Текст книги "Апейрогон. Мертвое море"

321

Миттеран сказал, что его собственная тайная вечеря – из овсянок – объединит божественный вкус, страдания Христа и вечное кровопролитие человечества в одной трапезе.

322

Во время сбора урожая монахини из женского монастыря, расположенного в четырехстах метрах от виноградника, приходят помочь монахам.

Женщины в длинных одеждах, освещаемые звездным небом, опускались на колени вокруг кустов и собирали спелые ягоды. В самые темные ночи они ходили по участку со свечами в белых мантиях, напоминая призраков, разгуливающих между лозами.

На рассвете местные дети, направляющиеся в приходскую школу на первый урок, нередко видели, как монахини стройной линией возвращались по дороге в монастырь с маленькими фиолетовыми кругами от виноградного сока на коленках.

323

324

Проведя десять лет в монастыре Алеппо, аскет пятого века Симеон Столпник заявил, что Господь желает получить доказательство его веры, для чего ему придется полностью обездвижить себя: совершать как можно меньше телодвижений, сохранять статичность, посвятить себя разуму, а не телу.

Он забрался на вершину заброшенного столба в сирийском городе Талада, построил небольшую платформу и дал обет не совершать никаких лишних движений. Он приковал тело к столбу при помощи листьев пальмы, чтобы стоять даже во сне. В самую изнуряющую жару и ужасные песчаные бури – он оставался стоять.

Воду собирал в кувшины. Еду поднимали в ведре при помощи веревки. Иногда местные мальчишки из близлежащих деревень забирались на столб, чтобы подать немного хлеба и козьего молока.

Осаждаемый другими аскетами и почитателями со всего мира, Симеон решил передвинуть платформу еще выше – по свидетельствам, первый столб был всего три метра от земли, а последний – целых пятнадцать. На даже тогда он не смог добиться уединения: все равно к нему толпами приезжали поклонники.

Старейшины монастыря Симеона были озадачены его поведением и задались вопросом: является ли его стремление к одиночеству актом подлинной веры. Они приказали ему спуститься со столба, думая, что, если он подчинится, то это священный подвиг, а если останется непреклонен – признак греховной гордыни.

Симеон объявил, что сойдет по собственной воле, и тогда старейшины оставили его в покое.

Он умер спустя тридцать семь лет, так и не сойдя на землю.

325

Процесс изготовления вина в монастырях – получение сока из винограда, розлив по бутылкам, маркировка – был полностью автоматизирован в семидесятых годах двадцатого века: его отняли у монахов и передали покупателям из местных палестинских бизнесменов.

Количество монахов, живущих в монастыре, начало сокращаться. Приезжавшие постояльцы были в основном пенсионерами. Носители ауры утомленных святых. Они проходили по огороженной территории, по саду, вниз по винограднику со скрещенными за спиной руками.

Рами слышал, что когда-то можно было увидеть до сотни монахов в этом месте, теперь же оставалось не больше пяти или шести.

326

Каждую субботу в Бредфорде Бассам надевал белую майку и старые беговые штаны. Газонокосилка стояла в сарае с углем справа от дома. Он поднимал металлический болт на двери и выкатывал ржавую машину.

Газонокосилка была чудом техники. Поначалу она просто рвала траву, но он наточил лезвия напильником. Смазал и затянул болты на колесах. Покатал косилку несколько раз взад и вперед, убедился, что она исправно работает, и потом приступил к делу: он любил звук вращающихся лопастей.

Сад был небольшой, поэтому он решил покосить кромку тротуара. С его примитивной газонокосилкой это заняло всего несколько часов: вперед-назад, вперед-назад.

Во время Курбан-байрама в том году Сальва купила ему пару садовых перчаток. Он тут же надел их и пошел рвать сорняки в саду.

327

Бомбардировки Газы и рейды на Западный берег часто упоминаются израильскими солдатами как «стрижка газона».

328

Еще будучи подростком Бассам привык носить с собой в кармане лук на тот случай, если придется пробираться через едкий дым слезоточивого газа.

329

Когда Бассам вернулся из Англии на Западный берег – в квартиру на склоне Анаты – первым встретившим его человеком был Рами. Он приехал на такси, чтобы не приставали на КПП.

Рами постучался в дверь, они обнялись, по два поцелуя в каждую щеку. Накрыли стол: казан маклубы с курицей и йогуртовым соусом к ней.

Позже они спускались с горы к школьному двору, где в память об Абир построили детскую площадку: турник, горка, песочница, качели.

Мужчины вместе подстригли небольшой участок газона возле входа. У них не было секаторов, только ножницы с пластиковыми ручками, которые они одолжили у школьного учителя, который сидел у окна и наблюдал, как они разговаривают.

330

Мотоцикл ревел, рассекая по Бейт-Джале.

331

332

Ничто не закончится, пока мы не поговорим.

333

Он знал дорогу через старую секцию города: сначала крутой подъем, потом плавный поворот в зону «Б» – обзор хороший, он мог разогнаться.

Он повернул мотоцикл в конце улицы Мангер, на полпути к Вифлеему.

Он переключил песню на телефоне, прижал уши по бокам шлема, чтобы вставить наушники как надо, повернул ручку газа и поехал наверх, вдоль стены, по направлению к отелю «Эверест».

Ну, выпью чашку кофе. Или что-нибудь поем. Надо где-нибудь посидеть и немного отдохнуть.

334

Горный гусь может летать на высоте почти девять тысяч метров, что позволяет ему совершать миграционные перелеты над Гималаями перед тем, как направиться на юг. Несколько пар таких гусей было замечено над горой Макалу, пятой по высоте горе на Земле.

В некоторых деревнях этих птиц отлавливают и темными чернилами пишут на брюшке имена умерших людей.

По легенде, гуси передают новости умерших в рай.

335

Он знает, что сейчас у отеля русские собственники. До того как возвели Стену, это место было куда оживленнее – свадьбы, крещения, молитвы, вечеринки, званые обеды, – но в последние годы его забросили и он потерял былой лоск.

На вершине холма он проехал через узорчатые ворота, повернул направо, припарковал мотоцикл поодаль от двух больших автобусов. Отстегнул телефон и снял шлем.

Момент облегчения. Как выйти из кессона. Он открыл крышку ящика в задней части мотоцикла и положил туда шлем, направился ко входной двери отеля.

Дурная затея – зайти в любое здание на Западном берегу в шлеме, даже в возрасте шестидесяти семи лет.

336

Каждый раз он удивляется, когда видит голубя в меню.

337

Их дружба была маловероятна и совсем не очевидна: один – израильтянин, другой – палестинец.

Они впервые встретились в отеле «Эверест». В четверг. Это было такое время, когда под вечер Бейт-Джала сдавалась под натиском жары: земля дышала, солнце клонилось к горизонту, вылетали птицы, зелень на холмах внезапно озарялась темно-изумрудным цветом.

Они сидели на улице за столиками для пикника, двенадцать человек – восемь израильтян, три палестинца, один репортер из Швеции. Рами пригласил сын Элик. Рами заинтересовался «Борцами за мир». Организация начала привлекать к себе внимание. Он гордился тем, что удалось сделать его сыну.

В группе начались обсуждения того, кто может являться борцом, а кто нет: было необходимо определить критерии отбора членов организации. Да и вообще, кто такой борец? Это тот, кто воевал? Или тот, кто прошел военную службу? Включать ли тех, кто служил за пределами территорий? Разве офицеры, которые отсиживаются в тылу, не борцы? Почему это так важно? Ведь борцом может быть любой человек, который ведет какую-либо войну? Может быть, все люди борцы? А что насчет женщин и детей? Если израильтянки – борцы, потому что служат в армии, значит и палестинских женщин тоже можно включить? А если они будут из Иордана, Америки, Ливана или Египта? Кто будет основателем? Кто спонсором? Сможет ли организация удержаться на плаву, если закинет слишком широкую сеть? Что произойдет, если определение будет слишком узким? Может быть, это стоит включить в уставные документы?

Рами и Бассам сидели рядом. Рами потягивал лимонад. Бассам пил кофе и курил одну сигарету за другой. Разговор ходил по кругу. Рами видел, как удлиняются тени деревьев.

Спустя какое-то время, он понял, что начал говорить. Он не знал, каким образом это случилось. Пришел понаблюдать, пообщаться, посмотреть на работу сына. Он не планировал высказываться, но разговор зашел о его собственной организации «Семьи, потерявшие близких, за мир» и о том, какой они прошли путь. Чтобы стать членом этой организации, нужно было потерять одного ребенка, одного из близких: израильтянин может это назвать mispachat hashkhol, а палестинец может это назвать thaklaan или mathkool. У них было уже несколько сотен членов: редко так бывает, когда многочисленность организации вызывает недовольство у ее членов. Здесь были не только родители, но и братья, сестры, тети и дяди, двоюродные братья и двоюродные сестры. Но опять-таки, возможно, любой, кто когда-либо сражался за что-то, потерял кого-нибудь и скорбел, и, возможно, слово «родитель» тоже нужно было обсудить – а что, если ребенок был усыновлен, а что, если сами родители были убиты? А что делать другим членам семьи? Можно без конца копаться в языке в поисках подходящего понятия или фразы, а, может, стоит просто собрать все организации под одним большим зонтом.

Позже – Рами потерялся в мыслях и не ощутил, сколько до этого прошло времени – он посмотрел вниз и с удивлением обнаружил, что курит. Рядом стояла пепельница, в которую он стряхивал пепел с навыком заядлого курильщика. Последний раз он брал в руки сигарету много лет назад. Он даже не мог вспомнить, как зажег ее. И совершенно не мог вспомнить, как попросил кого-то закурить. Рами незаметно для себя потянулся в палестинский портсигар и взял сигарету. Он курил с незнакомцем, мало того – они оба курили из одной пачки; Бассам молчал, молчал с закрытым глазами и внимательно слушал. В этом было что-то фундаментально простое. Это чувство пришло неожиданно и так же быстро испарилось. Рами прекратил говорить, все слова исчезли из головы, сигарета во рту стала отвратительной. Разговор снова вернулся к названию, но он все еще сидел на месте, рядом с Бассамом, в отеле «Эверест», среди невольных товарищей по несчастью.

Кажется, это заметил только Элик. Он тихо кивнул: да, он тоже здесь курил.

338

Во второй и в последний раз он курил с Бассамом два года спустя: перед входом в госпиталь, через несколько минут после того, как сердечный ритм Абир на мониторе древнего компьютера стал показывать прямую тонкую линию: они сидели молча на скамейках под деревьями с темно-зеленой листвой, передавая друг другу сигарету, которая пульсировала горячей оранжевой точкой.

339

Во время молитвы Бассам слегка прикасался головой к поверхности земли, но никогда не делал это настолько сильно, чтобы образовался синяк.

340

Храни нас от бесчинств, как потайных, так и явных.

341

По прибытии в отель «Ритц» в городе Вашингтон, где осенью тысяча девятьсот девяносто третьего года расположилась делегация Ясера Арафата, занимая полностью весь верхний этаж, сотрудник отеля принес в номер к Арафату приветственную корзинку.

В соломенной корзине – вместе с расписанием повестки, ручки с фонариком, двумя бутылками минеральной воды, мешочком пеканов в медовой глазури и термосом с эмблемой Белого дома – лежал бережно упакованный пряник в виде голубя. Сверху блестела белая глазурь, вместо глаз смотрели две маленькие голубые точки.

Спускаясь на лифте на первый этаж, Арафат – в плохо сидящем на нем костюме и традиционной куфии – повернулся к своим охранникам, погладил кучерявую бороду и спросил с невозмутимым видом: «И что мне с ним сделать, съесть?»

342

В мае тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года французский атлет Филипп Пети решил, что белая голубка станет частью его канатоходного шествия через долину Хинном.

Пети представлял свою опору оливковой ветвью: он собирался достать голубку на середине каната, выпустить в воздух и посмотреть ей вслед.

Накануне акробатического номера Пети прогуливался по улицам Старого города – от рынка к рынку, от аллеи к аллее, между палатками со сладостями, травами, фруктами, овощами, одеждой, сувенирами, крестами, мезузами [42]42
  М е з у з а – прикрепляемый к косяку двери в еврейском доме помещенный в специальный футляр свиток пергамента, содержащий часть текста молитвы.


[Закрыть], безделушками. Он разговаривал с продавцами, консьержами в отелях, мясниками и даже заглядывал в магазинчики, где продавали дорогие еврейские деликатесы, обращаясь ко всем с одним и тем же вопросом: где можно купить маленькую голубку, чтобы выпустить в воздух на канате? Попугаи, куропатки, большие голуби, – было все, кроме маленьких голубок.

Пети в чем-то забавляла такая ирония: «нет голубей мира в Иерусалиме», но он не бросил эту затею и продолжил искать птичку в темных закоулках, от рынка к рынку, объясняя людям на улице, что пытается найти.

Однажды утром, во время прогулки по улицам Старого города, его поманил рукой один дедушка с курчавой бородой и в темном плаще. Незнакомец говорил на ломаном английском языке. Взяв Пети за руку, он провел его через лабиринт мощеных улочек и поворотов.

На углу мастерской закройщика, между рулонами разноцветной ткани, сидели две птицы в древних колоколообразных клетках. Дедушка стал открывать клетки и доставать птиц, сначала одну, потом вторую. Но Пети сразу приметил, что они ему не подходят: слишком большие, слишком темные, слишком неудобные для переноски.

– Это голубь, – сказал Пети. – Мне голубка нужна. Белая. Маленькая. Вот такая примерно. Это не то.

Пети уже повернулся к выходу, но продавец схватил его за рукав и, ухмыльнувшись, выудил из клетки самого маленького голубя самого светлого серого окраса, который на свету казался грязно-белым.

Старик поклонился. Махнув рукой, что уходит, Пети почувствовал, как птицу кладут ему в руку.

– Бери, – сказал дедушка. – Бесплатно.

Пети нежно погладил птицу по грудке. Большая, все-таки, и слишком серая, хотя, если смотреть издалека, может сойти.

– Бесплатно, – повторил дедушка, – для тебя.

Пери пожал руку владельцу магазинчика, заплатил пятьдесят шекелей и пошел обратно с запертой в клетке птицей через весь Старый город. Он знал, что ничего и никогда не бывает бесплатным.

В номере отеля «Гора Сион» на улице Хеврон Пети тренировался выпускать эту крупную птицу из особого кармана своих шаровар, приделанного специально для этого номера.

Она неуклюже захлопала крыльями, сделала пару пируэтов по комнате и приземлилась на кровать Пети.

343

Приблизившись к старческому возрасту, испанский художник Хосе Руис Бласко потерял часть навыков мелкой моторики. Кровь больше не доходила до кончиков пальцев. Сжимать кисточку стало сложно. Он не мог вырисовать лапки сизых голубей, благодаря которым обрел популярность.

В Малаге его прозвали Эль Палермо, «голубятник», за страсть держать множество голубей у себя дома, каких-то в клетках, каких-то свободно летающими по комнатам на первом этаже.

Потеря способностей опечалила Хосе, и он стал просить о помощи своего маленького сына Пабло, чтобы тот рисовал миниатюрные лапки вместо него. Мальчик уже проявил талант: он часто бывал на площади Мерсед и концом сикаморовой палки делал в песке наброски птиц, пальцем ноги вычерчивал в придорожной пыли контуры.

Когда Хосе Руис увидел работу своего мальчика – миниатюрную красоту голубиных пальчиков – он подарил сыну любимую палитру и кисти.

После чего сказал: а теперь иди рисовать.

344

В тысяча девятьсот сорок девятом году на Всемирном конгрессе сторонников мира Пабло Пикассо впервые показал рисунок голубки с оливковой ветвью в клюве. Набросок, вдохновленный библейской историей про Ноя и его ковчег – там голубь возвратился, неся в клюве ветку с листьями как знак того, что сошли воды потопа, – моментально стал общепризнанным символом мира.

345

В тысяча девятьсот семьдесят четвертом году Махмуд Дарвиш написал речь Ясера Арафата для выступления на Генеральной Ассамблее ООН: «Сегодня я пришел к вам, держа в одной руке оливковую ветвь, а в другой – оружие борца за свободу. Не дайте моей руке выронить оливковую ветвь».

346

Я повторяю: не дайте моей руке выронить оливковую ветвь.

347

348

На стене в своей комнате, прямо над фотографией Шинейд О’Коннор, Смадар повесила изображение голубки Пикассо. Оно было повернуто таким образом, чтобы птица смотрела наверх, а не летела быстро вбок. Клюв нарисован покрупнее, чтобы было заметно, что он держит оливковую ветвь.

Под ним висел еще один голубь: на сей раз мертвенно-бледный, оставивший кроваво-красный след через всю страницу. На этом изображении клюв был немного острее.

Набросок висел на ее стене на протяжении многих лет, пока внуки Рами не сняли его и не положили вместе с другими вещами в прозрачный ящик с крышкой у изножья кровати.

349

Долина Хинном также известная как Геенна и в библейские времена была муравейником из пещер и алтарей, где проводились ритуальные жертвоприношения в честь бога огня Молоха. Младенцев клали на костер из древесины оливкового дерева, привязывали к колам или навесным платформам, которые медленно разворачивались в сторону огня и сжигали детей заживо. Священники громко били в барабаны, чтобы заглушить их крики, пока те горели. Запах тлеющих тел развевался по всей долине.

Именно здесь Иуда купил «землю крови» на те самые тридцать сребреников. Впоследствии Иуда повесился на дереве и свалился на это поле, где его тело разорвалось и из него выпали все внутренности.

Считалось, что в этой долине можно найти врата в ад, что часто служило объектом художественной фантазии на многих картинах мира.

В Коране эту долину называли местом наказания грешников и тех, кто отказался верить истине.

350

Пети рассказывал, когда он переходил долину, что слышал, как под ним сменяются эпохи.

351

Он надел свободный белый костюм королевского шута. Правая нога была окрашена в голубые цвета, символ Израиля, а левая – в переплетающиеся цвета палестинского флага.

Он сошел с крыши здания Испанской колонии всего в нескольких метрах от отеля «Гора Сион».

Трос был натянут на высоте трехсот метров над долиной. Он назвал представление «Прогулка по Арфе: Мост мира». Увиденный со стороны маршрут показался Пети похожим на арфу: сама долина, созданная природой в форме чаши, и края, соединенные одним основным тросом и одиннадцатью натяжными.

Расстояние «прогулки» составляло три сотни метров под наклоном в двадцать метров. Ширина троса составляла два сантиметра. Посмотреть представление пришли люди со всех концов города, кто-то присел на стены Иерусалима, кто-то расположился возле Синематеки, кто-то остался стоять на земле и таращиться в небо.

Пети внезапно озарило, что из-за наклона он будет подниматься в небо.

Под ним раскинулась долина Хинном с пучками зелени, погребальными нишами, древними пещерами и такими же древними историями, наполненными адской печалью.

Снизу подул порыв сильного летнего ветра. Долина озарилась красотой раннего вечернего солнца. Далеко на крышах блестели в лучах телевизионные антенны. Парил дирижабль. Пети сошел с крыши здания Испанской колонны под оглушительные крики и аплодисменты.

Его костюм развевался на ветру. В плену своего красного шарфа он держал белую голубку, спрятанную в кармане штанов.

352

Еще в детстве Пикассо любил рисовать при свете лучины. Уже тогда интуиция ему подсказала, что двигающиеся тени придадут рисункам колышущееся настроение.

353

Пети остановился на тросе и оглянулся на Старый город. Краем глаза он заметил несколько маленьких колоритных фигур, которые прыгали от здания к зданию, пытаясь скопировать направление его пути.

Он слышал, что быстрейший способ добраться куда бы то ни было в Старом городе Иерусалима – перепрыгивать с крыши на крышу.

354

В тысяча восемьсот восемьдесят втором году Орден святого Иоанна Иерусалимского, учрежденный Английской короной, основал глазную клинику с видом на эту долину, которая принимала на лечение мусульман, евреев и христиан. Ими считалось вдвойне целительным, если пациент, которому снимают бинты, первым увидит Святой город, расположенный над тем местом, которое называют вратами в ад.

На краю долины можно увидеть бассейн Шилоам, где археологи нашли развалины бассейна времен Второго храма, в котором Иисус повелел слепому человеку омыться, чтобы прозреть.

355

Позже Пети вспоминал, что по неизвестной причине он положил голубя в карман на израильской штанине. Рукава его наряда были поменяны цветами, так что, когда он полез в карман, получалось так, будто одна территория проникала в другую.

356

Даже с плохим зрением – а это случилось задолго до операции по лечению макулярной дегенерации – Моти Рихлер вышел прогуляться по долине и посмотрел наверх, чтобы проверить, сможет ли он оттуда увидеть Филиппа Пети.

Трос был длиннее, чем тот, который он видел во время Второй мировой войны, и протянули его немного в другом направлении, но едва ли это имело для него какое-то значение: Моти был счастлив, что у хождения по тросу еще были свои фанаты.

Он стоял в толпе людей в самом начале маршрута. Он почти слышал гортанный рев своего мотоцикла, мчащегося вдоль троса через долину.