Текст книги "Амурский вальс"

Коротко переговорив наедине с Петровым, который поддержал стремление Ильи навести мосты с «нужными» людьми, особенно с «артиллеристами», которых у нас физически не было, если не считать Харнского, но он – «сухопутчик», а совершенно не случайно на орудиях была нанесена маркировка «СА» и «МА», там отличались не только заряды и формы камор, но и приборы управления стрельбой были совершенно разными, и даже использовались разные единицы измерения, без специального обучения, как «сухопутчики», так и морские артиллеристы, применять разные типы орудий не могли или испытывали значительные сложности с ведением огня и расчетами, они оба вышли на верхнюю палубу. «К людям», как сказал Петров. Попутная волна изредка заваливала яхту, а уж катера «валялись» на ней достаточно регулярно и глубоко. Поэтому на яхту сплавили почти все женское общество, часть из которого легко и свободно переносило небольшую качку, ну, а некоторых и такое покачивание «выводило из строя». Тем не менее между дамами возник довольно непринужденный разговор, хотя было заметно некоторое разделение между ними. Так сказать, «свой круг» поддерживался ими не только на берегу, но и «в походе». Хотя море и волна уравнивают всех. Командир, бывший лейтенант Медведев, учтиво отвечал на вопросы и сетования, обещая, что есть все признаки того, что максимум через час волнение успокоится, так как ветер ослабевает и вот-вот сменится на противоположный, за полчаса-час до захода солнца. Что качка вполне умеренная, а волна гладкая, только накат. Еще через полчаса ветер начал стихать, паруса были убраны, и дальше яхта шла только под машиной. Это не так впечатляло, конечно, но крениться кораблик перестал, к тому же наверх подняли шампанское, в немалых количествах закупленное на берегу, «для дам!». С появлением на палубе Федора Николаевича и Ильи, следом за которыми появилось шампанское, внимание всех вольно-невольно переключилось на них и трех командиров дивизий, которые находились на этой яхте. И хотя большинство «дам» знали, что пикник связан с некоторыми событиями в крепости, для завязки разговора дамы поинтересовались поводом для такого, уже забытого, действа.

– Дамы и господа! Вы обратили внимание, что в город вернулась мирная жизнь? Крайний раз, который я помню, а мы проживаем в городе с седьмого года, подобная поездка была организована в августе четырнадцатого, сразу после объявления войны! – заявила Софья Андреевна Успенская, самая старшая из всех присутствующих дам, жена инженера по приборам управления стрельбой, бывшего полковника, Успенского, хотя она и не входила в «элиту» местных дам. Они делились по «национальностям», отдельно «немцы», они были «старшими», следом за ними шли «моряки», затем «артиллеристы» и в конце списка шли «инженеры» и «пехотинцы». Кроме того, все эти группы делились на сословия, по происхождению.

– Как это ни странно, но повод для «праздника» вполне военный, милейшая Софья Андреевна! Наши мужья завершили какой-то важный этап перевооружения, как сказал Петруша, – ответила ей молодая худощавая светловолосая женщина, с глубоким декольте и в манто из соболей, прикрывавшего довольно большую грудь. В руках она держала высокий узкий бокал с шампанским и чуть подкручивала раскрытый белоснежный кружевной шелковый зонт с широкой бахромой.

– А как же с «разрушением до основания»? Или это и было дно, Илья Николаевич? – спросила незнакомка.

– Да, наверное, предыдущее «правительство» достигло его стремительно и неудержимо, пригласив оккупантов и сдав им без боя мощнейшую крепость. А когда нам стало известно, что гарнизону не выплачивается жалованье, для того, чтобы они разбежались, а приборы наблюдения и наводки уничтожаются, то стало понятно, что сами японцы не рвутся к дальнейшему противостоянию с нами, получив от нас в Приамурье, а правительство области не устраивает то обстоятельство, что всю власть здесь получил генерал Розанов и, как выяснилось, Михаил Беренс. И мы пришли на помощь жителям города и области.

Часть дам даже зааплодировали, часть промолчали, хотя все подошли ближе и стали прислушиваться к разговору. Они все испытывали некоторый политический голод, и некоторые были неприятно поражены быстротой развития ситуации по катастрофическому, для них, варианту. Им во сне кошмарном не могло присниться, что их мужья допустят в город большевиков и похоронят, собственными руками, их надежды на скорое возвращение на круги своя. А что еще будет, когда появится «кровавая ЧеКа»!

– Мне кажется, что вы совсем не думали о безопасности жителей, когда устроили стрельбу в городе, при условии того, что японцы находились в укрепленных фортах и в любой момент могли начать бомбардировку города, – продолжила разговор самая активная его участница с белым кружевным зонтиком. Сказав это, она протянула руку к подносу и заменила опустевший бокал с «Мадам Клико» на полный.

– Противник неправильно рассчитал свои силы и не ожидал того, что мы займем здание Доброфлота и его склады, немедленно после начала попытки подавления восстания. Они сами оголили вокзал, телеграф и штаб крепости, выдвинув почти батальон к коммерческому училищу. Они верно рассчитали, что основные силы у нас находятся в Рабочей и Матросской слободах. Два батальона японцев сосредоточились там, в фортах на северо-востоке, в полной готовности атаковать во фланг слабо вооруженную будущую первую дивизию Народной милиции. Но сигнал о начале наступления не поступил, так как мы захватили штаб и центральную часть города, в которой были расположены консульства и казармы остальных участников оккупации. А ввести флот в Золотой Рог они не смогли, мы захватили «Добрыню», оставив основные огневые силы интервентов за линией припая. И дальнейшие их действия показали, что они откровенно не поняли нашей тактики. Несмотря на малочисленность, наш эскадрон оказался им не по зубам и с легкостью отбивал их пехотные атаки, не имея потерь в личном составе, пользуясь подавляющим превосходством в огневом бою, что позволило практически уравнять силы, особенно после получения в наши руки полуавтоматических французских винтовок в большом количестве. Впрочем, все это дела минувших дней, мадам. Король оказался голым. А его козыри – битыми. Хоть он и имел крапленые карты: рассчитывал одновременно свалить Правительство Земской управы и обезглавить партизанское движение всего Дальнего Востока.

По лицу «мадам» было заметно, что она проговаривает про себя: «Жаль, что это им не удалось!», но вслух она произнесла совсем другое:

– Кто из противников был большим шулером – неизвестно! Насколько мне известно, на совещании в штабе Розанова, за три дня до начала событий, в качестве переводчика присутствовал человек, позже ставший известным как товарищ Сергей. Да и вы сами были в городе!

– Да, мадам! Разведку, в том числе агентурную, никто не отменял. К сожалению, он не смог своевременно передать то, что стало ему известно на этом совещании, в результате нами было сделано несколько ошибок, главная из которых заключалась в том, что командующий фронтом поторопился и прибыл во Владивосток вместе с эскадроном казаков, в самый критический момент восстания, а не остался в Уссурийске, как это было оговорено заранее. Центром восстания должен был стать Уссурийск, а не штаб осажденной крепости. Но мы все – люди, и нам свойственно ошибаться. Тем более что мы эту ошибку быстро исправили. В том числе и потому, что отступать было некуда.

Внешне дама была вполне ничего, довольно высокая, хотя и хрупкой конституции. Но язва! Она особо и не скрывала, что все ее симпатии находятся на той стороне. Она выделялась среди окружающих и более дорогими нарядами, и прической, и манерами «светской львицы». Судя по всему, она была лидером какой-то группировки жен комсостава, так как ее вопросы пользовались вниманием части наиболее богато одетых дам. Впрочем, Медведев, уловив, что дамы бросились в «политику», решил разрядить обстановку, и над Уссурийским заливом понеслись «Волны Амурского залива»[6]6
  Вопреки утверждениям о «комсомольском» происхождении вальса, первоначально он посвящался Амурскому заливу и Владивостоку.


[Закрыть]:

 
Плавно амурские волны несет,
Ветер восточный им песни поет.
Тихо шумит над заливом тайга,
Ходит пенная волна,
Плещет пенная волна,
Величава и вольна.
 

Оказывается, на балансе экипажа «Надежды» «висел» и этот отголосок былого могущества России. На яхте существовал оркестр, и был даже «свой тенор». Илья отошел чуть в сторону и прижался местом, пониже спины, к релингам верхней палубы, так как заводной и не любивший политических разговоров Дед Нестор уже подхватил какую-то даму и закружил ее в вальсе. Но не тут-то было! Упрямая девица решила продолжить спор. Она подошла и сделала книксен, приглашая Илью на тур. Женщин на борту было гораздо больше мужчин, поэтому, по этикету, все танцы были «белыми». Они познакомились, ее звали Женни.

– Нет, не Евгения и не Женя, а именно Женни, Джения, если по-английски, но я предпочитаю французское произношение моего имени.

– Тогда я знаю вашу фамилию: Унтербергер.

– Да, это фамилия моего мужа.

– Заочно мы знакомы.

– Я знаю, Илья Николаевич.

Она была старше его лет на десять, но, несмотря на наличие двух детей, переживания и невзгоды революции, сохранила стройность фигуры, лоск былых балов и отточенность движений в вальсе. Она была раскованна и не стремилась уйти от непосредственного контакта с партнером. Танцевала с ним, как с человеком близким, не стесняясь того, что плотно прижимается к нему. Ну, а когда, чуть позже, пытаясь разойтись в довольно узком коридоре адмиральской палубы, она «случайно» навалилась на него бюстом, вынудив его поддержать ее за талию, стало понятно, чего добивается жена начальника инженерного управления.

Сам Пётр Павлович находился в этот момент на борту другого корабля, который шел лидером. Именно он выбрал место для пикника, поэтому и лидировал, показывая остальным дорогу к запомнившемуся ему месту. А Илья прекрасно понимал намерения его супруги: она – дочь врача и жена инженера, людей тех специальностей, которые были востребованы не только во Владивостоке, но и на всем азиатском побережье Тихого океана, да и в Европе, и Америке, при наличии хотя бы небольшого стартового капитала, можно было неплохо устроиться. Её отец достаточно легко смог договориться о месте в Харбине, но проклятые большевики добрались и туда, поэтому тот продолжает поиск места для эмиграции, а этот дурачок-муж, похоже, немного влюбился в нового командующего. Не плотски, конечно, а духовно. Из разговоров с ним Женни поняла, что тот хочет помочь этому остолопу, который, получив несметное богатство: 12 миллионов имперских йен, сдал их в бюджет области. О чем восторженно рассказывал Петти! Идиот! Впрочем, два сапога – пара. Один другого стоит! Но ничего! Она сегодня покажет мужу, чего стоит его кумир и его коммунизм! Женщины же у них общие! У них «свобода любви»! Накручивая саму себя, она сумела, за счет колких фраз, не выходя за рамки приличия, вначале обратить на себя внимание, ну а потом, используя весь накопленный опыт, языком тела опытной женщины донесла до мальчишки мысль о том, что она не против пойти чуточку дальше в своем желании познакомиться, и в танце ощутила его желание войти в нее. Это – безусловный рефлекс у мужчин, как об этом писал Павлов. Несколько незаметных для внешнего взгляда движений, напоминающих движения текущей кошки, и подросток, а он еще подросток, среагировал! Жаль, конечно, что они оказались заочно знакомы, но в коридоре, когда все было готово для небольшого скандала со свидетелями, он не схватил ее своими ручищами и не пустил в ход жадные губы. Момент был упущен! Жаль, но, может быть, это и хорошо! После постановки на якорь обещают банкет в адмиральском салоне для старшего командного состава. Сама Женни уже неоднократно бывала в этом заповедном месте, а Петр всего один раз удостаивался этой чести, когда получил подполковника и сдал свой первый форт. Заслуги отца здесь не котируются, вот если бы он был моряком! Но, увы, он – инженер, по существующему статусу – чуть выше пехоты, хотя времена меняются, после революции стало понятно, что инженерная специальность предоставляет больше возможностей уехать в эмиграцию, чем любая другая, кроме врача, но там желательно обременение званием доктора медицины. Хотя, конечно, у этого «мальчишки» было гораздо больше шансов найти вторую родину, с одной небольшой оговоркой: если бы он правильно распорядился полученной компенсацией. Женни откровенно не понимала: почему Илья так поступил? Будь у нее деньги – подхватила бы девочек, и только бы ее и видели! Насмотрелась, наслушалась, наревелась! К сестре в Австралию, это, конечно, глушь, каторга, типа Сахалина, но приличное общество найти можно, или в Сайгон, где живет вторая сестра. Туда, конечно же, совершенно не тянет, это еще хуже, чем Владивосток, и белых там по пальцам пересчитать можно. Впрочем, с таким капиталом можно купить замок во Франции, вложить деньги в рост и жить припеваючи на проценты. Да, конечно, придется считать деньги и каким-то образом покрывать инфляцию, но это – жизнь! И можно дать приличное образование девочкам или пристроить их в нужные руки. Одной из них девять, второй – четыре, но дети растут быстро!

Потерпев небольшую неудачу и рассказав подругам, что ей не удалось прижать «комиссара», Женни осталась в каюте на той же «адмиральской палубе», куда ее поместили с самого начала. Они подходили к месту якорной стоянки, поэтому оркестр перестал играть и спустился в ресторан, танцы продолжились там, но «объект» быстро ушел в свои апартаменты и не выходил оттуда. Из ее каюты было бы слышно, если бы он открыл дверь. Женни не могла назвать свой брак удачным и сложившимся, так как не понимала некоторые поступки мужа. Он старше ее и первую жену потерял из-за родовой горячки. Весь гарнизон ему сочувствовал. Они приехали сюда, когда его первая жена была беременна. Седьмой год, самое начало строительства крепости. Сама Женни в то время была пятнадцатилетней девочкой. Через три года Петр посватался к ней, он – сын бывшего приморского генерал-губернатора, достаточно состоятельного и влиятельного человека, но свадьба была скромной, вызвавшей бурные обсуждения «немецкой колонии». Все рассчитывали на больший размах праздника. Отсутствие какого-либо опыта в «этих» вопросах привело к появлению Молли. Но жизнь наладилась, появились отношения с мужем, возник «свой круг» общения, довольно высокого уровня, выше, чем был до того. Но Петти не сиделось на месте ровно, и в сентябре четырнадцатого он добровольно уехал на фронт, бросив ее с трехлетней дочерью, одну. Какой был смысл в этом поступке – Женни не понимала. Полковника он мог получить совершенно спокойно здесь, во Владивостоке, не покидая ее. В отместку она приняла ухаживания одного из флотских, старшего офицера крейсера, но, кроме разочарования, из этого ничего не получилось, его корабль перевели в действующую эскадру. Он ушел и не вернулся, погиб вместе с кораблем. Затем был случай, о котором она вспоминать не любила. В 1915 году, когда стало ясно, что Россия увязла в войне, поползли слухи, что царица – изменница и изменщица, все ударились в женскую чувственность, и, под влиянием «круга», она стала посещать лекции доктора Желтковского, узнала о том, что существуют специальные точки, вызывающие «желания», что целью всего является получение чувственного удовольствия, оргазма. В общем, Желтковский на некоторое время стал ее любовником, и она многому научилась у него, хотя далеко не все его фантазии в постели она воспринимала спокойно. Он признал ее неспособной раскрепоститься и поменял ее, как перчатку. Снял с руки и выбросил. Затем в отпуск вернулся муж, категорически отказавшийся предохраняться, и в результате еще два года пришлось «выбросить на пеленки и распашонки». А тут сначала февраль, а затем декабрь 1917-го. Мужа нет, двое девочек на руках, письма и переводы как обрезало, пришлось обращаться к родителям, благо что не отказали. Младшим сестрам повезло, они выскочили замуж за француза и англичанина, прибывших сюда с союзной миссией, и их увезли отсюда. А ее не взяли! Кто ж возьмет женщину с двумя «крошками»? Надежда появилась, когда во французской миссии появился муж, в форме Иностранного легиона. Вопрос о том, что сейчас не время для беременностей, удалось урегулировать без скандала, а вот дальше начались «странности»: муж оставил службу в легионе и перешел в русскую армию, хоть и послушался ее и не поехал на фронт. А дальше в их жизнь ворвался этот мальчишка, и все пошло прахом. Самостоятельно, в качестве места для эмиграции, она смогла найти только Карафуто, бывший Сахалин. Но когда она об этом заикнулась, то Петр Павлович заявил, что туда она поедет одна, так как японцы набирают туда только женщин, для работы в публичных домах для солдат и офицеров. Другой работы там нет. О ее «приключениях» никто, кроме пары лучших подруг, не знал, а у них у самих были такие же проблемы: дети, длительное отсутствие мужей и неосуществленные желания уехать отсюда куда глаза глядят. Её задумку проучить мужа и «проклятого комиссара» они восприняли на «ура», от них она узнала о пикнике. Пётр ее с собой не звал, просто сообщил о том, что уходит по делам и вернется вечером в воскресенье или понедельник. Назло ему она прибыла на причал, надев свое лучшее платье и белье, благо что жалованье мужа, которое он стал получать постоянно, позволяло нанять бонну для девочек. Требовалось просто поссорить этих двух чудаков между собой, и Петти будет некуда деваться, кроме как искать место за границей. Ну, а если повезет, то она не возражает стать миллионершей, прежде чем уехать отсюда. Этот – совсем мальчишка, не целованный и наивный, хоть и выглядит взрослым, бородатым и опытным.

Яхта развернулась на ветер, отработала машиной назад, и прогрохотала якорь-цепь, почти сразу к борту подошли и ошвартовались катера. Здесь, на нижней палубе, женщин не было, мужчины быстро разделились на тех, которые остаются на яхте, а вторая часть, младшие по званию или завзятые рыбаки, собирались высадиться на берег до наступления темноты, с тем, чтобы произвести «разведку»: идет косяк в реку или нет, и установить опоры для временного причала, по которому на берег смогут попасть дамы. Это приспособление лежало в трюме яхты, и его начали перегружать на рабочую шлюпку яхты. Установкой займутся матросы и боцман. Остальные, с помощью острог, попытаются добыть свежей рыбы и икры. Река Лазурная с ее перекатами и каменистым дном была отличным местом для нереста нескольких видов лосося. С мая и до самого ледостава сюда, один за другим, подходили плотные косяки рыбы. Сюда же собиралось и все хищное население тайги, оголодавшее за долгую зиму. Но так как все собравшиеся – люди военные, то найдут, чем распугать хищников. Но ночевать все вернутся на корабли.

– Петр Павлович! На пару слов! – попросил Илья Унтербергера и встал так, чтобы с верхней палубы их не было видно. – У меня сложилось впечатление, что нас с вами хотят поссорить.

– А я догадываюсь, кто и каким образом. Не хотел я ее сюда брать, она сама пришла, да еще и при полном параде. Устраивать скандал на причале я не стал, думал, что она не решится. Всегда хочется думать лучше о близком человеке.

– Скандал нам, действительно, ни к чему.

– Что мне ее, в каюте запереть?

– Да нет, это еще больший скандал. Есть один план. – И они быстро обсудили его, еще до того, как их катер отвалил от борта.

Петр Павлович надел высокие охотничьи сапоги, непромокаемую куртку, взял острогу и уехал бить нёрку, предоставив супруге полную свободу действий, хотя по «этикету», званию и должности должен был остаться на пиршество в салоне адмирала. Что еще больше раззадорило Женни. «Ах, ты ж сволочь! Ну, я тебе рогов наставлю!» – подумала она и поддалась на провокацию.

Ужин и вправду удался! Кок был на высоте! Рядом с салоном, специально для Деда Нестора, поставили большую жаровню для шашлыка и барбекю, замаринованными им самим и обладавшими волшебным вкусом. Естественно, танцы, как под живую музыку, так и под граммофон. Затем появились рыбаки, с очень неплохим уловом. Жареная и свежепосоленная рыба, знаменитая «сасими» или «хе» была замаринована еще на берегу Лазурной. Куча восторгов, шампанского, да и водку никто не забывал. Петр Павлович, с компанией тех, кто бегал по реке и обеспечивал этот праздник живота, подошел к Женни и поинтересовался, в какой каюте она расположилась. Узнав, что у нее есть три соседки, сказал, что ему очень жаль, но придется спать на катере. Чмокнул ей ручку, откланялся остающимся и, вместе с остальными «инженерами», вышел из адмиральского салона. При нем Женни не делала того, чем занималась весь вечер. Она серьезно обиделась на мужа, бросившего ее и проигнорировавшего приглашение на ужин командующим и начальником артиллерии.

– Я не прощаюсь, Илья Николаевич. Спасибо за прекрасный ужин! – тихо сказала она, позволив ему проводить ее до каюты.

Дождавшись того, что Илья зашел к себе и не закрыл дверь на ключ, приняв ее игру, она вошла к себе, выслушала восторженные отклики лучших подруг, как она держалась, какие колкие замечания отпускала. И, главное, всех интересовало: что будет дальше? Они похихикали над планом Женни, удовлетворенно потерли ладошки, обещали держать ушки востро и среагировать немедленно. Вымывшись и сменив платье на пеньюар и халат, она осторожно, без стука, вошла в каюту адмирала. Постель была открыта, на ней лежал Илья, рядом с ним стояла пара бутылок шампанского и высокие бокалы. Она закрыла дверь и повернула ключ, отступив от договоренностей с подругами.

– А вот и я! – очень тихо сказала она и прошла через небольшой тамбур в каюту.

Справа от входа, в углу каюты, в кресле сидел муж, прижав указательный палец к губам. Илья встал и, повернувшись к ним спиной, надел гимнастерку. Галифе он не снимал. Её разыграли! Но она не удержалась от вопроса, когда увидела спину Ильи.

– Господи, а что это у вас на спине?

– А вот таким вот образом, дорогая Женни Людвиговна, у нас на Амуре уговаривали крестьян голосовать за Учредительное собрание. А вы не знали, что это самый доходчивый способ: шомполом по спине? А потом, так как нюхательной соли у них под рукой не оказалось, то натерли щучьими головами спину и руки, посолили и, в одних подштанниках, по льду Зеи отпустили, голосовать.

– Простите меня, оба. Я вела себя по-свински. Я пойду!

– Я вас не задерживаю.

– А мы дома поговорим, здесь скандал никому не нужен, Женни.

Они вышли вместе: высокий и расправивший плечи бывший полковник, и всхлипывающая его супруга, впервые почувствовавшая ту пропасть между большевиками и белыми, которых примирить было уже невозможно. Можно только перейти на какую-то сторону по узенькому мостику без перил, на котором обратного движения нет. Либо – либо. И ее муж уже на том берегу, и она сама дала ему в руки повод для развода. А без него: только на Карафуто, в публичный дом.

Утром, несмотря на довольно плотный туман, два катера и открытая шлюпка высадили всех желающих порыбачить на берег. Моряки «Надежды» заканчивали сооружение причала. Залив был сонный, гладкий, тишину нарушало только пыхтение нескольких десятков дельфинов, пытающихся плотнее сбить косяк какой-то рыбы, да отдаленный рев каких-то зверей на сопках. Все ушли чуть выше по течению реки на первый порог, катера вернулись к «Надежде», а Илья, которому повезло сразу добыть трех крупных самок, вместе с боцманом «Надежды», Семенычем, солили икру и разводили огонь в жаровне и коптильнях. Рыбы ожидалось много, Семеныч сразу сказал, что не зря дельфины подошли, кабы сеткой перегородить устье, так рыбу бы девать было некуда.

– Если девать некуда, то что ее ловить? – ухмыльнулся Илья.

– Дык все равно подохнет, вона сколько на берегу валяется, только ведменди и жрут.

– Так она ж пустая, отнерестилась, а в устье – серебрянка стоит.

– Дык скусная, серебрянка-то. Падаль больную хто есть будет?

– Не местный?

– С Колязина мы, но давненько здеся, с Японьской. Семнадцатый годок на «Надежде» служу.

– Ну, вот, старослужащий, а не знаешь, что рыба здесь домовитая: родилась в этом ручье, сюда и умирать приходит. Когда город заложили, то все ручьи и речки были нерестовыми, даже Объяснения и Партокловский ручей. Ты в Матросской слободе живешь? Много рыбы мальцы в Объяснении ловят? Кроме кабалы да корюшки?

– Да мертвая речка, че там ловить?

– А была – нерестовой, да только всего лосося там выловили, перегораживая реку сетями да бреднями. И всё, некому стало заходить туда. Рыба эта долго не живет: четыре года – нёрка, семь лет – кумжа, десять лет – кета. Каждая из них нерестится один раз в жизни. Не дашь им отнереститься, всех выловишь, не будет через четыре года ни одной рыбки. Четыре года подряд так сделаешь – больше никогда нерки в этой речке не увидишь.

– Итить твою налево! Ишь ты! А чаво шь тады япошкам да кетайцам с кореянцами позволям сетки ставить, да нашу рыбку губить? – Незадолго до этого несколько джонок с бамбуковыми парусами, завидев стоящие в бухте русские корабли, развернулись и пошли искать удачу в другом месте.

– Сил не хватает, да, после японской, кабальный договор в Портсмуте подписало царское правительство. Конечно, закрывать надо доступ к этому богатству, да в каждой речке завод ставить, который будет следить за тем, чтобы рыбы вдосталь: не мало и не слишком много. Но для это силы нужны, да и повод договор разорвать. Вот и строим крепость, и укрепляем ее.

– Ну, ты – начальник, тебе – видней. В народе бают, заздря мы писку на япошек точим, флоту-то нету, а товаров в лавках зело убавилось. Моя-то белье все простирала, гольны дыры, а в лавке пусто. При царе-батюшке таково не было́!

– А часто ли тебе, при царе-батюшке, командующий флотилией помогал икру на грохот откидывать да рыбу шхерить?

– Чаво не было – того не было. Коли подходит, то требовалось во фрунт стать, да есть глазами начальство. Мож рублем одарит. Зараз проще стало, вишь, поговорить можно, но товару в лавках нет. Вот я тебе и говорю, что, господин-товарищ-барин, икру мы и саме приготовим, а ты сделай так, чтоб в городе товар был. Наказ такой даем, народец требовает. Власть-то у нас таперича народная.

– Ну, я, положим, не власть, даже в Совет области не вхожу. Я – воинский начальник области.

– Ну-ну! Не власть! Дык твои иж людишки всю торговлю перекрыли на Амуре и Уссури.

– Они перекрыли контрабанду и поставки сули в область.

– Во-во! То-то тебя Меркуловы собираются за мужские принадлежности подвесить! Нашел с чем бороться! Казенные заводы-то все погорели.

– А ты как думаешь: чего это на них такая напасть свалилась? Или «красного петуха» кто подпустил?

– Знамо дело! Спалили их Меркуловы… Знатно ты, Илья Николаевич, рыбу шхеришь! – перевел боцман разговор на другую тему, уж больно не хотелось ему встревать между всемогущими Меркуловыми и не менее могущественным Басовым, у которого штыков немерено, и завалить его ни у кого не получилось, хотя желающих было хоть отбавляй.

– А ты, Семеныч, стрелочки-то не переводи! Откуда знаешь, что Меркулов сказал.

– Дык ходили, давеча, к Фурунгельму, пока тебя в крепости не було. Тамочки флот готовят, с хунхузами.

– А ты бы заглянул к Ломбаку, спина и ноги не переломятся, да и на дыры в белье перестал бы жалиться.

– Оно мне надо? Он мышей не ловит, не я. Его «котом» поставили. Мое дело – сторона. Денежку-то он даст, да опосля спросить могут, за какие-таки дела.

– Не спросят. Некому будет.

– Тады – зайду. Покажи, как нож кладешь, что одним махом чистову кожу оставляшь, а жирок на мясе весь остается?

– Так простым ножом это не сделать, Семеныч.

– А хто сказал, шо у меня – простой?

– Тогда смотри!

Илья показал все движения, и как вынимается рассеченный пополам-вдоль хребет, вместе с двумя рядами тонких, но острых, костей, идущих от середины верхних косточек и от самого хребта. Это – самая сложная часть работы «шхерщика». Эти кости имеют «привычку» застревать в горле, и их очень трудно вынуть докторам, они – прозрачные[7]7
  Собственно говоря, это не столько кости, сколько нервные каналы, идущие к боковой линии и обратно.


[Закрыть]. У свежей рыбы их можно легко вынуть, потом это возможно сделать, только вытаскивая эти косточки по очереди, они легко обламываются и остаются в мясе.

– Это я знаю, и всегда так делаю. Ты дальше покажи! Во! Во! Гляди! Вот так?

– Ровнее веди! Чуть больше упор на рукоятку. Ну, получилось! Только медленно.

– Я понял! Беру следующую!

Так, соревнуясь между собой, они заполнили четыре коптильни, еще до того, как со стороны яхты подошли все катера и две шлюпки, на которых перебросили на берег женщин. Они начали обустраивать место для грядущего обеда, накрывать доставленные с яхты столы, раскладывать столовые приборы, рюмки, вилки и салаты, приготовленные на камбузе. Шум и веселый смех заполнили пляж, начали подтягиваться рыбаки с первого порога, но некоторые ушли сегодня и выше: лосось только подошел, и наиболее крупные и сильные экземпляры были уже наверху, в трети пути до нерестилища.

Илья успел переброситься несколькими словами со своими командирами. Упомянул Фурунгельм, печально известный остров, с золотым прииском на нем, и фамилию купцов Меркуловых, которые явно действуют не только ради своей выгоды, но и играют на руку противнику. Самое печальное состояло в том, что доложиться о визите Меркуловых должен был командир корабля Медведев, но он этого не сделал, а не его боцман, который просто проговорился. «Слепить» из этого «воинства» коллектив – не получится. Он, вежливо говоря, одноразовый, под решение единственной задачи: восстановить боеспособность крепости. Их надо менять, но на кого? И Морской корпус, и юнкерское училище прекратили свою работу. Эти два учреждения, единственные в гарнизоне, оказали вооруженное сопротивление новым властям. Гардемаринов и юнкеров разогнали, но их кто-то «воспитывал»! И вовсе не в духе «пролетарского интернационализма». А в сентябре требуется запускать новый курс обучения, иначе появится дыра в обороне. Куда ни кинь – всюду клин.

Женни сегодня в бой не рвется, хотя и поглядывает на Илью, вокруг которого возник кружок из «дочек». Поняв или узнав, что атака на него провалилась, свято место пусто не оказалось: в городе полно девиц на выданье! В основном из семей старшего и высшего комсостава. Он не стал делать из себя «буку» и постарался равномерно распределить свое внимание между всеми. Затем был долгий, с многочисленными тостами, обед, медленная эвакуация всех на яхту, так как кислород и спирт не слишком совместимы между собой. А вечером – длительное совещание военного совета и ГПО, по поводу вновь открывшихся обстоятельств. Сравнили результаты, оказалось, что, скорее всего, в конце июля стоит ожидать мятежа, участие в котором примут китайские хунхузы, уссурийские казаки, оставшиеся без кошта, и часть офицеров гарнизона. Теперь предстояло выяснить опорную воинскую часть, способную перейти на сторону восставших. По всем признакам – это опять гарнизон острова Русский. Туда немедленно были отправлены как контрразведчики, так и большевистские пропагандисты. Самое противное заключалось в том, что снять полностью гарнизон большевики возможности не имели: примерно семьдесят процентов были артиллеристами. «Трубка 15, прицел 120, батарея – огонь! Бац, бац, и мимо!»