Текст книги "Со щитом и мечом"

Николай Терешко
ИМЯ ТВОЕ

Как-то мне пришлось побывать на квартире Смирнова. Перешагнув порог, я сразу же почувствовал ее уют и тишину. Здесь многое напоминает о ее хозяине: скромная мебель в комнате, которая служила для семьи гостиной и столовой, небольшая библиотечка. И еще – вешалка, которую вместе со своими друзьями-чекистами смастерил Анатолий.

Мария Ивановна бережно показывала мне сохранившиеся фотографии. Я никогда не встречался со Смирновым. Но чем больше всматривался в черты лица этого человека, слушая рассказы его жены, тем больше проникался огромным уважением к этому мужественному чекисту, горячо преданному своему делу.

Дома он практически не говорил о своей работе. Да и сама Мария Ивановна не решалась заводить разговор на эту тему. Много рассказывала мужу о своих учениках.

Узнав, что Смирнов сражался на фронтах Великой Отечественной войны, они втайне от Марии Ивановны пригласили его на урок мужества.

Правда, сначала он не соглашался. Но после все-таки Мария Ивановна узнала о переговорах за ее спиной и настойчиво попросила мужа:

– Знаю, не любитель ты выступать. Но ребятам интересно будет послушать.

В классе умолкли даже самые неугомонные мальчишки. Во время своего рассказа Смирнов ни единым словом так и не сказал о себе, а все о товарищах, с которыми воевал, с которыми каждый день смотрел смерти в глаза. Естественно, о смерти он старался не думать. Иначе – как же тогда воевать? И не только в годы войны, но итогда, когда перешел на работу в органы госбезопасности, когда приходилось принимать участие в ликвидации оуновских банд. Всегда проявлял мужество, стойкость, находчивость, смекалку разведчика. Именно об этих качествах мне так много рассказывали ветераны-чекисты Д. Т. Дмитренко, Б. Г. Нефедов и многие другие.

Минуло уже двадцать лет с тех пор, когда перестало биться сердце мужа, а Мария Ивановна никак не может заставить себя примириться с этим. Кажется ей, что вот откроется дверь, и Толя подойдет к ней и скажет:

– Ну, мать, корми. Очень проголодался. Если не успела приготовить, давай вместе.

Он, как и прежде, ничего не говорил, где был, но Мария Ивановна догадывалась: трудное задание пришлось ему выполнять. Иногда его друзья намекали:

– Не жалеет Анатолий себя.

И она, каждый раз провожая его в командировку, напоминала:

– Береги себя! Очень прошу тебя!

Она хорошо представляла себе, насколько коварны оуновцы, жестоко расправлявшиеся с мирным населением. Еще в первые по-военные годы, когда Мария Ивановна приехала в Теслугов (бывший Козинский район) в сельскую школу, то чуть было не поплатилась жизнью. Спас ее Анатолий Смирнов. Ничего не подозревая, вместе с подругой они на соседнем хуторе проводили перепись будущих первоклассников. Возвращаясь обратно, решили передохнуть на небольшой опушке. Как стало известно впоследствии, именно здесь бандиты собирались устроить засаду активисткам. Не дали им совершить задуманное чекисты во главе со Смирновым. Мария Ивановна даже не подозревала, что один из главарей банды жил неподалеку от ее квартиры. И только ждал подходящего момента, чтобы расправиться с молодой учительницей.

Анатолий предупредил девушку:

– Будьте осторожны. Особенно вдали от людей – в лесах еще шастают головорезы.

После этой встречи они подружились, часто встречались, и вскоре стали супругами.

Спустя некоторое время переехали в Ровно. Однако новую однокомнатную квартиру Смирнову не пришлось долго обживать. Анатолий очень часто находился в длительных командировках, связанных с поисками и ликвидацией остатков вооруженных оуновцев. Сидя вечерами за проверкой тетрадей своих учеников, Мария Ивановна, бывало, засыпала за столом, а утром бежала в школу, так и не дождавшись мужа.

В круговороте дней она не замечала, как быстро проходило время, а сразу после уроков спешила домой. Надеялась увидеть Анатолия, однако это редко ей удавалось.

Одна из командировок оказалась весьма длительной. Вместе с начальником Вербского отдела МГБ Д. Т. Дмитренко старший оперуполномоченный капитан Смирнов с большой группой чекистов прочесывал каждый квадрат леса, который занимал тысячи гектаров. Банда Богдана пряталась в схронах. Имелись и запасные. Об их расположении, естественно, никто не знал. Вот почему разрабатывались многие варианты ликвидации оуновцев, но ни один из них руководство не утвердило. Решили командировать сюда Смирнова. Считали: если что-то не получается, необходимо подключить Анатолия. Он выход найдет.

И на этот раз он прежде всего решил встретиться с крестьянами, которые пострадали от налетов банды. Однако никто из них не мог даже навести на след головорезов. Анализируя оперативные донесения, сопоставляя факты, рассказы потерпевших, он пришел к выводу, что оуновцы, узнав о сосредоточении чекистов, вряд ли рискнут появиться на больших лесных дорогах. Они изберут малоизвестные тропинки. Поэтому Смирнов предложил устроить засады именно на некоторых из них.

Шли недели, менялись места засад. И вот наконец вариант Смирнова подтвердился. Многих бандитов вместе с главарем удалось взять живыми, и они предстали перед судом.

Вскоре Смирнова ожидало новое задание. В селе Берег (бывший Вербский район) сельская учительница обнаружила банду Пшеничного.

– Ну вот, опять нам надо расставаться, – как-то утром сказал Анатолий, но, увидев испуганные глаза жены, убедительно добавил: – Не волнуйся, все будет в порядке.

И действительно, в конечном счете все обошлось. Да и сама операция не потребовала много времени. Сарай, на чердаке которого прятались банда Пшеничного, оказался на краю села. На первый взгляд, он был такой старый, неприглядный, что Смирнов и Дмитренко даже засомневались: неужели там могут разместиться столько бандитов. Приближались к цели проселочной дорогой, которая вырывалась из желтого ржаного поля. На окраине села сбавили шаг. Возле сарая, где предлагалось принять бой, было тихо. Именно в тот час во двор въехала телега с сеном, и хозяин принялся сбрасывать его на землю.

Чекисты незаметно – где перебежками, где по-пластунски приблизились к сараю. Вблизи от него свалились в неглубокую канаву, поросшую крапивой, и стали наблюдать за тем, что происходило во дворе. Сложив сено, хозяин взялся кормить коней.

Прошел час или немного больше. Смирнов и Дмитренко еще раз прокручивали план захвата банды. Рисковать нужно было с умом – ведь оуновцы в такой ситуации будут сопротивляться до последнего патрона.

Решили еще подождать. Лежа в крапиве, Смирнов чувствовал, как заныла от непривычки спина. Главное, думал он, вызвать панику среди бандеровцев.

Наконец наступил благоприятный момент; хозяин, видимо, снова отправился за сеном, двор опустел. Один из чекистов подполз ближе к сараю, поставил лестницу, лежавшую у стены, сделал по ней несколько шагов вверх и, крикнув «Бандиты!», полетел с лестницей на землю.

В тот же миг чекисты открыли огонь из автоматов. А как только их товарищ отбежал в безопасное место, Смирнов бросил в сарай гранату. Оуновцы начали беспорядочно отстреливаться. Одна из автоматных очередей прошила воздух совсем близко от Смирнова. Он прижался к стволу дерева.

Бандиты оказались в безвыходном положении и вынуждены были сдаться. Один из них, не выдержав, зло бросил Смирнову:

– Жалко, что не пришил тебя!

– Значит, буду жить до ста лет, – ответил капитан.

Когда в областном управлении зашла речь о том, кого включить в состав группы для разработки операции по ликвидации банды Орла, действующей на границе Ровенской и Волынской областей, а также в Белоруссии, то в числе первых назвали имя Смирнова. Ему сказали:

– Вы еще не отдохнули, приказывать вам не можем…

– Отдыхать некогда, – улыбнулся Смирнов. Было у него желание поехать вместе с Марией Ивановной в родные места, на Смоленщину. Конечно, вернется с операции – и поедут.

Однако судьба распорядилась иначе. С пинских болот, где чекисты настигли банду Орла, Смирнов возвратился цел и невредим. Правда, отпуск пришлось отложить, хотя и чувствовал недомогание. Думал, пройдет.

Когда поздним вечером он пришел с работы, то впервые за всю их совместную жизнь признался:

– Машенька, что-то мне нездоровится. Может, прилягу?

Мария Ивановна думала вызвать врача из санчасти, но Смирнов категорически запретил. Она не отходила от его кровати, напоила чаем с малиной, сделала холодную примочку. Казалось, что ему полегчало. Жена принялась за проверку ученических тетрадей. Через некоторое время врача все-таки пришлось вызвать, но было уже поздно. Мария Ивановна заплакала, услышав от врача:

– Не выдержало сердце, обширный инфаркт.

Смирнов так и не дожил до своего пятидесятилетия. Многое хотел сделать, поэтому и торопился жить.

Василий Кохан
ГЛАВНАЯ ОПЕРАЦИЯ

У моего собеседника простое русское лицо с крупными чертами, светло-карие спокойные глаза. По виду не скажешь, что ему уже за семьдесят, особенно когда смеется – открыто, искренне. Нет в нем того, чем любят наделять своих героев авторы детективных романов: ни «пронзительного» взгляда, ни следов «бессонных ночей», ни даже «волевого подбородка». Не окутывают его и шерлокхолмсовские облака табачного дыма: в светлой, просторной комнате воздух чист и свеж.

В руках подполковника в отставке Николая Ивановича Агапова томик В. Богомолова «Момент истины». И закладка на том месте, где старший лейтенант Таманцев – один из главных героев повести – говорит о своей работе: «Контрразведка – это не загадочные красотки, рестораны, джаз и всезнающие фраера, как показывают в фильмах и романах. Военная контрразведка – это огромная и тяжелая работа… Огромная соленая работа и кровь… Условия и работа у нас такие, что любой бывалый шерлок, даже из столичной уголовки, от отчаяния повесился бы на первом же суку».

Да, кивает Агапов, сказано верно. И не только о военной контрразведке – пожалуй, о всей чекистской работе. Ситуации, подобные экранным, с лихими молодцами во фраках, – ему, чекисту с довоенным стажем, не встречались. Какие уж там фраки! Вот болотные сапоги оказались бы в самый раз весной сорок четвертого, когда получил новое назначение – начальником Рокитновского райотдела госбезопасности в недавно освобожденной от фашистов Ровенской области. Тогда по болотам «нагулялся» на много лет вперед! Очень крепкий от природы человек, он в этих чертовых болотах, казалось, богу душу отдаст от усталости.

А был действительно крепок. Детство прошло – в пензенской деревне. Сызмала привык трудиться. Крепкую закалку прошел на лесозаготовках и лесосплаве. Двадцатилетнего Николая Агапова избрали председателем рабочкома. Вскоре стал он первым секретарем Городищенского райкома комсомола и членом бюро райкома партии.

Весной 1940 года Агапова вызвали в Пензенский обком партии.

– Как вы смотрите, если мы направим вас в органы госбезопасности?

Предложение было неожиданным, но он не колебался ни минуты:

– Согласен!

Работать начал, как говорится, с низов – оперуполномоченным одного из райотделов НКГБ Пензенской области. В первые же Дни войны Агапова назначают начальником райотдела.

Фашисты рвались к Москве. Гитлеровская разведка старалась всячески активизировать свою агентуру. Врага интересовало, где и какие именно формируются соединения Красной Армии, какая пропускная способность далеких от театра военных действий железных дорог, на каких предприятиях изготовляется вооружение.

– Перед нами, – вспоминает Агапов, – стояла задача не только своевременно выявлять вражеских шпионов и диверсантов. Ведь еще Дзержинский говорил, что найти того, кто совершил преступление, может и не чекист. Чекист же тот, кто предупредил действие врага.

Пензенскую глубинку отделяло от линии фронта больше тысячи километров, но здесь тоже был фронт, только без флангов, и борьба на нем не ослабевала ни на минуту.

…В Ровно он прибыл на второй день после освобождения города. Трудное время. И не менее трудные задачи стояли перед начальником Рокитновского райотдела госбезопасности Н. И. Агаповым. Села Рокитновского, Сарненского, Олевского районов терроризировала банда Стального. Нужно было обезвредить ее.

Как-то поздно ночью Агапову сообщили с полустанка Остки: разобрав в одном месте узкоколейку, бандиты двинулись в направлении села Дерть. Поднятые по тревоге, в отдел немедленно прибыли оперативные работники.

– Давайте, товарищи, сначала обсудим обстановку, – предложил начальник райотдела.

Поначалу банда словно сквозь землю провалилась. Прочесывание территории ничего не дало. Агапов знал, что Стальной дороги выбирает глухие, проселочные, вперед нередко высылает разведчиков, которые путают след, направляют поиск в противоположном направлении. И все же поисковая группа сумела выявить банду. Чувствуя, что кольцо неумолимо сжимается, Стальной повернул в непроходимые полесские болота.

Три дня длилась погоня. Окольными путями чекисты вышли наперерез бандитам и залегли по обе стороны моста через небольшую лесную речушку. Именно здесь должен появиться Стальной – так определил Агапов. Интуиция не подвела его. И хотя при подходе к мосту бандиты заметили засаду, было уже поздно.

В отдел Агапов возвращался с чувством какого-то спокойного удовлетворения: одна из крупнейших бандгрупп на Полесье обезврежена. Об отдыхе не думал. Ждали его другие дела.

Да и сердце тогда еще не болело. Это теперь дает оно о себе знать все чаще. Только стоит ли этому удивляться? Много было смертельно опасных операций, и каждая оставляла на сердце «зарубку».

…Вечерело. Николай Иванович вместе с секретарем Рокитновского райкома партии Н. И. Небабой и «ястребками» зашли во двор на окраине села Кисоричи. Стало известно, что сюда наведываются бандиты, что у хозяина где-то оборудован схрон. Только Агапов и Небаба ступили во двор, как на крыльце появилась хозяйка и подняла крик. Мол, ходят здесь всякие, и чего им надо, людям не дают покоя.

«Кто-то есть. Очевидно, дает сигнал об опасности», – подумал Агапов.

А в доме – никого. Значит, где-то прячутся. Агапов внимательно осмотрел хату. Засунул руку в углубление под печью, нащупал там доску. Так и есть – вход в схрон.

– Ану вылезай!

Тихо. Тогда «ястребки» ударами прикладов разбили стенку печи. Из дыры вдруг послышалась брань и вылетела граната. Николай Иванович почувствовал, как вдруг обожгло ногу и что-то горячее начало заполнять сапог. Бойцы ударили из автоматов. Минут через десять раздался еще один взрыв – на этот раз уже в схроне.

Утром Агапов был отправлен в госпиталь. Рана долго не заживала. Лечился несколько месяцев. После госпиталя получил радостную весть: за боевые операции по уничтожению оуновского подполья в Рокитновском районе его наградили медалью «За отвагу».

А вскоре он был назначен начальником Дубновского райотдела государственной безопасности. И снова потянулись тревожные будни.

Пришел как-то к Николаю Ивановичу молодой крестьянин из села Загорцы:

– Дело у меня к вам, товарищ начальник… Рассказать кое-что надо…

Так стало известно, что главарь бандеровской боевки Ворон изредка наведывается на один из хуторов возле села. Этим обстоятельством и решил воспользоваться Агапов.

…Поздним зимним вечером, когда за окномтрещал тридцатиградусный мороз, а снегу намело по пояс, в теплой крестьянской хате сидели за столом, накрытым грубой льняной скатертью, два парня.

– Ну, вот и готово, хлопцы! Кушайте на здоровье, – подала на стол сковородку с жареным мясом молодая хозяйка.

– Садись и ты с нами, сестричка…

– Что-то не хочется есть.

– Ты только не волнуйся, Катря, – ласково положил руку жене на плечо Петр.

Молодые люди посмотрели друг на друга, а затем оба мимоходом взглянули на ходики, висевшие на стене. Было уже около полуночи. И если бы кто-нибудь со стороны наблюдал в это время за так поздно ужинавшими Петром и его шурином Яковом, то непременно заметил бы в глазах обоих тревожное ожидание. Вдруг в окно кто-то тихо постучал.

– Ой! – еле слышно всхлипнула Катя. – Что теперь будет?

– Спокойно, – поднялся из-за стола Петр. Набросив на плечи кожушок, он вышел во двор.

Прошло несколько долгих и тревожных минут. Катря, тяжело вздыхая, ходила из угла в угол, а брат ее Яков сосредоточенно сидел возле двери, засунув правую руку в карман.

Скрипнула дверь, и послышался со двора голос Петра:

– Яков, иди сюда.

На улице Петр представил Якова Ворону:

– Мой швагер. Человек надежный.

Яков, кивнув головой в знак приветствия, скосил глаза в сторону, где стояла женщина с автоматом в руках.

– А это украинские повстанцы – друг Ворон и Татьяна, – так же спокойно представил их Петр. И тут же, как бы спохватившись, засуетился: – Что же мы стоим на холоде? Заходите в хату, повечеряем вместе.

Ворон хмуро взглянул на Петра и оборвал его:

– Некогда нам. Мы с Яковом побудем здесь, а вы с Татьяной зайдите на минутку – пусть погреется.

– Ну что же, пусть будет так, – согласился Петро.

С видимым дружелюбием встретила Катря гостью. Пригласила к столу, стала ставить угощение. А душа рвалась на части – так волновалась за брата, который остался один во дворе с Вороном.

– Петро, позови же и гостя в хату, – обратилась она к мужу. Но не успел тот и слова сказать, как во дворе, под самой дверью, резко хлопнул выстрел.

– Ой! – вскрикнула Катря.

Почти одновременно прогремел выстрел и в хате. Это Петро смертельно сразил Татьяну, которая рванулась было к дверям. А Петро, схватив автомат бандеровки, мгновенно выскочил во двор. Под окном он увидел Якова, стоявшего с автоматом в руках около убитого Ворона.

На следующий день в областное управление МГБ за подписью Н. И. Агапова ушла шифрограмма, в которой сообщалось, что в ночь с 8 на 9 января с помощью местных жителей проведена чекистская операция, в результате которой убиты бандглаварь Ворон и его сестра Татьяна, находившиеся в банде с 1943 года.

В коротких записях, которые сохраняет Агапов, зафиксирован и такой эпизод.

В окрестностях села Молодаво, на хуторах, орудовал отпетый головорез Комар. В районный отдел госбезопасности одна за другой приходили тревожные вести: в одном месте банда подожгла дом сельского Совета, в другом обстреляла активиста… Кажется, уже все места, где могли базироваться оуновцы, обследованы, все тропки, что ведут из близлежащих лесов, перекрыты, а банда не обнаружена.

И тогда Николай Иванович решил использовать для поиска… самолет. Трижды лично вылетал в район села Молодаво и таки обнаружил бандитов. Оказалось, днем они пребывали всего в каких-то пятидесяти метрах от шоссе – прятались в кукурузе. И когда чекистская группа двинулась в этот район, самолет спикировал прямо на банду, давая оперативникам четкий ориентир. С того дня о злодеяниях Комара никто больше не слышал.

Странички чекистской биографии… Задав Николаю Ивановичу вопрос о наиболее запомнившейся операции, почти предугадываю ответ:

– Вся жизнь в органах – вот моя главная операция.

Ким Закалюк
«ИЗ СТРАНЫ ВЫДВОРИТЬ…»

ВОЯЖ «МАГИСТРА ИСКУССТВ»

В этот августовский вечер Владимир Алексеев собирался «разменять» свои тридцать лет. На кухне Наташа колдовала над каким-то замысловатым тортом, которым грозилась сразить гостей, а Володя сервировал стол. Вдруг зазвонил телефон. Именинник, думая, что это снова кто-то с поздравлениями, снял трубку, напевая веселую песенку:

– Слушаю!

В трубке раздался голос дежурного по управлению:

– Лейтенант Алексеев? Вас срочно требует к себе Петр Егорович!

– Арнаутенко? – недоуменно переспросил Владимир Александрович. – Но у меня ведь гости! – как-то непроизвольно вырвалось у Алексеева.

– Гости твои, Володенька, уже здесь, – перешел на дружеский тон коллега. – Такчто давай сюда побыстрее.

Переступив порог кабинета начальника Ровенского управления КГБ П. Е. Арнаутенко, Алексеев представился по всей форме:

– Товарищ полковник, лейтенант Алексеев по вашему приказанию прибыл!

По всему видно, что Петр Егорович чем-то очень обеспокоен.

– Это хорошо, лейтенант, что прибыл. Ты уж извини, Владимир Александрович, что пришлось прервать семейное торжество, но сам понимаешь – служба. И видимо, придется тебе, именинник, принимать сегодня, так сказать, непрошеных гостей. Ну давай присаживайся.

Окинув взглядом собравшихся, полковник обратился к ним:

– Теперь все в сборе. Можно приступать к делу. Обстановка такая. Поступило сообщение из Корца. Как заявил один гражданин, к нему обратились за помощью какие-то весьма подозрительные субъекты. Разъезжают на нашей «Волге», а номера у нее не наши, да к тому же и спереди, и сзади тщательно забрызганы грязью, хоть дождика, кажется, давненько не было.

Словно в подтверждение своих слов, полковник посмотрел в сторону окна.

– Это во-первых. Во-вторых, у них сломалась машина. Работники ГАИ отбуксировали ее на станцию технического обслуживания. Механик, который осматривал «Волгу», сообщает, что в багажнике у иностранцев почему-то лежит фуражка офицера советских военно-воздушных сил, а на сидении в салоне – длиннофокусная фотоаппаратура. Надо выяснить, что это за туристы пожаловали в гости. Задание поручается оперативной группе, которую возглавит капитан Еськов.

Капитан поднялся со своего места.

– Садитесь, садитесь, Владимир Леонидович. Вам в помощники выделяем нашего именинника, лейтенанта Алексеева и капитана Никишина, а также лейтенантов Карпенко и Плешакова. Так что за дело, товарищи.

Пока машину ремонтировали, гостей поселили в гостинице «Ровно». Здесь выяснилось, что старший из них некий Марк Каминский – гражданин США, учитель из города Эдвардсберга. Его напарник – также американский подданный, Харвей Беннет, которого Каминский пригласил в поездку как человека, хорошо знающего автодело. Оба неплохо владеют русским языком. Каминский приехал в Советский Союз во второй раз – год назад, в 1959-м, он был гидом на американской выставке в Москве.

К утру машина американцев была в полном порядке, и они отправились обозревать окрестности. Однако странными, если не сказать больше, были у них интересы. Их тянуло к зданиям военного гарнизона, колоннам военнослужащих, машинам специального назначения, которые Каминский тайно фотографировал.

А тем временем шла напряженная чекистская работа. Анализировался каждый шаг «туристов». Их истинные намерения уже не вызывали никакого сомнения. И вот когда голубая «Волга» «случайно» заехала в запретную пограничную зону, ее владельцев задержали. Пассажир и водитель предъявили документы.

– Марк Каминский?

– Да.

– В машине нет ничего недозволенного?

– Нет.

– Покажите, пожалуйста, ваш багаж.

– Прошу.

– Зачем вам фуражка офицера советских военно-воздушных сил?

– Подарок племяннику.

Ответы следуют быстро, в них – нотки оскорбленного достоинства. Рослый человек ведет себя все более шумно, вызывающе.

– Не разрешите ли поинтересоваться вашими записями?

Из кармана с подчеркнутой готовностью извлекается блокнот. В нем – обычные для путешественника заметки.

– В машине больше ничего нет?

– Ничего.

– А в карманах костюма?

Наступает пауза.

– Ни-че-го…

– А все-таки? Что у вас в боковом кармане? Покажите, пожалуйста?

Снова пауза – длиннее предыдущей. Каминский, видимо, пытается угадать, что последует дальше. Наконец вынимает из кармана второй блокнот.

– Вас, вероятно, интересует это?

Блокнот оказался любопытным. Отгадать смысл заметок в нем было нетрудно: «Отправные мили… Коробки оливкового цвета – справа… Нефть – справа… Слева – солдаты… 1,5 км радио… На обочине 7 грузовиков оливкового цвета… На юг от 386 дорога… Возведение мостов… Реактивные самолеты… снова истребители… Нет видимой охраны… Первая часть снимков во время езды…»

– Какие снимки упоминаются в блокноте? Где отснятые пленки?

Из бокового кармана извлекается туго набитый черный мешочек.

– Что здесь?

– О, я могу показать!

Каминский зубами разрывает шнурок, которым завязан мешочек. Еще мгновение, и американский «турист» засветил бы фотопленку. Но эта попытка кончается неудачей. В присутствии задержанных пленки проявили.

Каминский сам изъявил готовность дать показания.

Тактика пойманного преступника стара как мир. Сперва он обычно все отрицает, разыгрывая оскорбленную добродетель. Затем под тяжестью улик сознается в чем-то не очень существенном, чтобы скрыть главное. И лишь припертый фактами к стене, он оказывается вынужденным признаться в содеянном. Так вел себя на следствии и Марк Каминский. Вот как выглядела сочиненная им версия номер один: «Я, Каминский Марк, двадцати восьми лет, уроженец города Джефферсонн, Тауншип, штат Мичиган, подданный США, поляк по происхождению, холостой, приехал в Советский Союз с чисто научными целями, а также повидать родственников. Я учился в Оклахомском и Мичиганском университетах, закончил аспирантуру Мичиганского. В 1960 году получил степень магистра искусств и одновременно – право преподавать русский язык в школе. Настоящая поездка предпринята с целью изучить различия между русским и белорусским языками. Для этого я получил ссуду в 2 тысячи долларов от научного фонда „Феар Крафт“. По приезде в США я обязан представить фонду отчет о своей поездке. А записи о военных объектах – это просто так – мальчишество, ухарство…»

Но следователя, разумеется, интересует, какие же исследования провел «магистр искусств»? Быть может, их результаты зашифрованы и находятся в блокнотах где-то между пометками о радарных установках и авиабазах?

Однако напрасные надежды. Совершенно никаких следов филологических поисков в бумагах Каминского обнаружить не удалось. Да и не могло их быть. Ведь он не удосужился побывать ни в Пушкинском доме в Ленинграде, ни у ведущих филологов в Москве, Минске или Киеве. Предметами его «исследований» стали иные, далекие от науки проблемы.

Естественно, что подобная версия не могла быть признана за правдивое признание в содеянном. Каминскому дали время подумать. Поразмыслив, подозреваемый отказывается от первой «легенды» и прибегает ко второй. Да, да, он как будто кое-что «такое» снимал. Однако же это не нарушение закона. Он фотографировал, скажем, необычные вагоны. Но они ведь «стояли вблизи станции, поэтому в их фотографировании не было ничего плохого».

Вот уж, поистине, «святая простота»! За этим следует еще одно признание: «Я знал, что в записной книжке имелись записи, а на пленках снимки, которые вывозить из Советского Союза нельзя. В связи с этим я боялся, что меня могут привлечь к ответственности за это».

Потом – новая версия. Оказывается: «снимки делались с целью возможного включения их в мою книгу о Советском Союзе. Эта книга должна была содержать объективное описание сцен из советской действительности, виденной в пути». Обращает на себя внимание слово «объективное». Что за ним кроется? Оказывается, Каминского, видите ли, раздражают фотографии «счастливых рабочих, обычно публикуемые в большинстве книг о Советском Союзе».

Что ж, иного признания от лазутчика ждать не приходится.

Подозреваемому предложили расшифровать записи в блокноте. Вот отдельные выдержка из его показаний: «Я делал пометки в блокноте о военных объектах. На территории Украины я обнаружил аэродром, на котором стояли реактивные самолеты-истребители. Данные об аэродроме я занес в свою записную книжку. На одной из дорог мною была обнаружена радарная установка. О ее наличии я сделал запись в блокноте и произвел несколько снимков. Я указывал местонахождение объекта по километровым столбам и по спидометру. Записал о виденных мною двадцати коробках грязновато-зеленого цвета, так как думал, что это специфически военная окраска. Далее я записал, что видел большую фабрику, затем несколько цистерн с маслом, возле них двенадцать автомобилей, а в районе села „В“ – две радиомачты и здание барачного типа».

На основании анализа всех фактов в их взаимосвязи и взаимозависимости эксперты дали заключение: записи в блокноте Марка Каминского и его фотоснимки содержат сведения, составляющие государственную и военную тайну.

Изобличенный неоспоримыми фактами, документами, показаниями свидетелей, заключением экспертизы, Каминский признал себя виновным.

Разоблачающее Марка Каминского заявление сделал Харвей К. Беннет, которого «сослуживец по Японии» вовлек в преступное дельце, не посвятив в его существо:

– После того, как я ознакомился с содержанием изъятых у Каминского пленок и записных книжек, мое личное мнение таково, что несколько объектов на пленке и заметки не носят туристического характера. Действия Каминского, который занимался фотографированием военных объектов, несовместимы с туризмом. Я это осуждаю. Где бы я ни был на территории СССР, я встречал лишь доброе отношение к себе, везде нас встречали очень гостеприимно, и я вынес исключительно хорошее впечатление о советских людях. То, как нас принимали, как относились к нам, превзошло мои ожидания…

Потом был суд. В официальном сообщении о нем говорилось:

«Недавно органами государственной безопасности был задержан гражданин США Марк И. Каминский, который вместе со своим соотечественником Харвеем К. Беннетом совершал туристическую поездку на автомашине по маршруту: Выборг – Ленинград – Москва – Минск – Москва – Харьков – Киев – Львов – Ужгород.

Как впоследствии выяснилось, по пути следования Каминский на участке Москва – Минск, в районах западных областей Украины и некоторых других местах занимался сбором разведывательных данных, производил фотографирование объектов оборонного значения, вел подробные записи с характеристикой таких объектов и отмечал их местонахождение на карте.

При выезде из Советского Союза Каминский и Беннет в районе г. Ужгорода умышленно отклонились от маршрута следования и оказались на значительном расстоянии в запретной пограничной зоне, где были задержаны. У Каминского при этом изъяты фотопленки, блокноты с записями и другие предметы, изобличающие его в сборе разведывательных данных на территории СССР.

На основании полученных органами государственной безопасности неопровержимых материалов о шпионской деятельности Каминский был предан суду по ст. 2 Закона об уголовной ответственности за государственные преступления.

На следствии и в судебном заседании Каминский в совершении указанных преступлений признал себя виновным и показал, что, собирая сведения об оборонных объектах, он действовал в нарушение советских законов и поэтому при досмотре умышленно скрыл имеющийся у него блокнот с разведывательными записями, а в момент задержания пытался засветить фотопленку, на которой засняты оборонные объекты.

Выступивший на суде в качестве свидетеля Беннет заявил, что «действия Каминского, который занимался фотографированием военных объектов, несовместимы с туризмом» и что он эти действия осуждает.

Каминский был приговорен военным трибуналом к 7 годам лишения свободы.