическим и психологическим здоровьем, с удовлетворенностью жизнью, с временной перспективой и индивидуально-психологической организацией (Braman, 2002; Carp, Carp, 1981; Galambos et al., 2005; Hubley, Russel, 2009; Lang, Carstensen, 2002).

Так, Ф. Карп и А. Карп (Carp, Carp, 1981) изучали субъективный возраст и функциональный уровень 352 пожилых людей 72 лет в среднем, переехавших недавно в дом престарелых. Они показали, что субъективный возраст не связан с хронологическим (r=0,05), а главное – что те, кто сообщал о более молодом возрасте, отличались лучшими показателями силы Эго, позитивным отношением к другим людям, чувствовали свою полезность, лучше воспринимали ситуацию перемещения и контролировали ее. Эти результаты показали, что субъективный возраст предсказывает успешность адаптации к новым условиям жизни.

К. С. Маркидас и Дж. Болт (Markides, Bolt, 1983) проанализировали характеристики пожилых респондентов, умерших между двумя срезами исследований. Они оценивали психологические, физические и социальные переменные: социально-экономический статус, семейное положение, уровень доходов, социальной поддержки, субъективной возраст, субъективное здоровье. Сравнивая 59 человек, умерших за это время, с живущими, из 510 человек общей выборки, они показали, что живущие отличались лучшим восприятием собственного здоровья, более высокими жизненными ожиданиями и более молодым субъективным возрастом в первом исследовании. Субъективный возраст оказался предиктором смертности.

Изучался субъективный возраст пожилых людей (в среднем 83 года), получающих помощь сиделок. Авторы нашли, что их субъективный возраст на 11 лет моложе реального. Кроме того, в этой выборке у трети респондентов наблюдалась депрессия, они имели в среднем три хронических заболевания, но, несмотря на такое тяжелое положение, они демонстрировали когнитивную возрастную иллюзию более молодого возраста (Staats et al., 1993). Данные свидетельствуют, что субъективное восприятие здоровья играет более существенную роль в определении субъективного возраста, чем реальное состояние здоровья.

Приведенные примеры исследований удивительным образом согласуются с идеями и утверждениями Л. И. Анцыферовой, указывая на значение личностного развития в вариантах позднего периода жизни, на роль субъективной возрастной идентичности как динамичного и гибкого образования, обеспечивающего адаптацию пожилых людей.

Наиболее влиятельным объяснением феномена когнитивной иллюзии субъективного возраста было предположение, что более молодой субъективный возраст, особенно значительный в пожилом возрасте, служит для избегания негативной установки на старение, стереотипов позднего этапа жизни, когда люди ощущают себя за бортом жизни, ненужными обществу (Cooper et al., 1981). Большинство эмпирических исследований не подтвердило идею, что люди негативно смотрят на старение. Данные не выявили связи между установками на старение и субъективным возрастом (Mossey, 1995; Zola, 1962).

Дж. Монтепеа и М. Лэчман (Montepare, Lachman, 1989) исследовали связь страха старения с субъективным возрастом у женщин средних лет (средний возраст 36 лет). Они обнаружили, что такой связи не существует у респондентов более старшего возраста, хотя самые молодые люди с наиболее высокими значениями субъективного возраста показывают страх старения. Более того, они установили, что женщины, имеющие высокие показатели по субъективному возрасту (чувствующие себя старше других), сообщают о высокой удовлетворенности жизнью. Данные говорят о том, что, возможно, не всегда те, кто чувствует себя более молодым, не чувствует себя более счастливым.

Таким образом, утверждение, что негативные установки старого возраста ведут к относительно более молодому субъективному возрасту, не подтвердилось.

Несколько лет назад мы начали изучать субъективный возраст, его внутренние и внешние маркеры, психологическое здоровье у людей от 20 до 70 лет. По опроснику Б. Барака (Barak, 2009) оценивались субъективный возраст и его составляющие: биологический субъективный возраст, т. е. на сколько лет человек себя чувствует; эмоциональный субъективный возраст, т. е. на сколько лет он выглядит; социальный субъективный возраст, т. е. на сколько лет он действует, и интеллектуальный субъективный возраст, т. е. какому возрасту соответствуют его интересы. Также оценивалась временная перспектива личности по методике Ф. Зимбардо (ZTPI) (Сырцова и др., 2008). Для оценки собственного психологического здоровья применялся русскоязычный вариант «Опросника SF-36» (Health status survey, Short Form) (Ware et al., 1994; Гуревич, Фабрикант, 2008), шкалы которого группируются в два показателя: «физический компонент здоровья» и «психологический компонент здоровья». Важным для изучения маркеров субъективного возраста был метод оценок возраста по фотографиям моделей (реальных людей, по 10 примеров в каждой возрастной группе: 20–30, 40–50 и 60–70 лет). Приведем кратко лишь некоторые результаты работы.

Разрыв между субъективным и хронологическим возрастом колеблется, причем существенно: если в группе молодых людей субъективный возраст фактически равен календарному, то уже у людей 40–50 лет возникает когнитивная иллюзия возраста – они ощущают себя моложе более чем на 5 лет, а пожилые – на 11 лет. При этом обнаружена неравномерность субъективной возрастной идентификации во всех возрастных группах. Составляющие субъективного возраста выражены различно. Наиболее близкие значения к хронологическому возрасту наблюдаются при оценке субъективного биологического и эмоционального возрастов и значительные отличия при оценке субъективного социального и интеллектуального возрастов.

Желание чувствовать себя более молодым у людей старшего возраста, выглядеть более молодым, действовать как молодой, и интересоваться тем, чем молодые, может рассматриваться как специальный механизм психологической поддержки (механизм психологической защиты, совладания с проблемами старения). Поддержание такой позитивной иллюзии тесно взаимосвязано с установками общества на молодость, с одной стороны, когда ценность члена общества оценивается относительно его эффективного и продуктивного возраста. С другой стороны, индивидуальные личностные свойства и установки также взаимосвязаны с величиной и фактом позитивной иллюзии возраста.

Общая тенденция увеличения разницы между актуальным и субъективным возрастом на поздних этапах онтогенеза в то же время сопровождается значимыми различиями внутри возрастной группы. Так, например, изучение когорты 60-летних в целом подтверждает, что они моложе по субъективной идентичности в целом, но среди них есть индивиды и более молодые, и ощущающие себя на тот же возраст, и старше его. Кроме того, показано, что могут происходить изменения восприятия собственного возраста. Лонгитюдные исследования обнаружили, что изменения здоровья являются предиктором изменений и субъективного возраста (Markides, Bolt, 1983). Однако сравнение людей с типичным развитием и двигательными серьезными проблемам (cerebral palsy, spina bifida) показали, что они имеют более молодой субъективный возраст (Hubley, Russel, 2009).

Важные жизненные события также оказывают влияние на возрастную идентичность. Например, люди в период поздней зрелости оценивают субъективный возраст ближе к хронологическому при приближении дня рождения; разница увеличивается в сторону более молодого субъективного возраста при удаленности этой даты (Markides, Bolt, 1983).

Переоценка своего возраста сильнее в тех областях, где нелегко однозначно получить информацию, обратную связь. Биологические аспекты субъективного возраста, такие как здоровье и привлекательность, дают более однозначные обратные связи, их стандарты менее двусмысленны, чем общее восприятие возраста или возрастной активности и интересов. Так, в наших исследованиях минимальная разница хронологического и субъективного возраста обнаружена именно в эмоциональной оценке собственного внешнего вида. Действительно, именно здоровье и привлекательность выступали высоко надежными предикторами возрастной идентификации.

Другой информационный аспект относится к тем прототипам, относительно которых оценивают себя люди. Так, если люди ориентируются на устаревшие прототипы (например, предыдущей генерации) для оценки их собственного субъективного возраста, то они могут недооценивать возраст и других людей. Этот аспект не был исследован экспериментально, он связан с вопросом о влиянии возрастных стереотипов, их имплицитных моделей и динамики в развитии человека. В нашей совместной работе с Ю. Д. Киреевой (Туганцевой) (Туганцева, 2012; Сергиенко, 2013) сравнивался хронологический возраст человека на фотографии и его субъективная оценка респондентами (как он выглядит, что соответствует эмоциональному субъективному возрасту). В исследовании участвовало 86 человек. Возраст, оцениваемый по фотографиям, отличался значительно большей реалистичностью и был близок к хронологическому возрасту моделей. Эти данные указывают на то, что люди в большей степени ориентируются на реальные представления о себе, временные сравнения собственных представлений (о физическом состоянии и привлекательности), чем на стереотипы и идеалы, транслируемые социумом (большая ценность молодости, молодящиеся актрисы и медийные персонажи и т. п.). В этом случае в большей степени подтверждается предположение о более надежных обратных связях о физическом состоянии и привлекательности человека для когнитивных имплицитных моделей возраста и его идентификации, чем социально обусловленных сравнениях как основе возрастной идентичности.

Изучение временнóй перспективы в разных возрастных группах показало нарастание значимости гедонистического настоящего во всех возрастах. Но кроме этого, у людей 40–50 лет более молодой биологический возраст сопряжен с позитивным прошлым, т. е. они чувствуют себя моложе при позитивной истории своей жизни, которая может выступать для них ресурсом. Пожилые люди, сохраняя ориентацию на гедонистическое настоящее, становятся уязвимыми по отношению к своему негативному прошлому (чем человек моложе, тем в меньшей степени это определяется его негативным прошлым опытом). Таким образом, груз негативного прошлого старит человека. Современные пожилые люди предпочитают ориентироваться на настоящее, на реализацию в нем.

Значения субъективной оценки здоровья существенно повышаются с возрастом. Субъективный возраст продемонстрировал большое количество корреляций именно в возрастной группе 60–70 лет. Если люди в возрасте 60–70 лет при проблемах со здоровьем в основном чувствуют себя старше и ближе к своему хронологическому возрасту, у людей 40–50 лет подобная тенденция проявляется только в том случае, если здоровье ограничивает их социальную активность. У молодых людей показаны обратные связи. Люди в возрасте 20–30 лет, если состояние здоровья ограничивает их жизнь, наоборот, оценивают себя младше, возможно, из-за чувства беспомощности, т. е. «регрессируют» в возрасте. Необходимо отметить, что никаких корреляционных связей показателей качества здоровья и хронологического возраста в разных группах обнаружено не было (Туганцева, 2012; Сергиенко, 2013). Это свидетельствует о том, что именно возрастная идентификация становится тем важным личностным внутренним маркером в оценке и временной перспективы, и качества своего здоровья, и, как показано в другой работе, возможностей регуляции поведения.

Дальнейший анализ результатов исследования поставил вопрос о существовании индивидуальных вариантов возрастной идентичности. Общие тенденции субъективного восприятия возраста имеют, по сравнению с паспортным возрастом, индивидуальные варианты оценок – занижающей, адекватной и завышающей. Остановимся только на особенностях группы пожилых людей (60–70 лет). В этой возрастной группе выделены две подгруппы: занижающих и адекватно оценивающих свой возраст. Они не отличаются по хронологическому возрасту, но значимо разнятся в оценках всех составляющих субъективного возраста, а также в степени ориентации на некоторые факторы временнóй перспективы, в оценках своего психического и физического здоровья. Заметим, что по численности группы примерно равны (63 человека – занижающие свой возраст – и 60 – адекватно его оценивающие). При дифференцированном анализе субъективного восприятия своего возраста людьми 60–70 лет выяснилось, что сопряженность субъективного возраста только с гедонистическим настоящим характерна для подгруппы, занижающей возраст, а для подгруппы адекватно воспринимающих свой возраст – с негативным прошлым. В то же время корреляции субъективного возраста по всей выборке этого возраста были со всеми переменными. Следовательно, более молодой возраст выступает субъективным регулятором в отношении к временнóй перспективе. У людей, занижающих свой возраст, только биологическая и эмоциональная составляющая субъективного возраста взаимосвязана с факторами здоровья, т. е. ориентирована в оценках здоровья на то, как они себя чувствуют и как выглядят. Адекватно оценивающие свой возраст используют разные ориентиры субъективной идентичности при оценке качества здоровья. Эти особенности не были обнаружены при общем анализе возрастных особенностей субъективного возраста без выделения вариантов восприятия возраста (Сергиенко, Киреева, 2015).

Наши данные позволяют показать важность дифференцированного анализа для изучения феномена субъективного возраста. Дальнейшие исследования и более детальный анализ различий в оценках составляющих субъективного возраста (биологического, эмоционального, социального и интеллектуального) позволят пролить свет на понимание значения гетерогенности субъективных возрастных оценок для человека.

Предпринятое нами изучение субъективного возраста человека можно рассматривать в качестве примера развития идеи Л. И. Анцыферовой о значении личностного роста в пожилом возрасте. Гибкость субъективной возрастной идентификации можно рассматривать в качестве одного из психологических механизмов адаптации в пожилом возрасте.

В настоящей работе мы коснулись только трех вопросов, разработка которых Л. И. Анцыферовой стала основой и задала направление дальнейших теоретических и эмпирических исследований. Богатство ее идей в области психологии развития, психологии личности и психологической науки в целом содержит значительный потенциал для самых современных поисков и решений.

Научные работы Л. И. Анцыферовой, ее честность и вдумчивость как ученого составляют фундамент отечественной науки. Ее преданность психологии лучше всего отражена в словах: «Это единственная из наук, в которой я сама состою как личность» (Анцыферова, 2006, c. 502).

Литература

Анцыферова Л. И. Развитие личности и проблемы геронтопсихологии. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2006.

Анцыферова Л. И., Завалишина Д. Н., Рыбалко Е. Ф. Категория развития в психологии // Категории материалистической диалектики в психологии. М.: Наука, 1988. С. 9–36.

Гуревич К. Г., Фабрикант Е. Г. Методические рекомендации по организации программ профилактики хронических неинфекционных заболеваний // ГОУ ВПО Московский государственный медико-стоматологический университет, 2008. URL: http:// bono-esse.ru/blizzard/RPP/M/ORGZDRAV/Orgproga/p1.html (дата обращения: 10.11.2015).

Корнилова Т. В., Смирнов С. Д. Методологические основы психологии. М.: Юрайт, 2011.

Корнилова Т. В., Чумакова М. А., Корнилов С. А., Новикова М. А. Психология неопределенности: Единство интеллектуально-личностного потенциала человека. М.: Смысл, 2010.

Постон Т., Стюарт И. Теория катастроф и ее приложения. М.: Мир, 1980.

Сергиенко Е. А. Континуально-генетический принцип становления субъекта // Субъектный подход в психологии / Под ред. А. Л. Журавлева, В. В. Знакова, З. И. Рябикиной, Е. А. Сергиенко. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009. С. 50–67.

Сергиенко Е. А. Системно-субъектный подход: обоснование и перспектива // Психологический журнал. 2011. Т. 32. № 1. С. 120–132.

Сергиенко Е. А. Принципы психологии развития: современный взгляд // Психологические исследования. 2012. Т. 24. № 5. С. 1.

Сергиенко Е. А. Субъективный и хронологический возраст человека. Психологические исследования. 2013. Т. 30. № 6. С. 10.

Сергиенко Е. А., Киреева Ю. Д. Индивидуальные варианты субъективного возраста и их взаимосвязи с факторами временной перспективы и качеством здоровья // Психологический журнал. 2015. Т. 36. № 3. С. 23–35.

Стрижицкая О. Ю. Современные проблемы психологии старения // Здоровая личность / Под ред. Г. С. Никифорова. СПб.: Речь, 2013. С. 2326–355.

Сырцова А., Соколова Е. Т., Митина О. В. А даптация опросника по временной перспективе Ф. Зимбардо на русскоязычной выборке // Психологический журнал. 2008. Т. 29. № 3. С. 101–109.

Туганцева Ю. Д. Субъективный возраст и временнaя перспектива личности // Психологические исследования: Вып. 6 / Под ред. А. Л. Журавлева, Е. А. Сергиенко. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2012. С. 147–160.

Уоддингтон К. Х. На пути к теоретической биологии. I. Пролегомены. М.: Мир, 1970.

Barak B. Age identity: A cross-cultural global approach // International Journal of Behavioral Development. 2009. V. 33 (1). C. 2–11.

Braman A. C. What is subjective age and who does one determine it: The role of social and temporal comparisons: Dissertation presented to the Graduate School of Arts and Sciences of Washington University. Saint Louis, Missouri, 2002.

Carp F. M., Carp A. The validity, reliability and generalizability of diary data // Experimental Aging Research: An International Journal Devoted to the Scientific Study of the Aging Process. 1981. V. 7. № 3. P. 281–296.

Cooper P. E., Thomas L. E., Stevens S. J., Suscovich D. Subjective time experience in an intergenerational sample // International Journal of Aging and Human Development. 1981. V. 13. № 1. P. 183–193.

Galambos N. L., Turner P. K., Tilton-Weaver L. C. Chronological and subjective age in emerging adulthood: The crossover effect // Journal of Adolescent Research. 2005. V. 20. P. 538–556.

Hubley A., Russel L. Prediction of subjective age, desire age and age satisfaction in older adults: Do some health dimentions contribute more than other? // International Journal of Behavioral development. 2009. V. 33. № 1. P. 12–21.

Lang F. R., Carstensen L. L. Time counts: Future time perspective, goal and social relationships // Psychology and Aging. 2002. V. 17. P. 125–139.

Markides K. S., Boldt J. S. Change in subjective age among the elderly // Gerontology. 1983. V. 23. P. 422–427.

Mossey J. M. Importance of self-perceptions for health status among older persons // Emerging issues in mental health and aging / Ed. M. Gatz. Washington, DC: American Psychological association, 1995. P. 124–165.

Montepare J. M., Lachman M. E. „You are only as oldes you feel“: Self-perceptions of age, fears of aging, and life satisfaction from adolescence to old age // Psychology and aging. 1989. V. 4. № 1. P. 73–78.

Staats S., Heaphy K., Miller D., Partlo C., Romine N., Stubbs K. Subjective age and health perception of older persons: maintaining the youthful bias in sickness and in health // International Journal of Aging and Human development. 1993. V. 37. P. 191–203.