Текст книги "Номинанты Московской премии – 2019. Хрестоматия. Проза и поэзия участников Московской международной книжной выставки-ярмарки"

Елена Альмалибре

Елена Альмалибре (Елена Викторовна Натальченко) – поэтесса, прозаик, переводчица, магистр филологии.

Живет в Ростове-на-Дону. Кандидат в члены Союза писателей России, член Интернационального Союза писателей, участник ММКВЯ-2019.

Автор романов «Сближение. Пикап», «Французский роман». Публиковалась в газете «Литературная Россия».

Лауреат премии имени Владимира Набокова, победитель конкурса короткого рассказа «Сквозь пену дней» от радио «Гомель Плюс» (рассказ «Кукушка») и конкурса-фестиваля «Донские рифмы – 2017», лауреат конкурса «Степные всполохи – 2», литературно-педагогического конкурса «Добрая Лира – 2020» – рассказ «Гулёна», а также премии губернатора Ростовской области представителям творческой интеллигенции.

По телефону. 2035 год.

Она. Сегодня в три часа дня ты будешь на Солнечной, 10?

Он. Да. А ты?

Она. Да, я буду сегодня в три часа дня на Солнечной, 10. Как узнать погоду? Брать ли зонт?..

Он (шепотом). Даже не думай звонить в метеобюро. На той неделе их накрыли. Телефон на прослушке.

Она. Черт! Тогда лучше не брать зонт. Лучше промокнуть, чем попасть под подозрение, что тебе слили, что будет дождь.

Он (еще тише). Нет. Нужно взять. По официальной статистике, в Санкт-Петербурге чаще дождь, чем ясно.

Она. Все зонты наверняка с датчиками. Да, лучше взять. Ты купил килограмм яблок сорта «Гольден»?

Он. Нет, я купил восемьсот пятьдесят граммов яблок сорта «Анис».

Она. Но в расширенном списке был «Гольден»! Это недостоверное документирование!

Он. Это ты виновата! Нужно было посмотреть, что «Гольдена» нет в продаже в магазинах нашего района.

Она (почти с плачем). Я смотрела – был.

Он. Значит, напишем объяснительную. Всегда делай скриншот.

Она. У меня автоматически все скриншотится.

Он. Тогда по этому пункту все хорошо.

Она. Ты меня любишь?

Он.?

Она. Ты меня любишь?

Он. Зачем ты подставляешь меня?

Она. Мне надоело. Ты меня любишь?

Он. Ты же знаешь, какие вопросы можно и нельзя задавать. Говори то, что можно подтвердить документально или измерить.

Она. Любовь можно измерить.

Он. Можно будет через год, когда разработают сыворотку правды. Если сейчас я скажу, но не смогу подтвердить, что люблю тебя, меня привлекут по статье 456-789-246 и отправят в изолятор на пять месяцев.

Она. Говори, что думаешь! Я хочу услышать о твоих чувствах, даже если это запрещено, даже если их нельзя подтвердить. Говори, что думаешь!

Он. Я не буду сегодня в три часа дня на Солнечной, 10.

– Я Чудик, Чудик! – кричал я, силясь дотянуться до двери комнаты в полуметре от коляски.

Мама застыла на месте. Ее глаза, казалось, изменили форму и цвет, вся она стала иной.

Меня заплела боль, навязчивая, волокнистая. Она скрыла все, что мне нравилось или отвращало, – все вдруг уравнялось. Нет, я не позволю этому стать моей реальностью! Я захлопнул дверь и закрыл глаза, делая вид, что я сам нарочно установил между собой и миром эту явную границу. Внешнее бытие прервалось, остановилось, исчезло.

– Я Чудик! – совсем охрипнув, прошептал я.

* * *

Каждое утро мама открывала окно в палате, впуская воздух и солнце, и каждый вечер закрывала его. Вот что такое стабильность, вот что дает ощущение того, что все в порядке, – предсказуемость любимого человека. И я был до предела счастлив. Я любил это состояние наполненности, будь оно даже иллюзией того, что это навсегда.

Мама была единственной из мира людей, с кем я был знаком, не считая врачей. Но разве можно было принимать их в расчет? Деловые, внимательные, равнодушные. Все их эмоции были относительными – когда спины врачей поворачивались, а следом на их лица натягивались улыбки, у мамы в то же время уголки губ словно веревочками тащило вниз. Когда я спрашивал ее об этом, она опускала глаза и говорила: «Они просто обычные люди…»

Так было два года. Я не знал не только других людей, но и всего мира за окном палаты. Я ничего не помнил, что было до больницы… И вот мы выбрались из лабиринта больничного двора. Накануне мне исполнилось пять.

– Милый, хочешь пирожок с яблоками?

Она отошла, оставив меня под развесистым деревом, которое стояло в пыльной асфальтовой кладке, а земля у ствола напоминала залитый свежей смолой гравий.

– Эй, Чудик! – вдруг услышал я и посмотрел в ту сторону, откуда донесся звонкий голос.

Так я получил свой псевдоним. Нет, не кличку, а именно псевдоним. Клички дают для издевки. А та девочка, смеющаяся, с веснушками, была такой чудесной, такой милой, что не могла хотеть меня обидеть. Она была лишь подтверждением того, что говорила мама: я был другим. Первая же девочка поняла это с первого взгляда!

Я немного откатился от бордюра, чтобы коляска могла развернуться на сто восемьдесят градусов. Мне удавалось делать это так точно, словно я всем телом чувствовал эти крохотные деления пространства.

Смеющаяся девочка – я до сих пор согреваюсь той радостью, которую она мне внушила, – набросила на меня перекошенный венок из одуванчиков. Он был так велик, что соскользнул мне на плечи. В нем были поникшие от плетен и я бутоны из которых во все стороны торчали лепестки, а раскрытые глаза – или, скорее, рты – только что сорванных головок на тонких стеблях дышали незнакомым ароматом: я никогда не рвал цветы. Они росли так низко у меня под ногами, стоявшими на маленькой ступеньке. Я обомлел, прислонился ухом к мягкому венку. Голова моя всегда была скошена набок, отчего все в мире являлось мне под наклоном. Впервые мое ухо осязало красоту и нежность.

Девочка убежала.

– Мама, я Чудик! Это правда! Смотри, какая красота! – шептал я и теребил лепестки, вдыхал щекочущую пыльцу, щурился, словно цветочная желтизна была солнечным светом.

Мы приехали домой, где все для меня было совершенно незнакомым. Я все еще терся подбородком и ухом о венок.

Вдруг мама с подергивающимся лицом сказала, что чудиками называют больных людей. Нет, не тех сопливых и кашляющих людей, от которых летит во все стороны, а других, которые тихо живут в своем мире, отличающемся от мира «здоровых», где сопли и кашель не являются «неполноценностью». Я не сразу понял, что простуда проходит, а есть то, что на всю жизнь. Но я считал стабильность лучшим из качеств мира, мама же считала это проклятием. Она хотела, чтобы мир видел меня другим. А я слышал только то, что она хотела видеть меня другим. Я закричал. Закричал, словно рождался заново.

* * *

Окно в комнате оказалось открытым. Виднелся кусочек майского неба. Я поежился: если мама не закроет окно на ночь, я простыну и стану тем «больным», от которого летит во все стороны.

Я шевельнул своим неторопливым языком (да, я сравнивал скорость его движения с чужими языками, которые виднелись во ртах во время разговора). Мне непременно нужно было произнести «мамочка». Как стыдно и гадко – от обиды я едва не лишился способности называть маму этим словом. Я крутанул колеса по направлению к двери и распахнул ее.

– Сыночек… прости меня…

Мама плакала за дверью, не стесняясь жидкости в глазах.

Мне вдруг показалось, что ее слезы хлынули мне в душу, растворяя границы наших миров. Одно короткое слово, в котором было все: и смех, и слезы, – разбило мамину надежду на то, что я мог стать обычным.

– Ты больше не будешь меня любить? – бормотал я. – Я не такой, да?

– Такой, такой! Чудик ты мой, ты самый такой!..

Когда она сказала это, все стало иначе и все вернулось на место. Я улыбнулся и миру, и маме, которая была его частью. Она вдруг наклонила голову, прислушиваясь к моему шепоту. Меня наполнило до краев. Я почувствовал, что теперь и она видела мир под «моим» углом…

– Да на кой… мне ваш китайский паяльник?! Я всю жизнь советским весь дом выручаю! Забирай, не надо мне!

Редкие волосы на затылке Афанасия Карповича подрагивали, а сам он трясся от возмущения.

– Пап, ты же сам говорил, что он чудит. Вот я тебе и привез. Не понравится – так…

– Говорю тебе – забирай! – перебил электрик «в отставке». – «Чудит»… Это ты чудишь! Ну кабель пару раз резанул, так паяльник ни при чем, глаза… руки уже не те… Эх-эх…

Славик держал паяльник, не зная, как поступить. Перед глазами стояла картина, как пожилой отец, всем телом склонившись с лупой над очередной электронной «задачкой», сосредоточенно хмурился, не дыша касался жалом паяльника проводов, платы… Затем радостно хлопал в ладоши, гордо выпрямлялся, молодея на десятки лет, и кричал матери Славика в соседнюю комнату: «Ну что, сделает кто чаю мастеру?»

Славик вошел в свою бывшую комнатку, которая теперь служила отцу мастерской. Повсюду были аккуратно разложены спичечные коробки, подписанные отцовским почерком – один в один чертежный шрифт. Провода, кабели были смотаны по цветам и диаметру. Эта упорядоченность умиротворяла не только отца, но и всех домочадцев. «Порядок в доме – порядок в голове», – говорили Славику и отец, и мать.

Советский паяльник лежал на самом видном и почетном месте, сверкая жалом. Горделивый, пусть и с «поведенным» пластиком и кабелем, перелатанным синей изолентой, он был похож на ветерана, чьи затянувшиеся раны вызывали только большее уважение, свидетельствуя о пройденных боях.

Отец, получивший от жены нагоняй: «Ребенок тебе приятное хотел сделать, а ты как всегда…» – вошел вслед за Славиком.

– Там Петька паровозик опять обесточил, – негромко сказал Славик.

– А чего не принес?

– Забыл…

– Самое главное и забыл, – все еще ворчал Афанасий Карпович, но уже помягче.

– Да вот же…

– Ладно, оставляй этого «китайца». Петьку буду учить – пригодится.

Кира Бег

Кира Бег писатель, автор молодежных романов в жанре фантастики и фэнтези, в которых вы найдете приключения, юмор, тайны и немного любви.

На 2020 г. у автора закончено и опубликовано в Интернете девять романов, множество рассказов и стихов.

Кира Бег – творческий псевдоним Екатерины Павловны Суспицыной, под которым она пишет более десяти лет.

В 2019 г. она номинант конкурсов «Бумажный слон № 11», «Подросток N» в жанре фэнтези. Участник лонг-листов конкурсов от «Эксмо» и «АСТ».

Автор ряда статей на экономические темы.

С 2020 г. – кандидат в члены ИСП.

Дверь магазина закрылась за посетителем.

– Что он тут делал? – холодно поинтересовался Игорь, проводив его взглядом.

– Подарок принёс и пожелал удачи в личной жизни, – отозвалась я.

Игорь странно на меня посмотрел, чуть расслабился и предложил:

– Раз так, давай откроем.

Я не стала возражать, поставила подозрительно дёргающуюся, будто внутри что-то перекатывалось, коробку на пол прямо посреди зала и открыла крышку.

На меня уставилась пара несчастных, жалобных глаз. К глазам прилагались четыре лапы, хвост, висячие ушки, розовый ошейник с биркой на шее и ворох светлой шерсти. Пару минут мы с существом недоверчиво разглядывали друг друга, а потом оно замотало хвостом из стороны в сторону и потянулось мордой в мою сторону. Я на всякий случай отпрянула.

– Игорь… что это? – шёпотом спросила у третьего, не отводя взгляда от загадочного существа.

– Это собака, судя по ошейнику, девочка. Ещё совсем маленькая, детёныш, щенок.

– К-как собака? – заикаясь, подняла взгляд на третьего, который с улыбкой смотрел на пришельца в коробке и даже протянул в его сторону руку. – Что мне с ней делать?!

– Как что? Кормить, выгуливать, ухаживать и воспитывать. У тебя что, никогда домашних питомцев не было? – Игорь так удивился, что даже убрал руку от… собаки.

– Но она же живая, – с ужасом произнесла я, глядя на существо.

Оно, не дождавшись внимания, побегало по коробке, потом попыталось вылезти наружу, а когда не удалось, уселось, подогнув задние лапы, и вновь уставилось на меня. И было в этом взгляде столько тоски, что немедленно захотелось взять на ручки и пожалеть.

– Игорь, на Светлом Будущем запрещено держать дома живых существ, только роботов-тамагочи, – выдала я последний аргумент, понимая, что возвращать подарок мне совершенно не хочется, но и что с ним делать, я не представляла.

– Если получить разрешение, то можно, я читал. У этой малышки с документами всё в порядке, вон, полный комплект в коробке. Можешь погладить её, не бойся, она сама тебя боится, – хмыкнул Игорь и, поймав мою руку, потянул её к существу.

То недоверчиво убежало в угол, поджало ушки и опустило голову, с опаской на меня поглядывая. Я попыталась выдернуть руку, но Игорь на меня шикнул:

– Не дёргайся, животные боятся резких движений. Ну же, смелее, вот так.

Мои пальцы коснулись тёплого мягкого меха, существо на миг напряглось, потом, смешно поведя носом, обнюхало руку и, немного подумав, боднуло мою ладонь. Я непонимающе посмотрела на Игоря.

– Ты ей понравилась, и она просит погладить и почесать её.

Это оказалось здорово. Собака пугала меня своими действиями, которых я пока не понимала, но вроде бы вела себя дружелюбно.

– Игорь, посмотри, пожалуйста, нет ли ещё чего-нибудь в коробке, Стас сказал, тут должна быть инструкция, – попросила я, с упоением тиская существо.

– Разумно, – хмыкнул Игорь и принялся изучать упаковку подарка.

К моему удивлению, собака перевернулась на спину и смешно задрыгала лапами, раскрыв зубастую пасть и высунув мокрый розовый язык. Я сперва испугалась, что она сломалась, но, робко дотронувшись, поняла, что это была всего лишь просьба почесать и с этой стороны.

– Действительно, здесь микрофлешка, расчёска, витамины и игрушка, – известил Игорь.

Я, отвлекшись от собаки, осмотрела прилагавшиеся к ней комплектующие и, бросив взгляд на лохматую мордочку с высунутым языком, вставила флешку в браслет.

Всё оказалось не так уж и плохо. Ошейник привязывался к браслету хозяина, что позволяло отслеживать местоположение собаки в пределах планеты, контролировать её здоровье и самочувствие; автоматически срабатывали напоминания о посещении собачьего врача, парикмахера и обучающих курсов.

– Игорь, а зачем собаке курсы? – поинтересовалась я, ревниво глядя, как третий играет с животным.

– Это не только для собаки, но и для хозяина, чтобы малышка тебя слушалась, – отозвался Игорь, и я расстроилась, что нельзя животное отправить одно на курсы, а придётся тратить время вместе с ним. – Посмотри лучше, чем её кормить, и подумай, как назовёшь, – Игорь помахал мячиком перед мордочкой существа, и оно, смешно присев на все лапы, издало громкий звук, от которого я вздрогнула.

– Тяф! Тяф! – подпрыгивая в коробке так, что та едва не переворачивалась, голосила собака.

– Ух ты, как гавкает, – восхитился третий.

– Игорь, как её отключить? – перепугалась я.

Если животное будет всегда таким громким, меня оштрафуют за нарушение общественного порядка! Вот у роботов-тамагочи есть кнопка регулировки звука, а то и вовсе их можно поставить на паузу или выключить.

– Вот сходишь на собачьи курсы – и там тебе всё расскажут, – неведомо чему рассмеялся третий. Я вздохнула.

– Тут сказано: диету выписывает на основании показателей ошейника собачий врач, то есть ветеринар, – поморщилась я, прочитав незнакомое слово. – А ещё можно купить комплексное питание и не готовить собаке отдельно. Как думаешь, это очень дорого? – Я вчиталась в длинный список запрещённых и нежелательных продуктов и пришла в ужас.

Ничего сладкого, перчёного, жирного… Как это всё запомнить и учесть при приготовлении собачьего обеда? Бедняжка, да ей нельзя ничего вкусного и интересного.

– Нужно просто узнать, там же есть контакты магазина товаров для домашних животных? – пожал плечами Игорь и, подхватив существо за живот, поднял его из коробки.

Отмахнувшись от виртокна, я поспешно забрала свой подарок, удивляясь, что тот такой лёгкий и пушистый, а всё же живой. Собака притихла и, взглянув на меня умными глазами, сильнее ко мне прижалась. Я растерянно застыла посреди магазина, не зная, что делать дальше, но мне определённо не хотелось, чтобы кто-либо трогал мою собаку.

– Можешь её отпустить, пусть побегает, разомнётся. Ты уже синхронизировала браслет с ошейником?

Дверь магазина тренькнула, оповестив о посетителе, и Игорь вышел навстречу клиенту. Я же с тоской поглядела на своё существо. Игорь прав: сперва нужно изучить, как им пользоваться, и синхронизировать наши программы. Я попыталась вернуть собаку обратно в коробку, но та почему-то стала брыкаться. Уже у самого края я не удержала животное, и оно, неловко взмахнув лапами, упало на пол.

Я перепугалась, всё ли в порядке, и поспешно запустила синхронизацию браслета с ошейником. Тут же появилось окно с просьбой указать имя животного. Быстро набрав первое пришедшее на ум слово, я зарылась в показатели здоровья. Уф, всё в порядке. Всплыло окно-подсказка о том, как узнать здоровье питомца без помощи ошейника: любопытство, активность, аппетит и мокрый нос говорят, что всё в порядке.

Я, бросив быстрый взгляд в сторону покупательницы, которой Игорь что-то показывал у пятого стеллажа, принялась разглядывать собаку. Хм, от меня и коробки далеко не отходит, но пол вокруг нюхает вроде бы с интересом.

Считать ли это любопытством и активностью? А вдруг падение всё же что-то повредило, просто ошейник ещё не успел просканировать? Покупательница ушла, и я, решившись, потянулась к существу, намереваясь потрогать нос. Не тут-то было. Собака отпрянула и, гавкнув, отбежала в сторону, мотая хвостом из стороны в сторону. И как это понимать? На просьбу подойти собака отбежала ещё дальше.

Следующие десять минут я носилась, как гоночный ИТС, по всему магазину, пытаясь поймать животное. В результате я убедилась, что с активностью у существа всё в порядке, да и нос оказался мокрым.

– Смотри, она хочет пить. Ты не помнишь, в офисном шкафу были глубокие тарелки? – Игорь скрылся во второй комнате, а я внимательно уставилась на свою собаку.

Дышит часто, пасть раскрылась, язык наружу. Это и означает жажду? Я на всякий случай сверилась с браслетом. Действительно, в собачьей программе мигал датчик с просьбой напоить животное, и всплывающая подсказка подтвердила все симптомы. Ух ты, кажется, я начинаю понимать свой подарок!

Вернувшись, Игорь поставил на пол у стены тарелку с водой, и я аккуратно опустила животное рядом. Собака обнюхала посуду, а после, неприлично чавкая, принялась болтать языком в воде.

На моё возмущение невоспитанностью собаки Игорь терпеливо пояснил, что она по-другому не может, и, подозрительно похрюкивая, опять ушёл в дальнюю комнату. Третий подавился? Икает? Из-за двери раздался неудержимый заливистый смех.

Дома нас уже ждал робот с посылкой. Собаку тут же, к её огромной радости, покормили, а Игорь сразу установил и подключил самоочищающийся лоток-туалет. В посылке помимо игрушек и шампуней обнаружились корзинка с креплением для перевозки собаки в ИТС и низкая лежанка с мягкой подушкой. Ну да, должна же быть у собаки кровать. Вот только спать отдельно собака отказалась, принялась бегать вокруг, смешно топая, жалобно поскуливая и погавкивая.

В инструкции, конечно, была рекомендация не пускать собаку на постель, но это же не строгий запрет, верно? И потом, мне нравилось перебирать её шерсть или просто обнимать, поэтому после короткой борьбы с собой я всё же подняла собаку на кровать. Та сразу успокоилась и, немного потоптавшись на одеяле, скромно легла в уголке, поглядывая на меня с самым смиренным видом.

Николай Бурденко

Николай Иосифович Бурденко родился 11 мая 1937 г. в Иране, городе Пехлеви. Учил русский, французский, персидский языки. В 1956 г. прибыл в Бийск; работал с 16 лет: слесарем, монтажником, фрезеровщиком, заместителем директора. В Навои окончил НВТ по специальности «техник-механик». Создал ИЧП (1993-1994 гг.). Женат, имеет шесть сыновей и дочь. Написал романы: «Под покровом снега», «25 лет ностальгии: Смятение, Чужбина, Отчизна», «Мы жили и работали в Кызылкуме»; сборник «Всего понемножку».

Награждён орденами Трудового Красного Знамени и «Ветеран труда». Член РСП и ИСП.

– Друзья мои, время наше настало, другого такого момента больше не будет. Пока Иосиф запил, нам необходимо быстро сработать. Даю на всё про всё пять дней, но может оказаться меньше.

– А если он завяжет пить, тогда что? – поинтересовался Соболев.

– Тогда я найду настоящего собутыльника, который уговорить выпить с ним даже телеграфный столб. С таким он и мать родную забудет и будет пить столько, сколько нам понадобится.

– Хорошо, тогда скажи: что мы должны делать? Когда ты приехал, говорил, у тебя есть план, который доработаешь. Доработал? – спросил Виктор Коваль. – Каков план?

– Прежде чем рассказать про план, хочу сказать, проводник, который берётся нас перевести, будет здесь к концу этой недели.

– Хорошо, мы услышали то, что ты хотел сказать; а что делать? – вновь спросил Виктор Коваль.

– Тогда слушайте. Проводник просил приготовить не деньги, а золотые украшения: кольца, браслеты и часы «Буре».

– Для чего эти кольца? Не могу понять. Вам не кажется, что он может завести в западню и убить всех нас, а сам заберёт богатство – и всё шито-крыто! – теперь уже выступил Соболев.

– Нет, друзья. Это на тот случай, если мы нарвёмся на засаду, – это будет так называемый откуп. Во-вторых, часть золота пойдёт на обмен персидских денег – риалов, которые мы получим от проводника.

Скажу вам: не нравится мне ваше настроение, какие-то вы стали подозрительные. Прошу вас: соберитесь и будьте внимательны.

Самое главное – под занавес не наделайте глупостей. Поскольку ожидаются дожди, надо одеться так, чтобы не промокнуть, нужно купить обувь и плащи. Идти придётся долго и по разным почвам. Такую же одежду купите и Иосифу, поскольку он пойдёт с нами пьяный. По дороге от дождя он быстро протрезвеет, вот тогда нам придётся худо, а если это произойдет на той стороне, тогда он не сможет вернуться. И ему ничего не останется, как быть нашим переводчиком. Для этого я его и беру. Значит, он – наш толмач.

– Николай, зачем нам нужен пьяный? Мы что, его на горбу потащим? Давай отрезвим его перед самым переходом, – сказал Коваль.

– Скажу последний раз. Я вам уже не раз говорил: трезвым он не пойдёт и создаст нам немало проблем, и на горбу не понесём! Проводник идёт с двумя ишаками: один – для его скромного скарба, а второй – для Иосифа. И последнее: сколько будем идти, не знаю, поэтому захватите поесть на сутки – только калорийные продукты, а еще воду. Вот теперь всё.

Все разошлись выполнять те задания, которые получили, так как времени было в обрез.

По ранней договорённости все собрались в указанное время и в нужном месте, где Николай Семёнов объявил:

– Завтра утром рано выезжаем в посёлок Душак, к вечеру двинемся в путь, указываемый нам самим Господом Богом.

На окраину посёлка Душак прибыли после полудня, остановились у какой-то заброшенной хижины. Там поели из того провианта, который взяли в дорогу.

Едва закончили кушать, как появился проводник, назвавший себя Атабаевым. После рукопожатия проводник достал из сумок здорово потрёпанные, грязные туркменские халаты и заношенные папахи, сшитые из целой овечьей шкуры, и велел облачаться. Когда Соболев спросил: «Зачем весь этот маскарад?» – Атабаев ответил: «Это маскировка. Если кто-то издали и увидит, подумают: свои люди куда-то направились».

После того как все облачились в халаты, брезгливо поглядывая, а порой вздрагивая и пренебрежительно отворачивая нос от непривычного запаха, Атабаев придирчиво осмотрел всех, и по его виду стало понятно: он остался доволен. Увидев пьяного Иосифа, покачал головой и сказал:

– Может, его оставим здесь? А то с ним много мороки будет в пути.

– Нет, – сказал Николай, – мы его здесь не бросим, без него не пойдём – только с ним.

– Тогда сажайте его на осла; в пути по очереди будете придерживать. Пошли, а то скоро начнётся дождь. В полночь мы должны пройти заставу, и мне необходимо к утру вернуться. «Аллах велик – укажет нам путь истинный и сохранит нам жизнь, а неверных накажет!»

Ближе к потёмкам после последних слов проводника все двинулись в сторону границы, чтобы изменить Родине, за что в Иране не раз заплатят горькими слезами и разочарованием.

В тот Богом не одобренный день, но радостный для чёрта в начале пути дул ветер и по небу бежали небольшие тучки. По мере приближения к границе ветер усиливался и небо всё больше затягивали чёрные тучи.

По злой иронии судьбы, в момент пересечения границы чёрные грозовые тучи опустились так низко, что казалось, вот-вот начнут цепляться за головы беглецов, а к этому времени уже дул сильный ветер.

А через мгновение хлынул дождь и за десять минут промочил халаты и папахи до ниточки, и беглецам в намокшей одежде казалось, что на них нагрузили по тонне поклажи, отчего с каждой минутой идти становилось тяжелее. Едва дождь сбавил прыть, дал временный передых, как налетел шквал, да такой напористый, что порой сбивал с ног.

Проводник, обозначив направление ветра, известил:

– Это дует большой афганец, и, судя по вон той сопке, которая высветилась в блеске молнии, мы в пятидесяти метрах от государственной границы между СССР и Персией. Можете обернуться, перекреститься и тем самым попрощаться с Россией. Если кто-то вдруг хочет вернуться – можете, пока не поздно, поскольку совсем скоро будет невозможно, так как ещё немного – и мы будем уже на территории Персии. А через час я вас передам племяннику, он доведёт до Мешхеда. Дальше – как знаете, – затем, немного подумав, спросил: – Кто-нибудь знает язык – фарси или азербайджанский?

– Иосиф знает, посмотри – вон тот, который сидит на ишаке, – сказал Николай.

Иосиф не сидел, а лежал на животе, уткнув лицо в шею осла, опутанный упряжью, чтобы не свалиться.

Этот человек в пути был настолько обездвижен спиртным, что даже не шевелился – это состояние пугало всех, а когда Иосиф начинал что-то бормотать, Николай, приподняв голову, вливал ему порцию водки, которую вёз специально. Вот и сейчас посмотрел в сторону пьяного, утратившего любовь, который через три часа станет эмигрантом из-за друзей-предателей.

У самой границы проводник сказал:

– Мы в ста метрах от границы, если хотите попрощаться с Родиной, прощайтесь, потом будет невозможно.

– Ты прав, надо попрощаться, какая ни есть сейчас, она – Родина, только сменила цвета флага. А Россия и земля, которая растила, любила нас и где мы провели лучшие годы жизни, осталась той же.

Лишь одного слова Николай не произносил: «клялись» – упрекала совесть. «Отчизна, в которой похоронены предки».

С последними словами заочного прощания с роднёй и Родиной, невзирая на шквал, рвавший слова и уносивший куда-то, бывшие офицеры царской армии, обладатели голубой крови как по команде повернулись лицом к России и, несмотря на то что стояли в грязи по самые щиколотки, все пали на колени, которые тут же утонули в жидкой грязи.

На такую драматичную картину невозможно было смотреть без слёз и боли в сердце. С одежды людей, стоящих на коленях, стекала дождевая вода, а шквал раскачивал тела как былинки в разные стороны, только они ничего этого не замечали, видимо, шепча молитвы, низко опустив головы и периодически крестясь, опускали руки словно плети.

В ночной темноте не было видно их лиц из-за опущенных голов; только в моменты грозовых разрядов в отблеске молнии, когда они, поднимая головы, взирали на небо и осеняли себя крестом, на мгновенье стали заметны их бледные мокрые лица: от дождя и, видимо, от слёз.

Так три офицера стояли на коленях, наверное, просили прощения у Бога, рода и своего окружения, у Родины, которой когда-то, преклонив колени, присягали, клялись защищать ценой собственной жизни, а через сто метров изменят ей путём трусливого бегства.

Возможно, они проклинали себя за то, что не смогли подавить революцию, или за то, что не сумели сжиться с советской жизнью и посему, потеряв совесть, бросают на произвол судьбы свои семьи, землю предков и, трясясь за свою ничтожную жизнь, бегут, изменяя и Отечеству, которое их пестовало, вскормило, выучило военному делу и надеялось на их мужскую доблесть и защиту. Необходимо добавить: эти когда-то боевые офицеры, бретёры бравировали, всюду кутили и скандалили, пали так низко, что в итоге стоят на коленях, словно в исповедальне. Просят чего-то у того, кто никогда и никому не помог, как бы несчастный ни бил челом о землю до крови, потому что вера в Бога – это удел слабых духом людей. И никто не мог знать, о чём они молят Бога: то ли о прощении грехов былых, то ли о ниспослании им лучшей доли на чужбине.

Вся эта драматичная сцена периодически просматривалась в проблесках молний, которые разверзали чёрные толщи туч, на миг освещая и землю, и те же чёрные живые человеческие статуи и профили бледных лиц молящихся. Глядя на затянувшееся прощание, проводник неоднократно просил, чтобы они заканчивали, а то скоро здесь пройдёт погранотряд с дозором. Только достучаться до них он никак не мог: они оставались стоять, словно вкопанные в землю истуканы.