Электронная библиотека » Константин Бальмонт » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 22:22


Автор книги: Константин Бальмонт


Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 52 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Заря

Николаю Ильичу Стороженко


 
Брызнули первые искры рассвета,
Дымкой туманной покрылся ручей.
В утренний час его рокот звончей.
Ночь умирает... И вот уж одета
В нерукотворные ткани из света,
В поясе пышном из ярких лучей,
Мчится Заря благовонного лета
Из-за лесов и морей,
Медлит на высях обрывистых гор,
Смотрится в зеркало синих озер,
Мчится Богиня Рассвета.
 
 
Следом за ней
Легкой гирляндою эльфы несутся,
Хором поют. «Пробудилась Заря!»
Эхом стократных их песни везде отдаются,
Листья друг к другу с безмолвною ласкою жмутся,
В небе – и блеск изумруда, и блеск янтаря,
Нежных малиновок песни кристальные льются:
«Кончилась Ночь! Пробудилась Заря!»
 
Духи чумы
 
Мы спешим, мы плывем
На могучей волне,
Незнакомы со сном,
Но всегда в полусне.
 
 
Слезы жен и детей
Не заметит наш глаз,
И где смерть для людей,
Там отрада для нас.
 
 
Нашей властью звучат
Панихиды в церквах,
В двери к людям стучат
Смерть, и гибель, и страх.
 
 
Между вешних листов,
Символ сгибнувших сил,
Миллионы крестов,
Миллионы могил.
 
 
Любо нежную мать
Умертвить, погубить,
Мы не можем ласкать,
Не умеем любить
 
 
В эти дни, как и встарь,
Каждый миг, каждый час,
Лучший дар на алтарь
Жизнь приносит для нас.
 
 
И спешим, и плывем
Мы в ночной тишине,
Незнакомы со сном,
Но всегда в полусне.
 
Челн томленья

Князю А И Урусову


 
Вечер. Взморье. Вздохи ветра
Величавый возглас волн.
Близко буря. В берег бьется.
Чуждый чарам черный челн.
 
 
Чуждый чистым чарам счастья,
Челн томленья, челн тревог,
Бросил берег, бьется с бурей,
Ищет светлых снов чертог.
 
 
Мчится взморьем, мчится морем,
Отдаваясь воле волн
Месяц матовый взирает,
Месяц горькой грусти полн
 
 
Умер вечер Ночь чернеет
Ропщет море Мрак растет
Челн томленья тьмой охвачен
Буря веет в бездне вод.
 
«О, женщина, дитя, привыкшее играть...»
 
О, женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем презирать,
А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!
Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,
Живу одной тобой в моих терзаньях
страстных,
Для прихоти твоей я душу погублю,
Все, все возьми себе – за взгляд очей
прекрасных,
За слово лживое, что истины нежней,
За сладкую тоску восторженных мучений!
Ты, море странных снов, и звуков, и огней!
Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый
гений!
 
Цветок
 
Умер бедный цветок на груди у тебя,
Он навеки поблек и завял,
Но он умер тревожно и нежно любя,
Он недаром страдал.
 
 
Долго ждал он тебя на просторе полей,
Целый день на груди красовался твоей,
Как он пышно, как чудно, как ярко блистал,
Он недаром любил и страдал.
 
«Дышали твои ароматные плечи...»
 
Дышали твои ароматные плечи,
Упругие груди неровно вздымались,
Твои сладострастные тихие речи
Мне чем-то далеким и смутным казались
 
 
Над нами повиснули складки алькова,
За окнами полночь шептала невнятно,
И было мне это так чуждо, так ново,
И так несказанно, и так непонятно.
 
 
И грезилось мне, что, прильнув к изголовью,
Как в сказке, лежу я под райскою сенью,
И призрачной был я исполнен любовью,
И ты мне казалась воздушною тенью.
 
 
Забыв о борьбе, о тоске, о проклятьях,
Как нектар, тревогу я пил неземную, —
Как будто лежал я не в грешных объятьях,
Как будто лелеял я душу родную.
 
Два голоса
 
Скользят стрижи в лазури неба чистой.
– В лазури неба чистой горит закат. —
В вечерний час как нежен луг росистый!
– Как нежен луг росистый, и пруд, и сад! —
Вечерний час – предчувствие полночи.
– В предчувствии полночи душа дрожит. —
Пред красотой минутной плачут очи.
– Как горько плачут очи! Как миг бежит! —
 
Песня без слов
 
Ландыши, лютики Ласки любовные.
Ласточки лепет. Лобзанье лучей.
Лес зеленеющий Луг расцветающий.
Светлый свободный журчащий ручей.
 
 
День догорает. Закат загорается.
Шепотом, ропотом рощи полны.
Новый восторг воскресает для жителей
Сказочной светлой свободной страны.
 
 
Ветра вечернего вздох замирающий.
Полной Луны переменчивый лик.
Радость безумная Грусть непонятная.
Миг невозможного. Счастия миг.
 
Рабство
Сонет
 
Ты льнешь ко мне, как гибкая лоза,
И все твои движения красивы,
Твоих волос капризные извивы
Пышнее, чем полночная гроза.
 
 
Настолько же прекрасны, как и лживы,
Глубокие спокойные глаза,
Где искрится притворная слеза,
Где видны сладострастные порывы.
 
 
Тот будет твой безвольный раб всегда,
Кого ты отравила поцелуем,
В нем прошлое погибнет без следа,
 
 
В нем вечно будет жгучая вражда
К тому, чем прежде был он так волнуем,
К святыне, что погасла, как звезда.
 
Кошмар
Сонет
 
В печальный миг, в печальный час ночной,
В алькове пышном, полном аромата,
Покоилась она передо мной,
Дремотою изнеженной объята.
 
 
И понял я, что мне уж нет возврата
К прошедшему, к Лазури неземной: —
Я увидал не человека-брата,
Со мною был бездушный зверь лесной.
 
 
Незримыми немыми голосами
Душа моя наполнилася вдруг
От этих губ, от этих ног и рук.
 
 
Мгновения сменялися часами,
И видел я везде везде вокруг —
Змею с полузакрытыми глазами
 
«Нет, мне никто не сделал столько зла...»
 
Нет, мне никто не сделал столько зла,
Как женщина, которая твердила
Мне каждый миг. «Люблю тебя, люблю!»
Она украдкой кровь мою,
Как злой вампир, пила
Она во мне все чистое убила,
Она меня к могиле привела
 
 
Забыв весь мир, забыв, что люди, братья,
Томятся где-то там, во тьме, вдали,
Я заключил в преступные объятья
Тебя, злой дух, тебя, о, перл Земли.
Озарены больным сияньем лунным,
Окутаны туманной полумглой,
Подобно духам тьмы иль звукам струнным,
Витаем мы меж Небом и Землей.
 
 
Твой образ, то насмешливый, то милый,
Мне грезится в каком-то смутном сне,
Цветы любви сбирая над могилой,
Я вижу, как ты гроб готовишь мне.
 
 
Как мертвецу, мне чуждо все живое...
Но кто же ты, мой гений неземной,
Во мне зажегший пламя роковое?
Страдаю я, покуда ты со мной, —
А нет тебя и я страдаю вдвое.
В твоей душе слились добро и зло
Зачем твое дыханье огневое
Меня сожгло?
 
 
О, как прекрасна ты неотразимо,
Как властна ты заставить все забыть!
Твой нежный смех улыбка серафима,
И я тебя не в силах не любить!
Но почему же во мне неудержимо
Желание встает тебя – убить?
 
Ласточки
Сонет
 
Земля покрыта тьмой Окончен день забот.
Я в царстве чистых дум, живых очарований.
На башне вдалеке протяжно полночь бьет,
Час тайных встреч, любви, блаженства, и рыданий.
 
 
Невольная в душе тоска растет, растет.
Встает перед мной толпа воспоминаний,
То вдруг отпрянет прочь, то вдруг опять прильнет
К груди, исполненной несбыточных желаний.
 
 
Так в знойный летний день, над гладью вод речных
Порою ласточка игриво пронесется,
За ней вослед толпа сестер ее живых,
Веселых спутниц рой как будто бы смеется,
Щебечут громко все, – и каждая из них
Лазури вод на миг крылом своим коснется.
 
В столице
 
Свежий запах душистого сена мне напомнил далекие
дни,
Невозвратного светлого детства предо мной загорелись
огни;
Предо мною воскресло то время, когда мир я безгрешно
любил,
Когда не был еще человеком, но когда уже богом я
был.
 
 
Мне снятся родные луга,
И звонкая песня косца,
Зеленого сена стога,
Веселье и смех без конца.
Июльского дня красота,
Зарница июльских ночей,
И детского сердца мечта
В сияньи нездешних лучей.
Протяжное пенье стрекоз,
Чуть слышные всплески реки,
Роптание лип и берез,
В полуночной тьме светляки
И все, что в родной стороне
Меня озарило на миг,
Теперь пробудило во мне.
Печали певучий родник.
 
 
И зачем истомленною грудью я вдыхаю живой аромат;
Вспоминая луга с их раздольем, и забытый
запущенный сад?
Свежий запах душистого сена только болью терзает меня:
Он мне душною ночью напомнил отлетевшие радости дня.
 
Грусть
 
Внемля ветру, тополь гнется, с неба дождь осенний
льется,
Надо мною раздается мерный стук часов стенных,
Мне никто не улыбнется, и тревожно сердце бьется,
И из уст невольно рвется монотонный грустный
стих;
И как тихий дальний топот, за окном я слышу
ропот,
Непонятный странный шепот – шепот капель
дождевых.
Отчею так ветру скучно? Плачет, ноет он
докучно, —
И в ответ ему стозвучно капли бьются и бегут,
Я внемлю, мне так же скучно, грусть со мною
неразлучна,
Равномерно, однозвучно рифмы стройные текут,
В эту пору непогоды, под унылый плач Природы,
Дни, мгновенья, точно годы – годы медленно идут.
 
«В поле искрилась роса...»
 
В поле искрилась роса,
В небесах царил покой,
Молодые голоса
Звонко пели за рекой.
 
 
Но меж тем как песни звук
Озарял немую даль,
Точно тень, бродила вкруг
Неутешная печаль.
 
 
И, скорбя о трудном дне,
Где-то дух страдал людской,
Кто-то плакал в тишине
С бесконечною тоской.
 
Смерть
Сонет
 
Суровый призрак, демон, дух всесильный,
Владыка всех пространств и всех времен,
Нет дня, чтоб жатвы ты не снял обильной,
Нет битвы, где бы ты не брал знамен.
 
 
Ты шлешь очам бессонным сон могильный,
Несчастному, кто к пыткам присужден,
Как вольный ветер, шепчешь в келье пыльной,
И свет даришь тому, кто тьмой стеснен.
 
 
Ты всем несешь свой дар успокоенья,
И даже тем, кто суетной душой
Исполнен дерзновенного сомненья.
 
 
К тебе, о, царь, владыка, дух забвенья,
Из бездны зол несется возглас мой: —
Приди. Я жду. Я жажду примиренья!
 
Смерть, убаюкай меня
 
Жизнь утомила меня.
Смерть, наклонись надо мной!
В небе – предчувствие дня,
Сумрак бледнеет ночной...
Смерть, убаюкай меня!
 
 
Ранней душистой весной,
В утренней девственной мгле,
Дуб залепечет с сосной.
Грустно поникнет к земле
Ласковый ландыш лесной.
 
 
Вестник бессмертного дня,
Где-то зашепчет родник,
Где-то проснется, звеня...
В этот таинственный миг,
Смерть, убаюкай меня!
 

В безбрежности
1895 – зима

Землю целуй, и неустанно ненасытимо люби, всех люби, все люби, ищи восторга и исступления сего

Ф Достоевский

«Я мечтою ловил уходящие тени...»
 
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
И чем выше я шел, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вдали раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
И сияньем прощальным как будто ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный взор.
И внизу подо мною уже ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали.
Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И все выше я шел, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
 
За пределы

Вечность движенья —

Область моя;

Смерть и рожденье,

Ткань бытия.

Гете, Дух Земли

Болотные лилии
 
Побледневшие, нежно-стыдливые,
Распустились в болотной глуши
Белых лилий цветы молчаливые,
И вкруг них шелестят камыши.
 
 
Белых лилий цветы серебристые
Вырастают с глубокого дна,
Где не светят лучи золотистые,
Где вода холодна и темна.
 
 
И не манят их страсти преступные,
Их волненья к себе не зовут;
Для нескромных очей недоступные,
Для себя они только живут.
 
 
Проникаясь решимостью твердою
Жить мечтой и достичь высоты,
Распускаются с пышностью гордою
Белых лилий немые цветы.
 
 
Расцветут, и поблекнут бесстрастные,
Далеко от владений людских,
И распустятся снова, прекрасные, —
И никто не узнает о них.
 
«Все мне грезится Море да Небо глубокое...»
 
Все мне грезится Море да Небо глубокое,
Бесконечная грусть, безграничная даль,
Трепетание звезд, их мерцанье стоокое,
Догорающих тучек немая печаль.
 
 
Все мне чудится вздох камыша почернелого.
Глушь родимых лесов, заповедный затон,
И над озером пение лебедя белого,
Точно сердца несмелого жалобный стон.
 
На дальнем полюсе
 
На дальнем полюсе, где Солнце никогда
Огнем своих лучей цветы не возрощает,
Где в мертвом воздухе оплоты изо льда
Безумная Луна, не грея, освещает, —
 
 
В пределах Севера тоскует Океан
Неумирающим бесцельным рокотаньем,
И, точно вспугнутый, крутится ураган,
И вдаль уносится со вздохом и с рыданьем.
 
 
На дальнем полюсе, где жизнь и смерть – одно,
Момент спокойствия пред вечером подкрался: —
Все было ярким сном лучей озарено,
И только Океан угрюмо волновался.
 
 
Но вот застыл и он. Была ясна вода,
Огнистая, она терялася в пространстве,
И, как хрустальные немые города,
Вздымались глыбы льдов – в нетронутом
убранстве.
 
 
И точно вопрошал пустынный мир: «За что?»
И красота кругом бессмертная блистала,
И этой красоты не увидал никто,
Увы, она сама себя не увидала.
 
 
И быстротечный миг был полон странных
чар, —
Полуугасший день обнялся с Океаном.
Но жизни не было. И Солнца красный шар
Тонул в бесстрастии, склоняясь к новым странам.
 
Камыши
 
Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.
 
 
О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между ними горят?
 
 
Мелькают, мигают, – и снова их нет.
И снова забрезжил блуждающий свет.
 
 
Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.
 
 
В болоте дрожит умирающий лик,
То Месяц багровый печально поник.
 
 
И тияой запахло. И сырость ползет.
Трясина заманит, сожмет, засосет.
 
 
«Кого? Для чего?» – камыши говорят.
«Зачем огоньки между нами горят?»
 
 
Но Месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет все ниже свой лик.
 
 
И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.
 
Подводные растенья
Сонет
 
На дне морском подводные растенья
Распространяют бледные листы,
И тянутся, растут как привиденья,
В безмолвии угрюмой темноты.
 
 
Их тяготит покой уединенья,
Их манит мир безвестной высоты,
Им хочется любви, лучей, волненья,
Им снятся ароматные цветы.
 
 
Но нет пути в страну борьбы и света,
Молчит кругом холодная вода.
Акулы проплывают иногда.
 
 
Ни проблеска, ни звука, ни привета,
И сверху посылает зыбь морей
Лишь трупы и обломки кораблей.
 
Пустыня
 
Я видел Норвежские фьорды с их жесткой
бездушной красой,
Я видел долину Арагвы, омытую свежей росой,
Исландии берег холодный, и Альп
снеговые хребты, —
Люблю я Пустыню, Пустыню,
царицу земной красоты.
 
 
Моря, и долины, и фьорды, и глыбы
тоскующих гор
Лишь краткой окутают лаской, на миг убаюкают
взор,
А образ безмолвной Пустыни, царицы земной
красоты,
Войдя, не выходит из сердца, навек
отравляет мечты.
 
 
В молчаньи песков беспредельных я слышу
неведомый шум,
Как будто в дали неоглядной встает и крутится
самум,
Встает, и бежит, пропадает, – и снова молчанье
растет,
И снова мираж лучезарный обманно узоры плетет.
 
 
И манит куда-то далеко незримая чудная власть,
И мысль поднимается к Небу, чтоб снова
бессильно упасть:
Как будто бы Жизнь задрожала, с напрасной
мечтой и борьбой,
И Смерть на нее наступила своею тяжелой стопой.
 
Змеиный глаз

Датскому лирику Тору Ланге


 
Огней полночных караван
В степи Небес плывет.
Но кто меня в ночной туман
Так ласково зовет?
 
 
Зачем от сердца далека
Мечта о Небесах?
Зачем дрожит моя рука?
Зачем так манит прах?
 
 
Болото спит. Ночная тишь
Растет и все растет.
Шуршит загадочно камыш,
Змеиный глаз цветет.
 
 
Змеиный глаз глядит, растет,
Его лелеет Ночь.
К нему кто близко подойдет,
Уйти не может прочь.
 
 
Он смутно слышит свист змеи,
Как нежный близкий зов,
Он еле видит в забытьи
Огни иных миров.
 
 
Не манит блеск былых утех,
Далек живой родник.
В болоте слышен чей-то смех,
И чей-то слабый крик.
 
Гибель
 
Предчувствием бури окутан был сад.
Сильней заструился цветов аромат.
Узлистые сучья как змеи сплелись.
Змеистые молнии в тучах зажглись.
 
 
Как хохот стократный, громовый раскат
Смутил, оглушил зачарованный сад.
Свернулись, закрылись цветов лепестки.
На тонких осинах забились листки.
 
 
Запрыгал мелькающий бешеный град.
Врасплох был захвачен испуганный сад.
С грозою обняться и слиться хотел.
Погиб – и упиться грозой не успел.
 
«Вечерний свет погас...»

Е. А. Варженевской.


 
Вечерний свет погас.
Чуть дышит гладь воды.
Настал заветный час
Для искристой Звезды.
 
 
Она теперь горит,
Окутанная мглой,
И светом говорит
Не с Небом, а с Землей.
Увидела она,
Как там внизу темно,
Как сладко спит волна,
Как спит речное дно.
 
 
И вот во мгле, вдали,
Открыв лицо свое,
Кувшинки расцвели
И смотрят на нее.
 
 
Они горят в ночи,
Их нежит гладь воды,
Ласкают их лучи
Застенчивой Звезды.
 
 
И будут над водой
Всю ночь они гореть,
Чтоб с Утренней Звездой
Стыдливо умереть.
 
Исполинские горы
 
Исполинские горы,
Заповедные скалы,
Вы – земные узоры,
Вы – вселенной кристаллы.
 
 
Вы всегда благородны,
Неизменно прекрасны,
От стремлений свободны,
К человеку бесстрастны.
Вы простерли изломы,
Обрамленные мохом,
Вы с борьбой незнакомы,
Незнакомы со вздохом.
 
 
Вы спокойно безмолвны,
Вас не тронут рыданья,
Вы – застывшие волны
От времен Мирозданья.
 
Ковыль
 
Точно призрак умирающий,
На степи ковыль качается,
Смотрит Месяц догорающий,
Белой тучкой омрачается.
 
 
И блуждают тени смутные
По пространству неоглядному,
И непрочные, минутные,
Что-то шепчут ветру жадному.
 
 
И мерцание мелькнувшее
Исчезает за туманами,
Утонувшее минувшее
Возникает над курганами.
 
 
Месяц меркнет, омрачается,
Догорающий и тающий,
И, дрожа, ковыль качается,
Точно призрак умирающий.
 
Океан
Сонет
 
Вдали от берегов Страны Обетованной,
Храня на дне души надежды бледный свет,
Я волны вопрошал, и Океан туманный
Угрюмо рокотал и говорил в ответ.
 
 
«Забудь о светлых снах. Забудь. Надежды нет.
Ты вверился мечте обманчивой и странной.
Скитайся дни, года, десятки, сотни лет, —
Ты не найдешь нигде Страны Обетованной».
 
 
И вдруг поняв душой всех дерзких снов обман,
Охвачен пламенной, но безутешной думой,
Я горько вопросил безбрежный Океан, —
 
 
Зачем он странных бурь питает ураган,
Зачем волнуется, – но Океан угрюмый,
Свой ропот заглушив, окутался в туман.
 
«Вечно-безмолвное Небо, смутно-прекрасное Море...»
 
Вечно-безмолвное Небо, смутно-прекрасное Море,
Оба окутаны светом мертвенно-бледной Луны.
Ветер в пространстве смутился, смолк в безутешном
просторе,
Небо, и Ветер, и Море грустью одною больны.
 
 
В холод гибнет и меркнет все, что глубоко и нежно,
В ужасе Небо застыло, странно мерцает Луна.
Горькая влага бездонна, Море синеет безбрежно,
Скорбь бытия неизбежна, нет и не будет ей дна.
 
Лебедь
 
Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
Как последний вздох души.
 
 
Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
И горит и не горит.
 
 
Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
Невозвратное вернуть.
Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым сновидением,
Никогда не вспыхнет вновь.
 
 
Все, на чем печать непоправимого,
Белый лебедь в этой песне слил,
Точно он у озера родимого
О прощении молил.
 
 
И когда блеснули звезды дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все печальнее,
И шептались камыши.
 
 
Не живой он пел, а умирающий,
Оттого он пел в предсмертный час,
Что пред смертью, вечной, примиряющей,
Видел правду в первый раз.
 
Бесприютность
Сонет
 
Меня не манит тихая отрада,
Покой, тепло родного очага,
Не снятся мне цветы родного сада,
Родимые безмолвные луга.
Краса иная сердцу дорога,
Я слышу рев и рокот водопада,
Мне грезятся морские берега,
И гор неумолимая громада.
 
 
Среди других обманчивых утех
Есть у меня заветная утеха:
Забыть, что значит плач, что значит
смех, —
 
 
Будить в горах грохочущее эхо.
И в бурю созерцать, под гром и вой,
Величие пустыни мировой.
 
Над пучиной морской

Фаине***


 
Над пучиной морской, тяготея, повисла скала,
У подножья скалы бьются волны толпой неустанной,
Греет зной ее камни, к ней ластятся ветер и мгла,
Но безмолвна она – в час ночной, в час зари
златотканной.
 
 
Белоснежная тучка мелькнет и растает над ней,
Прощебечет блуждающих птиц перелетная стая,
Загорится, забрезжит за морем звезда золотая,
Небо вспыхнет в ответ мириадами синих огней.
 
 
Но не видя, не внемля, гранитная дремлет громада,
Если ж волны сильнее нахлынут, журча и звеня,
Словно шепчет она еле слышно: «Не надо... не надо...
«Утишите волненье свое... Не будите меня...»
 
В пещере
 
В пещере угрюмой, под сводами скал,
Где светоч дневной никогда не сверкал,
Иду я на ощупь, не видно ни зги,
И гулко во тьме отдаются шаги.
 
 
И кто-то со мною как будто идет,
Ведет в лабиринте вперед и вперед.
И, вскрикнув, я слышу, как тотчас вокруг,
Ответный, стократный, разносится звук.
 
 
Скользя по уступам, иду без конца,
Невольно мне чудится очерк лица,
Невольно хочу я кого-то обнять,
Кого, – не могу и не смею понять.
 
 
Но тщетно безумной томлюсь я тоской: —
Лишь голые камни хватаю рукой,
Лишь чувствую сырость на влажной стене, —
И ужас вливается в сердце ко мне.
 
 
«Кто шепчет?» – кричу я. «Ты друг мне? Приди!»
И голос гремит и хохочет: «Иди!»
И в страхе кричу я: «Скажи мне, куда?»
И с хохотом голос гремит: «Никуда!»
 
 
Бесплодно скитанье в пустыне земной,
Близнец мой, страданье, повсюду со мной.
Где выход, не знаю, – в пещере темно,
Все слито в одно роковое звено.
 
Аюдаг
 
Синеет ширь морская, чернеет Аюдаг.
Теснится из-за Моря, растет, густеет мрак.
Холодный ветер веет, туманы поднялись,
И звезды между тучек чуть видные зажглись.
 
 
Неслышно Ночь ступает, вступает в этот мир,
И таинство свершает, и шествует на пир.
Безмолвие ей шепчет, что дню пришел конец,
И звезды ей сплетают серебряный венец.
 
 
И все полней молчанье, и все чернее мрак.
Застыл, как изваянье, тяжелый Аюдаг.
И Ночь, смеясь, покрыла весь мир своим крылом,
Чтоб тот, кто настрадался, вздохнул пред новым
злом.
 
«В этой жизни смутной...»
 
В этой жизни смутной
Нас повсюду ждет —
За восторг минутный —
Долгой скорби гнет.
Радость совершенства
Смешана с тоской.
 
 
Есть одно блаженство: —
Мертвенный покой.
Жажду наслажденья
В сердце победи,
Усыпи волненья,
Ничего не жди.
 

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 | Следующая
  • 5 Оценок: 1

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации