Текст книги "Вольные переводы"

Маквала Гонашвили

ЖАЛОБА СТАТУИ

Со дня рождения я осужден, недвижно

Стоять в саду, как памятник себе.

Вот дерево растет, оно, порой, подвижно,

Хотя корнями проросло в земле.

Играет ветер с ним, могучий ствол качая,

И шепчется с веселою листвой.

Весною новыми ветвями обрастая,

Он дорастет до солнца головой.

А осенью листву, как письма рассылая,

Оно разбудит старые мечты.

А я окаменел, свой жребий проклиная,

И воронье тревожит мои сны.

И никого судьба, моя, не беспокоит,

Тот, кем я стал, лежит в земле сырой.

Вам, смертным кажется, что жизнь продленья стоит,

И памятник вам принесет покой.

Вы тратите слова, чтоб обрести бессмертье,

И лепите подобие людей.

Но душу в них вселить, не сможете, поверьте.

Всесилен Бог, ему всего видней.

Забыл о времени я в горьком сновиденье,

Нет ни сегодня, и ни завтра нет.

Лишь только прошлое всплывает на мгновенье,

И некому мне подсказать ответ.

Импровизация на тему М. Гонашвили

И СМОЕТ ДОЖДЬ СЛЕДЫ…

Что в глаза ты не глядишь,

Все забыть стараешься?

Видно любишь, раз молчишь,

Понапрасну маешься.

Не серчай ты на меня,

Как ребенок маленький.

Уведу я в лес тебя,

Поспеши, мой сладенький.

Я, как месяц март в году,

Нравом переменчива,

За собой тебя зову,

Может опрометчиво.

Скоро ливнем дождь пройдет,

Следов и не останется.

Нас никто там не найдет,

Лес нам весь достанется.

Книга была уже почти готова для распечатки, когда на вечере, устроенном «Русским клубом», я услышал в исполнении Маквалы Гонашвили ее прекрасное стихотворение «Преображение». Оно, как говорится, «зацепило» меня, и я немедленно взялся за перевод. Но дело не «клеилось». Через несколько дней я случайно наткнулся на перевод Олеси Николаевой. Ее интерпретация мне настолько понравилась, что я уничтожил свой перевод.

Настала ночь, но стихотворение Маквалы Гонашвили не давало мне покоя. Средь ночи, как бы под диктовку, без единой помарки я написал новый вариант. Буквально на следующий день, когда я рассказывал об этом моему другу Инге Гаручава, она в ответ прочла мне свое стихотворение на ту же тему. Оно настолько поразило меня, что с ее разрешения я решил его включить в сборник. Но самое интересное заключается в том, что Маквала Гонашвили свою интерпретацию темы считает так и не раскрытой до конца. Это лишний раз доказывает неисчерпаемость самой темы. Может быть, в этом и кроется обаяние творческой индивидуальности. На свете столько же ангелов, сколько и нас, простых смертных. Кому то суждено найти свои крылья, а кому то… нет.

Неисповедимы пути Господни!

Олесе Николаевой

Маквала Гонашвили

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Как искали друг друга они, как к другу стремились –

Человек и Всевышний, и каждый в другого глядел…

А в ладонях моих два крыла, два отрезанных – бились,

И казалось, что веер в руках трепетал и белел.

Я не помню, не знаю – кто крылья ломал мне до хруста,

Кто захлопнул ворота, – и небо закрылось вдали,

Кто сначала мне дал откровенье – стоглазо, стоусто,

А потом оглушил на шершавых ладонях земли…

А земля, как уставшая мать, как голодный ребенок,

Так просила о ласке, о слове, о деле меня:

То кричала во сне, то меня поносила спросонок,

То в раскаянье бурном дарила рубины огня.

То меня ревновала ко всем сквознякам, то в раденьи

Расстилала ковры самых нежных фиалок своих…

И тогда я узнала, что значит полет и паденье,

Что такое соблазны, и лица какие у них.

Вот когда небеса отражались в канавах и лужах,

Содрогались, почуя, что с женщиной схожа и я:

Так слабы мои руки, и хищный, беспомощный ужас

Дышит женскою страстью и заполоняет меня.

Неужели не ведомо мудрому, вещему небу,

Что и ангел пропащий с крылом перебитым – потом,

На земле прозревая, презрев все, что здесь на потребу,

Превращается в слабую женщину с жалобным ртом.

Перевод Олеси Николаевой

Маквала Гонашвили

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Спасибо вам за мастеркласс,

За виртуальность встречи.

Расцеловать готов я вас.

За совершенство речи.

Г. К.

Смертный ищет в Боге – богочеловека,

Бог же в человеке – самого себя.

Я не падший ангел, я теперь калека,

Ложе – из фиалок, дом родной – земля.

Кем я сброшен с неба? Что за наказанье?

Кто мне срезал крылья? В чем моя вина?

Нет в ответ ни слова, небу в оправданье,

Лишь в руке, как веер, белых два крыла…

А земля сначала вроде не признала,

То смотрела косо, то на пир звала.

Попусту бранила, а потом ласкала,

То дары сулила, то утех ждала.

Но я знал, соблазны – это лишь для грешных,

А земля хотела испытать меня.

Был я слаб в попытках, слишком безуспешных, –

Как средь искушений сохранить себя.

И земля, и небо, видимо, желали,

Чтоб, преображаясь, грешен стал и я,

Взлеты и паденья их не волновали, –

Миг для них не стоил вечного огня.

А мои колени наслажденья ждали,

Вот она, жар птица, как мне устоять?

Я – не падший ангел, крылья пусть отняли,

И без крыльев можно иногда летать…

Смертный ищет в Боге – богочеловека,

Бог же в человеке – самого себя.

Я не падший ангел, я теперь калека.

Ложе – из фиалок, дом родной – земля.

Перевод Г. Кебурия

Инга Гаручава

* * *

Сегодня родилась луна,

Но в неурочный час.

И Ангел, через мой порог

Перешагнув, упал.

Он обессилел, изнемог

И крылья потерял.

Глаза нездешней синевы,

И мукой скошен рот,

И крик полуночной совы

За домом у ворот.

Худая узкая спина.

Лопатки вместо крыл,

И раскололась тишина,

И месяц в тучи взмыл.

Но что же делать мне теперь

С бескрылым и больным!

Беззвучно растворилась дверь,

Туман заполз за ним.

Метнулись тени к потолку

И загустели там.

Тумана серого лоскут

Ползет к Его ногам.

Сейчас накроет с головой.

И Он исчезнет в нем.

О что же сделать,

Боже мой,

Найти спасенье в чем!

Он столько раз меня спасал

От горя и от слез.

Без спутников, совсем одна.

Луч вспыхнул и погас.

Я твердою рукой

По небу ветер тучи греб

И в старых вязах выл,

И показался бледный лоб

И Ангел, но без крыл.

Он был так молод, так пригож

И слаб на том ветру.

Край тучи, словно край рогож,

Сорвал он в темноту.

И воцарилась тишина

Без звуков и без слов,

И снова поднялась луна

И озарила кров,

Диван, два стула и трюмо,

И лампу без огня,

И ничего тут нет давно

Чтобы согреть меня.

Стихи в бумагах на столе,

И в чашке стылый чай.

И в печке угольки в золе.

И шепот: ну, встречай.

Теперь он крылья потерял,

И в дом ко мне приполз.

Наверное они летят

По небу над луной,

Но как ему вернуть назад

Те крылья, Боже мой!

Что есть на свете у меня,

Кроме стихов моих!

Тут шевельнулся у огня

Мой Ангел и затих.

И подойдя к столу, взяла

Свои стихи и вознесла

Над бедной головой.

И выкроив крыло из них,

Примерила к спине,

Забился, закричал мой стих,

Как в страшном тайном сне!

Дрожал он под моей рукой,

Не убивай! – кричал,

Но со стола забрав другой,

Крепила я к плечам.

Лязг ножниц резал разум мой,

И душу кровенил.

Но вдруг ожилo за спиной

Сиянье белых крыл.

И шевельнулось там одно,

За ним другое вслед,

И Ангел вылетел в окно,

И вот его уж нет.

Волшебной флейты тонкий звук

Вознесся и затих.

Последним вырвался из рук

И в небо взмыл мой стих.

Осталась в мире я одна,

Без музыки и слов,

И снова поднялась луна

И озарила кров,

Диван, два стула и трюмо,

И лампу без огня,

И нет на свете никого,

Чтобы спасти меня.

Мзия Хетагури

* * *

Если случай вдруг вам улыбнется,

Не гордитесь вы своей судьбой

Может, завтра мир перевернется,

Ведь ничто не вечно под луной.

Не хвалите шефа лицемерно,

Не кривите перед ним душой.

Сменят его скоро непременно:

Ведь ничто не вечно под луной.

Много ходит подлецов по свету,

Продающих друга за спиной.

Им недолго праздновать победу:

Ведь ничто не вечно под луной.

Если вас огонь любви сжигает,

И не надо жизни вам другой,

То нас черт порой предупреждает:

Что ничто не вечно под луной.

Если кто-то радуется счастью,

Пусть он наслаждается весной.

Может завтра ждет прогноз: к ненастью,

Ведь ничто не вечно под луной..

Не дано нам победить судьбину,

Когда дни мелькают чередой.

Если смог ты покорить вершину,

То и смерть бессильна пред тобой…

Это cтихотворение Резо Табукашвили написал за три дня до смерти, и посвятил внукам

* * *

Скоро, скоро распрощаюсь я с небесной синевой,

Каплею слезы смешаюсь с океанскою волной.

Паруса судьба раздует, попаду я в мир иной.

Стану я для внуков предком – путеводною звездой.

Люди ведь не умирают – перевоплощаются,

В генетической цепи коды повторяются.

Буду в новой ипостаси, ангелом хранителем,

Пусть для вас незримым в небе, но в беде спасителем.

Нас всегда любовь к отчизне вдохновляла в трудный час,

Верой, правдой ей служите, и я буду рад за вас.

Ну, а если вы сочтете, что она для вас мала,

Пусть тогда вас за измену, ранит вражья стрела.

Как спартанцы, возвращайтесь со щитом иль на щите,

Нет для слабых оправданья ни в бою, и ни в беде.

Счастлив тот, кто в жизни сможет выполнить свой долг сполна.

Бог вам в помощь, чашу жизни выпить с миром и до дна!

Анано Чхолария, 8 лет

САТИРИЧЕСКИЙ ЭКСПРОМТ

Нет ни газа, ни воды,

И ни электричества.

Качества нет у еды,

Как и нет количества.

Раньше лев был – царь зверей,

Пало то правительство,

Трон теперь в руках людей –

Их превосходительства!

Выпили всю воду мы,

Съели все съедобное.

Голодны и холодны

Дни ночам подобные.

Спим в пальто и видим сны

Хичкокоподобные.

Вновь в пещерах жгут костры

Дикари голодные.

В РАЙ МОЕМУ БРАТЦУ ГЕОРГИЮ

Где вы, дни безмятежные,

Белки ручные в лесу.

Слезы мои, безутешные,

Скрыты в безмолвном снегу.

Помнишь, поляны зеленые,

Разбуженные детворой.

Игры и крики веселые,

Украденные судьбой.

Где ж ты, мой братец, козленочек?

Где, ненаглядный ты мой?

Воспоминаний осколочек,

Спать не дает мне порой.

Я превратилась в Аленушку.

Жду тебя на берегу.

Словно святую иконушку,

Образ твой я берегу.

Братец Анано Георгий занимался верховой ездой. Однажды лошадь, испугавшись чегото, понеслась к своему стойлу, и маленький Георгий, не успев пригнуться, ударился головой о балку конюшни… и погиб.

Давид Гулуа

Я в мир потусторонний

Билет свой продаю,

И год свой, восемнадцатый,

Я смертью назову…

Г. К.

О ПОЭТЕ

Давид (Дата) Гулуа родился 21 декабря 1984 года (в самый короткий день календаря). Закончив в 2002 году Первую Тбилисскую гимназию, поступил в Тбилисский Государственный университет, на факультет международных отношений. Принимая близко к сердцу любую несправедливость, несмотря на отличную учебу, он предпочел юридический факультет, и со второго курса перешел на специальность правоведение. В драматическом театре университета именно ему поручили роль Гамлета. Он отличался многосторонностью интересов, был книголюбом, изучал историю религии, искусства и цивилизации. Бывал неизменным лидером в школьных и студенческих мероприятиях, любимцем общества, особенно молодежи.

Отец его, Бакур Гулуа, личность неординарная, находясь в эпицентре событий, сыграл значительную роль в строительстве нового, независимого государства Грузии. Достаточно отметить, что он занимал пост премьер министра в самое тяжелое для страны время. Был одним из авторов Конституции, подписывал Декларацию Независимости, в связи со сменой курса выдвинул собственную политическую программу. Мать, Нана Гетия, – акушерг инеколог, причастная по долгу службы к таинствам рождения, – создавала в семье атмосферу высокой духовности.

Дата рос в почти военной обстановке, характерной для того времени. Горели общественные здания, находившиеся рядом с его школой. Горела и школа.

Неординарность таланта и мироощущения Даты Гулуа заключалась в том, что он как бы сосуществовал одновременно в двух мирах, и в итоге вечность забрала его к себе, как он это и предчувствовал.

26 октября 2003 года этот красивый, как Аполлон, и мужественный, как Зевс, юноша попал в автокатастрофу. Его предали земле во дворе древней крепости Нарикала, в старой части города, в субботний ясный день. К церкви, находящейся во дворе крепости, вела улица, не имевшая названия. Через несколько дней младший брат Даты, Георгий, обнаружил в компьютере его стихи, в которых он пишет:

«Когда мне исполнится 18 лет, я куплю билет в мир иной, похоронят меня в субботний, ясный день, во дворе Нарикала, к которой будет вести дорога, не имеющая названия».

За месяц до гибели этот «инопланетянин» пишет «Реквием». Университетская аудитория, в которой молодой поэт в первый и последний раз в жизни, за две недели до гибели, читал стихи, теперь носит его имя. Он не любил декламировать, а на просьбы друзей отвечал, что поэзия начинает жизнь после смерти ее автора. Около двухсот его стихотворений хранились у его учительницы грузинского языка.

В 2004 году Дата Гулуа был признан поэтическим лицом Грузии. В театре одного актера имени Верико Анджапаридзе идет спектакль по его стихотворениям. Часть из них включена в готовящуюся Антологию грузинской поэзии. Книга его стихов, вскоре после издания, стала бестселлером. На Международном фестивале русскоязычных поэтов и переводчиков, в 2009 году, Президиум Международной федерации русскоязычных писателей наградил Давида Гулуа почетным званием мастера словесности.

Вернется ли он к нам когда нибудь? Меня не покидает ощущение, что он все время где– то рядом, в параллельном пространстве. До встречи!

Привожу по памяти эпизод, рассказанный мне Бакуром Гулуа, отцом Даты: «Както раз, когда я с головой ушел в работу, ко мне в кабинет вошел Дата. Иногда он пользовался моей машиной, но, возвращая ключи и видя меня занятым, никогда не отвлекал меня от дел, оставлял ключи на столе и молча выходил из кабинета. Но на этот раз почемуто задержался, причем ключи продолжал держать в руке. Пауза затягивалась. Я приподнял голову и спросил: «Если тебе нужна машина, то можешь взять, у меня еще много работы». – Нет, – ответил он, продолжая стоять. Я переспросил: – Может быть, деньги? Я могу немного подбросить. – Нет, спасибо, – был ответ. Он положил ключи от машины на стол и молча удалился. Я продолжал просматривать бумаги, но чтото не давало мне покоя. Я встал изза стола, вышел, но его и след простыл. Я вернулся в кабинет, но уже не мог сосредоточиться на работе. Чтото мучило моего сына, о чемто он хотел поговорить со мной по душам, но, видя мою занятость, не решился. А потом както сами собой написались эти строки:

Бакур Гулуа

* * *

Когда по жизни ад кругом,

Душа на небе легче дышит.

Г. К.

Не верь, мой сын, что ты родился,

Когда ты этого хотел.

Пришел на миг и растворился, –

Таков уж, видно, наш удел.

Нам изменить канву событий,

Увы, никак не суждено.

Того, кто держит нити жизни,

Перехитрить нам не дано.

День встречи с госпожой судьбою

Всевышним нам определен,

И день разлуки с суетою

Земной на небе предрешен.

ПОЭТ ДАВИД (ДАТА) ГУЛУА

Стихотворение должно походить на ребенка – искренностью, непосредственностью, открытостью…

Я бы сказал даже – мудростью. Ибо, как говорил Спаситель, устами младенца глаголет истина, а в основе мудрости, как известно, лежит именно истина!

В восемнадцать лет подросток совершает переход в юность.

Давид (Дата) Гулуа в восемнадцать лет распрощался с земной жизнью и ушел в небесное царство.

В автокатастрофе погиб почти ребенок, который хоть и не успел оставить продолжателя рода, но оставил стихи, которые напоминают нам детей.

Давид (Дата) Гулуа только начинал отбывать «воинскую повинность» на поэтическом поприще, как солдат, подчиняясь стихии слова, но в нем уже чувствовалось призвание полководца, который мог бы командовать войсками слов.

Детским взглядом, то есть взором поэта, он прозревал то, что недоступно обыкновенному человеку. Мы ведь видим только настоящее, а прошлое и будущее отражается в нашем воображении. Поэты – наоборот, они видят прошлое и будущее. Обращаясь к настоящему, Дата Гулуа пишет: «В разрезе глаз моих разбилось полупрозрачное стекло».

Жду поезда я на вокзале,

Чтоб в будущего сесть вагон.

Гадалка здесь, как на базаре,

Обходит с картами перрон.

Я голос женщины знакомой,

В толпе средь шума узнаю,

Но сути, мной давно искомой,

В словах, увы, не познаю.

Дата теперь не слышит моего голоса, но мне хотелось бы, чтобы все услышали то, чего нельзя не услышать тому, кто прикоснется к его душе – его стихам. В вагоне будущего Дата Гулуа нашел свое место, как поэт, навсегда оставшийся в нашей памяти вечным ребенком.

Судьба так жестоко обошлась с восемнадцатилетним юношей, будто поезд жизни промчался мимо него и он не успел впрыгнуть хотя бы в последний вагон. Но сам поэт считал иначе.

Салют! Я к вам вернулся, на этот странный пир!

Я женщине вернул билет в тревожный мир.

В мелодии дождя услышал я ответ: –

Я так любил вас, люди.

Привет вам всем, привет!

Тамаз Квачантирадзе, 13.04.2004

Сокращенный перевод с грузинского Г. Кебурия

ИМПРОВИЗАЦИЯ НА ТЕМУ ДАТА ГУЛУА

Когда в житейских снах

Словам нет оправданья,

Пусть суд на небесах

Вершит свой приговор!

Г. К.

Мы все живем, как на вокзале.

Я, как и все, свой поезд жду

И, на перронном карнавале,

В вагон своей судьбы войду.

Умчится поезд, рассекая

Порывы ветра на ходу.

Он, в путь вагоны увлекая,

Как бы торопит их судьбу.

Увы… она неуловима,

Со дня рожденья мы в плену,

Нас поезд мчит неумолимо

Через иллюзий пелену.

Закат уже теряет краски.

Нас небо мать зовет к себе,

А рельсы ткут узоры пляски

В пустопорожней суете.

Вдруг голос женщины, знакомый,

Меня зовущий узнаю,

Но в шумной толкотне вагонной

Ни слов, ни смысла не пойму.

Скрипят вагоны сиротливо,

Им рельсы вторят вразнобой.

Постель моя давно остыла,

Я сам себе уже чужой.

Неповторимы те мгновенья

Когда я вместе с вами был,

И травят душу сожаленья,

Ведь ничего я не забыл.

Да будет проклят час разлуки,

Благословен лишь встречи день.

Я к вам, протягивая руки,

Вернусь, как эхо или тень…

Салют! Я здесь! Я снова с вами!

Я к вам вернулся навсегда.

Иду неслышными шагами

Я с вами в капельках дождя.

Душа для вечности открыта,

И для друзей, и для врагов.

Здесь благодатью все укрыто,

Кружится карусель веков.

И нет билета в город смерти,

Не слышен голос роковой

Той женщины, что в круговерти

Звала меня в тот мир, иной.

Есть только радость от общенья

Со всей планетою родной

И ощущение паренья

Души над грешною землей.

Пусть не найти уж на ступеньках

Следы прощальные шагов.

Я жив в словах, и в их оттенках,

И в музыке моих стихов.

* * *

Колдует призрак над пером,

И стих стал продолженьем ночи.

Я рассказать хочу о том,

Что сердцу вынести нет мочи.

Дневная боль в ночи больней,

Тоска бедою навалилась.

Душа стремится все сильней

Туда, где время не родилось.

Я слышу голос в тишине,

Меня зовущий почему-то.

Остались мы наедине –

Пошла последняя минута.

Заголосили стены вдруг,

Картина красками разлилась,

И обходили гроб вокруг –

Мне явь как будто бы приснилась.

Кто там закутан в саван белый?

Я сам себя вдруг узнаю,

Но я ведь плод еще незрелый,

Ведь я пока еще в раю!

120-Е ЦАРСТВО

Темнее ночи день, но я не замечаю.

Стихи мои в пыли, в стране забытых грез.

С подонками теперь я песни распеваю,

Я стал чудовищем, и больно мне до слез.

Я нужен им, как шут, чтоб надо мной смеяться,

Чтоб каждый бросить мог в лицо мне грязь свою.

Их породило зло, с любовью им не знаться, –

Не буду темным силам я песню петь мою.

Нет, все, что так люблю, я не отдам без боя.

Нам без любви никак сердец не отогреть,

Чтоб снять покровы льда, убрать следы разбоя,

Чтоб возродить любовь, я буду снова петь.

Я знаю, оживить мечты уж невозможно.

Мысль, улетевшую обратно не вернуть,

Но в царство Божие я в будущем, возможно,

Пусть с ржавой совестью, но отыщу свой путь!

Увенчан буду там, как венценосец лавром,

И в царство стодвадцатое придет век золотой!

* * *

Никогда я не был Ахиллесом,

И Гераклом не был, льву подобным.

Я витал снежинкою над лесом,

Духом был я, снегом занесенным…

А теперь в тумане сновидений

Ждут меня совсем другие дали.

Не дает мне солнце объяснений,

Как избавить душу от печали?

Лишь стихи приносят облегченье,

Разлетясь, как брызги водопада.

В них я вижу мысли обновленье,

Мне для счастья большего не надо.

Я кинжал стиха украсил верой,

Сохраняют мудрость слова ножны,

Но какой же мне измерить мерой

Силу чувств, когда слова тревожны?

Никогда я не был Ахиллесом,

И Гераклом не был, льву подобным.

Был твоей мечты всесильным Зевсом,

Был к тебе любовью окрыленным…

ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ, ДРУЗЬЯ

Заброшен и забыт бог Аполлон в болоте,

Стрела любви Амура плавает в воде,

Дуб рубят на дрова, наперекор природе,

Душа распилена, – сегодня все в беде.

Плетусь смущенно я за совестью горбатой,

А в зеркалах вокруг кривится странный мир.

Я слышу солнца плач, и по земле щербатой,

Встревожив сон могил, крадется в ночь вампир.

Вчера ударил смерть я, жизнь подвергнув краху,

В разбитых мной глазах вдруг показался Бог.

Готов был положить я голову на плаху,

Никто и никогда смерть оскорбить не смог.

За волосы схватив, она меня тащила,

Прямой дорогой в ад, ничуть не пожалев.

Спина бессильная след по земле чертила, –

Я был почти в аду, еще не умерев.

Хлестала плетью смерть, всем смертным в назиданье.

Сочилась кровь из ран, стекая по спине,

А из костей моих она, мне в наказанье,

Венец сплела, как памятник себе.

Мне церберы всю ночь, терзали плоть и душу,

Я к Мефистофелю был брошен злой рукой.

Но Бог был милостлив: я голос свыше слышу,

И плчу над своей безжалостной судьбой…

Незримый дух витал средь трупов сиротливо,

Искал он среди них лишь самого себя.

Когда же отыскал, то тело вдруг спросило:

Хозяин, где ты был, ты не искал меня?

Избитого, меня унес с собою ветер, –

Я стал самим собой, и в ад не угодил.

Преследовал меня какой-то гном, как сеттер,

Сон подходил к концу и радость мне сулил.

Вернулся я домой, с кошмаром распрощался.

Постель была тепла, и радость все росла,

И даже из ружья мне кто то улыбался,

Так божья благдать в ту ночь меня спасла.

Вчера ударил смерть, и горько сожалею,

Простите мне, друзья, я грех не повторю.

Я солнце и рассвет, как божий дар, лелею.

Жизнь продолжается, во сне и наяву!