Текст книги "Лунь юй"

И вэйцы тоже дали ему шесть десятков тысяч хлебами. Спустя немного времени кто-то очернил Конфуция перед князем. Князь велел Гунсунь Юйцзя показаться несколько раз с оружием в руках. Конфуций опасался быть обвиненным в преступлении и, прожив в Вэй десять месяцев, ушел оттуда.

По дороге в Чэнь, куда он направлялся, подъехали к Куану, и Янь Кэ, который был возницей, указав своим кнутом, сказал:

– Я был здесь прежде, это место подвергалось разорению.

Это услышали куанцы и тут же задержали Конфуция, ибо они приняли его за Ян Хо из Лу, который некогда их притеснял. Конфуций был по виду схож с Ян Хо, и куанцы его пять дней не отпускали. Янь Юань пришел позднее, и учитель сказал:

– Я думал, ты уж мертв.

Янь Юань ответил:

– Как я посмею умереть, когда Учитель жив?!

Куанцы проявляли к Конфуцию все большую враждебность, и ученики испытывали страх.

Конфуций же сказал:

– Разве после смерти государя Просвещенного тут, во мне, не уцелела просвещенность? Если бы Небо пожелало эту просвещенность погубить, то я не смог бы приобщиться к ней. Но Небеса ее не погубили. А куанцы? Как им со мною справиться?

Конфуций смог уйти лишь после того, как послал ученика в Вэй в услужение Нину Воинственному.

Уйдя оттуда, прибыл в Пу. Но через месяц с лишним возвратился в Вэй и управлял там домом Цюй Боюя[168]168
  Цюй Боюй – сановник княжества Вэй.


[Закрыть].

Женой князя Чудотворного была Наньцзы, она послала человека сказать Конфуцию:

– Те благородные мужи отовсюду, кто не считает для себя позором желание быть с нашим государем братьями, обязательно со мной встречались. Я бы хотела с Вами встретиться.

Конфуций поначалу отказался, но потом был вынужден к ней пойти. Она расположилась за тонким пологом. Войдя, Конфуций обратил лицо на север и склонился ниц. Она за пологом поклонилась дважды, подвески из нефрита у нее на поясе издали нежный звук.

Конфуций же сказал:

– Я направлялся не на встречу с ней, когда же она появилась, то ответил ей по ритуалу.

Цзылу был недоволен.

Кланяясь ему, Конфуций говорил:

– Коль я неверно поступил, пусть Небеса меня отвергнут! Пусть Небеса меня отвергнут!

Когда он прожил в Вэй больше месяца, князь Чудотворный выехал с женой в одной коляске, евнух Юн Цюй сел с ними третьим, Конфуция же вынудили следовать во второй коляске и, подъехав к рынку, там слонялись.

Конфуций сказал:

– Я не встречал еще того, кто любил бы добродетель так же сильно, как чувственные наслаждения.

Затем, испытывая омерзение, покинул Вэй и прибыл в Цао. В тот год князь Твердый из удела Лу скончался.

Конфуций, выехав из Цао, прибыл в Сун и там с учениками под огромным деревом совершенствовался в ритуалах. Военачальник Хуань Туй из Сун, желая погубить Конфуция, это дерево обрушил. Конфуций отошел, и ученики сказали:

– Можно было бы идти и побыстрей.

Конфуций им ответил:

– У меня от Неба добродетель. А Хуань Туй? Что может он мне сделать?!

Когда Конфуций прибыл в Чжэн, он и его ученики друг друга потеряли. Конфуций одиноко стоял в предместье у Восточных ворот.

Какой-то чжэнец сказал Цзыгуну:

– Есть у ворот Восточных человек, своим челом напоминает Яо, своею шеей – Гао Яо, плечами схож с Цзычанем[169]169
  Цзычань – сановник княжества Чжэн, знаменитый политический деятель эпохи Конфуция.


[Закрыть], но от пояса до низа недостает ему трех цуней, чтоб сравняться с Юем, стоит понурый, как бездомный пес.

Цзыгун потом все передал Конфуцию.

Конфуций этому обрадовался, засмеялся и сказал:

– Внешний облик значит мало, но как верно, как верно он сказал, что я схож с бездомным псом!

Затем Конфуций прибыл в Чэнь и управлял там домом у Сычэна Правдивого[170]170
  Сычэн Правдивый – сановник княжества Чэнь.


[Закрыть]. Прошел год с лишним; Фуча, царь У, напал на Чэнь, взял три селения и ушел. Чжао Ян[171]171
  Чжао Ян был в этот период первым советником княжества Цзинь.


[Закрыть] напал на Чжаогэ. Чу окружило Цай, и Цай перенесло столицу ближе к У. У разгромило при Гуйцзи юэского царя Гоуцзяня.

К князю Чэнь на двор сел коршун и издох. Он был пронзен стрелой из прутняка, с наконечником из камня и длиною в одно чи и чжи[172]172
  Чжи равно восьми цуням (см. коммент. 10).


[Закрыть]. Князь удела Чэнь Сострадающий послал гонца спросить об этом у Конфуция.

И Конфуций разъяснил:

– Этот коршун прилетел издалека. Он был пронзен стрелой сушэньцев. Когда в былое время царь Воинственный поверг дом Шан[173]173
  Дом Шан – другое название династии Инь (XVI-XI вв. до н. э.).


[Закрыть], он проложил дорогу ко всем варварам на юге и востоке и повелел им вносить дань богатствами из каждой местности, чтобы они не забывали свои промыслы. С тех пор сушэньцы и вносили дань стрелами из прутняка, с каменными наконечниками и длиною в один чи и чжи. Царь-предок пожелал прославить их высокие достоинства и одарил стрелами сушэньцев свою дочь Дацзи, дал ей в мужья князя Юй Долголетнего и жаловал ему владение Чэнь. Ценя родство, он наделял редкими нефритами своих родных со стороны отца и назначал заведовать далекими краями родичей по женской линии, чтоб не забыли своего предназначения. Так Чэнь было наделено стрелами сушэньцев.

Попробовали поискать их в старой кладовой, и они действительно там были.

Конфуций прожил в Чэнь три года, и тут схватились меж собою царства Цзинь и Чу, попеременно стали нападать на Чэнь, и У вторгалось в Чэнь. Чэнь постоянно подвергалось разорению.

Конфуций сказал:

– Я возвращаюсь! Возвращаюсь! Мои сынки стали необузданны и дерзки; стремясь вперед, не забывайте о своем начале.

И после этого покинул Чэнь.

Приехал в Пу, а там как раз восстал Гуншу и люди Пу не стали пропускать Конфуция. Среди его учеников был Гунлянь Жу, следовавший за Конфуцием с пятью своими повозками. Это был человек выдающихся достоинств, смелый и могучий, и он сказал Конфуцию:

– Я и прежде, сопровождая Вас, познал беду в Куане, и вот теперь здесь новая напасть, уж такова судьба. Мы с Вами подвергаемся опасности вторично, но лучше я умру в бою.

Он дрался очень яростно, в Пу испугались и обратились с предложением к Конфуцию:

– Мы Вас отпустим, если не пойдете в Вэй.

И, заключив с ним договор, выпустили Конфуция через Восточные ворота. Конфуций сразу же поехал в Вэй.

Цзыгун спросил:

– Можно ли нарушить договор?

– Вынужденной клятве духи не внемлют, – был ответ.

Князь Вэй Чудотворный был рад, когда услышал, что пришел Конфуций, и встречал его в предместье.

Он спросил Конфуция:

– Пу можно уничтожить?

– Можно, – отвечал Конфуций.

Князь сказал:

– Мои советники считают, что нельзя. Пу ныне – это то, чем Вэй обороняется от Цзинь и Чу. Но можно ли тогда, чтоб Вэй пошло войной на Пу?!

Конфуций ответил:

– Мужчины Пу готовы умереть, а женщины хотят лишь сохранить Западную реку. И нападавших на меня людей было не больше четырех-пяти.

Князь сказал:

– Прекрасно!

Но нападать на Пу не стал.

Князь был стар, пренебрегал правлением и не использовал Конфуция.

Конфуций тяжело вздохнул:

– Когда какой-нибудь правитель пригласит меня на службу, то у него уже в течение года станет лучше, а через три он обретет успех.

И ушел.

Би Си был управляющим Чжунмоу[174]174
  Чжунмоу было владением сановника княжества Цзинь Чжао Цзяньцзы, которому и служил Би Си.


[Закрыть]. Чжао Цзяньцзы напал на Фань, Чжунсин ударил по Чжунмоу. Би Си восстал и послал гонца позвать Конфуция. Конфуций пожелал пойти.

Цзылу сказал:

– Я от Вас, Учитель, слышал: «Кто лично сам вершит дурное, к тому не ходят благородные мужи». Би Си ведь сам восстал в Чжунмоу, так как же Вы желаете к нему идти?!

Конфуций ответил:

– Я это говорил. Но не говорилось ли: «Так тверд, что точишь – и не поддается»?! Не говорилось ли: «Так чист, что пачкаешь – и не грязнится»?! Разве я похож на тыкву?! Как можно не испробовать меня, держа на привязи?!

Конфуций бил в каменный гонг. Какой-то человек с плетушкой за плечами, проходя мимо ворот, сказал:

– Как тяжело на сердце у того, кто так играет на гонге! Как мелки эти звуки и назойливы! А всего-то только – что тебя никто не знает!

Конфуций обучался у наставника Возвышенного игре на лютне. Десять дней не отходил.

Возвышенный сказал:

– Можешь изучить и глубже.

Конфуций ответил:

– Я уже знаю эту музыку, но не постиг еще ее искусства.

Спустя немного времени Возвышенный сказал:

– Уже постиг ее искусство, можешь изучить и глубже.

Конфуций ответил:

– Я не постиг еще того, к чему в ней человек стремится.

Спустя немного времени Возвышенный сказал:

– Уже постиг его стремление, можешь изучить и глубже.

Конфуций ответил:

– Я не постиг еще, какой это был человек.

Спустя немного времени Конфуций впал в благоговение, глубокую задумчивость, стал весел, преисполнился высоких устремлений и далеких помыслов и сказал:

– Знаю, что за человек он был; внутри него полный мрак и темнота, стоит он высокий и великий, со взглядом, устремленным вдаль, как властелин над всеми странами. Кто может это быть, как лишь не Просвещенный царь?!

Возвышенный слез с циновки, дважды поклонился и сказал:

– Наставник говорит, должно быть, о «Мелодии для лютни Просвещенного царя».

Не добившись, чтоб его использовали в Вэй, Конфуций выехал на запад к Чжао Цзяньцзы. Когда достиг реки, узнал о смерти Доу Минду и Шунь Хуа и, вздохнув, сказал:

– Прекрасны эти воды! Как широки они! Я их не перейду, уж такова судьба!

Цзыгун приблизился поспешно и сказал:

– Позвольте Вас спросить, что это значит?

Конфуций ответил:

– Доу Минду и Шунь Хуа – достойные сановники из Цзинь. Когда Чжао Цзяньцзы не достиг еще, чего хотел, то ждал их, чтоб затем вершить правление; когда же он, верша правление, достиг, чего хотел, то их убил. Я слышал, что там, где вытравливают плод и губят юных, Цилинь-единорог не появляется; коль осушают водоем для сбора рыбы, то водяной дракон не чередует холода и жара; когда выбрасывают гнезда и бьют яйца, то фениксы[175]175
  Цилинь-единорог и феникс – благовещие фантастические существа, появление которых, по представлению древних китайцев, было благим знамением; водяной дракон – мифическое существо, способное, по преданию, пригонять облака и вызывать дождь.


[Закрыть] не прилетают. А почему? Благородный муж страшится навредить себе подобным. Ведь даже птицы, звери помышляют избежать того, что делать не пристало, тем паче я!

И тогда Конфуций возвратился отдохнуть в селение Цзоу и там создал в честь скорбной памяти погибших Доу Минду и Шунь Хуа «Мелодию для лютни Цзоу». Затем вернулся в Вэй и принял управление над домом Цюй Воюя.

Когда князь Чудотворный спросил Конфуция однажды, как построить войско, тот ответил:

– Я знаю, как расставить жертвенные чаши и сосуды, но как построить войско, – этому пока не обучился.

На следующий день, беседуя с Конфуцием, князь увидел в небе пролетающих гусей и, запрокинув голову, принялся за ними следить, а на Конфуция уж больше не глядел. Конфуций сразу же ушел и снова прибыл в Чэнь.

Летом князь Чудотворный скончался, взошел на трон его внук Чжэ; то был князь Вэй Выдающийся. В шестой луне Чжао Ян вернул наследника князя Чудотворного, его сына Куайвая, в Ци. Ян Ху заставил Куайвая облачиться в траурное платье, восемь человек, как бы из Вэй, в траурных одеждах, его притворно встретили и, плача, провели и поселили в Ци. Зимой в уделе Цай перенесли столицу в Чжоулай. Тогда шел третий год правления князя Скорбной Памяти удела Лу, Конфуцию же было шестьдесят. Цисцы оказали помощь Вэй при окружении поселения Ци из-за того, что там был Куайвай, наследник Вэйского престола.

Летом в Лу сгорел храм князя Ли, внука Столпа; Наньгун Почтительный тушил пожар. Конфуций находился в Чэнь и, когда услышал о пожаре, то спросил:

– Пожар, должно быть, в храме князя Ли?

В действительности так и было.

Осенью занедужил вельможа Столп из Младших; сидя в повозке, он взглянул на стены Лу, вздохнул печально и сказал:

– В былое время это княжество едва не стало процветающим и лишь из-за моей вины перед Конфуцием не достигло процветания.

Он оглянулся и сказал своему наследнику Благодетельному:

– Когда умру, то непременно будешь в Лу главным из советников, а станешь им, то непременно пригласи Конфуция.

Прошло несколько дней, и он скончался. Благодетельный занял его место; когда же завершились похороны, решил позвать Конфуция. Но Гун Чжиюй сказал:

– В былое время наши предки – государи – его использовать не стали до конца, и их в конечном счете все князья подвергли осмеянию. Коль ныне вновь использовать его не сможем до конца, то нас уже вторично все князья подвергнут осмеянию.

– Кого же тогда можно пригласить? – спросил его Цзи Канцзы.

И тот ответил:

– Надо пригласить Жань Цю.

Тогда отправили гонца позвать Жань Цю. Когда же уезжал Жань Цю, Конфуций так ему сказал:

– Тебя призвали в Лу не ради малого, а для великого.

Конфуций в тот же день сказал:

– Я возвращаюсь! Возвращаюсь! Мои сынки стали необузданны и дерзки. Они достигли многого, и я не знаю, как их обуздать.

Цзыгун знал о желании Конфуция вернуться, поэтому, когда он провожал Жань Цю, то наставлял его:

– Ты, как приступишь, постарайся, чтоб Конфуция позвали.

В следующем году, как Жань Цю ушел, Конфуций выехал из Чэнь и поселился в Цай. В то время цайского князя Блестящего призвал к себе правитель У. Собравшись ехать в У, князь Блестящий, пренебрегая подданными, перенес столицу в Чжоулай. Когда же позже вновь намерился ехать в У, сановники У боялись, что он опять перенесет столицу, и Гунсунь Пянь его убил. Чу вторглось в Цай. А осенью скончался циский князь Великий.

В следующем году Конфуций выехал из Цай и прибыл в Шэ.

Когда князь Шэ спросил Конфуция о правлении, он ответил:

– Правление – в приходе дальних и смыкании близких.

На следующий день князь Шэ спросил Цзылу о том, что за человек Конфуций. Цзылу не ответил.

Узнав об этом, Конфуций у него спросил:

– Ю, почему ты не сказал: вот это человек какой – он учится пути без устали, увещевает ненасытно, не помнит в горестном порыве о еде, испытывая радость, забывает все печали и не замечает подступившей близко старости?

Конфуций выехал из Шэ и возвратился в Цай. Чан Цзюй с Цзе Ни пахали вдвоем. Конфуций, думая, что они отшельники, послал Цзылу спросить у них, где находится переправа.

Чан Цзюй сказал:

– А кто это в повозке с вожжами в руках?

Цзылу ответил:

– Это Кун Цю.

– Не луский ли Кун Цю?

– Да, он.

– Этот сам знает, где переправа.

Цзе Ни спросил Цзылу:

– А ты кто?

– Я Чжуй Ю.

– Ты ученик Конфуция?

– Да.

Цзе Ни сказал:

– Вся Поднебесная – словно бушующие воды, с кем сможете добиться перемен? Чем следовать за тем, кто избегает того или иного человека, не лучше ли следовать за теми, кто бежит от мира?

Сказав это, он продолжал без остановки рыхлить землю. Цзылу об этом рассказал Конфуцию.

Конфуций с огорчением сказал:

– Человек не может жить с животными и птицами. Если был бы в Поднебесной путь, я не стремился бы с вами добиться перемен.

На следующий день Цзылу ушел и встретил старика с корзиной за плечами.

Цзылу его спросил:

– Вы видели Учителя?

Старик ответил:

– Не утруждаешь рук и ног, не различаешь хлебных злаков, какой же у тебя учитель?!

И, воткнув в землю палку, принялся полоть.

Когда Цзылу об этом рассказал, Конфуций пояснил:

– Это отшельник.

Цзылу опять ходил к нему, но не застал на месте.

Конфуций прожил в Цай три года. У вторглось в Чэнь, Чу поддержало Чэнь, расположив войска в Чэнфу. Услышав, что Конфуций находится меж Чэнь и Цай, князь Чу послал гонца пригласить Конфуция. Конфуций уж собрался пойти и поблагодарить за приглашение. Но тут сановники из Чэнь и Цай стали совещаться:

– Конфуций – мудрый человек, его укоры и насмешки разят князей в их язвы. И вот теперь надолго задержался между Чэнь и Цай, ему не по душе все наши действия. Чу – княжество большое, послало приглашение Конфуцию. Коль в Чу используют Конфуция, то все сановники на службе в Чэнь и Цай окажутся в опасности.

И вслед за этим сообща послали стражу, чтобы окружить Конфуция на открытом месте. Уйти не смог, запас зерна иссяк, ученики все расхворались, не могли подняться. Конфуций же по-прежнему без устали учил, играл на лютне, пел.

Цзылу был недоволен, подошел к нему и спросил:

– И благородный муж живет в нужде?

– Благородный муж в нужде не отступает, малый человек, терпя нужду, становится распущенным, – отвечал Конфуций.

Лицо Цзыгуна выражало недовольство.

Конфуций у него спросил:

– Цы, ты думаешь, что я из тех, кто изучает многое и все запоминает?

– Да, а разве нет?

Конфуций сказал:

– Нет. У меня все пронзено одним.

Конфуций видел, что ученики таят в душе обиду, поэтому он пригласил Цзылу и его спросил:

– В Песнях сказано:

 
Не носороги и не тигры
По той степи просторной рыщут.
 

Почему мы здесь? Мы выбрали неверный путь?

Цзылу ответил:

– Быть может, мы нечеловечны? И люди нам не доверяют. Быть может, не умудрены? И люди нас не пропускают.

Конфуций сказал:

– Ты, Ю, так думаешь? Но если бы, допустим, непременно доверяли человечному, тогда ужель бы умерли Старший Ровный с Младшим Равным?! И если б непременно пропускали мудрого, ужель бы что-нибудь случилось с царским сыном и Биганем?![176]176
  Царский сын – один из принцев древности, который за упреки в адрес правителя был разжалован в простолюдины. Бигань настойчиво увещевал своего племянника – последнего царя династии Шан и был им за это зверски убит.


[Закрыть]

Цзылу вышел, и вошел Цзыгун.

Конфуций у него спросил:

– Цы, в Песнях сказано:

 
Не носороги и не тигры
По той степи просторной рыщут.
 

Почему мы здесь? Мы выбрали неверный путь?

Цзыгун ответил:

– Ваш путь весьма велик, поэтому никто под Небесами не может Вас принять. А что, если Вы сделаете его меньше?

Конфуций ответил:

– Цы, ведь искусный сеятель умеет сеять, но не жать; искусный мастер может проявить свое умение, но не способен привести к покорности. И благородный муж способен совершенствовать свой путь; владеет, управляет им, но он не может его сделать для других приемлемым. А ты свой путь не совершенствуешь, а требуешь, чтоб был он принят. Стремления твои, Цы, недалеки!

Цзыгун вышел, и вошел Янь Хуэй. Конфуций у него спросил:

 
Не носороги и не тигры
По той степи просторной рыщут.
 

Почему мы здесь? Мы выбрали неверный путь?

Янь Хуэй ответил:

– Ваш путь весьма велик, поэтому никто под Небесами его принять не в силах. Пусть так, но Вы его проводите, распространяете. Какая ж в том беда, что его не принимают?! Ведь лишь когда не принимают, и появляется благородный муж!

Конфуций этому обрадовался, засмеялся и сказал:

– Истину сказал сын Яня! Коль был бы ты богат, то я бы у тебя стал управляющим.

Затем послал Цзыгуна в Чу. Конфуций смог освободиться, лишь когда чуский царь Блестящий поднял свои войска ему навстречу.

Царь Блестящий хотел пожаловать Конфуцию семь сотен ли записанной за общиной земли. Но канцлер царства Чу Цзыси его стал спрашивать:

– Имеются ль у Вас среди посланцев, отправляемых к князьям, такие, как Цзыгун?

– Нет.

– Имеются ль у Вас среди советников такие, как Янь Хуэй?

– Нет.

– Имеются ль у Вас среди военачальников такие, как Цзылу?

– Нет.

– Имеются ль у Вас средь глав палат такие, как Цзай Юй?

– Нет.

– К тому же предков царства Чу дом Чжоу жаловал землею в пять десятков ли и княжескими титулами третьей и четвертой степени. И вот теперь Конфуций излагает каноны трех властителей, пяти владык[177]177
  Имеются в виду мифические правители древности.


[Закрыть], берется разъяснять заветы князя Чжоу, князя Шао. Коль станете его использовать, ужель тогда навечно сохраните свое прекрасное владение, простертое на много тысяч ли?! Царь Просвещенный находился в Фэне, а царь Воинственный пребывал в Хао, правители земель лишь в сотню ли в конечном счете стали властелинами всей Поднебесной. Когда Конфуций обретет опору на земле и станут помогать ему его ученики, для Чу не будет это благом.

И царь Блестящий отступил. Той же осенью в Чэнфу царь Блестящий скончался.

Безумец из царства Чу, «Встречающий повозки», напевая, шел мимо Конфуция и сказал:

– О, феникс, феникс! Как твоя добродетель оскудела! Нельзя корить за то, что было; но то, что будет, еще достижимо. Избавься же! Избавься же! Рискует ныне тот, кто занимается правлением!

Конфуций, желая с ним поговорить, слез с повозки, но тот быстро ушел, и Конфуцию поговорить с ним не удалось.

Затем из Чу Конфуций возвратился в Вэй. В то время ему было шестьдесят три года, а в Лу шестой год правил князь Скорбной Памяти.

На седьмом году его правления при встрече в Цзэне государей У и Лу уский царь потребовал от Лу сто жертвенных животных; старший над чинами усец Пи позвал вельможу Благодетельного из Младших, Благодетельный приказал идти Цзыгуну, и после этого смогли отвергнуть требование усцев.

Конфуций сказал:

– У княжеств Лу и Вэй – братские правления.

В то время родитель государства Чжэ, правившего в Вэй, не мог взойти на трон, жил у чужих, князья кориники Конфуция служили в Вэй, и вэйский государь желал привлечь Конфуция к правлению.

Цзылу спросил:

– Вэйский государь Вас ждет для дел правления. С чего Вы начнете?

Конфуций ответил:

– Нужно исправить имена.

– Вы так считаете? – возразил Цзылу. – Это слишком непонятно. Зачем их исправлять?

Конфуций ответил:

– Как ты необразован, Ю! Ведь если не подходит имя, то неуместно его толкование; а неуместно толкование, не может быть успеха в деле; а без успеха в деле не процветают ритуал и музыка; но если ритуал и музыка не процветают, то наказания бьют мимо цели; когда же наказания бьют мимо цели, народ находится в растерянности. Тому, что совершает благородный муж, он непременно может дать название, и что бы ни сказал, способен непременно выполнить; благородный муж избегает в толковании лишь небрежности.

На восьмом году правления князя Скорбной Памяти Жань Ю стал полководцем у семейства Младших и победил в сражении при Лане войско Ци.

Благодетельный из Младших его спросил:

– Вы обучались ратному искусству, иль это Ваш природный дар?

Жань Ю ответил:

– Я этому учился у Конфуция.

– А что за человек Конфуций? – спросил Благодетельный.

– Пошлют ли его к знатным, изгонят ли к простому люду или представят демонам и духам, он не подведет. А до чего своею стезей я могу дойти, пускай объединил бы тысячу общин, ему все это не покажется успехом, – был ответ.

Благодетельный спросил:

– Мне бы хотелось пригласить его. Возможно ль это?

Жань Ю ответил:

– Коль Вы желаете, не ждите, что он будет служить Вам как малый человек, и можете тогда позвать.

Кун Просвещенный из удела Вэй, когда решил напасть на Тайшу, попросил Конфуция составить план; ссылаясь на незнание, Конфуций отказался, вышел, приказал закладывать повозку и, перед тем как выехать, сказал:

– Птица знает, на какое дерево ей сесть, как может дерево распоряжаться птицей?

Просвещенный его долго не пускал. Но тут как раз Благодетельный из Младших, прогоняя Гунхуа, Гунбиня и Гунлиня, выехал с подарками ему навстречу, и Конфуций возвратился в Лу.

Конфуций возвратился в Лу спустя четырнадцать лет после того, как ушел оттуда.

Князь Скорбной Памяти из Лу спросил Конфуция о том, в чем заключается правление, и он ответил:

– Правление – в отборе слуг.

Когда Благодетельный из Младших спросил Конфуция о правлении, он ответил:

– Если возвышать прямых и ставить над кривыми, то и кривые станут прямы.

Благодетельный был обеспокоен воровством, и Конфуций ему сказал:

– Коль сами будете скромны в желаниях, не согласятся воровать и за награду.

Но в Лу использовать Конфуция так и не смогли, Конфуций тоже не стремился к службе.

Во времена Конфуция дом Чжоу ослабел, и ритуалы, музыка пришли в упадок, песни и предания оскудели. Конфуций неустанно следовал обрядам трех династий[178]178
  Имеются в виду династии Ся, Инь и Чжоу.


[Закрыть], вносил порядок в записи и книги. Он начинал с эпохи Яо и доходил до циньца Мяо, определяя очередность всех событий.

Конфуций говорил:

– Я мог бы рассказать о ритуале дома Ся, да в Ци недостает свидетельств; я мог бы рассказать о ритуале дома Инь, да в Сун[179]179
  В княжестве Ци правили потомки правителей династии Ся, а в Сун – династии Инь.


[Закрыть] недостает свидетельств; а доставало бы, тогда я мог бы подтвердить свои слова.

Обозревая то, что Инь и Ся добавили и сократили в ритуалах, он сказал:

– Что будет после, даже через сотню поколений, вникая то во внешнее, то в суть, постигнуть можно. Дом Чжоу зрел пример двух предыдущих царствований. Какой в нем блеск учености! Я подражаю Чжоу.

Поэтому с Конфуция берут начало «Комментарии к Преданиям» и «Записи о ритуале»[180]180
  «Записи о ритуале» – одна из канонических книг конфуцианства.


[Закрыть].

Конфуций говорил со старшим музыкантом из удела Лу:

– А музыку, ее знать можно! В начале исполняют – как бы слита, затем – как бы без примеси, как бы светла и как бы непрерывно тянется в конце. Когда из Вэй я возвратился в Лу, музыка была исправлена, все оды, гимны обрели свои места.

Песен в древности насчитывалось более трех тысяч; когда же оказались у Конфуция, то он отбросил лишние и выбрал годные для церемоний и обрядов, взял по времени из высших песни Се и Господина Просо, средними поведал о расцвете Инь и Чжоу и дошел до прегрешений Ю и Ли[181]181
  Се и Господин Просо (Хоуцзи) – мифические правители глубокой древности. Ю и Ли – цари династии Чжоу, правившие в IX и VIII вв. до н. э.


[Закрыть].

Зачинают на циновке в спальной, поэтому Конфуций и сказал:

– Начало Нравам положило завершение песни «Крики чаек»; началом Малых од является «Олений зов», начало Великих од – «Царь Просвещенный», начало Гимнов – «Чистый храм»[182]182
  Здесь перечисляются названия разделов «Книги песен» – Нравы, Малые оды, Великие оды и Гимны, а также названия древних песен.


[Закрыть].

И все триста пять песен Конфуций распевал, перебирая струны, чтобы достичь созвучия с напевами «Весенний», «Воинственный», мелодиями од и гимнов. С тех пор стала возможной передача ритуалов, музыки и появилось шесть искусств[183]183
  Здесь под шестью искусствами подразумеваются шесть основных книг конфуцианского канона.


[Закрыть] для устроения стези царей.

На склоне лет Конфуций полюбил «Книгу Перемен», определил порядок в ней «Суждений», «Приложений», «Образов», «Истолкования триграмм», «Письмен и слов»[184]184
  Перечисляются названия различных комментариев к «Книге перемен».


[Закрыть]. Пока зачитывался «Книгой Перемен», бамбуковые планки с ее записью рассыпались.

Он сказал:

– Если бы у меня было еще несколько лет и я бы по-прежнему занимался «Переменами», то стал бы целостным.

Конфуций учил Песням, Преданиям, ритуалам и музыке. Учеников у него было около трех тысяч, семьдесят два из них постигли полностью все шесть искусств, а тех, кто, подобно Янь Чжоцзоу, усвоил учение, насчитывалось очень много.

Конфуций обучал по четырем разделам: учености, поступкам, честности и преданности. Ему были чужды четыре недостатка: склонность к домыслам, излишняя категоричность, упрямство, себялюбие. Относился бдительно к посту, войне, болезни. Учитель редко говорил о выгоде, судьбе и человечности. Кто не проникнут горестным порывом, тех не просвещал; не повторял тому, кто не способен отыскать по одному углу три остальных.

В своей деревне он казался простодушным и безыскусным в речах, а при дворе и в храме предков говорил красноречиво, хотя и мало. В ожидании аудиенции, беседуя с высшими чинами, он казался твердым, в беседе с низшими чинами – ласковым.

Когда входил в дворцовые ворота, казалось, изгибался весь, спешил вперед, растопырив руки, словно крылья; когда князь приказывал ему принять гостей, он как бы и в лице менялся; если князь приказывал ему явиться, то шел, не дожидаясь, когда для него запрягут коней.

Не ел несвежих рыбы или мяса, неправильно разделанного мяса. Он не садился на циновку, постланную криво. Когда ел вместе с человеком в трауре, то никогда не наедался досыта. В тот день, когда Учитель плакал, он не предавался пению. Встречая человека в траурной одежде иль слепца, пускай бы это даже был подросток, неизменно проявлял к нему глубокую почтительность.

Конфуций говорил:

– Я непременно нахожу себе наставника в каждом из двоих моих попутчиков. Я испытываю печаль, когда не улучшают нравы, не уясняют то, что учат, а зная долг, не могут ему следовать и не стремятся устранить порок.

Если кто-либо искусно пел, он просил его начать сначала и затем к нему присоединялся.

Учитель не высказывался о чудесном, силе, смуте, духах.

Цзыгун сказал:

– Можно изведать просвещенность нашего Учителя, но слов о пути Неба и судьбе, природе человека от него не услышишь.

Янь Юань вздохнул печально и сказал:

– Смотрю – оно все выше, вникаю – все сокрытей, гляжу – передо мною, то вдруг уж позади. Учитель сразу все не раскрывает, умеет завлекать людей. Он всесторонне просвещает нас и сдерживает ритуалом. Мне это не отбросить, даже если пожелаю. И вот когда все мои силы на исходе, оно как будто уж возвышается вблизи. Я хочу следовать за ним, но не могу этого сделать.

Житель улицы Состоятельных сказал:

– Как велик Конфуций! Его ученость необъятна, вот только не сумел ни в чем прославиться.

Учитель, услышав об этом, сказал:

– Чем же мне заняться? Заняться ли управлением колесницей? Заняться ли стрельбой из лука? Займусь-ка управлением колесницей!

Лао[185]185
  По версии одного из комментариев Лао был учеником Конфуция.


[Закрыть] сказал:

– Учитель говорил: «Я умею много, так как не был испытан на службе».

Когда правлению князя Скорбной Памяти из Лу пошел четырнадцатый год, весной князь совершал объезд земель в Дае. Чушэн, каретник Суня Среднего, поймал зверя, подумали, что не к добру.

Конфуций посмотрел на зверя и сказал:

– Это Линь – единорог.

И единорога взяли.

Конфуций же воскликнул:

 
– Не шлет Река предначертаний.
Не появляется из Ло письмен[186]186
  Имеются в виду мифические предания о том, как во времена идеальных государей на поверхности вод являлись различные священные знаки и письмена.


[Закрыть].
Свершается мой час последний!
 

Когда умер Янь Юань, Конфуций сказал:

– Гибну я от Неба!

Увидев при объезде западных земель единорога, заметил:

– Пришел к концу мой путь!

Вздохнул печально и сказал:

– Увы! Никто меня не знает.

– Но почему же Вас никто не знает? – спросил Цзыгун.

Учитель ответил:

– Не ропщу на Небо, не виню людей, занимаясь низшим, высшее постиг, не Небесам ли и известен я?!

Конфуций говорил:

– Старший Ровный с Младшим Равным были людьми, которые не отказались от своих стремлений и не опозорили себя.

Он сказал о Милостивом из Люся и Шао Лине:

– Они отказались от своих стремлений и опозорили себя.

Он отозвался также о Юйчжуне и Ии:

– Они в своем уединении сохранили себя в чистоте и проявили гибкость, удалясь от мира. Но что касается меня, то я, в отличие от них, не предрешаю, как мне можно поступить и как нельзя.

Учитель сказал:

– О нет! Только не это! Благородный муж страшится, что умрет он и не будет его имя прославляться. Путем моим не следуют. Как я смогу себя увидеть в поколениях потомков?

И на основе записей хронистов создал он летопись «Весна и осень». В глубине времен достиг князя Уединившегося[187]187
  Князь Уединившийся (Иньгун) правил в княжестве Лу с 722 по 712 г. до н. э.


[Закрыть], а завершил четырнадцатым годом правления князя Скорбной Памяти, охватив правления двенадцати князей. Основой сделал Лу, близко касался Чжоу, поэтому вовлек в свое повествование три династии. Все выражения его были очень сдержанны, но глубоки по смыслу. Так, государи У и Чу себя звали царями, а в «Весне и осени» из осуждения о них просто сказано: «мужи». На съезд в Цзяньу Сын Неба чжоуской династии на самом деле был приглашен, а в «Весне и осени» об этом не упоминается, но говорится:

– Небесный царь совершал объезд земель в Хэяне.

Наталкивал на эти сравнения, чтобы исправить современников. Впоследствии отдельными царями смысл принижения был извлечен, раскрыт; когда же этот смысл «Весны и осени» стал широко известен, то все сановники-бунтовщики и сыновья-отцеубийцы устрашились.

По долгу службы разбирая тяжбу, Конфуций никогда один не принимал решений, если можно было это сделать вместе с кем-либо другим. Но при создании «Весны и осени» он коль писал, так уж писал, коли вычеркивал, то уж вычеркивал; ученики ему помочь были не в силах ни в единой строчке. Когда ученики уже прочли «Весну и осень», Конфуций им сказал:

– Последующие поколения будут знать меня благодаря «Весне и осени», но станут осуждать меня тоже за «Весну и осень».

На пятнадцатом году правления князя Скорбной Памяти в Вэй умер Цзылу. Конфуций расхворался, а Цзыгун попросил его принять.

Конфуций стоял непринужденно у ворот, опершись на палку, и сказал:

– Цы, почему пришел так поздно?

Вслед за тем Конфуций вздохнул и пропел:

 
– Гора Великая обрушилась!
Столбы и устои рухнули!
Мудрец совсем зачах!
 

Затем заплакал и сказал Цзыгуну: