Текст книги "Полное собрание стихотворений"

 
Факелы, тлея, чадят,
Утомлен наглядевшийся взгляд.
Дым из кадильниц излит,
Наслажденье, усталое, спит.
 
 
О, наконец, наконец,
Затуманен блестящий дворец!
Мысль, отчего ж ты не спишь, —
Вкруг тебя безнадежная тишь!
 
 
Жить, умирать и любить,
Беспредельную цельность дробить, —
Все это было давно
И, скользнув, опустилось на дно.
 
 
Там, в полумгле, в тишине,
Где-то там, на таинственном дне,
Новые краски царят,
Драгоценные камни горят.
 
 
Ниже, все ниже, все вниз,
Замолчавшей душой устремись!
В смерти нам радость дана, —
Красота, тишина, глубина!
 

 
Южный полюс Луны задремал, он уснул между гор
величавых,
Поражающих правильной формой своей.
Это мысль, заключенная в стройных октавах,
Эти горы живут без воды, в полосе неподвижных
лучей, —
Ослепительно ярких, как ум, и ложащихся отблеском
странным
На долины, что спят у подножия гор,
Между кратеров мертвых, всегда светлотканных,
Вечно тихих, нетронутых тьмой, и ничей
не ласкающих взор.
 
 
Эти страшные горы горят неподвижностью вечного
света,
Над холодным пространством безжизненных
снов,
 
 
Это ужас мечты, это дума веков,
Запредельная жизнь Красоты, беспощадная ясность
Поэта.
 

 
Бледный воздух прохладен.
Не желай. Не скорби.
Как бы ни был ты жаден,
Только Бога люби.
 
 
Даль небес беспредельна.
О, как сладко тому,
Кто, хотя бы бесцельно,
Весь приникнет к Нему.
 
 
В небе царствуют луны.
Как спокойно вкруг них!
Златоцветные струны
Затаили свой стих.
 
 
Скоро звезды проснутся.
Сочетаясь в узор,
Их намеки сплетутся
В серебристый собор.
 
 
Звезды – вечные души.
Звезды свечи зажгли.
Вот все глуше и глуше
Темный ропот земли!
 
 
Нет границ у лазури.
Слышишь медленный звон?
Это прошлые бури
Погружаются в сон.
 
 
Тихо в царстве покоя.
Круг заветный замкнут.
Час полночного боя
Отошедших минут!
 
 
Воздух чист и прохладен.
Этот миг не дроби.
Как бы ни был ты жаден,
Только Бога люби!
 

 
Можно петь немолчные хвалы,
Говоря всегда одно и то же.
Я люблю провалы горной мглы,
Где кричат голодные орлы,
Узкий путь, что с каждым мигом строже —
Выше, выше мчит узор скалы.
Но на свете мне всего дороже —
Радость вечно петь Тебе хвалы,
Милосердный Боже!
 

 
Камень Иоанна, нежный изумруд,
Драгоценный камень ангелов небесных, —
Перед теми двери Рая отомкнут,
Кто тебя полюбит в помыслах чудесных, —
Цвет расцветшей жизни, светлый изумруд!
 
 
Твердая опора запредельных тронов,
Яшма, талисман апостола Петра, —
Храм, где все мы можем отдохнуть от стонов
В час когда приходит трудная пора, —
Яшма, украшенье запредельных тронов!
 
 
Камень огневой неверного Фомы,
Яркий хризолит оттенка золотого, —
Ты маяк сознанья над прибоем тьмы,
Чрез тебя мы в Боге убедимся снова, —
Хризолит прекрасный мудрого Фомы!
 
 
Символы престолов, временно забытых,
Гиацинт, агат, и дымный аметисте —
После заблуждений, сердцем пережитых,
К небу возвратится тот, кто сердцем
чист, —
Легкий мрак престолов, временно забытых!
 
 
Радость высших духов, огненный рубин,
Цвета красной крови, цвета страстной жизни, —
Между драгоценных камней властелин,
Ты нам обещаешь жизнь в иной отчизне, —
Камень высших духов, огненный рубин!
 

 
Мне все равно: царем ли быть могучим,
Иль мудрецом, средь отреченных книг,
Иль облаком, бегущим к дальним тучам,
Чтоб засветиться молнией на миг.
 
 
Всему и всем сочувственный двойник,
Я ввысь иду по лабиринтным кручам,
Судьба зовет, покой пустынь велик,
И стих в душе звучит ключом гремучим.
 
 
Туда, туда! За грани вечных гор!
Вершины спят. Лазурь, покой, простор.
Властительны невидимые чары.
 
 
В предсмертной мгле дрожит одна звезда,
Над дольней тьмой, где дымные пожары.
Вершины спят. Скорей! Туда, туда!
 

 
Вершины белых гор
Под красным Солнцем светят.
Спроси вершины гор,
Они тебе ответят.
 
 
Расскажут в тихий час
Багряного заката,
Что нет любви для нас,
Что к счастью нет возврата.
 
 
Чем дальше ты идешь,
Тем глубже тайный холод.
Все – истина, все – ложь,
Блажен лишь тот, кто молод.
 
 
Нам скупо светит день,
А ты так жаждешь света.
Мечтой свой дух одень,
В ином же жди привета.
 
 
Чем выше над землей,
Тем легче хлопья снега,
С прозрачной полумглой
Слилась немая нега.
 
 
В прозрачной полумгле
Ни мрака нет, ни света.
Ты плакал на земле,
Когда-то, с кем-то, где-то.
 
 
Пойми, один, теперь: —
Нет ярче откровенья,
Как в сумраке потерь
Забвение мгновенья.
 
 
Мгновенье красоты
Бездонно по значенью,
В нем высшее, чем ты.
Служи предназначенью!
 
 
Взойди на высоту,
Побудь как луч заката,
Уйди за ту черту,
Откуда нет возврата!
 

 
Между Временем и Вечностью,
Как над брызнувшей водой,
К нам заброшен бесконечностью
Мост воздушно-золотой, —
 
 
Разноцветностью играющий,
Видный только для того,
Кто душою ожидающей
Любит Бога своего, —
 
 
Кто, забыв свое порочное,
Победил громаду зол,
И, как радуга непрочная,
Воссиял – и отошел.
 

 
Я – в стране, что вечно в белое одета,
Предо мной – прямая долгая дорога.
Ни души – в просторах призрачного света,
Не с кем говорить здесь, не с кем, кроме Бога.
 
 
Все что было в жизни, снова улыбнется,
Только для другого, – нет, не для меня.
Солнце не вернется, счастье не проснется,
В сердце у меня ни ночи нет, ни дня.
 
 
Но еще влачу я этой жизни бремя,
Но еще куда-то тянется дорога.
Я один в просторах, где умолкло время,
Не с кем говорить мне, не с кем, кроме Бога.
 

Смертью – смерть

Прочь да отступят видения

И привиденья ночей!

Св. Амвросий

 
Я видел сон, не все в нем было сном,
Воскликнул Байрон в черное мгновенье.
Зажженный тем же сумрачным огнем,
Я расскажу, по силе разуменья,
Свой сон, – он тоже не был только сном.
 
 
И вас прося о милости вниманья,
Незримые союзники мои,
Лишь вам я отдаю завоеванье,
Исполненное мудростью Змеи.
Но слушайте мое повествованье.
 
 
Мне грезилась безмерная страна,
Которая была когда-то Раем;
Она судьбой нам всем была дана,
Мы все ее, хотя отчасти, знаем,
Но та страна проклятью предана.
 
 
Ее концы, незримые вначале,
Как стены обозначилися мне,
И видел я, как, полные печали,
Дрожанья звезд в небесной вышине,
Свой смысл поняв, навеки отзвучали.
 
 
И новое предстало предо мной.
Небесный свод, как потолок, стал низким;
Украшенной игрушечной Луной
Он сделался до отвращенья близким,
И точно очертился круг земной.
 
 
Над этой ямой, вогнутой и грязной,
Те сонмы звезд, что я всегда любил,
Дымилися, в игре однообразной,
Как огоньки, что бродят меж могил,
Как хлопья пакли, массой безобразной.
 
 
На самой отдаленной полосе,
Что нс была достаточно далекой,
Толпились дети, юноши – и все
Толклись на месте в горести глубокой,
Томилися, как белка в колесе.
 
 
Но мир Земли и сочетаний звездных,
С роскошеством дымящихся огней,
Достойным балаганов затрапезных,
Все делался угрюмей и тесней,
Бросая тень от стен до стен железных
 
 
Стеснилося дыхание у всех,
Но мноше еще просвета ждали
И, стоя в склепе дедовских утех,
Друг друга в чадном дыме не видали,
И с уст иных срывался дикий смех ,
 
 
Но, наконец, всем в Мире стало ясно,
Что замкнут Мир, что он известен весь,
Что как желать не быть собой напрасно,
Так наше Там всегда и всюду Здесь,
И Небо над самим собой не властно.
 
 
Я слышал вопли. «Кто поможет? Кто?»
Но кто же мог быть сильным между нами!
Повторный крик звучал «Не то! Не то!»
Ничто смеялось, сжавшись, за стенами, —
Все сморщенное страшное Ничто!
 
 
И вот уж стены сдвинулись так тесно,
Что груда этих стиснутых рабов,
В чудовище одно слилась чудесно,
С безумным сонмом ликов и голов,
Одно в своем различьи повсеместно.
 
 
Измучен в подневольной тесноте,
С чудовищной Змеею липко скован,
Дрожа от омерзенья к духоте,
Я чувствовал, что ум мой, заколдован,
Что нет конца уродливой мечте.
 
 
Вдруг, в ужасе, незнаемом дотоле,
Я превратился в главный лик Змеи,
И Мир – был мой, я у себя в неволе.
О, слушайте, союзники мои,
Что сделал я в невыразимой боли!
 
 
Все было серно-иссиня-желто.
Я развернул мерцающие звенья,
И, Мир порвав, сам вспыхнул, – но за то,
Горя и задыхаясь от мученья,
Я умертвил ужасное Ничто.
 
 
Как сонный мрак пред властию рассвета,
Как облако пред чарою ветров,
Вселенная, бессмертием одета,
Раздвинулась до самых берегов,
И смыла их – и дальше – в море Света.
 
 
Вновь манит Мир безвестной глубиной,
Нет больше стен, нет сказки жалко-скудной,
И я не Змей, уродливо-больной,
Я – Люцифер небесно-изумрудный,
В Безбрежности, освобожденной мной.
 

Будем как солнце
Книга символов
1902-весна

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце

Анаксагор

Четверогласие стихий

 
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
И выси гор.
 
 
Я в этот мир пришел чтоб видеть Море,
И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре,
Я властелин.
 
 
Я победил холодное забвенье,
Создав мечту мою.
Я каждый миг исполнен откровенья,
Всегда пою.
 
 
Кто равен мне в моей певучей силе?
Никто, никто.
Мою мечту страданья пробудили,
Но я любим за то.
 
 
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
А если день погас,
Я буду петь... Я буду петь о Солнце
В предсмертный час!
 
 
Будем как Солнце! Забудем о том,
Кто нас ведет по пути золотому,
Будем лишь помнить, что вечно к иному,
К новому, к сильному, к доброму, к злому,
Ярко стремимся мы в сне золотом.
Будем молиться всегда неземному,
В нашем хотеньи земном!
 
 
Будем, как Солнце всегда молодое,
Нежно ласкать огневые цветы,
Воздух прозрачный и все золотое.
Счастлив ты? Будь же счастливее вдвое,
Будь воплощеньем внезапной мечты!
Только не медлить в недвижном покое,
Дальше, еще, до заветной черты,
Дальше, нас манит число роковое
В Вечность, где новые вспыхнут цветы.
Будем как Солнце, оно – молодое.
В этом завет Красоты!
 

 
Высоко над землею, вечерней и пленной,
Облака затаили огни.
Сколько образов, скованных жизнью мгновенной,
Пред очами проводят они.
 
 
Кто-то светлый там молится, молит кого-то,
Преклоняется, падает ниц.
И горящих небесных икон позолота
Оттеняет видения лиц.
 
 
Это храм, из воздушности светом сплетенный,
В нем кадильницы молча горят.
И стоят богомольцы толпой преклоненной,
Вырастает их призрачный ряд.
 
 
И одни возникают, другие уходят,
Прошептавши молитву свою.
И ушедшие – в мире, незримые, бродят,
Созидая покров бытию.
 
 
Из воздушного храма уносят далеко
Золотую возможность дождей,
Безотчетную веру живого потока,
И молитвенность кротких страстей.
 
 
А горячее Солнце, воззвавши их к жизни,
Наклонилось к последней черте,
И уходит к своей запредельной отчизне,
В беспредельной своей красоте.
 
 
И блаженному сладко отдавшись бессилью,
Засмотрелось, как вечер красив,
И как будто обрызгало светлою пылью
Желтизну созревающих нив.
 

 
Вот и Солнце, удаляясь на покой,
Опускается за сонною рекой.
И последний блеск по воздуху разлит,
Золотой пожар за липами горит.
 
 
А развесистые липы, все в цвету,
Затаили многоцветную мечту.
Льют пленительно медвяный аромат,
Этой пряностью приветствуют закат.
 
 
Золотой пожар за тканями ветвей
Изменяется в нарядности своей.
Он горит как пламя новых пышных чар,
Лиловато-желто-розовый пожар.
 

 
Я отошедший день, каких немного было
На памяти твоей, мечтающий мой брат.
Я предвечернее светило,
Победно-огненный закат.
 
 
Все краски, сколько их сокрыто в силе света,
Я в мысль одну вложил, которая горит,
В огонь, рубиновый одета
И в нежно-дымный хризолит.
 
 
Многоразличные созвучия сиянья
По небу разбросав, я все их слил в одно:
В восторг предсмертного сознанья,
Что мне блаженство суждено.
 
 
Так пышно я горю, так радостно-тревожно,
В воздушных облаках так пламенно сквозя,
Что быть прекрасней – невозможно,
И быть блаженнее – нельзя.
 
 
Гляди же на меня, о, дух мечты печальной,
Мечтатели земли, глядите на меня:
Я блеск бездонности зеркальной
Роскошно гаснущего дня.
 
 
Любите ваши сны безмерною любовью,
О, дайте вспыхнуть им, а не бессильно тлеть,
Сознав, что теплой алой кровью
Вам нужно их запечатлеть.
 

 
Зеленая поляна,
Деревья, облака.
Под дымкою тумана
Безгласная река.
 
 
Медлительно растущий
Сомнительный рассвет.
Молчанье мысли, ждущей,
Возникнет ли ответ.
 
 
Безмолвные вопросы
Влюбленных в Солнце трав.
Когда зажгутся росы,
Бессмертье увидав?
 
 
Бессмертное Светило,
Надежда всех миров,
Изжито вес, что было,
Разбиты ковы снов.
 
 
Бессмертное Влиянье
Немеркнущего Дня!
Яви свое сиянье,
Пересоздай меня!
 

 
Огонь очистительный,
Огонь роковой,
Красивый, властительный,
Блестящий, живой!
 

 
Бесшумный в мерцаньи церковной свечи,
Многошумный в пожаре,
Глухой для мольбы, многоликий,
Многоцветный при гибели зданий,
Проворный, веселый, и страстный,
Так победно-прекрасный,
Что когда он сжигает мое,
Не могу я не видеть его красоты, —
О, красивый Огонь, я тебе посвятил все
мечты!
 

 
Ты меняешься вечно,
Ты повсюду – другой.
Ты красный и дымный
В клокотаньи костра.
Ты как страшный цветок с лепестками из пламени,
Ты как вставшие дыбом блестящие волосы.
Ты трепещешь, как желтое пламя свечи
С его голубым основаньем.
Ты являешься в быстром сияньи зарниц.
Ты, застывши, горишь в грозовых облаках,
Фиолетовых, аспидно-синих.
Ты средь шума громов и напева дождей
Возникаешь неверностью молний,
То изломом сверкнешь,
То сплошной полосой,
То как шар, окруженный сияющим воздухом,
Золотой, огневой,
С переменными красными пятнами.
Ты в хрустальности звезд, и в порыве комет.
Ты от Солнца идешь и, как солнечный свет,
Согревательно входишь в растенья,
И будя, и меняя в них тайную влагу,
То засветишься алой гвоздикой,
То зашепчешь как колос пушистый,
То протянешься пьяной лозой.
Ты как искра встаешь
Из глухой темноты,
Долго ждешь, стережешь.
Кто пришел? Это ты!
Через миг ты умрешь,
Но пока ты живешь,
Нет сильней, нет странней, нет светлей красоты!
 

 
Не устану тебя восхвалять,
О, внезапный, о, страшный, о, вкрадчивый!
На тебе расплавляют металлы.
Близь тебя создают и куют,
Много тяжких подков,
Много кос легкозвонных,
Чтоб косить, чтоб косить,
Много колец, для пальцев лилейных,
Много колец, чтоб жизни сковать,
Чтобы в них, как в цепях, годы долгие быть,
И устами остывшими слово «любить»
Повторять.
Много можешь ты странных вещей создавать,
Полносложность орудий, чтоб горы дробить,
Чтобы ценное золото в безднах добыть,
И отточенный нож, чтоб убить!
 

 
Вездесущий Огонь, я тебе посвятил все мечты,
Я такой же, как ты.
О, ты светишь, ты греешь, ты жжешь,
Ты живешь, ты живешь!
В старину ты, как Змей, прилетал без конца,
И невест похищал от венца.
И как огненный гость много раз, в старину,
Ты утешил чужую жену.
О, блестящий, о, жгучий, о, яростный!
В ярком пламени несколько разных слоев.
Ты горишь как багряный, как темный, как желтый,
Весь согретый изменчивым золотом, праздник
осенних листов.
Ты блестишь как двенадцатицветный алмаз,
Как кошачья ласкательность женских влюбляющих
глаз,
Как восторг изумрудный волны Океана,
В тот миг как она преломляется,
Как весенний листок, на котором росинка дрожит
и качается,
Как дрожанье зеленой мечты светляков,
Как мерцанье бродячих огней,
Как зажженные светом вечерним края облаков,
Распростерших свой траур над ликом сожженных
и гаснущих дней!
 

 
Я помню, Огонь,
Как сжигал ты меня,
Меж колдуний и ведьм, трепетавших от ласки
Огня.
Нас терзали за то, что мы видели тайное,
Сжигали за радость полночного шабаша,
Но увидевшим то, что мы видели,
Был не страшен Огонь.
Я помню еще,
О, я помню другое, горящие здания,
Где сжигали себя добровольно, средь тьмы,
Меж неверных, невидящих, верные, мы.
И при звуках молитв, с исступленными воплями,
Мы слагали хваленья Даятелю сил.
Я помню, Огонь, я тебя полюбил!
 

 
Я знаю. Огонь,
И еще есть иное сиянье для нас,
Что горит перед взором навеки потухнувших
глаз.
В нем внезапное знанье, в нем ужас, восторг
Пред безмерностью новых глубоких пространств.
Для чего, из чего, кто их взял, кто исторг,
Кто облек их в лучи многозвездных убранств?
Я уйду за ответом!
О, душа восходящей стихии, стремящейся в твердь,
Я хочу, чтобы белым немеркнущим светом
Засветилась мне – Смерть!
 

 
Серп Луны молодой,
Вместе с пышной звездой,
В голубой вышине,
Ярко видится мне.
 
 
Серп Луны молодой,
Над застывшей водой,
На уснувшей волне,
Странным кажется мне.
 
 
Серп Луны молодой,
С лучезарной звездой,
В голубой тишине,
Сказкой чудится мне.
 

 
В лесу безмолвие возникло от Луны,
Но внятно чудится дрожание струны,
И свет властительный нисходит с вышины,
 
 
Какая сонная над лесом красота,
Как четко видится мельчайшая черта,
Как стынет скованно вон та сосна и та.
 
 
Воздушно-белые недвижны облака,
Зеркально-царственна холодная река,
И даль небесная во влаге глубока.
 
 
Непрерываемо дрожание струны,
Ненарушаема воздушность тишины,
Неисчерпаемо влияние Луны.
 

 
Я шел безбрежными пустынями,
И видел бледную Луну,
Она плыла морями синими,
И опускалася ко дну.
 
 
И не ко дну, а к безызмерности,
За кругозорностью земной,
Где нет измен и нет неверности,
Где все объято тишиной.
 
 
Там нет ветров свирепо дышащих,
Там нет ни друга, ни врага,
Там нет морей, себя не слышащих
И звонко бьющих в берега.
 
 
Там все застывшее, бесстрастное,
Хотя внушающее страсть,
Затем, что это царство ясное
Свою нам передало часть.
 
 
В нас от него встают желания,
Как эхо, грянувшее вдруг,
Встает из сонного молчания,
Когда уж умер самый звук.
 
 
И бродим, бродим мы пустынями,
Средь лунатического сна,
Когда бездонностями синими
Над нами властвует Луна.
 
 
Мы подчиняемся, склоняемся
Перед царицей тишины,
И в сны свои светло влюбляемся
По мановению Луны.
 

 
Восхвалим, братья, царствие Луны,
Ее лучом ниспосланные сны,
Владычество великой тишины.
 
 
Восславим, сестры, бледную Луну,
Лучистую полюбим глубину,
И тайну снов, ее, се одну.
 

 
Мне страшно, страшно как сумею
Царицу сердца восхвалить?
Как раб влюбленный, я пред нею
Блаженно гасну, цепенею,
И мысли лучшие не смею
Соткать в серебряную нить.
 
 
Да не сочтет за дерзновенье
Царица пышная, Луна,
Что, веря в яркое мгновенье,
В безумном сне самозабвенья,
Поет ей раб свое хваленье,
И да звенит его струна.
 
 
О, души бледные, внемлите,
Я стройный гимн пою Луне,
Со мной душой своей сплетите
Непогасающие нити,
Мечты влюбленные храните,
Любовь любите в сладком сне.
 

 
Наша царица вечно меняется,
Будем слагать переменные строки,
Славя ее.
Дух мой дрожащий любит, склоняется,
В лунном сияньи мы грезы, намеки,
Счастье мое.
 
 
Наша царица, бледная, ясная,
Светит сияньем зеленых очей.
Как же люблю я тебя, о, прекрасная,
Вечно нежданная, стройная, властная,
В самом бесстрастии пламенно-страстная,
Тайну познавшая лунных лучей.
 
 
Как это чувство, как называется?
Только тебя я везде замечаю,
Только одну.
Это лишь чувство не забывается,
Взорами взоры твои я встречаю,
Славя Луну.
 
 
Наша царица, бледная, снежная,
Гаснет, как ты, озаряется вновь,
Как называется боль безнадежная,
Сладкая пытка, мучительность нежная,
Трепетность зыбкая, радость безбрежная?
Милая! Милая! Это любовь!
 

 
Луна велит слагать ей восхваленья,
Быть нежными, когда мы влюблены,
Любить, желать, ласкать до исступленья,
Итак восхвалим царствие Луны.
 
 
Она глядит из светлой глубины,
Из ласковой прохлады отдаленья,
Она велит любить нам зыбь волны,
И даже смерть, и даже преступленье
 
 
Ее лучи как змеи к нам скользят,
Объятием своим завладевают,
В них вкрадчивый неуловимый яд.
 
 
От них безумным делается взгляд,
Они, блестя, все мысли убивают,
И нам о бесконечном говорят.
 

 
Она меняется опять,
И нам так сладко повторять
Созвучно-стройные напевы.
Она возникла над водой,
Как призрак сказки золотой,
Как бледный лик неверной девы.
 
 
Она опальная мечта,
Она печальна и чиста,
Она один намек на нежность
Но вот сейчас, но вот сейчас
Огнем своих зеленых глаз
Она разрушит безмятежность.
 
 
Она холодный свет прольет,
И волю чарами убьет,
Она сибилла и колдунья
В душе разъялась глубина,
Душе судьба ее видна,
В очарованьи новолунья.
 

 
О, вновь родясь, она пьянит сердца,
Внушая мысль, что жизнь одна влюбленность,
Когда же мы достигнем до конца,
Погаснув, мы находим обновленность.
 
 
Ущербная, устав лучом пленять,
Она наводит ужас на поэта,
И, сглазив душу, ей дает понять,
Что можно все, что нет ни в чем
запрета.
 
 
Когда же закруглится по краям,
Она горит как чаша золотая,
В которой боги пить дают богам,
Там, где любовь бессмертно-молодая.
 
 
Еще, и вот – она, как рдяный щит,
Как полнота пылающего шара,
К болотам, к топям, вниз, спешит,
спешит,
Горит за лесом заревом пожара.
 
 
Волнует жаб, меняет вид живых,
Их делает похожими на мертвых.
И в омутах двоится роковых,
В затонах, западнями распростертых.
 
 
Пугает беспредельной тишиной,
Вздымает безграничность океанов, —
И вновь горит блистательной Луной,
В одежде из серебряных туманов.
 

 
Итак, попавши в плен земной,
Возлюбим, братья, мир иной,
Следя за царственной – Луной.
 
 
Внемлите вкрадчивой струне,
И присягните молча мне
В повиновении – Луне.
 
 
Восславим, сестры, глубину,
Любовь к любви, любовь-волну,
Восхвалим ласки и – Луну.
 
 
Она одна, она одна
Для всех влюбленных нам дана,
Непобедимая – Луна!
 

 
С лодки скользнуло весло.
Ласково млеет прохлада.
«Милый! Мой милый!» – Светло,
Сладко от беглого взгляда.
 
 
Лебедь уплыл в полумглу,
Вдаль, под Луною белея.
Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея.
 
 
Слухом невольно ловлю
Лепет зеркального лона.
«Милый! Мой милый! Люблю!» —
Полночь глядит с небосклона.
 

 
Океан, мой древний прародитель,
Ты хранишь тысячелетний сон.
Светлый сумрак, жизнедатель, мститель,
Водный, вглубь ушедший, небосклон!
 
 
Зеркало предвечных начинаний,
Видившее первую зарю,
Знающее больше наших знаний,
Я с тобой, с бессмертным, говорю!
 
 
Ты никем не скованная цельность.
Мир земли для сердца мертв и пуст,
Ты же вечно дышишь в беспредельность
Тысячами юно-жадных уст!
 
 
Тихий, бурный, нежный, стройно-важный,
Ты как жизнь: и правда, и обман.
Дай мне быть твоей пылинкой влажной,
Каплей в вечном... Вечность! Океан!