Текст книги "Война роз. Воронья шпора"

16

Капитан, охранявшей ворота стражи, отправил еще одного мальчишку бегом за указаниями к мэру Джону Стоктону. На улицах никакой толпы быть не могло, в этом невозможно было усомниться. Насколько мог судить капитан Сьюард, в данный момент весь город Лондон выжидал, затаив дыхание. Уж он-то знал настроения лондонцев, будучи сыном торговца перцем, проживавшего на Уич-стрит. Половина его людей происходила с городских окраин, однако сам Сьюард был человеком состоятельным. Впрочем, потертый кожаный со стальными пластинами доспех признаков его благосостояния не обнаруживал. Он сумел найти удобное для себя место – у Мургейтских ворот в Лондонской городской стене. И то, что он возвращается домой к изысканному столу и слугам, для него ничего не значило – во всяком случае, так считал он сам. Со своими людьми капитан обращался как отец с собственными сыновьями, и, по правде говоря, двое отпрысков и вправду служили под его началом.

Первого своего гонца Сьюард послал после того, как его вызвали на стену, заметив приближающееся к городу войско. Ворота в городской стене не были праздным украшением. Закрытые и заложенные на засов, они защищали горожан от любых врагов. Впрочем, наличие реки, берущей начало на юге и протекавшей по Лондону, не позволяло осадить город.

Находившийся за стеной враг мог вести любые переговоры с лордами и мэром, однако это выходило за рамки компетенции Сьюарда. Его заботили только ворота, собственный мирок и собственные обязанности.

Он ведал воротами несколько лет назад, когда прибыл приказ закрыть их перед войском дома Ланкастеров. Джон смотрел тогда сверху вниз на измученное, растянувшееся на мили и мили войско, но ворота остались закрытыми. Он не был согласен с принявшим такое решение прежним мэром, но, несмотря на это, выполнил его приказ. То есть честно исполнил свой долг, как и должен поступать мужчина, как сказал он в конечном итоге своим сыновьям.

С тех пор капитан Сьюард успел порядком поседеть, и на макушке его появилась основательная, начисто лишенная волос плешь, похожая на кусок дубленой кожи. Отец оставил ему только прекрасный дом на Уич-стрит, не приложив к нему никакого источника дохода. И с тех пор Джон кормил и одевал собственное семейство, будучи караульщиком у ворот и приглядывая за ведущей к ним дорогой.

К этому времени он уже мог различить гербы на знаменах, хотя уже с дюжину раз оборачивался, проверяя, не возвращается ли посланный первым младший сын. Закрыть ворота было непросто. Нужно было пригнать волов и заставить их стронуть с места массивные створки. Сьюард содержал их рядом, в одном из соседних домов, – за животными приглядывали шестеро его лучших и надежных людей, которые не запаникуют, даже если к ним направится вооруженный отряд, пока они сужают зазор между створками и сводят его на ноль.

Купцы, конечно же, взвоют, в этом можно было не сомневаться. Они выражали свое недовольство всегда, когда, раз в три месяца, Джон проводил свои тренировки в каждый квартальный день[36]36
  День, начинающий квартал года (срок платежей в Англии и Ирландии: 25 марта, 24 июня, 29 сентября и 25 декабря).


[Закрыть].

Всего четыре раза в году его люди закрывали городские ворота, и всякий раз торговцы учиняли такие вопли, словно он срезал у них кошельки или тискал их жен. Представив себе их реакцию и в этот раз, Сьюард позволил себе чуточку улыбнуться. Впрочем, вопли, возможно, сделаются не столь громкими, когда они увидят, что он преградил путь в город вооруженным людям.

Наконец капитан с облегчением увидел собственного парнишку, бежавшего по улице. Надвратная башня, на которой находился Сьюард, на сорок футов поднималась над улицей. Вокруг уже собирались зеваки, чтобы поглазеть на происходящее. Однако сегодня стражу ворот было не до них. Джон смотрел на своего сына, без всякого промедления поднимавшегося к стене по ступенькам. У парня из-под носа к губе постоянно сбегала дорожка соплей, хотя он все время слизывал ее. Когда сын преодолел последнюю ступеньку, капитан Сьюард с гордостью кивнул своему отпрыску, поворачиваясь на всякий случай лицом к подступающей колонне, чтобы проверить обстановку. До первых рядов оставалось всего ярдов шестьсот. Идущие успели значительно сократить расстояние.

– Ну же, Люк, выкладывай! Что он сказал? – потребовал ответа Джон.

Однако сопляк пыхтел, как кузнечный мех, и Сьюард начал терять свое легендарное спокойствие. Пригнувшись, он схватил мальчишку и поднял его в воздух:

– Люк! Открывать или нет?

– Мэр ушел домой, папа, то есть капитан Сьюард! – выдохнул мальчик. – Он уже лег спать – и сегодня не выйдет.

Джон опустил сына вниз. Мэр Стоктон никогда не был славен быстротой решений, охранник ворот прекрасно это знал. И неудивительно, что он постарался уклониться от этого решения.

Что ж, он, Сьюард, воевал на стороне Ланкастеров при Таутоне, и он-то привык решать быстро. Он знал, что позавчера короля Генриха провели перед его народом, как теленка на рынке. Джон не имел никакого представления о том, где сейчас находился правитель, однако капитаны городской стражи в первую очередь присягали правящему монарху, обязуясь защищать его от всех и всяческих врагов.

Сьюард перегнулся через край стены, отдавая приказ находившимся внизу людям. Это означало, что им придется закрывать ворота перед лицом подступающего войска, однако у них еще оставалось для этого время, если они поторопятся. И тут чужая рука обхватила капитана сзади и стиснула его горло. Сын его вскрикнул от удивления и страха. Сопротивляясь и пытаясь вскрикнуть, Сьюард увидел, что его люди внизу окружены зеваками и торговцами, внезапно вытащившими ножи.

– Ты оставишь ворота открытыми! – дохнул ему в ухо грубый голос запахом чеснока и угрозы. – Йорк вернулся домой.

Капитан Сьюард был отважным человеком. Однако сопротивлялся он недолго и, получив толчок в спину, с воплем полетел лицом вниз с высоты сорока футов на мостовую, размахивая руками и ногами.

Напряженные и суровые Эдуард и Ричард Йорки вместе въехали в караулку и вступили в город Лондон, миновав упряжки волов и городскую стражу, стоявшую со склоненными головами. У них уже отобрали арбалеты и длинные луки, и посланцы Йорков, заранее въехавшие в город, кланялись или кивали обоим братьям. Эти посланцы проложили путь в город и открыли ворота.

На земле около ворот лежали несколько свежих трупов, ставших доказательством недолгого сопротивления. Эдуард миновал их без всякого сожаления. Не он затевал этот мятеж, не он приглашал французов Уорика выгонять его из страны. И не он просил изменников и предателей омрачать его правление. Тем не менее он вернулся, вихрем промчался по северу и возвратился в Лондон. В его распоряжении были слишком небольшие силы, и все-таки он овладел своей столицей.

Оказавшись во дворе за воротами, Эдуард и Ричард жестом приказали Кларенсу подъехать к ним. Трое Йорков отъехали в сторону, туда, где на земле лежало бездыханное тело капитана городской стражи. Пятеро или четверо его подчиненных стояли возле него и плачущего мальчишки с обнаженными головами и комкали шапки в руках.

Глостер послал одного из своих людей выяснить, что им нужно, а потом жестом подтвердил свое согласие. Они отнесли в сторону тело капитана Сьюарда, и армия Йорков вошла в город.

– Десять тысяч людей, – пробормотал Ричард. – На слух не так уж много, но так кажется только до того, как ты видишь их проходящими через ворота. Похоже, что им не будет конца, словно какому-нибудь воинству небесному.

– Наверное, мы можем доверить Джорджу закрыть за нами ворота, – проговорил Эдуард, предлагая брату оливковую ветвь примирения, и Кларенс кивнул, радуясь возвращению в приязнь, связывающую их обоих. Однако его улыбка померкла, когда его братья отъехали вместе, пустив коней рысью по чавкающей грязи, чтобы побыстрее выехать вперед.

Оба они предпочитали вести, а не следовать, и Джордж Кларенс задумался над тем, сумеет ли он когда-либо, с возрастом, ощутить в себе подобную уверенность. Глядя им вслед, трудно было поверить в это. Ричард был самым младшим из них троих, однако он провел самые важные годы своей жизни вне тени своих братьев. Это было одной из причин, заставлявших знать отдавать своих младших сыновей в качестве подопечных в чужие семьи – они должны были научиться вести за собой других, а не повиноваться слепо перворожденному отпрыску своего рода.

Джордж проводил взглядом последние ряды войска, оставившего с ним только дозорных, дождавшихся его приказа. Посмотрев вверх, он поскреб в ухе, чтобы прогнать зуд, и проговорил:

– Очень хорошо, джентльмены. Закройте эти ворота. А потом закройте все остальные.

Затем Кларенс вывел своего коня на середину улицы, чтобы лично понаблюдать, как сужается между створками ворот полоска света. Пара похожих друг на друга черных волов, фыркая, тянула одну из створок совсем рядом с ним. Последние несколько дюймов исчезли с глухим стуком, после чего люди принялись забивать железные колья в желобки, сделанные по нижнему краю. Закрыть лондонские ворота было непросто. Так же как и держать их открытыми.

Когда дело было завершено, внутри башни стало темнее. Кларенс вновь ощутил зуд внутри своего уха и, запустив туда палец, насколько это представлялось возможным, то открывая, то закрывая рот, повернул коня и направился следом за братьями в город.

– Куда теперь, твое величество? – напрягая голос, обратился к Эдуарду Ричард. Повсюду, куда бы они ни направлялись, возникала толпа: люди выпирали из боковых улочек и переулков и жались в три ряда к стенам. Некоторые, словно дети или безумцы, старались перебежать улицу в промежутке между рядами, не страшась того, что их могут сбить с ног и затоптать. Глостер заметил, что их не приветствуют. Шепотки и резкие движения заставляли нервничать телохранителей Йорков, хотя толпа не казалась ни враждебной, ни даже угрюмой. По большей части собравшиеся наблюдали за сыновьями Ричарда Йорка. Некоторые в знак уважения прикасались ко лбам или шляпам, другие взирали на Йорков с негодованием или же отворачивались, чтобы переброситься какой-нибудь шуткой или посмеяться с друзьями.

Дорога от Мургейтских ворот через центр города превратилась в липкую грязь – смесь глины, выпущенной на улицу мясниками свиной крови, различных раздражавших обоняние едких и вонючих веществ и, конечно же, испражнений животных и людей, оставленных без внимания прежними обладателями. Переполненные сточные канавы – там, где они существовали, – разливали по улицам свое содержимое, от вони которого слезились глаза.

Эдуард обнаружил, что старается дышать по возможности менее глубоко, дожидаясь того мгновения, когда вокруг окажется более свежий воздух, который, как говорят, очень полезен.

Он серьезно задумался над вопросом брата. Вступая в город, король Эдуард пребывал в высокой и головокружительной уверенности, едва ли не в благоговейном трепете. Он не смел даже подумать, что вновь увидит лондонские улицы, не говоря уже о том, чтобы въехать в город во главе войска для того, чтобы вернуть себе свой трон. И это восторженное безумие по капле оставляло его под взглядами тысяч мужчин и женщин, бросивших свои дневные дела, чтобы увидеть, как он проезжает мимо.

Власть над Лондоном подразумевала Тауэр, Королевский монетный двор, собор Святого Павла, саму реку и ратушу, в которой лорд-мэр заперся в своих комнатах и отказался выходить наружу. Она означала лордов и богатство, а Эдуард нуждался и в том, и в другом. Однако в этот первый день ему мало что было нужно за городскими стенами, при всем их символизме.

Он пустил коня шагом, рассылая и принимая дозорных и вестников и расплачиваясь с некоторыми из них. Ричард взирал сверху вниз на посулы и клятвы, на людей, заново присягавших в верности и, не теряя времени, торопившихся сообщить о своих претензиях на утраченные земли и титулы. Несколько наиболее интересных сообщений Глостер переадресовал Эдуарду. В частности, они узнали, что король Генрих в полубессознательном состоянии лежит в Вестминстере, в королевских покоях. Похоже было, что бедняга надорвал свои силы в какой-то дурацкой прогулке по городу, устроенной позавчера.

Королевский дворец Вестминстер находился в благоприятном удалении от городского зловония, в миле вверх по течению реки – в месте, соединявшем парламент, аббатство, сокровищницу и Вестминстер-холл, находилось все, что действительно интересовало Эдуарда.

Тем не менее он ощущал невыразимую усталость и был готов предоставить всем отдых. На речном берегу располагался замок Бейнард, служивший Йоркам твердыней. Мысль о том, что там можно передохнуть в покое и безопасности, заставила Эдуарда раззеваться так, что у него хрустнула челюсть.

– Люди утомлены, – проговорил он наконец, жестом подзывая к себе Ричарда. – По правде сказать, я и сам предельно устал. Сорока миль за день хватит любому. Передай капитанам, чтобы искали сараи и склады, таверны, пустые дома – любые места, где им могут дать приют и накормить. Лондону придется приютить наших добрых парней на одну-две ночи.

Эдуард посмотрел по сторонам, рассчитывая получить какие-нибудь знаки одобрения от окружавшей толпы, однако таковых не было. Люди стояли и печально смотрели на него; не было слышно даже обычной болтовни и шороха движений.

Король поднял голову. Он вдруг понял, как прошедшие годы измочалили английский народ. Какие-то считаные месяцы назад им полагалось приветствовать йоркистов и платить налоги сидящему на троне Эдуарду. Но потом его изгнали, и на троне вновь оказался король Генрих, вернувшийся в любящие и восторженные объятия своего народа.

Эдуард окинул окружающих надменным оком, выкатив грудь в ответ на испытующие взгляды. Конечно, он способен понять некоторые причины недовольства людей, но, черт побери, никогда не признает этого. Лондон – его город, столица его королевства. А они – его подданные. И поэтому могут проглотить эту истину и заткнуться. Он ощутил, что гнев вливает новые силы в усталые мышцы, поэтому еще больше расправил плечи и заявил:

– Вот что, Ричард, наверное, мне лучше пока еще не отдыхать. – Собери мне несколько десятков людей, которые проводят меня до Вестминстера, прежде чем устраиваться на ночлег.

Ричард Глостер выехал из рядов марширующего войска и, поравнявшись с лордом Риверсом, остановился. Граф Вудвилл как будто бы обрадовался вниманию, однако каждое последующее слово Глостера приносило ему все меньше и меньше удовольствия.

– Мы с братом отъедем неподалеку сегодня вечером, милорд, – сказал Ричард. – Я оставляю армию и Лондон на ваше попечение, за исключением… восьми десятков лучших рыцарей, готовых охранять Его Величество.

– Я почел бы за честь присоединиться к ним, – ответил лорд Риверс.

Он предпочитал держаться возле своего зятя и всегда бывал недоволен, когда братья Йорки не привлекали его к совету. Герцог Глостер находил его общество утомительным и именно поэтому дал ему такое задание.

– Увы, это невозможно, – возразил младший Йорк. – Я передал вам приказ моего брата, лорд Риверс. Мы с Эдуардом сейчас отправимся в Вестминстер и вернемся уже ночью или завтра утром. Насколько я понимаю, после этого произойдет коронация, возможно, в соборе Святого Павла, чтобы напомнить всему городу о том, что Йорк вернулся – и слава нам, и так далее и тому подобное. А теперь, лорд Риверс, я устал. Вы поняли то, что я сказал вам?

– Полагаю, что да, милорд, – ответил граф Вудвилл, гневно заиграв желваками на щеках. Ричард отослал его к строю, а сам повернулся к брату, уже размышляя о предстоящей ночи. Действительно, он ощущал усталость, однако ему было всего только восемнадцать лет, и при необходимости он мог провести двое суток без сна. Увидев, как Эдуард зевнул во весь рот, Ричард усомнился в том, что его брат еще способен на это.

* * *

– Божьи кости, да знаем мы, где он сейчас! – взревел Эксетер голосом, способным самостоятельно пробить стену. – В Лондоне, ест ломтями говядину и убивает короля Генриха! В этом нет никакой тайны, Невилл! Он со своим ублюдочным войском прокрался мимо нас, поскольку мы решили, что он пришел бросить нам вызов или начать осаду. Никогда не видел баталии, предложенной и отвергнутой настолько дерьмовым образом. Говорю вам, Невилл…

Хлеставший кнутом голос Генри Холланда мгновенно осекся, когда между ним и Уориком встал лорд Монтегю.

– Вы снова упомянули мою фамилию, – проговорил Джон Невилл. – К кому вы обращаетесь… к моему брату, графу Уорику, или ко мне? И я не могу понять, следует ли мне считать этот грубый тон вызовом, или вы просто не в состоянии справиться со своим языком. Если хотите, я вполне могу помочь вам сдержать его. – Он пригнулся к Эксетеру, так что тот кожей подбородка ощутил уколы его щетины. – Или укоротить.

Красное лицо Холланда побагровело. Прищурившись, он перевел взгляд на младшего из Невиллов, точнее, на его шрамы.

– Меня не в чем винить, милорды, – проговорил он, отодвигаясь. – Мы упустили возможность сломать шею Эдуарду, а также его братьям, хотя располагали нужным для этого войском и позицией. И тем не менее он одурачил нас и оставил с носом.

Эксетер окинул взглядом комнату в поисках поддержки. Граф Оксфорд пожал плечами и решительно поднял голову. Лица Монтегю и Уорика казались вырезанными из камня и ничего не выражали. Но, невзирая на это, Эксетер ободрился и продолжил:

– Милорды, я не возмущаюсь, и я не подозреваю измену, хотя многие будут удивляться тому, что мы не раздавили сыновей Ричарда Йорка в свих клещах, имея такую возможность и превосходя их числом! Пусть это решат парламент и суд. – Генри бросил на Уорика многозначительный взгляд, сулящий многие неприятности.

Оксфорд кашлянул и заговорил, обращаясь к пустому пространству:

– Что бы там ни произошло вчера, теперь мне ясно, что командовать должен Эксетер. Он обладает должным рангом и властью над людьми. Он… не скомпрометирован недавним несчастьем. На него не может пасть подозрение, и поэтому… – Уорик шевельнулся, чтобы заговорить, и граф Оксфорд остановил его движением руки. – И поэтому он должен поднять свои знамена над всеми остальными. Люди поверят герцогу, и мы не можем задерживаться здесь. По правде говоря, нам следовало бы уже находиться на дороге в Лондон.

– И мы уже были бы на ней, если б не ваше требование созвать срочный военный совет, – ответил Ричард Уорик.

Прекрасно понимая, что именно его нерешительность позволила войску Йорков спастись, он тем не менее не намеревался даже на дюйм уступать требованиям Эксетера или его слабовольного друга.

– Полагаю, милорды, что командующим остаюсь, как и прежде, я – хорошо это или плохо, – сказал Уорик. – Властью указа короля Генриха, скрепленного его печатью и одобренного парламентом. И я не вижу здесь силы, способной отрешить меня от выполнения этой обязанности. Или я ошибаюсь? А раз так, мне не остается иного выбора, кроме как продолжать. Что вы там бормочете себе под нос, Оксфорд?

Голос его превратился в резкий окрик, когда граф Оксфорд издал какой-то неуместный и неразборчивый звук. Ричард какое-то мгновение смотрел на него, пока не стало ясно, что никаких жалоб не последует.

– За отсутствием законного повода и лица, способного сместить меня, я не могу свернуть свои знамена, – добавил Уорик.

– Вы можете оставить командование по собственному желанию, – проговорил Эксетер, бросив на него холодный взгляд.

Ричард покачал головой:

– Я поклялся! И не могу нарушить свою клятву только потому, что кто-то не одобряет мои действия! Или, по-вашему, я – молочница, способная разрыдаться от хозяйкиных укоризн? Нет, милорд. Я буду командовать по воле короля Генриха. Если я сложу с себя это бремя, то погублю собственную душу. Это все, что я могу вам сказать, – а вы можете поступать так, как вам угодно.

– То есть вы освобождаете меня от моего долга и клятвы? – поторопился спросить Генри.

Ричард улыбнулся:

– O нет, Холланд. Вы поклялись спасением собственной души следовать за тем командующим, которого назначил король. И рискуете попасть под вечное проклятие уже тем, что упоминаете при мне саму идею, словно бы какое-то ее толкование может помочь вам. А таковых нет. Вам это понятно, Холланд? Вы меня в точности поняли, милорд Эксетер?

Тот вновь посмотрел на Оксфорда, пытаясь добиться поддержки, однако его товарищ рассматривал крышку стола и не желал поднимать от нее взгляд. Рот Генри Холланда напрягся, щеки втянулись.

– Вы не оставляете мне выбора, милорд, – пробормотал он.

– Да как вы смеете, Холланд! – отрезал Уорик, удивив присутствующих своим возмущением. – Речь не о том, что я вам оставляю или не оставляю. Вас должна интересовать собственная клятва! И не надо говорить со мной таким тоном! Стойте, если хотите стоять. Уходите, если готовы гореть в аду. Выбор за вами.

Ричард дождался, пока с лица его подчиненного исчезла доля упорного противления. Заметная напряженность оставила Генри Холланда, и он отвесил поясной поклон, проговорив:

– Я остаюсь в вашем распоряжении, милорд Уорик.

К его удивлению, Ричард шагнул вперед и хлопнул герцога по плечу, удивив этим всех присутствующих.

– Рад это слышать, Генри. При всех разногласиях между нами, ваша клятва осталась ненарушенной. Что же касается моих ошибок, они лежат на моих плечах, и за них отвечать мне самому, но я рад, что вы не нарушили собственное слово и не обрекли себя на проклятие.

И Уорик снова, словно любимую собаку, потрепал герцога по плечу.

– Однако я согласен, – продолжил он, еще больше удивив этим Эксетера. – Мы располагаем двадцатью четырьмя тысячами готовых к маршу людей. Однако узурпатор может захватить Лондон и короля Генриха. Как я уже говорил, нам следует выступить в путь, а не рисковать здесь собственными душами. А сейчас, милорды, я принесу в вашем присутствии свою клятву Марии, Матери Божьей, в том, что честью своего рода клянусь выступить против Йорка, когда мы сойдемся снова. Если в прошлом я ошибался, то этим смою с себя вину. Клянусь в этом перед вами именем Господа нашего Иисуса, аминь! Аминь!

Последнее слово прозвучало таким басистым рыком, что Эксетер невольно сделал шаг назад, захваченный бурей сменяющих друг друга эмоций, за которыми он едва успевал проследить. Однако, уловив последнюю мысль, он просветлел:

– Значит, на Лондон?

– Со всеми нашими силами, милорд, – оскалился Уорик. – Чтобы закончить эту историю на глазах всего мира.

* * *

Эдуард Йорк распахнул дверь в личные палаты короля Генриха в Вестминстерском дворце. За окном, в ночной темноте, мигали неяркие огоньки в окнах Лондона. Вместе со своим братом Ричардом Эдуард внес в эту тихую опочивальню звон и запах железа. Бледный Генрих лежал на постели, и свалившаяся с его груди простыня открывала синие вены и линии ребер. Волосы его взмокли от пота, покрасневшие глаза были приоткрыты. Когда свежее дуновение прохладного воздуха коснулось его, король попытался сесть.

Шум разбудил второго обитателя комнаты, уютно похрапывавшего в широком мягком кресле, вытянув вперед ноги и скрестив ступни. Дерри Брюер рывком пробудился и мутными от сна глазами посмотрел на двоих мужчин, остановившихся возле открытой двери. Тень легла на его лицо, и он потянулся корявыми костистыми руками к своей палке. Начальнику шпионов короля было шестьдесят три года; он кряхтя распрямился и сел, опираясь на терновую трость.

Эдуард легким шагом пересек комнату, а брат следовал за ним по пятам. Дерри проводил обоих Йорков тусклым взором.

– Он слишком слаб, чтобы забирать его отсюда, – промолвил Брюер, понимая, что голос его привлечет к себе внимание, и оба сына Ричарда Йорка повернулись к нему, как учуявшие добычу волки. Однако, прежде чем кто-то из них успел ответить, заговорил беспомощный Генрих – тонким и едва слышным полудетским голосом:

– Кузен Йорк! Слава богу, вы пришли! Я знаю, теперь все будет хорошо.

Дерри поднес руку ко рту, чтобы не застонать при виде такой доверчивости Генриха. И когда Эдуард, склонившись к лежащему, чтобы пожать ему руку, открыл свое бледное горло, Брюер вспомнил о клинке, заключенном в его дубинке. Шпион хотел шевельнуться, однако молодой Ричард Глостер, не отводивший от него глаз, сильной рукой прижал руки Дерри к телу и отодвинул его от своего брата, попутно, словно пушинку, подняв его из кресла.

Брюер оказался в такой крепкой хватке, что едва мог вздохнуть, пока его то ли выводили, то ли выносили из опочивальни.

Дверь за его спиной закрылась, и он заговорил полным горя голосом:

– Вам совсем не обязательно убивать его. Это просто не нужно. Пожалуйста, сынок! Отправьте его в какой-нибудь дальний монастырь. Он больше не потревожит вас.

– Вот оно что, – проговорил Ричард спокойным тоном. – Так ты любишь его! – Он огляделся по сторонам, а потом пожал плечами: – Можешь не беспокоиться за своего Генри Ланкастера, мастер Брюер. Мы не станем убивать его, пока его сын в одно прекрасное утро может высадиться на английском берегу. Мы с братом пришли сюда для того, чтобы закончить всю эту историю, а не для того, чтобы на английском берегу появился еще один король. Приходится считаться и с графом Уориком, с его огромным войском. Нам может потребоваться заложник для свободного прохода. Нет, мастер Брюер, сегодня Генри незачем бояться моего брата или меня. А вот с тобой… с тобой дело решенное.

Не выпуская начальника тайной службы из железной хватки, Ричард Глостер свел его вниз по еще одному лестничному маршу – на пустой двор. В окнах Вестминстерского дворца над их головами хватало фонарей, чтобы пролить золотой свет на эту часть площади, на противоположной стороне которой пряталось в темноте великое аббатство.

Дерри огляделся по сторонам. Его окружали вооруженные люди, взиравшие на него с холодным безразличием. Помощи от них ждать не приходилось. Ссутулясь, он оперся на свою палку.

– Еще совсем молодым я потерял жену и дочку, – промолвил Брюер, посмотрев в чистое ночное небо. – A еще хороших друзей, сынок. Надеюсь, что я вот-вот увижу их.

На мгновение обратив единственный глаз к Ричарду, он едва ли не по-мальчишески улыбнулся.

– А я помню твоего отца. Наглый был сукин сын. Однако настоящий мужчина, в отличие от тебя. Надеюсь, что и ты получишь по заслугам, горбун.

Ричард Глостер, кивнул капитану, резко взмахнув рукой. Тот шагнул вперед, а Дерри посмотрел вверх, дивясь напоследок красоте звездного неба над головой. Получив удар, он глухо простонал, осел на землю, кашлянул и выронил из руки палку, которая со стуком прокатилась по камням мостовой. И умер, не проронив ни звука.