Текст книги "Вольные переводы"

В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ

Был обычный зимний вечер. Впрочем, не совсем обычный, потому, что весь день город готовился к встрече Нового года, и всем хватало хлопот. Кто украшал елку, кто готовил сладости…

Улицы были безлюдны.

В опустевшей церкви кое где тускло мерцали свечи. Пастырь спешил домой. Ему, как и всем, хотелось встретить Новый год в кругу семьи.

Вдруг ктот о приоткрыл дверь, и в церковь вошел одетый в лохмотья мальчик. Он подошел к иконе Спасителя, опустился на колени, зашептал молитву.

Священник молча, с интересом наблюдал за маленьким бродягой. Мальчик кончил молиться, привстал с колен, выпрямился и перекрестился дрожащей от холода рукой. Потом достал припрятанный в лохмотьях, аккуратно сложенный лист бумаги, осторожно, с почтением и благоговением положил его перед иконой, тотчас повернулся и торопливыми шагами вышел из церкви.

Священник быстро подошел к иконе, развернул записку и начал читать:

«Господи Иисусе Христе, сын Божий, пишет тебе бедный, бездомный сирота. Пока родители мои были живы, я был безмерно счастлив. Нет, ты не думай, что изз а богатства. Богатыми мы никогда не были, но я всегда был согрет теплом, любовью, и надежда не покидала меня. А сейчас все потеряно. Ничего и никого у меня уже нет. Сегодня новогодняя ночь, и на улицах почти не видно прохожих, даже милостыню подать некому маленькому голодному нищему.

Я помню, как мама часто молилась перед твоей иконой и, перекрестив меня, говорила, что ты больше всех любишь людей. У меня никого уже не осталось на свете, кроме тебя, и поэтому я пришел к тебе с просьбой, чтобы, хотя бы во сне, ты пришел к маленькому сироте, которому так необходимы тепло и надежда, чтоб выжить».

Священник кончил читать, и на глаза его навернулись слезы. Он в раздумье немного постоял у иконы, потом вдруг у него мелькнула какая-то мысль, и лицо его озарила улыбка. Он взглянул на икону Спасителя и, поклонившись ей, поспешил вдогонку за маленьким оборвышем.

Настало утро Нового года. Петухи давно уже возвестили миру о начале нового дня. Снег белым покрывалом укрыл весь город. Маленький бродяга не спал, но ему не хотелось открывать глаза. Да и куда ему было спешить? В его лачуге не было ни тепла, ни еды, только холодный ветер дул изо всех щелей. Наконец он решился выбраться из постели. Открыл глаза, приподнялся и вдруг увидел настоящее чудо – на столике у дверей было разложено множество разнообразных сладостей. Мальчик не мог поверить своим глазам. Он вскочил, подбежал к столику и принялся рассматривать подарки. От радости не знал, за который из них взяться в первую очередь, и брал в руки то один, то другой. Вдруг заметил записку и развернул ее: «Мой маленький друг! Прости, пожалуйста, что я не дождался твоего пробуждения, ты ведь не один на свете ждешь тепла, любви и надежды. Я должен успеть навестить всех. Извини за скромный подарок, так как и я небогат.

У меня к тебе маленькая просьба: когда ты вырастешь и разбогатеешь, вспомни о том, чего тебе не хватало больше всего в трудные минуты жизни, и тоже отдай страждущим свое тепло, любовь и надежду. Твой Иисус»

ЗАЗА ДАРАСЕЛИ

Однажды, во время одной из дружеских встреч, я получил от моего друга Зазы Дарасели в подарок книгу его новелл.

Его подарок совпал с моим увлечением переводами на русский язык.

Новеллы задели меня за живое, какая – то струна в моей душе вторила им в унисон, и я решил сделать другу сюрприз – преподнести ему в ответ свою книгу, с переводами его новелл.

Все уже было почти готово, но под занавес, как говорится, по закону подлости, возникла проблема – не хватило денег на бумагу. Сумма была небольшая, около 100 долларов, но, перефразируя Жванецкого, у меня тогда не было и рубля, хотя по пять, конечно, получилось бы гораздо лучше, чем по три. Гиви Сихарулидзе, новеллы которого я тоже перевел (и которому я также готовил сюрприз), узнав о проблеме, тут же, не отходя от кассы, одним ударом разрубил гордиев узел. И вот, наконец, книга дышит свежей краской, и я спешу обрадовать друга, но… увы, на мой телефонный звонок отвечают, что Заза тяжело болен и сейчас проходит в Лондоне курс химиотерапии. С оказией я посылаю книжку в Лондон.

Наградой мне были слова Зазы при встрече в Тбилиси:

«Твои переводы помогли мне больше, чем химиотерапия».

Вскоре его не стало.

«СТАРЫЙ МЕНЬШЕВИК»

Леван Осадзе брел по раскаленным жарой улицам города, и грустные мысли не давали ему покоя. Ему казалось, что все вокруг, кроме него, все прохожие спешили по делам или были хотя бы озабочены мыслями о делах. А он – Леван Осадзе – ветеран партии, переступивший восьмидесятилетний рубеж, персональный пенсионер всесоюзного значения, который всю жизнь посвятил строительству и расцвету государства, теперь уже никому не нужен.

Даже завсегдатаи Кировского парка – пенсионеры, и те постарались от него «избавиться», посоветовав ему пойти и отдохнуть немного дома, а сами ушли инспектировать пионерлагерь.

Тогда, еще, будучи в парке, он взглянул на часы, было почти три часа. Леван удивился, он с двенадцати здесь, неужели прошло столько времени?

– Ты сначала принимал участие в наших разговорах, потом заснул, и мы не стали будить тебя, – сказал ему бывший хормейстер Шота Катамадзе.

Левану стало стыдно.

– Пойду ка я лучше домой. Что то, видно, нездоровится мне, сказал он друзьям и вышел из парка.

Но не слабость, а необычайный прилив сил чувствовал он в себе. Врачи основательно подлечили его в бальнеологической больнице. Раньше его беспокоили соли, но теперь острые боли прошли, сердце работало, как часы. Когда профессор осмотрел его, он так ему и сказал:

– Мне бы ваше сердце, сто лет буду жить…

На троллейбусной остановке Леван заметил мужчину с красной повязкой.

«Так это ведь Александр Кешешев», – подумал он и поспешил к знакомому.

– Здравствуй, Александр! – приветствовал он облысевшего, пожилого контролера, который собирался, было войти в троллейбус.

Александр крепко пожал ему руку.

– Как дела, Леван?

– Да какие дела, вот слоняюсь, как безработный, – недовольно пробурчал Леван.

– Да, ты счастливый человек! А я с утра гоняюсь за безбилетниками, – пожаловался контролер и вытер со лба пот обшлагом рукава.

– Хочешь, помогу?! – Предложил Леван. Александр с сомнением посмотрел на Левана.

– Ты же совсем недавно из больницы вышел. Может, тебе лучше пока отдохнуть немного?

– А ты откуда знаешь? – удивился Леван.

– В парке у наших интересовался, почему тебя не было видно.

– Как семья?

– Важа вернулся на Ингури. Отпуск у него кончился, и он забрал с собой семью – у детей каникулы.

– Так что ты теперь один одинешенек остался?

– Один, как перст. И Како в деревню уехал.

– Заходи вечером, в нарды сыграем.

– Зайду, обязательно…

Александр заспешил, увидев притормозивший у остановки автобус.

– Ну, как, может, возьмешь с собой? – еще раз попросил Леван.

– Ну, хорошо, поднимайся, – пожалел его Александр.

– Вот возьми повязку, – достав из кармана, он подал Левану красную повязку.

Троллейбус был переполнен, и духота в нем стояла страшная.

Леван поднялся с передней площадки, с трудом протискиваясь ко второму выходу (благо, безбилетники пока ему не встречались). У задней дверцы поднялся переполох, послышался голос Александра. Леван поспешил к нему на выручку. Какая то высокая, раскрасневшаяся от негодования женщина кричала на Александра.

– Нет, вы посмотрите на этого типа! Я ему твержу, что взяла билет, но в суматохе уронила, а он не верит. В духоте, наверное, плохо соображает.

– Согласно действующих правил билет вы должны держать в руках, – попытался урезонить женщину Леван, – вы ведь не впервой в троллейбусе.

– А это еще кто такой? Еще один выживший из ума наставник нашелся! – распалилась женщина.

– Заплатите штраф, – потребовал Александр и протянул женщине квитанцию.

– Я видел, как эта женщина брала билет, – вмешался в конфликт невысокий мужчина с красным носом.

– В таком случае, где же билет?! – спросил Леван.

– Уронила я его. Ищите сами на полу, если вам он так нужен, с иронией сказала женщина. – Мне пора уже выходить.

Троллейбус и впрямь остановился, и женщина, не теряя времени, сошла с задней площадки. Контролеры последовали за ней. – Женщина, куда вы?!

Взбешенная женщина достала из сумочки рубль и демонстративно бросила его на асфальт перед контролерами.

– Вот вам, попрошайки, подавитесь! – с насмешкой выкрикнула она так, чтобы слышали стоящие на остановке люди, и, высоко подняв голову, пошла дальше.

– Леван, догони, пожалуйста, ее и вручи ей квитанцию и пятьдесят копеек сдачи, я больше не в состоянии переносить ее, попросил Александр.

Леван так и поступил, хотя и боялся, как бы она при передаче квитанции и мелочи не швырнула их ему в лицо. Впрочем, женщина почему-то не сочла Левана достойным выяснения отношений и, молча взяв квитанцию и мелочь, удалилась. Леван чувствовал себя не в своей тарелке. Как виноватые, стояли на остановке пенсионеры контролеры.

Когда очередной троллейбус подошел к остановке, Леван собрался подняться, но Александр задержал его.

– На сегодня с меня хватит, Леван, я уже намучился. Такая жара, все раздражены, я лучше пойду домой.

Леван опять остался один.

– Я не понимаю, отец, почему ты так убиваешься по работе. Ведь правительство дает вам заслуженную пенсию, благодарит таким образом, вас за все, что вы сделали. Теперь вы вправе отдыхать, живите в свое удовольствие. Но вы почему-то и сами не отдыхаете, и других беспокоите… У тебя уже трое внуков. Их надо учить, воспитывать… Вот тебе и общественная нагрузка… Так нет, тебе этого мало… Оказывается, каждый божий день с утра пораньше ты уходишь в этот проклятый парк и возвращаешься поздно вечером…

Чем ты там руководишь, интересно, охраной природы, что ли?

– Да, но кто мне доверит твоих детей для воспитания, сынок?! Утром школа, потом английский, танцы, музыка, плавание… Для меня у них не остается времени.

– Сейчас у них каникулы. Поезжай с нами на Ингури ГЭС, посмотришь стройку, отвлечешься.

– Я не могу жить без дела…

Леван вспоминал разговор с сыном и в глубине души сомневался:

«Может, и впрямь лучше было бы поехать с ними на Ингури?!» Неожиданный визг тормозов вывел его из задумчивости. Шофер с руганью набросился на женщину с ребенком, которая переходила дорогу в неположенном месте.

Шофер вернулся было на свое место, но тут Леван заступился за женщину.

– Почему ты хамишь женщине, по какому праву?

– Еще один чокнутый… – проворчал водитель и тронул машину с места.

– А вам разве не стыдно подавать дурной пример детям? – обратился Леван к перепуганной женщине.

Женщина быстро пришла в себя, потом скользнула взглядом в сторону Левана и, как бы ни к кому не обращаясь, сказала:

– Вот еще одному делать нечего. И, прихватив ребенка, быстро перешла улицу.

«Возвращайся лучше домой! – подсказывал Левану внутренний голос. – Видно, сегодня ты не с той ноги встал. Попрошайка, выживший из ума, чокнутый, бездельник – какими только эпитетами не наградили тебя сегодня. Нет, видимо, прав Александр, в такую жару у всех пошаливают нервы…».

По пути Леван зашел в магазин. Купив хлеб и выйдя из магазина, он обратил внимание на то, что улица была сравнительно пуста, да и машин не было видно. Только на углу дома – трое юнцов в расстегнутых рубашках лузгали семечки, сплевывая шелуху на тротуар.

Ребята, как вам не стыдно плеваться на тротуар! Замусорили всю улицу.

– Давай, старик, двигай дальше! – бросил ему высокий, рыжий парень, продолжая сплевывать семечки. Остальные вообще не замечали Левана. Их внимание привлекла проходящая мимо девушка в облегающих фигуру брюках.

– Оглянись, красавица, – попытался привлечь ее внимание один из юношей.

– Вот только этим и заняты ваши мысли. Не то, чтобы посидеть дома за книгой, послушать радио, узнать, что творится в мире. Я уверен, что вы еще ни одной сегодняшней газеты не читали…

Что-то еще хотел сказать Леван, но худощавый парень перебил его:

– Ты чего пристал к нам, старик. Сиди сам дома и читай свои газеты. Или внуками займись, пока они на улице не развратились.

Ребята рассмеялись.

Леван терпеливо продолжал нотацию:

– Бросьте, ребята, вы эти насмешки. Послушайте старика, я на своем веку таких, как вы, перевидал достаточно.

Но его никто и не слушал.

В это время из-за угла показались две девушки. Парень в джинсах и пестрой рубашке перегородил им дорогу. Девушки попытались обойти его, но безуспешно. Испугавшись, девушки припустили со всех ног, сопровождаемые смехом и шутками ребят.

Леван возмутился.

– Как вам не стыдно, ребята! Я стою перед вами, пожилой человек, а вы себе такое позволяете.

Худощавый вплотную подступился к нему:

– Чего тебе надо, старик, не к тебе же пристаем!

Парень в джинсах удивленно протянул:

– Послушай, старик, кто ты такой, и вообще откуда ты взялся, такой нудный тип, а?

– Как, кто я такой? Это я тип?!

Леван хотел еще что-то сказать, но вдруг его как будто током ударило:

– Давай, гуляй подальше, старый меньшевик! В негодовании Леван даже раскинул руки.

– Я старый меньшевик?! Да я! – Леван уже хрипел. В глазах у него потемнело, земля опрокинулась, и он упал навзничь, как подкошенный.

Скорую не пришлось долго ждать. Врач с горечью покачал головой: «Rubturo cordis».

– Что с ним? – спросила одна пожилая женщина.

Сердце не выдержало. Летальный исход…

ФИАЛКИ ПОД ЗИМНИМ СОЛНЦЕМ

Удивительный город наш Тбилиси. Никак не может без сюрпризов проводить старый год.

Впрочем, ничего удивительного в этом нет, ведь и сама природа с ним заодно.

В один из последних декабрьских дней на небосклон вдруг выкатилось такое горячее солнышко, что впору было позавидовать даже месяцу маю.

Оживился город, зашумели, загалдели улицы, повеселели люди.

Как сообщница, подмигнула природа городу огромным солнечным глазом.

Только деревья стояли как бы пристыженные, мрачно опустив голые ветви.

Мой сын с утра не находил себе места:

– Папа! Пойдем на улицу, погуляем. Смотри, какое солнце!

– упрашивал он меня.

Мне и самому хотелось прогуляться, но почему то я не мог избавиться от каких то неприятных предчувствий.

Может быть, потому, что еще рано было встречать весну, она была еще слишком далеко и впереди нас ждала долгая зима. А этот солнечный день мне казался диверсантом, прокравшимся в чужой стан.

Мы решили подняться на гору Мтацминда. Гия бежал впереди, то и дело, путаясь под ногами у прохожих.

Под конец, когда озорник, выбежав на проезжую часть, чуть не угодил под колеса автомашины, мое терпение лопнуло, я догнал его и наградил заслуженным «штрафным» подзатыльником. Крепко взял его за руку и, уже не отпуская ее, продолжил прогулку.

Солнце непривычно припекало. Подъем давался уже с трудом.

Я снял пальто, но легче от этого не стало. Жалко было парнишку, которого мать закутала в теплую одежду, как капусту, но, вспомнив ее наставления, я решил не раздевать его во избежание домашних сцен…

– Фиалки! Кому фиалки, фиалок не желаете?

Отвлекшись от мыслей, я остановился в недоумении. Может, послышалось?

Но Гия уже тянул меня за рукав.

– Папочка! Фиалки!

И опять чей то голос привел меня в замешательство.

– Фиалки! Кому фиалки!

Я обернулся. Перед двухэтажным домом с широким балконом и открытыми ставнями на стульчике сидела седая старушка и в вытянутой руке держала букетик синих цветов.

– Разве фиалки зимой бывают? – удивленный Гия переводил взгляд то на меня, то на старушку.

Невероятно, но… Мы подошли к женщине. При нашем появлении она оживилась, ее потухшие глаза вдруг заискрились, заблестели.

– Подойди, сыночек, возьми фиалки!

Я взглянул на фиалки. Фиалки были из бумаги, довольно неудачная имитация живых цветов.

Гия сразу же догадался, но почему то промолчал.

– Сами изготовили, бабуля? – неосторожно вырвалось у меня.

Женщина посмотрела на меня укоризненным взглядом, и я тут же пожалел о сказанном.

– Что ты, дитя мое, я только сегодня сорвала их в саду. Это они возвестили меня о приходе весны. Такая радость! – Она хотела еще чтот о сказать, но вдруг чихнула. И пока старушка искала свой носовой платок, я поспешил исправить свою бестактность:

– Бабушка, ради Бога, простите нас, мы ошиблись, сколько стоит букетик?

Старушка немного успокоилась.

– Что ты, сыночек, это ведь весна, – она показала мне букетик. – Разве весна продается?!

Я растерялся. Гия собрался было чтот о сказать, но я успел остановить его взглядом.

– Большое спасибо, но нам как то неудобно, – обратился я к старушке.

– Берите даром, дорогие мои! Хотите, я вам еще соберу?

Старушка засуетилась, собралась привстать, я поспешил подать ей руку, но она стояла, согнувшись в три погибели.

– Хороший мальчик у вас! – она ласково улыбнулась Гие. – Где– то конфета была у меня для тебя.

Она порылась в карманах и вытащила на свет божий гостинец в замусоленной бумажке и подала Гие.

Мальчик смутился, но конфету взял и даже вежливо поблагодарил старушку.

– Будь счастлив, внучок! – благословила его бабуля.

Нам всем стало какт о странно хорошо от ее теплых и добрых слов.

Дверь дома неожиданно приоткрылась, и какая то женщина неопределенного возраста, с крашеными волосами высунула голову.

Сначала она подозрительно оглядела нас, а потом вдруг зло уставилась на старушку:

– Нет, ну, вы посмотрите на нее?! Ты что здесь делаешь? Я тебя ищу, а ты вот где, оказывается! А ну ка, сейчас же марш домой! – грубым голосом крикнула она.

Старушка покорно, словно побитая собака, понурив голову, повернулась к дому. Она хотела было попрощаться с нами взглядом, но потом передумала и какой то жалкой походкой заковыляла к дому.

Женщина коршуном глядела на нее сверху.

– Давай скорей домой! – прикрикнула она, а потом, наконец, обратила внимание и на нас.

– А вы что здесь делаете? – вдруг заметила она букет у меня в руках. Испуганный Гия к этому времени уже прятался за моей спиной. – Аа! – догадалась женщина. – Для этого мучилась все утро эта выжившая из ума, да?!

– Вы ошибаетесь… – я и не помню, что именно хотел сказать ей. Она не дала мне закончить фразу и сразу перешла в наступление.

– Кто ошибается? Что, нашли себе развлечение, да? Издеваетесь над сумасшедшей старухой! Пошли вон отсюда! – истошным голосом орала она. Казалось, вот в от она начнет ругаться, как извозчик.

Двери с шумом захлопнулись. Нас как будто окатили холодной водой из ведра. Фиалки выпали у мальчика из рук и, как осколки разбитого зеркала, разлетелись вокруг, поблескивая на солнце витражными бликами. Я осторожно собрал цветы в букет и передал сыну. Гия бережно прижал их к груди, и мы побрели к дому.

Нам почему то расхотелось идти дальше.

Морис Поцхишвили

* * *

Время мимо нас проходит,

Нам его не обуздать.

И без нас свой путь находит,

Молча, тихо, словно тать.

Все окутано туманом,

Вьется из кальяна дым.

Раб владеет божьим храмом,

Он же Господом любим.

Ничего нам не приносит,

Все с собою унесет.

Нас об этом и не спросит,

Молча путь себе найдет.

Джансуг Чарквиани

ГЛАС ВАЖА ПШАВЕЛА

Зачем мне молнию и гром шлют тучи грозовые?

Мир полон зла и не щадит он существа земные.

Ведь я такой же, как и все, я сын родной природы.

Судьба рогами тычет в бок, и нет нигде подмоги.

Как олененка у ручья, беда подстерегает,

Вонзает в спину острый нож, – на гибель обрекает.

Молчат колокола церквей, – святыни оскверняют.

Горят дома, и я горю, – безвинные страдают.

Отравлен будущего миг, так быстро ставший прошлым.

Жизнь обесценилась, – война ведет путем нас ложным.

И как могильные кресты, стоят руины дома,

Но, как цветок, жизнь вновь цветет под грудой камнелома.

Враг заменил янтарь вина в кувшинах кровью алой.

И вражья кровь, и наша кровь течет рекой кровавой.

То песнь о родине моей, так рано овдовевшей,

Она, из пепла, всякий раз встает помолодевшей.

Как много предков полегло, чтоб жили мы на свете.

И нашим детям суждено вступать в бой на рассвете.

Судьба испытывала нас, война нас закалила

И, Божьей милостью, наш дух в страданьях сохранила.

Я, как скала, когда меня камнями забивают.

Я голос правды, но меня неправдой заглушают.

Силен тобой, моя земля, сдобренная слезою,

Я в мир пришел, чтоб воевать за жизнь со злой судьбою.

Пшавела голос жив во мне, живуч призыв поэта.

Пусть даже выколют глаза, не изменю завета.

Пусть жизнь моя пройдет в борьбе, я не ищу покоя.

Пусть смерть всегда идет за мной, не сдамся я без боя.

С ОДНИМ УСЛОВИЕМ

Мне б успеть долг отдать свой отчизне,

Подожди меня, смерть, хоть чуть-чуть.

Напоить бы водой тех, кто жаждет,

До того, как навеки уснуть.

Показать бы дорогу заблудшим,

Не пришлось чтоб им долго плутать,

В винограднике бы потрудиться,

И умножить его благодать.

Мне найти бы могилы собратьев,

Жизнь отдавших в жестоких боях,

На щите бы вернуть мне героев, –

Ждет их слава в родимых краях.

Смерть над жизнью достойной не властна.

Жизнь, как вспышка на миг. Но он мой!

Дай сказать мне, что жил не напрасно,

И тогда я пойду за тобой…