Текст книги "Путеводитель по современным страхам. Социология стрёма"

Темнота, ночь, депривация. Какая связь между ночью и безумием

Страх темноты кажется базовым страхом, ведь здесь и ужас перед неизвестностью и скрывающейся невидимой опасностью, а еще, кроме того, в невидимое пространство можно подставить какое угодно пугающее существо или ситуацию. То есть сочетание всех сразу видов страха в один мегастрах. Если посмотреть на популярную культуру, мы увидим, что все, что должно хотя бы минимально пугать, исполнено в мрачных темных тонах, тонет во мгле. Было, кажется, только два фильма ужасов, которые не эксплуатировали тему темноты, – это Funny games Михаэля Ханеке и Midsommar Ари Астера.

Когда речь заходит о типических детских страхах, боязнь темноты называют наиболее распространенным. Однако это не совсем подтверждается исследованиями[24]24
  Гудонис В.П., Вачков И.В. Страхи современных старших дошкольников и их родителей // Современное дошкольное образование. – 2019. – № 4 (94).


[Закрыть]. Согласно опросу детей, страх темноты действительно входит в список самых распространенных, но уступает таким страхам, как боязнь новой среды, разлуки с родителями, диких животных или даже пожара. Удивительно то, что если спросить у взрослых, чего они боялись в детстве, темноту они назовут самой первой.

Как будто бы мрак затмевает любые другие страхи, поглощает их. Однако возможно, что дети просто смешивают ощущения опасения, страха и боязни, испытывая страх там, где взрослый чувствует необходимость быть осторожным.

Тем не менее темнота и ночь ассоциируются не только с кошмарами и опасностями, но и с некоторым экзистенциальным ужасом. «Ночь всегда была под подозрением, – пишет Жан Делюмо в книге «Ужасы на западе», – это время для преступников, пьяниц и любовников, – всех, кто не хочет быть замеченным. Ночь опасна не только тем, что может скрыть что-то, но и тем, что темнота обнажает самые скрытые страхи, не оставляет шанса спрятаться от них». Именно это ощущение выразил Тютчев в стихотворении «День и ночь»:

 
Но меркнет день – настала ночь;
Пришла – и с мира рокового
Ткань благодатную покрова
Сорвав, отбрасывает прочь…
 
 
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами –
Вот отчего нам ночь страшна!
 

Полагаю, что ад и царство мертвых многие культуры располагали под землей из-за того, что там точно нет дневного света («Ад действительно внизу», – говорит лирический герой прозаической поэмы «Лето в аду» Артюра Рембо после того, как начинает слепнуть от действия яда).

Темнота – это депривация. Разум не приспособлен к ней, он достраивает лишние и пугающие сущности, лишь бы не оставаться в пустоте.

Пятый

Один товарищ рассказывал другому о случае, который произошел с ним и его спутниками в лесу.

Четыте человека (не то охотников-любителей, не то горе-туристов) заблудились, забредя в глухую чащу. Как-то у них вышло (для истории это неважно), что они остались без спичек. Эпоха мобильных телефонов в те времена еще не началась. Было студено, погода испортилась, вечер наступил, а никаких надежд, что бедолаги наконец выйдут в населенную местность, так и не забрезжило.

Совершенно неожиданно группа наткнулась на заброшенную сторожку. В ней никто не обитал, «аварийного запаса» для таких вот заблудших душ внутри не нашлось. Вся постройка – помещение в четыре угла, с единственной дверью и без окон. В центре – стол, лавка, полки по стенам. Решили дождаться утра в сторожке, там хотя бы ничего не падало с неба и ветер не дул. Пробовали устроиться на полу, на столе, на лавке, но вскоре поняли, что даже под крышей без огня замерзают намертво. Нужно было двигаться, согреваясь, но обстановка не располагала: ни зги не видно, а тут громоздкие стол и лавка. Придумали бегать эстафетой: встали четверо по четырем углам, один по стеночке спешит в соседний угол, толкает товарища, тот тоже по стеночке к следующему, и так далее. Всю ночь промаялись в кромешной тьме, измучились, но не окоченели. Как только занялся рассвет, покинули неуютную стоянку и продолжили путь. Повезло – из леса все-таки выбрались.

Товарищ очень гордился находчивостью, которую они проявили в сторожке: эстафета вдоль стен, похоже, спасла им жизнь.

Тот, кто выслушал историю, задумался, а потом сказал: «Вас не могло быть четверо. Первый идет ко второму во второй угол, второй – к третьему в третий, третий – к четвертому в четвертый, но четвертый идет в пустой первый угол, так как человек из него уже перебрался во второй. В сторожке должен был быть пятый!»

Морис Бланшо в эссе «Внешнее, ночь» описывает, что существует два вида ночи. Первый вид – противостоящая дню, отдохновение от трудов, забвение, покой. Ее описывают в лирических стихах те, кто не спит в печальных созерцаниях. Эта первая ночь – пространство оппозиций: сумерки-заря, темнота-свет. В ее «подлунном свете» легко увидеть невероятных существ из всевозможных бестиариев. Другой вид ночи сильно отличается: там нет никаких оппозиций, только тьма, отсутствие. Это время, когда исчезает все, кроме фантомов, галлюцинаций, призраков и видений. Однако, как отмечает Бланшо, эти невероятные видения и феномены только тонкое прикрытие, вуаль, которая скрывает отсутствующее, пустоту. «В ночи является само явление ночи» – за этой тавтологической формулировкой Бланшо скрывается описание ночи как таковой, которая не просто является частью циклического времени, но существует параллельно, по ту сторону, независимо ни от чего, и тем более от нашего дневного мира, деля, однако, с ним соседство.

Причем здесь, казалось бы, такое чисто философское рассуждение (Бланшо таким образом предлагал разделение философов и их философии)? Дело в том, что такая трактовка темноты очень подходит для классификации крипипаст. Причем не только о природе, но почти всех.

Первые, «противостоящие дню» истории про вполне физически осязаемых (и только из-за этого опасных) монстров, чья природа может быть не совсем ясна, но которые создают необходимое для жанра напряжение неопределенностью той опасности, которую они представляют. Вторые, истинно ночные, – это истории, сюжеты которых строятся на событиях, которые сами по себе ценны только тем, что несут напоминание о более глубоком уровне действительности. Они служат лишь прикрытием для чувства экзистенциального ужаса, беспомощности человека перед природой и самим собой и тщетности эту беспомощность преодолеть.

Дионисий Ареопагит пишет о двойственной природе темноты: она одновременно присутствие и отсутствие. Присутствие – потому что темнота является сущностью сама по себе, она явственна; а отсутствие – потому что она скрывает все остальное, замещая все собой, отменяя другие предметы.

Депривация – одна из самых страшных пыток для человека. Некоторые люди практикуют погружение в камеры сенсорной депривации – когда человек плавает в звуконепроницаемой камере с соленой водой температуры его тела. Тогда на органы чувств не поступает никакой информации – ни зрительной, ни звуковой, ни сенсорной. Эта процедура может оказывать положительное воздействие: те, кто не засыпает, испытывают значительное погружение в свои мысли, а медитация в такой камере считается наиболее эффективной. Однако если продолжать сеанс более часа, то человек начинает галлюцинировать, испытывать тревогу, беспокойство, панику.

Психолог Ольга Гордеева сделала обзор исследований на эту тему и написала статью «Измененные состояния сознания при сенсорной депривации»[25]25
  Гордеева, О. В. Измененные состояния сознания при сенсорной депривации (сообщение 2) // Вестник Московского университета. – 2004. – № 2. – URL: https://docplayer.ru/59980498-O-v-gordeeva-izmenennye-sostoyaniya-soznaniya-pri-sensornoy-deprivacii-soobshchenie-2.html


[Закрыть].

Собрано и изучено множество свидетельств людей, находившихся в длительной изоляции во время одиночного плавания, заключенных в одиночной камере, бывших на зимовках в арктических и антарктических экспедициях, а также спелеологов и, конечно, людей, которые тренируются, чтобы стать космонавтами. Также проведено множество экспериментов.

Человек, не проявляющий никаких психических аномалий, начинает странно воспринимать действительность и необычно себя вести. Сознание играет злую шутку с попавшим в сенсорную депривацию. Иногда это может быть опасным не только для самого депривированного человека: у летчиков во время полетов ночью и в облаках появлялось ощущение нереальности окружающего, нарушалась ориентировка и изменялось восприятие положения самолета (кажется, что самолет перевернулся, остановился или накренился). Похожие состояния возникают также у шоферов в длительном рейсе, особенно в ночное время.

Длительная депривация чувств и ощущений приводит к самым разным последствиям, иногда эффект может сохраняться уже после ее конца. Спелеолог М. Сифр после того, как два месяца не выбирался из пещеры, не узнал себя в зеркале, а потом стал ежедневно наблюдать за своим отражением, ощущая раздвоенность и отчуждение собственного «я».

Однако большинство людей, подвергшихся такому опыту, испытывает нарушение самосознания, отчуждение себя от своего тела, изменение состояний сна и бодрствования, вплоть до утраты способности к их различению, галлюцинации, потерю способности к рациональному мышлению и спутанность сознания, а также настолько сильную тягу к социальному контакту, что человек начинает разговаривать сам с собой, а затем выдумывает сущности.

Эти вещи испытывали единицы, однако в каждом из нас сидит механизм, который начинает давать сбой, как только оказывается в депривации. Вот почему стоит избегать темноты.

Почему так страшно ночью в лесу?

Когда человек попадает в лес, он оказывается выключен из своего общества (только если он не живет в лесу постоянно). Когда говорят о том, что выбраться в лес или в горы – значит «слиться с природой», это кажется заблуждением. В походе человек не сливается с природой, а яростно ей противостоит. Все походное снаряжение очень технологично и направлено на то, чтобы максимально отгородиться от воздействий среды.

Полагаю, что быть «на природе» приятно из-за того, что это неминуемо повышает агентность, то есть собственную ответственность, вовлеченность. Буквально каждый аспект жизни нужно контролировать, и ничего не происходит само собой: место для сна необходимо подготовить, чтобы поесть и согреться, нужно развести огонь, иными словами, приходится постоянно что-то предпринимать. А это, как говорил Фуко, определение опасности. Люди выбираются из городов за преодолением.

С самого начала истории человечества информация о том, как взаимодействовать с разными силами природы, собиралась по крупицам, накапливалась от поколения к поколению. Из-за развития техники появляются новые способы борьбы с природой. Сейчас уже не обязательно знать, каким образом добыть огонь, как не замерзнуть и не промокнуть ночью, – есть спички и палатки. Количество соприкосновений с природными силами уменьшилось почти до полного отсутствия контакта. Инновации побеждают опыт, все накопленное предыдущими поколениями оказывается не нужным.

Получается, что теряется связь не только с природой, но и с предками, потому что их опыт уже преодолен с помощью технологий.

В работе «Culture and commitment» Маргарет Мид предлагает интерпретацию способов передачи знаний в разных обществах.

На протяжении длительного этапа для человечества эффективной моделью передачи информации была «от старших – младшим». Своеобразное правило выжившего: если человек дожил до преклонного возраста, то значит, он знает, как это делать. И способ выжить – действовать так, как говорят старшие, которые поступают так, как им говорили их старшие, и так далее. Мид называет такой способ передачи знаний «пост-фигуративным», то есть это повторение за отцом и предком. Такой метод эффективен, когда человек, беря на руки младенца, понимал, что тот практически полностью повторит жизненный путь своих родителей. В более современной ситуации процессы ускоряются и смена общественного устройства, а также его технологического обеспечения может произойти в рамках одного поколения. Когда нужно постоянно адаптироваться к разным новым вещам, передача культурного опыта через предков и от старших к младшим перестает быть необходимой, гораздо чаще люди начинают получать опыт от сверстников. А эту схему Мид называет конфигуративностью, когда чему-то новому приходится учиться не только младшему поколению, но и старшему.

Книга вышла в 1970 году, и Мид в ней писала, что в будущем появится третья модель передачи знания – префигуративность. Это ситуация, когда старшие обучаются у младших, поскольку уже только они – носители знания. В этом случае опыт, накопленный поколениями, просто не нужен. Такая ситуация вызывает страх и тревогу не только перед молодым поколением, от которого все остальные оказываются зависимыми, но и перед силами природы, единственным ответом которым оказываются технические приспособления, а не опыт.

Портреты

После долгого дня блужданий по лесу охотник был застигнут ночью посреди чащи. Уже стемнело, и, потеряв направление, он решил идти в одну сторону до тех пор, пока не выйдет из леса. После нескольких часов ходьбы он вышел на небольшую поляну, посреди которой была хижина. Понимая, что у него нет особого выбора, он решил остаться в хижине на ночь. Дверь была открыта, и внутри никого не было. Охотник улегся на единственную кровать, решив объяснить все хозяевам утром.

Осмотрев хижину изнутри, охотник с удивлением обнаружил, что стены были украшены несколькими портретами, нарисованными очень детально и подробно. Все лица на портретах, без исключения, смотрели на него с выражением ненависти и угрозы. Охотник почувствовал себя неуютно. Игнорируя лица на портретах, с ненавистью смотревшие на него, он отвернулся к стене и быстро уснул.

Следующим утром он проснулся от неожиданно яркого солнечного света. Оглядевшись, он увидел, что в хижине не было никаких портретов – только окна.

Социологи Матвеева и Шляпентох пишут в книге «Страхи России в прошлом и настоящем», что природа – это своего рода «экран, на который проецируются смутные и неканализированные страхи и тревоги, говорящие о глубинных процессах». То есть переживания, связанные со стихиями и вообще со средой, отражают скрытые, не проговоренные и даже не осознанные проблемы, которые иначе не могут быть выражены.

Истории о страхе темноты, о боязни зайти в ночной лес или о том, насколько бессилен человек перед силами природы, – это попытки под низким жанром страшилки спрятать размышление об основных философских вопросах: как бытию противостоит ничто и с чем столкнется человек достаточно отважный, чтобы заглянуть в бездну.

Дорога

О том, какой путь мы преодолели, дочитав до этой части

Здесь я предлагаю сделать остановку перед последней содержательной частью этой книги и оглянуться назад.

Конечно, я не знаю, в каком порядке вы читаете этот текст, да и не закладывал в него какой-то строгой последовательности. Художественные тексты читаются последовательно. Существуют такие произведения, авторы которых предлагают поиграть с порядком чтения (как Кортасар или Павич, у которых есть произведения, специально устроенные таким образом, чтобы давать разные истории в зависимости от того, в каком порядке читаются части). Тогда чаще всего хочется назло им читать подряд, чтобы не вовлекаться в эту странную игру. Что касается произведения в жанре «нон-фикшн», их как раз обычно читают не последовательно, а в порядке интереса: читатель выбирает по названию части увлекательное для себя, и если текст его затягивает – читает последующие главы, а потом начинает сначала.

Тем не менее мне кажется любопытным и важным осмыслить и объяснить, почему я выбрал именно такой порядок рассмотрения тем крипипаст, которые анализирую: Сеть – город – природа – дорога.

Это, конечно же, позаимствованная структура. Юджин Такер в третьем томе своего сочинения «Ужас философии» (он называется «Щупальца длиннее ночи») разбирает «Божественную комедию» Данте как произведение в жанре ужасы, хоррор и даже боди-хоррор. В этом разборе он указывает на очень важное для всего будущего развития жанра описание структуры Ада: он сконструирован по принципу постепенного изъятия «естественной, тварной жизни» из человеческого существа.

Сначала, в самом верху адской воронки, идущей до самого центра Земли, расположены круги ада, в которых люди мучаются из-за собственных метафоризированных страстей – огненные вихри, дожди, камни. Так страдают те, кто был подвержен «избытку страсти». Затем постепенно наказание грешников начинает происходить из-за условий, если можно так выразиться, «инфраструктуры». Город Дит – это только на первый взгляд населенный пункт, на самом деле это изуродованный разрушенный некрополь, руинированное скопление могил. Здесь обитают мифические создания: минотавр, кентавры и прочие, которые также участвуют в пытках грешников. Лес, который идет далее, – застывший, мертвый и бесплодный. Там наказываются совершившие насилие.

Пустыня, расположенная за лесом, уже не нуждается ни в каких дополнительных «устрашителях» – она описана просто как пустыня, сама по себе. Именно она является наказанием для тех, кто «извратил естество» (богохульники, содомиты и ростовщики).

По такой же схеме устроены многие страшные, мрачные нарративы. Их можно расставить в порядке удаления из них человеческого на примере ужасов в фильмах о космосе, которые мы обозревали в предыдущей части. Как и в дантовом Аду, человеческие страхи метафоризируются сначала через что-то внешнее, как следствие «избытка страсти», затем выходят различные монстры, инфраструктура, извращенное пространство, а в самом верху иерархии страшного находится совершенно очищенное от человека пространство, чистая идея.

По похожей логике (она идет еще от «Никомаховой этики» Аристотеля) выстроена эта книга:

Сначала я рассматриваю крипипасты, описывающие страхи Сети. Лирический герой многих таких историй либо следит за чем-нибудь с помощью интернета, либо получает разными путями страшные файлы. В 100 % случаев этот персонаж анонимно описывает свой опыт столкновения с мрачным ужасом, чтобы выложить его в Сеть.

Можно говорить о том, что интернет – прямое отражение человеческих страстей, он их своим собственным образом фокусирует и усиливает. Это утверждение выглядит вполне справедливо с точки зрения того, что интернет является продолжением нервной системы человека и зачастую подменяет ее. Находясь в Сети, человек не покидает границы собственной личности.

Из городских сюжетов человеческое чуть-чуть извлечено, эти страшилки описывают отношения людей и городов – как человек реагирует на угрозы городской среды и приспосабливается к ним. Мы придумываем средства борьбы с чудовищами, но на деле невольно «обмениваем» их на другие или загоняем в другие места: в модернистских домах без подвала и чердака монстры переселяются в подъезды, а маньяки из переулков и тупиков городских лабиринтов перемещаются в парки.

Истории, в которых речь идет о природе, будь то лес, море, пещера или болото, показывают человека в среде, изначально чуждой ему, из которой он полностью извлечен и где ничего для него не приспособлено. Столкновение здесь происходит не просто с монстрами и нерешенными проблемами, а с равнодушными большими силами. Человек может себя с ними ассоциировать, однако взаимопроникновение в рамках рассматриваемого дискурса невозможно.

Именно здесь любопытнее всего было бы посмотреть, как осуществляется переход между этими уровнями восприятия, между уровнями присутствия человеческого. Идеальная тема для этих целей – дорога. В этом разделе я расскажу о том, как крипипасты описывают перемещения, что представляет собой специфическое пространство дороги и каково отношение в страшном интернет-фольклоре к разному транспорту.

Путешествие, уязвимость и границы. Какие опасности поджидают путника

Профессиональные путешественники часто воспринимают свою деятельность как расколдовывание мира. Самым емким образом это выразил путешественник Сергей Николаев в своем твиттере:

Путешествия – это расширение границ обыденного. Снятие таинственности и догадок с локаций. Усмирение фантазии о местах.

(@kefiijrw – https://twitter.com/kefiijrw/status/1167455127562858497)

Оказаться в новом месте – значит дать ему определенность, сделать его частью своего мира, то есть отвоевать его у потустороннего.

Однако это то, что касается места назначения, а как быть с самим путем? Истории о путешествиях часто описывают ситуацию, когда потустороннее отчаянно борется за свою территорию, делая дорогу максимально изнуряющим испытанием.

Нахождение между двумя пунктами является классическим переходным, маргинальным состоянием. Человек в этот момент особенно уязвим, а его статус не определен. Тогда есть шанс, что на него начнут влиять сильные концепты, с которыми он сталкивается по пути.

Свадебное кладбище

Это было со мной в августе 1992 года, когда мне исполнилось 16 лет. Мы поехали с матерью в дом отдыха под городом Клином. В тот год были сильные лесные пожары, с утра сильно пахло гарью, место было пустынное и скучное – в основном пенсионеры и маленькие дети. Единственное мое спасение – там можно было взять напрокат велосипед. Так что я уезжал сразу после завтрака и до ужина (а то и позже) болтался на велосипеде по окрестностям. Полупустые дачные поселки, картофельные поля каких-то московских НИИ, редколесье, пустые, со стертыми белыми метками, шоссе и гравийные проселки… За час поездки хорошо еще, если встретятся человека три. Было жарко, с утра стоял тревожный горький запах гари.

В то время я ничем мистическим не интересовался, алкоголь не пил. Обычно я ехал куда глаза глядят, не выбирая маршрутов.

Однажды я катался днем и вырулил с деревенского проселка на обычное асфальтированное шоссе. Кручу педали. Полдень жаркий, тени короткие, марево над дорогой дрожит, кузнечики «секут» в пожелтевшей траве на обочинах. Ни машин, ни прохожих.

Оглядываюсь и соображаю, что по обеим сторонам дороги – кладбище. Причем большое – ну не до горизонта, но внушительное. Ни деревца. Оградки, надгробия, веночки. Выглядит современным – крестов и старых камней не заметил. Все надгробия типовые: прямоугольные черные и темно-серые зернистые плиты, на них напылением нанесены фотографии. Я сбавил скорость, пригляделся. Несмотря на жару, стало зябко. Потому что на всех надгробиях фотографии практически одинаковые – свадебные. Белое пятно – невеста, черное – жених. Лица вроде разные, но все фотографии свадебные. Видно было четко, кладбище вплотную «обступало» шоссе с двух сторон. Среди могил ни одного посетителя. Только марево это дрожит и звенят кузнечики, да еще слышно, как я сам дышу.

Не могу сказать, что сильно испугался, но ощутил тревогу и тоску, поехал быстрее по шоссе. Ощущение было, как во сне. Вроде налегаешь на педали из последних сил, дорога ровная, ни ухаба, ни взгорка, а ехать тяжело и медленно, будто поднимаешься в гору или колеса вязнут в мазуте. И кладбище все не кончается, как будто одна и та же картинка бесконечно проматывается: голубые оградки и черные надгробия с улыбающимися людьми. Все изображения парные.

Я взмок весь. Мне казалось, что еду уже минут двадцать-тридцать. Было неприятное ощущение, что это место вообще не отпустит меня, так и буду на этом шоссе торчать до скончания века. И чем дальше, тем больше спать хотелось, хотя встал всего-то часа четыре назад, да и сонливостью я не отличаюсь. Очень тянуло остановиться, съехать к обочине и лечь подремать.

Потом на трещине велосипед подпрыгнул, и кладбище резко сменилось пустырем. Как резинку отпустили – сразу ехать легче, как по маслу. Я еще долго по этому шоссе гнал, не оборачиваясь. Наконец остановился, глянул на часы – стоят. Причем как раз на двенадцати дня, хотя часы надежные, еще отцовские («офицерские»), и заводил я их недавно.

Доехал до ближайшего населенного пункта. Там был магазинчик, я зашел туда хлеба и воды купить и спросил у продавщицы про кладбище. Она сказала, что никакого крупного кладбища, кроме маленького сельского в восьми километрах отсюда по другой дороге, нет. И вообще, в той стороне, откуда я приехал, только какие-то «кормовые поля». И все. Страха опять-таки не было, какое-то равнодушие навалилось и тоска.

Вернулся в дом отдыха другой дорогой. Матери не сказал ничего, но на следующий день решил туда опять съездить. Думал, увижу кладбище хоть издали, удостоверюсь, что это правда, – и сразу назад.

Топографическая память у меня хорошая, но этого места я не нашел больше. Магазин тот был, сараи заброшенные были, а большого, как аэродром, кладбища не было. Хотя я в том квадрате потом дня три крутился.

С тех пор прошло много лет, но иногда ту поездку я вижу во сне, очень явственно, в подробностях, будто фильм, закольцованный, крутят. Так до сих пор и не знаю, что это было. Но точно не привиделось.

Поразительным образом влияют не только знакомые символы, но и те, о которых путник не догадывается. Они являются частью обычаев той территории, по которой пролегает путь, но прикоснуться к ним у странника шансов не будет, поскольку он в этих местах проходом, то есть маргинален и чужд. В этих историях становится особенно понятна уязвимость такого путешественника: на него распространяются все местные обычаи, однако его собственная культура, которая может отличаться, в расчет не берется.

Божетки

Представьте, что вы путник, ищущий дом зимой, чтобы переночевать. В России всегда это было проще – знаменитое русское гостеприимство. Добродушные деревенские люди не чураются случайно забредших путников. Итак, вы заходите в обычный дом, одиноко стоящий в лесу. Вы очень устали и буквально валитесь с ног. Вы уже посетили сотни домов, где вам был оказан лучший прием, да и простота в отношениях с незнакомцами всегда сопутствует путнику. Зайдя в этот дом и заметив что-то похожее на кровать, вы валитесь на нее, засыпая сладким сном. Проснувшись посреди ночи, вы осознаете, что с вами, на деревянной кровати кто-то лежит. Хозяин дома или кто еще не имеет значения. Если он спит рядом с вами значит, он не желает вам зла. Проснувшись рано утром, вы замечаете, что в доме нет окон. Слабый свет, пробивающийся через щели в стенах, помогает вам ориентироваться в пространстве. Вы замечаете, что весь дом уставлен кроватями и койками. Вы даже видите, что кто-то спит на полу. Вы еще не можете ясно смыслить. Вы ждете, пока хозяева проснутся, чтобы подкрепиться и дальше отправиться в путь, но они все спят и спят. В доме ни звука. Даже не слышно ни вдохов, ни выдохов. Вы решаетесь разбудить кого-нибудь из спящих в доме. В темноте вы подходите к человеку и начинаете легко трясти его, потом сильнее, сильнее. Он не двигается. Вы наклоняете голову к его груди, чтобы послушать стук сердца, но оно молчит. Вы понимаете, что он мертв. Ничего особенного: обычная смерть во сне. Вы подходите к тому, кто спал с вами на одной кровати, начинаете его будить, но все тщетно. Вы открываете дверь, чтобы впустить хоть какой-то свет в комнату, и вам открывается вся картина: ряды тел, трупов. Тела на кроватях, под ними. Все они укрыты белыми одеялами, белыми простынями, на их лицах коровья безмятежность. От мысли, что вы только что провели ночь среди трупов, вас тянет блевать. Вы бежите как можно дальше от этого места.

Они называют это божетки, или божеты. В любом случае бабушка называет их так. Зимой, когда в селах погибают люди, а в старые времена они дохли как мухи, тела не закапывают в землю. Земля слишком твердая для этого. Тела кидают в сани, кутают в белые простыни или что угодно, лишь бы белое, и везут туда. Помните картину Перова «Проводы покойника»? Как вы думаете, куда везут тело бывшего кормильца семьи? Правильно.

Под божетки раньше использовали любой дом. Иногда строили новый, но тогда особенных усилий не прикладывали. Это были простые сооружения без окон, с одной дверью. Главное, чтобы трупы сохранились в холоде до весны, когда родственники смогли бы спокойно забрать тело и закопать там, где им угодно. Можно сказать, что это было прототипом морга. Только без персонала, обслуживающего его. Если сейчас трупы в морге хранятся в специальных морозильных камерах, то раньше была природная морозильная камера – зима.

Конечно, зимы бывали разными. Настолько разными, что в некоторые из них гибли целые деревни. Сначала трупов свозили в эти самые божетки, а весной, когда после ужасных холодов и крайне холодной зимы забирать эти тела было некому, такие божетки просто забывались. Представьте, сколько таких «мини-моргов» разбросано по лесам.

Бабушка знает много историй, рассказанных еще ее бабушке, как кто-то из путников натыкался на такие дома. Это не очень забавно, но такое «труположство» не было редкостью. Бабушка говорит, что, зайдя в такие дома, от увиденного и испуга люди нередко сами падали замертво, пополняя копилку подобных затерянных «мини-моргов».

Зачастую путешествия описываются таким образом, что их просто спутать с событиями из снов. Гоголь в «Мертвых душах» описывал путешествие в бричке как постоянную дремоту. Роднит эти понятия то обстоятельство, что, как и во сне, во время путешествия может произойти почти все что угодно, и после этого не останется никаких доказательств, кроме слов того, с кем это случилось. Это идеальное описание крипипасты (и возможно поэтому мы так часто читаем их перед сном).