Текст книги "Человек. Образ и сущность 2016. Гуманитарные аспекты. Информационный универсум и самосознание современного человека"

В то же время современный нам контекст не может (опять и опять) не возвращать исследователей к мысли: о каком вообще сверхчеловеке можно говорить в постсовременной (пост) действительности, когда и просто человек оказывается сознательно (и окружающим контекстом, и им самим) редуцируем к своим простейшим функциям и основным инстинктам, хотя и приукрашенным современным гламуром стараниями многоликой системы информационной обработки, однако по сути своей не изменившимся и грамотно и направленно эксплуатируемым идеологами «прекрасного нового мира». Главное, внушают они человеку, – комфорт, расширение потребностей и потребления, разнообразие удовольствий и наслаждений; поэтому на ТВ обилие программ, посвященных рецептам и процессу приготовления еды, модным диетам, рекламе, безвкусному обсуждению частностей личной жизни знаменитостей и т.п., что и выдается за «внимание к человеку как он есть». Мы помним, как и самой целью нашей системы образования не столь давно было провозглашено «формирование квалифицированного потребителя»1010
  Это вместо прежней установки на формирование всесторонне развитого человека. Как говорится, почувствуем разницу…


[Закрыть], своего рода жизнерадостного пластичного планктона, который мог бы, как уже говорилось, использоваться элитой системы «глобального управления» (или кем-либо еще) по своему усмотрению. Идеал человека в полноте его человеческих качеств и проявлений подвергается насмешкам, он посрамлен и заменен идеалом прибыли (умения извлечь ее), когда выносятся за скобки интеллект, воля, совесть и т.д., ибо дело всегда, в любом случае можно поправить удачным пиаром, ибо предмет в его бытии и информация о нем – суть разные вещи…

Но так недалеко и до конца истории, который в свое время поспешил возвестить американский историк Ф. Фукуяма. Вместо живой некогда жизни, говорит он, всюду воцарился искусственно сконструированный порядок: экономический расчет, бесконечные технические проблемы, удовлетворение изощренных запросов потребителей, сведе栁ние понимания мира и жизни к удобству их восприятия… Ни искусства, ни философии – никакого живого движения, «лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории» (Фукуяма, 1990, с. 143). Перспектива скуки и объясняемое ею стремление к всевозможным видам экстремальных эмоций (на грани все возрастающего пространства отклонений от существующих и как бы санкционированных самой жизнью биологических, социальных и др. норм) все более скучающего, лишенного реальной жизненной перспективы населения…

Именно потому и ощущается потребность вернуть в поле осознания истинный масштаб и смысл бытия человека, обратившись к проблеме сверхчеловека – но в действительном, аутентичном смысле этого слова, не искаженном его непониманием или недобросовестным употреблением, а обозначающем возможность мотивированного направления усилий человека на восхождение к более высокому уровню своего существования, самого понимания себя как человека в отнюдь не до конца осознанных и тем более реализованных своих потенциях. Чтобы достичь возможного, как уже становится ясно человеку из опыта, следует пожелать невозможного: рассчитав силы на завышенную задачу и на более высокую цель, можно надеяться на достижение желаемого. Нужна и уверенность в себе, своих силах, нужно верить в свои возможности, в способность мобилизации всех человеческих ресурсов. Следует сказать, что Ницше, создавая образ своего сверхчеловека, заострял проблему: он как бы вырывал человека из приспособленческого его состояния в ограничивающем его буржуазном контексте, противопоставляя его обществу, что требовало от человека максимальной мобилизации, для того чтобы подняться над собой «наличным» на ступень более высокого уровня реализации ресурсов своей человеческой природы, ее напряжения в стремлении «покорить высоту» этой более высокой ступени реализации. В то же время его сверхчеловек исходно и непоправимо одинок, его покинутость не может не настораживать. Многие из исследователей в той или иной форме согласны в том, что сама идея Ницше о сверхчеловеке была своего рода побуждением к реализации своеобразной мобилизационной программы развития человека на ближайшие 200–300 лет…

Человек, взятый как род (в совокупности следующих друг за другом поколений, имеющих внутреннее единство и объединяемых общей спецификой адаптации и общими принципами функционирования в среде, некий сверхорганизм, идентичный себе), конечно, в самом общем смысле выбирает норму и порядок. Но человек как отдельный индивид по необходимости есть своего рода испытатель и первопроходец, он может спокойному, но банально привычному способу существования предпочесть попытку испробовать новую норму, отступление от принятого порядка, поиск новых парадигм и т.п. В конце концов поиском и творчеством отдельных индивидов находятся, создаются и испытываются новые образцы человеческого поведения и вообще новые способы самого́ присутствия в мире этого особого рода живых существ, идентичность которых составляет их особая сложная природа, противопоставившая их всему миру, но, в свою очередь, обязавшая – как бы по праву старшинства (обеспечиваемого умом и способностью к творческому поиску) – отвечать за ход событий на Земле.

В то же время по умолчанию часто предполагается, что человек из двух наличных аттракторов – порядка и хаоса – делает свой выбор в пользу порядка. Кроме того, что поддержание порядка требует постоянных позитивных усилий, хаос по-своему может быть привлекателен для тех или иных (иногда неординарных) индивидов; хаос привлекает иллюзиями бескрайних возможностей, посулами безграничной свободы, здесь все позволено, и инерция увлекающего вниз движения соблазняет, обволакивает и «успокаивает»… И это также составляет проблему для человека, ибо он не всегда в состоянии отличить игру с хаосом, действительно способную обогатить – особенно художественные натуры в их поиске – специфическими оттенками и переживаниями, с одной стороны, от безвольного следования настроению вседозволенности и неразличения реальности и ее миражей – с другой. Духовный инфантилизм, потребительская психология, наличие разрушительных импульсов, подавляемых комплексов и т.п., иногда с очевидностью выступающих в подобных явлениях, способны вызвать страх перед неизвестными (не поддающимися программированию) методами возможного раскрепощения человека и понимание того, что изменение его может не только быть эволюцией вверх, но и грозить падением, нисхождением, деградацией, обозначающими путь вырождения… Человек в определенном смысле может быть истолкован как форма (выступания), которая может изменяться, вмещая новое содержание; сверхчеловек выступает как результат движения вверх по отношению к исходному человеку.

Остротой всех этих (и множества других) проблем, таящих в себе как опасность редукции целостной природы человека, так и возможную (притом с разных и порою неожиданных сторон) угрозу самому существованию мира, объясняется в определенной степени несколько алармистское звучание данной проблемы. И принятие той или иной «идеи человека» в аутентичности его природы означает и столь же определенный подход к пониманию мира и к оценке путей его возможного развития. Бытие разворачивается как диалог человека с миром, они взаимно создают друг друга. Поэтому мир творится человеком, и человек должен осознавать свою ответственность за становление содержания и формы мыслимого и выстраиваемого им мира. Сознание человека, ставшее планетарным явлением и выступающее неотъемлемым ингредиентом мирового бытия с помощью создания человеческой культуры, сообщившей развитию необратимый (в принципе) характер, позволяет человеку активно и направленно воздействовать на мир, а возрастающие научно-технические его возможности переводят эту способность в план непосредственно практический, что реально может определить то будущее, которое ожидает планету, определить судьбу мира.

Можно в целом сказать, что учет соображений контекста, особенностей процесса развития и условий реализации незаурядного явления переводит, казалось бы, отвлеченное обсуждение проблемы сверхчеловека во вполне практическую плоскость, а возможный результат развития процесса по своему значению делает обсуждение остроактуальным. Вопросы и подходы, представлявшиеся утопическими, но на протяжении долгого времени вновь и вновь овладевавшие человеческим умом и воображением, часто на самом деле представляют собой именно существенные вопросы, имеющие для него своего рода основополагающее значение, жизненно важный смысл или же являются некой особой болевой точкой, актуализирующейся в особые исторически значимые моменты выбора главных стратегий развития.

Разговор о сверхчеловеке на самом деле как нельзя более актуален. Во-первых, потому что речь фактически идет о восстановлении реально должного образа и представления о человеке, каким он видится по высшему замыслу и по возможности. Ведь, как выяснилось, прогресс обратим. Например, археологи при раскопках обнаруживают, что несколько тысячелетий назад тогдашние врачи делали такие операции на мозге, которые только еще осваиваются современными передовыми учеными. А наши так называемые современные технологии часто оказываются бледными подобиями тех технических находок, которые были известны в древних земных цивилизациях. И если прогресс в самом деле оказывается обратим, надо ли позволять инерции поворачивать историю вспять и снова и снова ходить по своим же старым следам? Но для творческого продолжения истории человек должен осознать себя – таким, каков он должен быть в поступательном своем развитии, а не в затухающей инерции, которая кажется столь уютной нетребовательному к себе современному массовому человеку.

Итак, можно сделать заключение о реальной актуальности проблемы сверхчеловека, которая по своему содержанию, пафосу, значению и последствиям имеет общекультурный характер и общечеловеческое значение. Представляется, что программа сверхчеловека имеет смысл и этическое оправдание, если она помогает человеку понять себя и занять правильное место в диалоге с развивающимся миром, если направлена против ухода человека из бытия, против его нравственного вырождения, против угрозы со стороны как бы незаметно, но весьма последовательно и настойчиво оформляющегося античеловечества и того порядка мира, который может быть построен в этой античеловеческой парадигме, – в разноуровневых и многоликих его проявлениях, в его лукавых соблазнах и устремленности к антиценностям (власть, деньги – все олицетворения энтропии в ее бездонности, все лики хаоса в его обманчиво-бесплодном разнообразии…). И сверхчеловек – и это принципиально – в аутентичном и последовательном его понимании действительно выступает как антагонист – однако не человеку, но становящемуся угрозой для мира античеловеку.

Итак, сверхчеловек – это человек, способный последовательно, ответственно и действенно сопротивляться возможной инволюции в себе, варварству в обществе; он способен грамотно работать с самим собой, изживая в себе негатив разнообразной природы и содержания, корректируя тенденции к деградации (нравственной, духовной, волевой…). Он обладает способностью к творчеству, создает образ должного и желаемого будущего; он обладает и способен проявлять необходимую волю для последовательного осуществления этого будущего. Он способен к росту, ибо умеет учиться, и постоянно учится преодолевать материал – в жизни, в искусстве.

Такой человек свободен и выбирает себе достойную Человека цель; при этом он не столько выбирает цель по своим силам, сколько умеет по необходимости напрягать все возможные и требуемые силы для избранной им достойной и высокой цели (в соответствии с известным принципом «не по силам цели выбирай, а по цели силы напрягай»). И чем выше цель, тем больших усилий она может потребовать для своей реализации. При этом человек движим не так называемой волей к власти, а сознанием необходимости своей деятельности и своей личной ответственности за избранное и выполняемое им дело. Поэтому сверхчеловек борется не против каких-либо других – он в себе сегодняшнем преодолевает остатки себя вчерашнего, готовясь стать завтрашним. Истинно сильный и уверенный в себе, он хочет мира. Потому что строит Будущее.

Сверхчеловек, по представлениям, должен быть бессмертен (так, например, Пифагор почитался сыном бога Гермеса…). И действительно, для истинного сверхчеловека – даже смерть еще не есть повод, чтобы уйти совсем, отказаться от своих идей, убеждений. Идеи такого сверхчеловека остаются жить – в той или иной реальности (убеждения, ценности, результаты, последователи, ученики…). Создавая образ должного и желаемого, он обладает волей к последовательному осуществлению будущего. Мир существует, пока в нем существует Человек, устремленный к реализации в себе Сверхчеловека; не станет Человека – и разрушится весь Миропорядок. И если такой человек входит в хаос – то только для того, чтобы организовать его.

Сверхчеловек живет в собственно человеческом и истинно человеческом измерении, где почитаемы справедливость, честь, истина, совесть. Сверхчеловек – в идеальном варианте его аутентичного понимания – предстает как новый, более совершенный тип человека, способный выстроить новый способ отношений с миром, новый уровень взаимодействий с ним на основе полноты знания и себя, и мира. Это по сути своей Человек Настоящий, который мыслится таким, и каким он должен собственно быть.

Образ сверхчеловека – это призыв к современному человеку «пожелать и посметь» стать истинным человеком, сверхчеловеком по напряжению своей воли к добру и должному, по напряжению души к ответственности, по дерзанию сметь стать сильным, чтобы осуществить должное. Как гласит восточная мудрость: у тебя есть ноги, так что же ты притворяешься хромым?

Конечно, когда человек хочет стать человеком, он должен сначала проснуться – очнуться от лени, пассивного бездействия, найти решимость сделать сознательный шаг. Но несмотря на существующее в человеческой культуре представление о сверхчеловеке, в том числе и данный Ницше яркий образ его гордого и требовательного сверхчеловека как призыв к современному «человеку обычному», – нельзя что-либо показать тому, кто не желает и не готов видеть. Ведь известно: для того чтобы сделать первый шаг – надо сначала проснуться… И пусть на дворе хмурое и туманное утро – солнце взойдет, если этого захочет зрелый, ответственный Человек.

Хотелось бы надеяться, что XXI век окажется не только временем великих переломов, но и временем самоопределения для каждого человека, каждого народа и для всего человечества. Для этого нужно не только изменение отношения человека к миру, но и изменение самого человека, который сейчас возводит основы цивилизации, призванной помочь ему жить лучше, в то время как ему пора и необходимо самому становиться лучше. Это очень простое, но и самое трудновыполнимое требование. Восстановление идеи человека в полноте ее смысла и функций есть и основа человеческой культуры, и ее задача на XXI в. – развитие человека и человечества против их самоизживания в энтропии (нравственной ли деградации, чуждых природе человека бессмысленных войнах и т.д.). Общей же задачей культуры остается формирование Человека, который осознанно поведет мир не к хаосу, деградации и распаду, а к установлению более совершенного, более гармоничного человеческого порядка.

Список литературы

1. Бердяев Н.А. Философия свободы: Смысл творчества. – М.: Правда, 1989. – 608 с.

2. Бехтерева Н.П. Магия мозга и лабиринты жизни. – М.; СПб.: Сова, 2007. – 382 с.

3. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. – М.: Добросвет, 2000. – 387 с.

4. Бодрийар Ж., Ясперс К. Призрак толпы. – М.: Алгоритм, 2007. – 272 с.

5. Брагин В. Поколение €700. – СПб.: Крылов, 2010. – 416 с.

6. Генон Р. Традиционные формы и космические циклы: Кризис современного мира. – М.: Беловодье, 2004. – 302 с.

7. Дебор Г. Общество спектакля. – М.: Логос, 1999. – 224 с.

8. Зиновьев А.А. На пути к сверхобществу. – М.: Центрполиграф, 2000. – 639 с.

9. Лотман Ю.М. Воспитание души. – СПб.: Искусство, 2003. – 624 с.

10. Маслоу А.Г. Дальние пределы человеческой психики. – СПб.: Евразия, 1997. – 430 с.

11. Маслоу А. По направлению к психологии бытия. – М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. – 272 с.

12. Минаев С. Духless: Повесть о ненастоящем человеке. – М.: АСТ, 2008. – 346 с.

13. Ницше Ф. Соч. в 2 т. – М., 1990. – Т. 1. – 832 с.

14. Ницше Ф. Воля к власти: Опыт переоценки всех ценностей. – М.: Культурная революция, 2005. – 880 с.

15. Павленко А.Н. Цивилизьяна: (Закон обратного отношения индивидуации и дезиндивидуации человека) // Полигнозис. – М., 2008. – № 2. – С. 75–86.

16. Пелевин В.О. Generation «P»: (Памяти среднего класса). – М.: ЭКСМО, 2007. – 384 с.

17. Пелевин В.О. S.N.U.F.F. – М.: ЭКСМО, 2012. – 480 с.

18. Пелевин В.О. Бэтман Аполло. – М.: ЭКСМО, 2013. – 512 с.

19. Пелевин В.О. Любовь к трем цукербринам. – М.: ЭКСМО, 2014. – 448 с.

20. Самохвалова В.И. Контуры постдействительности // Полигнозис. – М., 1999. – № 2. – С. 20–38.

21. Самохвалова В.И. Сверхчеловек: Образ, метафора, программа. – М.: Ваш формат, 2015. – 400 с.

22. Соловьев В.С. Соч. в 2 т. – М., 1988. – Т. 1. – 688 с.

23. Успенский П.Д. Новая модель Вселенной. – СПб.: Чернышев, 1993. – 410 с.

24. Федоров Н. Философия общего дела: В 2 т. – М.: АСТ, 2003. – Т. 2. – 592 с.

25. Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. – М., 1990. – № 3. – С. 84–118.

26. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. – М.: АСТ, 2004. – 588 с.

27. Чернышев Б. Софисты. – М.: КомКнига, 2010. – 176 с.

28. Hardison O.B. Disappearing through the Skylight: Culture and Technology in the ХХ century. – London: Penguin books, 1990. – 416 p.

Любовь как антропологическая данность

Э.М. Спирова

Статья посвящена размышлениям о любви как выражении человеческой природы. Анализируя любовь как грань человеческого бытия, можно приблизиться к пониманию глубинной сущности человека. Однако в рамках общего процесса десакрализации, ставшего заметным в современном мире, любовь, как показано в статье, трактуется как болезнь, как непроизводительная затрата сил, как отклонение от человеческой нормы. Отмечено многообразие любовных переживаний, имеющих устремление к обретению целостности человеческого бытия. Раскрыты также исторические подходы к любви.

Ключевые слова: философская антропология; грани человеческого бытия; человеческие экзистенциалы; человеческая природа; любовь; страдание; невроз; мазохизм; трансгуманизм; познание.

The article is devoted to thinking about love as an expression of human nature. Analyzing the love as a verge of human being, can come close to understanding the deep essence of man. However, within the overall process of desacralization, which became noticeable in the modern world, the love, as shown in the article, it is treated as a disease, as the overhead power, as a deviation from the human norm. It noted the variety of romantic experiences that have the aspiration to the attainment of human being integrity. Also disclosed are historical approaches to love.

Keywords: philosophical anthropology; faces of being human; human existentials; human nature; love; suffering; neurosis; masochism; transhumanism; cognition.

Феномен всечеловеческого

Можно ли считать любовь выражением человеческой природы, или она, напротив, скорее должна рассматриваться как болезнь, как отклонение от психической нормы, как отступление от всечеловеческого к всевластию порушенного инстинкта? Казалось бы, первое предположение поддерживается всем опытом человеческой истории, интуитивными прорывами искусства, экзистенциальными переживаниями людей разных культур и эпох. Нет возможности назвать такой народ, которому не было бы свойственно это глубочайшее чувство. Нет такого времени, которое отреклось бы от любви и прокляло бы ее. Не будь любви, что побуждало бы людей продлить собственную историю? Прославление любви как таинства сопровождает летопись человеческого рода. Не зря Гейне назвал это чувство сфинксом, тысячелетней загадкой.

«Загадочен, необъясним человек, – говорилось в недавно изданной антологии “Эрос”. – Мы так много рассуждаем о нем. Но так редко обращаем на него свой взор, когда он захвачен страстью. А ведь именно в этот миг открывается в нем всечеловеческое, надмирное и земное. Ближе всех к осознанию этой мысли подошли экзистенциалисты, представители видного философского течения на Западе. Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс, Габриэль Марсель пытались понять, как влияют на человеческое существование такие состояния конкретного индивида, как забота, страх, надежда. Вероятно, о многих проявлениях человеческой души можно сказать словами Марины Цветаевой: “Я, ваша бессмертная страсть”» (Гуревич, 2014, с. 3).

Однако в последние десятилетия оценка любви стала приобретать прямо противоположный смысл. Открытия нейронаук, основанные на достижениях физиологии, сняли святость с этого чувства. В рамках всеобщей десакрализации человеческого бытия, изъятия психологического контекста при анализе эмоций, тотальной попытки свести внутренний мир человека к активности генов или конкретных участков мозга любовь стала трактоваться как болезнь. Такое заключение не имеет ничего общего с многовековыми размышлениями писателей и философов над злоключениями человеческого духа, над многообразными роптаниями души. Любовь трактуется теперь как медицинский факт. Более того, Всесоюзная организация здравоохранения присвоила любви международный шифр F 63.9. Любовные состояния без колебаний отнесены к психическим отклонениям. Пункт «Расстройство привычек и влечений» пополнился еще одним: сразу после алкоголизма, игромании, токсикомании и клептомании. Что тут добавить, если у влюбленного пылают щеки, его охватывает жар, наблюдается паралич некоторых органов чувств, как то слух или зрение?

Эти невротические признаки поэты заметили давно. Сошлемся хотя бы на стихотворение Сапфо:

 
По мне, – тот не смертный, а бог безмятежный,
Кто может спокойно сидеть пред тобой
И слушать твой голос пленительно-нежный
И смех восхитительный твой.
От этого счастья в предведенье муки
Мне душу теснит уж испытанный страх.
Тебя лишь увижу, о Лесбия, – звуки
В моих замирают устах.
Язык мой немеет, в крови моей пышут
Бегучими искрами струйки огня,
В глазах лишь потемки, и уши не слышат,
Немолчным прибоем звеня.
 

(Перевод Ф.Е. Корша)

Клинические признаки, как говорится, налицо: огонь бушует в крови, потемки в глазах, уши ничего не слышат, а язык немеет, страх захватывает все существо потрясенной поэтессы. Психиатр, возможно, уже торопится с целебным раствором. Но нуждается ли влюбленная в такой скорой помощи? Разве глубинное потрясение, катарсический эффект, прорыв в идеальный мир, необычные состояния сознания не являются законными обнаружениями человеческой природы?

Мировое искусство создало нескончаемый перечень любовных переживаний. Тысячи поэм, романов, трагедий, сонетов посвящены восторгу и страданиям влюбленных. Поэты и художники многих веков пытались воссоздать интроспективный мир интимных и сокровенно лирических переживаний. Они считали любовь не только естественным человеческим чувством. Это настроение выражало самые сокровенные грани человеческого бытия. Но девальвация потаенного трепетного мира человека началась, судя по всему, не сегодня. В Новое время, когда постепенно утверждался культ разума, данное переживание было поставлено под сомнение.

Английский мыслитель Ф. Бэкон задумался над тем, почему любовь в жизни приносит много несчастий. Выходит, по мнению этого философа, она идет наперекор природе и истинной ценности вещей. Любовь просто несовместима с разумом. Разве допустима такая преувеличенность чувств, которая сопровождает любовь? Как тут добраться до истины, когда приходится продираться сквозь частокол немыслимых гипербол, оценивающих достоинства и заслуги влюбленных? Человек, захваченный этой страстью, превосходит любого льстеца, подмечает Бэкон. Так торжествуют сластолюбие и неумеренность. Нет, что ни говори, а любовь – это безумие. Именно поэтому «великие умы и великие дела, действительно, не допускают развития этой страсти, свойственной слабым. Тем не менее необходимо сделать исключение в отношении Марка Антония, соправителя Рима, и Аппия Клавдия, децемвира и законодателя, из которых первый был действительно человеком сластолюбивым и неумеренным, а второй – строгим и мудрым. А поэтому нам представляется, что любовь (хотя и редко) может найти путь не только в сердце, для нее открытое, но и в сердце, надежно от нее защищенное, если не быть бдительным» (Бэкон, 2014, с. 54).

По мнению Ф. Бэкона, тот, кто слишком высоко ценит любовную привязанность, теряет и богатство, и мудрость. Эта страсть достигает своей высшей точки в такие времена, когда человек более всего слаб, во времена великого процветания и великого бедствия, хотя в последнем случае она наблюдалась меньше; оба эти состояния возбуждают любовь, делают ее более бурной и тем самым показывают, что она есть дитя безрассудства.

Могли ли писатели и философы пройти мимо невротических обнаружений любви? Оказалось, что любовь действительно не поддается логическому обоснованию. Она отказывается быть исчисленной и регулируемой. Зато она обнаруживает зловещие тайники человеческой души. В XIX в. появилось слово «садизм». Оно было связано с именем французского маркиза де Сада, которого современники обвиняли в утонченных сексуальных бесчинствах и распутстве. С маркиза де Сада начинаются современная история и современная трагедия. Как понять перипетии нынешней истории без глубинного постижения власти, готовой учинить жестокость по отношению к людям? «У каждого народа свой характер, – пишет Е. Александрова-Зорина, – а у каждого общества – свой диагноз. Отношения народа и власти, сложившиеся в современной России, можно, по Эриху Фромму, назвать садомазохистскими. Кстати, еще один знаменитый психолог Альфред Адлер называл мазохизм чувством неполноценности, а садизм – стремлением к власти» (Александрова-Зорина, 2015, с. 3).

Мазохистские симптомы любви стали предметом общественного интереса уже в XIX в. Патологическую зависимость от любви психиатры связали с именем своей первой жертвы – Адели. Так звали дочь Виктора Гюго, которая влюбилась в английского офицера Альберта Пинсона. Любовь оказалась безответной. Но это еще более усиливало страдания Адели. Она писала ему письма, мчалась по его пятам во время его странствий. Эту мучительную подвластность психиатры назвали «синдромом Адели». Они не замедлили перечислить медицинские признаки этой страсти: стойкие иррациональные мысли и побуждения, неконтролируемые повторяющие действия, бессонница, постоянная апатия, резкая смена настроений.

Само страдание можно считать вечной философской темой. Но правомерно ли неудавшуюся любовь или мазохистскую привязанность толковать в психиатрическом ключе? Страдание, как об этом свидетельствует история философии, можно считать неотъемлемым выражением человеческой природы. В мазохистских переживаниях боль и наслаждение находятся в парадоксальном сплетении. Но стоит ли эти чувства выносить за пределы человеческого или «относить к ведомству психиатрии»? Ф. Ницше отмечал, что озлобленность людской натуры сопряжена со стремлением причинить страдания другим людям. Но самое парадоксальное состоит в том, что жертвы тоже получают удовольствие от тех жестоких мук, которые «выписаны» им садистами.

У Ницше в связи с этим возникает множество вопросов: как такое злонравие совместить с этическим состоянием? Не является ли вообще злорадство неким сатанинским чувством, вызывающим порчу человеческой натуры? Наконец, не является ли сострадание прикрытием жестокости? Ницше старается расширить представление о человеке в противовес долгой философской традиции, внутри которой потомка Адама считали разумным и благородным созданием. «Мизантропия, – писал Ницше, – есть следствие слишком ненасытной любви к людям и “людоедства” – но кто же просил тебя глотать людей, как устриц, мой принц Гамлет» (Ницше, 1990, с. 606). По сути дела, немецкий философ приближается к открытию амбивалентности человеческих чувств. Он полагает, что любой идеал есть школа любви и ненависти, почтения и презрения. Задолго до Фрейда Ницше показывает сплетение противоречивых чувств: в каждой любви таится ненависть, а в изнанке ненависти прячется любовь.

Открытие Ницше состоит в том, что он усматривает за болью особый вид наслаждения. Страдалец получает удовольствие от того, что он причиняет боль другим, ощущая при этом свое превосходство. Так страдание не исчезает, а, напротив, множится. «Таким образом, – пишет Ницше, – жажда вызывать сострадание есть жажда наслаждения самим собою, и притом за счет ближних, она обнаруживает человека во всей бесцеремонности его собственного милого Я, а отнюдь не в его “глупости”, как полагает Ларошфуко» (Ницше, 1990, с. 273).

Возможно, в мизантропологии Ницше есть полемическое преувеличение. Тем не менее нет оснований связывать с человеческой природой только благие и добронравные поступки и помышления. Любовь во всех своих обнаружениях – платонических и содомистских, романтических и животно-сексуальных – отражает человеческое бытие. В этом смысле любовь не может трактоваться как болезнь, как психическое отклонение.

Оно выражает лишь многообразие всечеловеческого, глубину его переживаний и мучительных состояний. Более того, именно через любовь, через человеческие страсти можно постигать феномен человеческой природы.

Что же побудило наших современников считать любовь болезненным состоянием психики? В наши дни закрепилось стремление толковать душевный мир человека в терминах психиатрии. Придумано множество клинических категорий, призванных «высветлить» психологическое состояние людей. Найдены и описаны отклонения, которые присущи гениям. Так, мы узнаем о психотике Иисусе Христе, об аутисте Пушкине, о шизофренических и шизотипических расстройствах Франца Кафки, Жака Лакана, Андрея Тарковского, Сальвадора Дали, Андрея Платонова, Даниила Хармса, о шизофрении в культуре. Даже новые течения философской мысли характеризуются клиническими терминами.

Постмодернизм, к примеру, обозначается как скрытая, еще не ставшая «страшной» шизофрения. Любое сверхсильное напряжение ума определяется как пролог сумасшествия. А уж такой дар человека, как воображение, оценивается как пагубный, рождающий болезненные фантазии. Но и сам человек рассматривается как выродок, как клинический персонаж. Его мозг, оказывается, имеет неисправимые врожденные дефекты. Он обладает деструктивными импульсами. Он способен убивать представителей своего рода. Он не только убийца, но страстолюбец, чуть ли не сексуальный маньяк, отдающий предпочтение всем перверсиям.