Текст книги "Право. Порядок. Ценности"

Единство человека для него самого проявляется прежде всего через противопоставление абсолютной бесконечной множественности (а именно: множественности моментов времени) и в возвышении над ней.

Человеком это противопоставление своего внутреннего единства множественности бытия осознается в форме границы во времени – смерти. Но это еще совершенно абстрактное единство, поскольку оно противопоставлено абстрактной множественности «дурной бесконечности». Поэтому и утверждение его, являющееся своего рода манифестацией единства и свободы личности, возможно лишь путем полагания лишь абстрактной границы своего бытия в акте героической смерти. Здесь, конечно, уже заключен духовный смысл, суть которого в утверждении свободы как источника и исхода множественности бытия. Но этот смысл еще совершенно абстрактен, а потому не может стать всеобщим законом. Как не может вырасти право из «утонченного героизма» Ницше. Смерть – противоположность свободы, и здесь заложено трагическое противоречие с духовным смыслом героизма.

Для того, чтобы уйти от этой абстрактности бытия, смерти и вытекающей отсюда всеобщей противоречивости, человек должен иметь антитезой своего единства не абстрактную внеположность времени как формы множественности бытия, а конкретное единство духовного начала природы, общества и самого человека, раскрывающуюся в диалектике времени и вечности. Это единство само полагает себе форму множественности и само снимает ее, в таком случае все многообразие формы природы, жизни, бесконечности мгновений времени и точек пространства, оказываются лишь результатом этого единства и обретают свою форму результата в духовной деятельности человека, в лице которого природа, по Шеллингу, осознает сама себя.

Однако такое видение единства мира и соответствующая этому видению социальная практика не могла быть дана человеку изначально, а требовала исторического развития. Так, античная мысль прошла путь в постижении природы единства мира и человека от абстрактности пифагорейского числа до конкретности перипатетического понятия космического разума, мыслящего самого себя. Христианское мышление в целом воспринимает подход, заложенный в идеалистической философии Платона и Аристотеля. Ведь недаром этих философов (правда, в западной традиции) именовали «христианами до Христа». Но при этом христианство многократно усиливает то, что в античной философии присутствовало лишь вскользь, намеком, а именно: понимание нравственной природы высшей сущности бытия. Более того – его личностной природы.

Отныне Бог понимается не как некая всемирная природная сила, каким его в общем и целом представляли себе греки, а как духовное начало мира. Даже в своем высшем результате греческая религиозность, проявившаяся в философском представлении о высшем боге как о всеобщем космическом Уме (Анаксагор), абсолютной идее (Платон), мышлении-перводвигателе (Аристотель), еще, в сущности, представляла его себе как некую природную силу, не выходя в своем понимании за пределы представлений об абстрактном единстве. И только в христианстве это единство мира обнаруживает себя как силу нравственную.

Античное мышление, сфокусированное на проблему единства единого и многого, понимало абсолютное добро как идею всякого справедливого действия. Зло же понималось как нечто не субстанциальное, т. е. как то, что не является бытием в парменидовском значении, а именно: не является тождеством мышления бытия. Зло в точном смысле этого слова не есть, поскольку не может быть идеи зла.

Христианское мышление, восприняв такую трактовку, развивает ее в дискурсе теодицеи: зла нет, поскольку мир сотворен Богом, несущим в себе начало абсолютного добра. Это содержание развивалось христианским мышлением в полемике с гностиками, утверждавшими, что добро и зло – это две равных субстанции мира. Идея гностиков о дуализме двух субстанций означала разрыв с восходящей к Пармениду античной традицией понимания бытия как единого и единственного мышления бытия. Фактически, она вела, как показали это Отцы и Учители Церкви к представлению о том, что зло, имея отрицательную природу, в бесконечности времени неизбежно поглотило бы добро. Таким образом, гностический дуализм добра и зла – это, на деле, скрытая форма апологетики зла. Зло связывалось христианскими авторами не с первосубстанцией, а исключительно со свободой воли разумных существ, которую они могут реализовать, следуя познанному ими началу блага или же в противоположность ему, что и составляет зло. В христианском понимании свободы синтезируется, фокусируется одновременно и античное представление о всеобщей гармонии мира, и идея личности, которой не знала античность.

Бог как духовное первоначало мира раскрывает себя миру (раскрытие себя, вообще, составляет природу духовного), воплощаясь в Богочеловеке. Только человек есть то, что может раскрыть собою во всей полноте духовную природу Бога и единства мира. Но для этого он должен быть абсолютно совершенным человеком, опять-таки совершенным не в физическом, а в нравственном смысле. Только Христос являет Собою во всей полноте и целостности как идею личности, сочетающей в себе начала единства и свободы, так и идею абсолютного блага (эманацией которой является система нравственности).

А значит, Он дает этим идеям, в синтезе составляющим понятие права, форму порождающей модели, порождающей модели права.

Но абсолютности эта форма достигает лишь после крестной муки и Воскресения Богочеловека. В пределах философского дискурса Г. В. Ф. Гегель писал об этом так: «Для истинного сознания духа в смерти Христа уничтожена конечность человека. Эта смерть природного имеет, таким образом, всеобщее значение; уничтожено конечное, вообще уничтожено зло. Таким образом, мир примирен, благодаря этой смерти мир в себе освобожден от зла. В истинном понимании смерти появляется, таким образом, отношение субъекта как такового. Здесь прекращается простое рассмотрение истории, субъект сам вовлекается в процесс, он чувствует боль зла и своего собственного отчуждения, которые Христос взял на себя, приняв человеческий образ, но и своей смертью уничтожил»⁴²⁷.

Это истинное понимание смерти, в котором «появляется отношение субъекта как такового», заключает в себе не просто понимание человеком диалектики конечного и бесконечного, вечного и временного, единичного и абсолютного, но и деятельное включение в нее. Бог полагает свою абсолютную конечность, воплощаясь в конечном человеке и снимая посредством смерти эту конечную человеческую природу. Однако эта конечность положена самим бесконечным, положена единством, различающем себя во множественность и возвращающемся из нее обратно в единство, а потому заключает в себе и снятие себя как конечного. Сама смерть отрицается через Воскресение Христа, которое есть именно духовный акт. Тем самым диалектика снятия конечного, положенная в сфере конечного духа (в истории Христа как Бога и как человека, в истории личности), переходит в диалектику становления духа как социальной формы отношения между людьми.

Поэтому лишь после крестной муки и Воскресения Христа и появления «отношения субъекта как такового», последующей за этим явленности Бога Святого Духа и становления духовно освященной церковной общины, формируется действительный субъект исторического процесса и субъект права. И не случайно само право приобретает свою совершенную и завершенную форму именно в православной империи Юстиниана. Существовало ли право до Христа? В ограниченных рамках статьи на эти вопросы проще всего ответить, используя категориальный аппарат гегелевской философии, и обозначив дохристианские системы «юридических» норм как право-в-себе. Правом-для-себя право становится лишь с формированием идеи личности и идеи свободы как абсолюта, а это уже чисто христианские понятия. Право как форма проявления в мире абсолютного добра становится возможным лишь тогда, когда «мир в себе освобожден от зла». Вслед за Гегелем можно сказать, что когда мир-в-себе был освобожден от зла, стал возможным переход от права-в-себе в право-для-себя. Когда от зла будет освобожден мир-для-себя, право станет излишним.

В эпоху Просвещения идею права связывали прежде всего с правами человека и даже дедуцировали ее из этих прав. В действительности дело обстоит прямо противоположным образом: права человека не первичны по отношению к праву, а производны от него. Первый человек не имел прав, поскольку не противопоставлял себя другому субъекту (Богу или человеку) и не знал отличия добра и зла. Грехопадение – это не только отчуждение человека от Бога, но и отчуждение человека от человека. Если и можно говорить о правах человека как об источнике права, то в таком аспекте точнее всего было бы вести речь исключительно о праве Богочеловека. (Отсюда, кстати, следует, что права Бога также должны быть закреплены в позитивном законодательстве, как и права человека. По крайней мере, закон о защите прав верующих должен быть дополнен законом о наказании за богохульство).

Воскресение Богочеловека преодолевает отчуждение человека от Бога и дает истинную форму для преодоления отчуждения человека от человека. Человек как личность полагает себе границу. Поскольку он сам полагает себе границу, он осознает себя в качестве всеобщего, внутренне неограниченного и свободного субъекта. А значит, полагает себя как действительного человека. Ведь, только то, что имеет границу, имеет определение и образ. Поскольку человек осознает себя как осуществленную свободу, он полагает эту границу и своей свободе.

Абстрактная и абсолютная в этой свой абстрактности граница личности и граница ее свободы – это смерть. Поэтому все виды права-в-себе были так или иначе экспликацией отношения человека к смерти: принцип талиона в его предельности – обмен смерти на смерть, рыцарский поединок как «суд Божий» имеет тоже самое основание. Можно сказать, что право-в-себе – это форма отношения человека к жизни и смерти, право-для-себя – форма отношения к вечной жизни.

Христос, побеждая смерть и утверждая человека над смертью, не только делает его абсолютно свободным (в том числе и от смерти, без чего свобода не является абсолютной), но и дает истинную форму границы личности: ею становится свобода другой личности. Полагая отношение к другому как к свободной личности, человек тем самым определяет и себя как свободную личность. Не абстрактная смерть, а конкретная свобода конкретного человека становится способом и формой отношения человека к своему абсолютному единству. Объектом, через отношение к которому самоутверждается субъект права, выступает не дурная бесконечность времени, а истинная бесконечность духа.

Значит, лежащий в основе отношений права акт признания Другого равным себе получает адекватного субъекта, который в «Философии права» Гегеля определялся как «личность»: «Всеобщность этой для себя свободной воли есть формальное, самосознательное, в остальном лишенное содержания простое соотношение с собой в своей единичности, тем самым субъект есть лицо (Person)»⁴²⁸. И далее: «В личности заключено, что я… знаю себя в конечности бесконечным, всеобщим и свободным… Индивиды и народы еще не обладают личностью, пока они еще не достигли этого чистого мышления и знания о себе»⁴²⁹.

Таким образом, в «Философии права» Гегель говорит о том, что уровень определения и самоопределения человека в качестве личности, лица, должен быть достигнут исторически. А в «Философии религии» связывает эту историческую точку со смертью и воскресением Богочеловека. Здесь нужно пояснить смысл понимания исторического Гегелем.

Гегель был первым, кто наполнил категориальным содержанием два термина, одинаково переводимые у нас словом «история»: «Historie» и «Geschichte». «Historie» – это история как простая непосредственная данность. Те, кто трактуют историю только в смысле «Historie», способны лишь описывать ее явления, все снова и снова возвращаясь к вопросу о том, какое из этих явлений заслуживает названия исторического, а какое нет. Между такими явлениями можно установить взаимосвязь, но понять их смысл невозможно. В противоположность этому понятие «Geschichte», впервые наполненное категориальным смыслом именно Гегелем, предполагает единство прошедшего и настоящего, объединенное духовным содержанием. «В понятии историчности (Geschichtlichkeit) историческое сознание приходит к самоизображению и самовыражению, что впервые становится возможно лишь вместе со становлением христианства»⁴³⁰.

Таким образом, для автора «Философии права» историческое – это не только то, что было во времени и потому прошло, но и то, что пребывает в вечности, а конкретно: в форме Священной истории Христа и в таинстве священной литургии. Литургия не просто представляет в символической форме Священную историю, но буквально воспроизводит ее. А через причастие Телу и Крови Христовой каждый верующий утверждает в себе личность – «бесконечного, всеобщего и свободного субъекта». «Здесь прекращается простое рассмотрение истории, субъект сам вовлекается в процесс…»

Таким образом, лишь с признанием Воскресения Христа и с пониманием значения этого всемирно-исторического события раскрывается смысл кантовского определения права как «совокупности условий, при которых произвол одного лица совместим с произволом другого лица с точки зрения всеобщего закона свободы»⁴³¹.

Общая теория права

Принципы права: ценностный и телеологический подход

Янаки Стоилов

профессор кафедры теории и истории государства и права Юридического факультета Софийского университета имени Св. Климента Охридского, профессор, доктор права (Республика Болгария)

«Принцип» в правовой теории

Проблема принципов становится особенно актуальной в теории права около полувека назад. Но намного раньше она рассматривается самостоятельно или как часть той или иной темы. Внимательный анализ как формирования и развития права, так и философских и правовых учений о нем демонстрирует, что идея принципов была присуща праву и теории права во все периоды их существования. Правовые принципы гораздо старше термина, которым мы обозначаем их сегодня. Этимология используемых слов и история терминологии являются лучшими ориентирами для изучения истории понимания и использования принципов. Необходимо учитывать, что прилагательное «правовой» относится к существительному «принцип», то есть правовые принципы не изолированы от других видов принципов. По этой причине при конструировании понятия «правовой принцип» следует учитывать установившееся понимание принципа в целом.

Существует несколько значений, имеющихся у данного термина. Принцип – это: 1) истина, положение, на котором строится данная теория, учение; 2) внутреннее убеждение или взгляд, руководящее начало действия, поведения; 3) общий закон, основа действия данного устройства, механизма, машины⁴³². Из этих значений первое и третье не относятся к исследуемой проблеме, так как одно из них отводит главную роль принципам, но в процессе познания, а другое – в области механики. К рассматриваемой теме имеет отношение часть второго значения, а именно понимание принципа как руководящего начала действия, поведения.

Право – общественный феномен, регулирующий поведение людей. Принципы, в том числе принципы права, участвуют в этом процессе. Иными словами, принципы в целом и принципы права, в частности, – это руководящие начала поведения. Определение принципов права как руководящих идей или начал преобладает в болгарской юридической литературе⁴³³. Они образно сравниваются с «путеводной звездой» для законодателя в отношении направления урегулирования определенных общественных отношений. Это верно, но недостаточно для того, чтобы полностью раскрыть сущность, предназначение и образ действия принципов права.

Термин «принцип» происходит от немецкого Prinzip, а он в свою очередь от латинского principium (основной, верховный). Однако представление о принципах в той степени, в которой оно существовало в Древнем Риме, обозначалось другими терминами. Понятие принципа формируется в результате накопления социального опыта и развития абстрактного мышления.

В большинстве сочинений о римском праве для обозначения принципов используется два термина – praecepta и regula⁴³⁴. «Прецепта» обычно переводится как предписание, но иногда и как принцип. Согласно первой книге Дигест, включившей в себя знаменитые изречения Ульпиана, предписания права суть следующие: жить честно, не чинить вред другому, каждому воздавать то, что ему принадлежит. Эти предписания в значительной степени представляют морально-правовой облик нормативного урегулирования с древних времен до настоящего времени. В свою очередь regula iuris переводится большинством специалистов по романистике как абстрактный принцип права, предназначенный для отправления правосудия или применяемый в императорских конституциях. «Слово regula происходит от корня глагола «regere» (направлять, вести), связанного со словом «rectus» (прямой, правильный). Regula означает и определенный равный/прямой инструмент из дерева или железа. Таким образом, это слово начинает также обозначать «метр» как единицу измерения, то есть делается отсылка к греческому слову «канон» (стандартная мера). Постепенно «regula» начинает означать критерий для оценки, является ли что-то правильным или нет (добро это или зло). Во всех этих случаях «regula» следует воспринимать как «стандарт» или «критерий», но не как «правило»⁴³⁵.

С начала первого тысячелетия при летоисчислении от Р. Х. «regula» используется для обозначения «юридического правила» и «определения» данного понятия. Но «не из правила формируется право, а из действующего права создается правило – regula» (книга L, титул XVII Дигест). Принцип не является производным от правила, хотя иногда принцип выводится из положения, в котором содержится правило. В современных системах права, особенно в кодифицированных и в области публичного права, связь в начале является обратной: принцип конкретизируется во множестве правил, в которых он получает развитие и через которые реализуется. В поздний классический период римского государства слово «regula» (правило) начало относиться к иному типу предположений, а именно к абстрактным максимам, которые часто в популярной форме выражали принцип, стоящий в основе различных юридических правил. В семантическом плане слово «regula» имеет сложное содержание, этот термин используется для обозначения нормы-принципа с описательным характером и для обозначения нормы-правила в узком смысле, имеющего характер конкретного предписания. Следовательно, «regula» из Дигестов приобретает двойное значение – правила поведения и принципа. Оказывается, что уже в эту раннюю эпоху, по крайней мере в определенной культуре и географическом ареале, сформировались представления о различной роли правил и принципов, но эти термины еще не стали самостоятельными понятиями.

Данная традиция и тенденция сохраняются и в эпоху Средневековья. Согласно голландскому юристу XVI века Эверхарду ван Бронхорсту (Everhard van Bronkhorst), «регулы» позволяли практикующим юристам решать казусы. Они представляли собой готовые аксиомы, применяемые дедуктивным методом и представляли собой первые принципы права (prima iuris principia).

Переход к современным системам права демонстрирует преемственность в понимании принципов и правил. В XIX веке происходит их рационализация и освобождение от религиозных наслоений. По мнению Фридриха Шталя, принципы права – это цели, присущие житейским отношениям⁴³⁶. Конституционализация и кодификация права способствуют утверждению принципов права и их роли в правовом урегулировании.

В ряде правовых исследований – общетеоретических и отраслевых – в первой половине XX века принципы все более отчетливо обособляются от остальных норм. Принципы определяются как нормы, имеющие большое значение для правового порядка, поскольку они устанавливают нормативные основы толкования и применения права. Принципы демонстрируют метод нахождения правил⁴³⁷. В болгарской теории права в эти годы принципы воспринимались как основание права или познания права. В первом случае такое основание находилось в справедливости⁴³⁸, а во втором – в правовых понятиях⁴³⁹.

В последние десятилетия XX и в начале XXI века теория права, прежде всего в лице Рональда Дворкина, Роберта Алекси, Джозефа Раза и Умберто Авилы, обращает все большее внимание на принципы права. Они становятся предметом исследования в монографиях и периодических изданиях, обсуждаются на соответствующих тематических секциях форумов по философии и теории права. Вопрос о правовых принципах является в настоящее время одним из самых обсуждаемых в юридической литературе⁴⁴⁰. Проблематика принципов права представлена и в современной болгарской теории права, но преимущественно в профилирующих областях – гражданском, конституционном, административном, процессуальном праве. В последнее время, однако, общетеоретические исследования, а также исследования права Европейского союза занимают подобающее место, и надеюсь, они станут хорошим ориентиром в познании принципов отдельными ветвями теории права и их применения в юридической практике.

Термин «принцип» в законодательной и судебной практике

Термин «принцип» помимо теоретического является и юридическим термином. В болгарском законодательстве он встречается в двух вариантах – «принципы» и «основные начала».

Первая глава Конституции Республики Болгарии имеет заглавие «Основные начала». В Конституции также употребляется термин «принцип»: в верховный принцип возводятся права личности, ее достоинство и безопасность; ч. 1 ст. 11 декларирует, что политическая жизнь в Республике Болгарии основывается на принципе политического плюрализма; согласно ч. 1 ст. 24, внешняя политика Республики Болгарии осуществляется в соответствии с принципами и нормами международного права. Сравнение цитируемых текстов показывает, что оба термина используются с одним и тем же значением в смысле принципа. Кроме того, Конституция содержит и другие принципы, не называя их. Следовательно, в ней используется разнообразная терминология, которая, однако, направляет нас к одному и тому же семантическому полю.

Отмеченная двойная терминология встречается в законах и кодексах действующего болгарского права. В то время как в ч. 1 и 2 ст. 46 Закона о нормативных актах и ст. 5 Гражданского процессуального кодекса используется термин «основные начала», в наименованиях подразделений Уголовно-процессуального кодекса и Административно-процессуального кодекса – термин «основные принципы», а в ст. 2 Семейного кодекса и в ряде законов – «принципы». Большинство законов, содержащих принципы, было принято в последние два десятилетия. Следовательно, терминологические различия не являются историческими. На мой взгляд, традиция, утвердившаяся в отдельных отраслях права, оказалась сильнее оправданного ожидания унификации терминологии. Два термина – «принципы» и «основные начала» имеют синонимическое значение. В новейшее время в законодательстве все чаще используется термин «принцип». Например, в Законе об администрации, Законе о защите окружающей среды, Законе о здравоохранении, Законе о бухгалтерском учете, Законе о доступе к общественной информации и ряде других. Часто употребляемое в сочетании с некоторыми принципами прилагательное «основные» следует понимать в рамках соответствующей отрасли, поскольку в ином случае категория «основные принципы» относится к праву в целом или по крайней мере к группе отдельных отраслей.

В Республике Болгарии действуют более двадцати кодексов, при этом треть из них – это ставшие модными в последнее время этические кодексы, регламентирующие поведение лиц, занимающихся определенными профессиями (магистраты, судебный персонал, сотрудники МВД, врачи и др.). Не считая последней группы, в более чем половине кодексов содержатся тексты, называющие принципы права. Есть более трехсот действующих законов (кроме ежегодных законов о государственном бюджете, о бюджете на нужды социального обеспечения и страхования, а также здравоохранения, кроме международных договоров, стороной которых является Республика Болгария, кроме нормативных актов Европейского союза и подзаконных нормативных актов). Приблизительно в пятидесяти из них содержатся принципы права. Производит впечатление тот факт, что особенно сильно число законных принципов, как и, на мой взгляд, увлечение принципами, выросло в последние 10–15 лет. Например, дошло до того, что в ст. 23 Закона об энергетике перечислены 15 принципов, которыми руководствуется энергетическое ведомство, в следующей статье они дополняются еще несколькими, необходимыми для осуществления отдельных полномочий. Эти принципы были прописаны в принятых в 2012 г. поправках в Закон об энергетике, а в начале 2013 г. массовые протесты, вызванные в том числе недовольством ценами на электроэнергию, привели к отставке правительства. Это спровоцировало вопрос, с какими целями используются принципы права и оказывают ли они какое-либо влияние на правовое регулирование. Принципы, хотя и редко, уже встречаются в подзаконных нормативных актах. Более уместной для национального законодательства является формулировка принципов права только на уровне законов (в Конституции, кодексах, законах)⁴⁴¹. В любом случае необходимо представить аргументы, если в качестве исключения принципы должны быть установлены на уровне подзаконных актов.

Термин «принцип» используется и в основополагающих актах международного права и права Европейского союза. Первая глава Устава Организации Объединенных Наций озаглавлена «Цели и принципы», а соответствующие принципы содержатся в статьях 1 и 2 данной главы. Статья 38 (часть 1) Статута Международного суда ООН в ряду актов, применяемых для решения споров, перечисляет «общие принципы права, признанные цивилизованными нациями». Договор о Европейском союзе (Раздел I «Общие положения» – п. 2 ст. 1, п. 3 ст.4, п. 1 ст. 5 и др.) и Хартия Европейского союза об основных правах в нескольких местах ссылаются на принципы. Следовательно, принципы являются юридическим термином как национального, так и международного права, а также права ЕС.

Принципы имеют место и в сфере правоприменения. Даже в континентальной системе права, для которой не характерно понятие судебного прецедента, принципы иногда служат обоснованием и решением различных казусов. Практика конституционных и верховных судов предлагает наибольшее количество примеров прямого действия принципов. Значительно возрастает роль принципов права в утверждении и развитии правового порядка в ЕС через решения Суда Европейских сообществ (Суда ЕС). Следовательно, принципы права являются не только частью содержания источников права, но и областью применения права.

Место принципов среди стандартов права

Термин «стандарт» встречается в нормативно-правовых источниках. Этим или иным подобным наименованием обозначаются некие, чаще всего количественно определенные параметры, которым должны соответствовать данные продукты и процессы. Эти технические и технологические требования становятся юридически обязывающими и действуют так же, как и остальные юридические правила. Например, в медицине стандартом диагностики и лечения определенного заболевания являются так называемые клинические протоколы. Каждый из них включает в себя определенные требования, предъявляемые к медицинскому персоналу при выполнении стандартизированных процедур, и устанавливает соответствующие цены за совершенные действия. Этот стандарт оспаривается многими специалистами в области здравоохранения как неподходящий для определения норм лечения не просто заболеваний, а пациентов, а также для оценки понесенных расходов. В замену предлагается перейти к иному виду стандартов, коими являются диагностически связанные группы. Используемый пример показателен и в другом смысле – чем более высокими и удачно определенными являются стандарты человеческой деятельности, тем более качественной она будет, и тем легче будет оценивать ее результаты. Указанное значение понятия «стандарт» прочно утвердилось в нормативной лексике и не может быть проигнорировано со стороны теории права.

В последнее время в теории права также утверждается другое, намного более широкое и концептуальное значение термина «стандарт». Заслуга его появления в правовой лексике принадлежит Р. Дворкину, который оспаривает тезис о том, что нормы права являются единственным средством регулирования поведения, и ставит юридические правила в один ряд с различными видами правовых стандартов. Таким образом, правила сближаются с принципами и политикой. Я осознаю неудобство, вызванное любой двусмысленностью в терминологии, однако теория права использует термины, имеющие двойное значение. Например, термин «закон» употребляется в двух значениях – вид источника права и любой нормативный акт. Неудобство двусмысленности обычно преодолевается при помощи смысла, которое термин приобретает в определенном контексте. Значение термина «стандарт» в широком смысле скорее теоретическое, нежели юридическое. Оно охватывает разнообразие средств, с помощью которых моделируется поведение человека. Отнесение принципов к правовым стандартам зависит от того, обладают ли они нормативными свойствами.

Принципы как идеи права

Учения о праве различаются прежде всего по тому, признают ли они юридическое значение ценностных и идейных ориентиров или придерживаются концепции правомерности, оставляющей их за пределами теории и практики права. Однако в любом случае связь между ценностями и правом существует.

Ценность – это категория этики, соответственно, аксиологии, а идеи – политики, соответственно, политологии. Таковыми, например, являются ценности свободы, равенства, достоинства, идеи верховенства конституции, независимости судов и т. п. Ценности и идеи ведут общество по пути от существующего к подобающему. Право и его формы располагаются между существующей и будущей (необходимой, желаемой и ценной) действительностью⁴⁴². Ценности являются отражением определенных потребностей и соответствующих им благ. Ценность – наиболее абстрактное выражение данной зависимости. Обычно после своего появления идея часто формируется в виде правового принципа, а принцип направляет развитие права⁴⁴³. Ценности исполняют роль правообразующего фактора⁴⁴⁴. В дебаты о ценностях как правообразующем факторе вступает религия, которая оставляет глубокий отпечаток на морали⁴⁴⁵. Ценности являются частью духовного мира общества, идеальным первообразом принципов и мотивом их установления. Ценность по сравнению с принципом имеет более концентрированный смысл, но в то же время – меньшую определенность⁴⁴⁶.