Текст книги "Путеводитель по современным страхам. Социология стрёма"

Метро, подземные города, уныние. Почему удобный общественный транспорт так давит на психику

Когда подбираешься к теме крипипаст про метро, сразу бросается в глаза странность в распределении локаций. Метро есть почти в каждой столице и во многих крупных городах, но большинство страшных историй, происходящих в подземке или же где она просто фигурирует, – это либо Московский метрополитен, либо Токийский. Даже в англоязычных сборниках историй, коллекциях Subway Urban Legends или Underground Urban Legends все так же – либо про Токио, либо переведенная история о Московском метрополитене. Оригинальной (то есть не локализированной и не общей) истории про метро, например, в Париже или Осло мне не удалось найти ни одной.

Почему возникла такая территориальная диспропорция в распространенности крипипаст про метро, предстоит выяснить будущим исследователям. Я же думаю, что дело в том, что в городах вроде Берлина или Нью-Йорка метро является продолжением улицы, это служебное пространство наземной части города, станции которой называются по наземным топонимам. В Москве же названия станций метро очень часто не связаны с актуальными наименованиями улиц или наземных объектов. Метро в Москве – это отдельное пространство, подземный дворец, который доступен теперь каждому гражданину. Это не просто метафора, именно так задумывалось изначально. Об этом пишет в предисловии к альбому «Архитектура московского метро» искусствовед Ольга Костина:

«Образ социализма (а с самого начала было ясно, что метро наряду с крупнейшими постройками эпохи – Дворцом Советов, каналом Москва – Волга – будет представительствовать за социализм) рисовался как образ праздника, процветания, движения вперед и ввысь». Праздник, свет и бесконечная роскошь – вот каким задумывался проект Метрополитена.

Однако это касается только центральных станций; путешествуя по московскому метро от центра к окраине, мы заметим, как первые «дворцы» и «храмы» сменяются более поздними и более мрачными станциями, и завершается путь типовыми пластиковыми современными платформами. Это связано с тем, что изменилось представление о том, что такое хорошая архитектура и красивое оформление, – об этом будет в завершающей главе этой части. На центральных станциях также бросается в глаза контраст праздничной отделки и будничности вида пассажиров. Особенно ярок был этот контраст раньше.

Так, посетивший Москву в середине 90-х годов американский журналист Кевин Федарко писал так: «Роскошь, подобную той, которой сегодня усердно окружают себя новоявленные бизнесмены, раньше можно было увидеть только в одном месте – в метро. Цветные мозаики, матовые светильники, арки, тоннели, витражи – все это было призвано олицетворять мощь советского государства. На строительство лишь четырнадцати станций ушло мрамора больше, чем на все дворцы Романовых, построенные за триста лет их царствования на российском престоле. Однако сегодня поездка в метро – удовольствие ниже среднего. Куда ни ступи – всюду попрошайки и выпивохи, а переходы превратились в нескончаемые торговые ряды. Подсчитано, что в метро ночуют около 40 тысяч бродяг. Один вид этих бедняг, больных туберкулезом и покрытых незаживающими ранами, вызывает у прохожих отвращение» (Взгляд, 1994, 28 сентября).

Отчего же метро кажется таким страшным и мрачным? Почему такими яркими кажутся предостережения относительно подземки и такими запоминающимися крипипасты о ней?

Я вижу три причины: во-первых, в метро не всегда понятно, как себя вести, во-вторых, оно находится под землей, и в-третьих, оно служит демонстрацией силы государства.

Начнем с поведения. Об этом пишет антрополог Марк Оже в своей книге «Антрополог в метро» – в Парижском метрополитене люди переносят под землю свои привычные «наземные» практики. Возможно, это связано с тем, что метро Парижа – прямое продолжение его улиц.

Уточняют и «локализуют» эту позицию антропологи Александра Архипова и Анна Кирзюк («Опасные советские вещи», 2019), которые, анализируя фольклор о советском метро, отмечают, что метро представляет собой общую, публичную территорию, а следовательно – ничью. То есть, спустившись под землю, человек понимает, что уместнее всего вести себя так же, как на поверхности, но уверенности в том, что для этого замкнутого пространства действуют те же самые социальные правила, что и для открытого, нет. Больше всего это похоже на ситуацию с лифтом, когда, оказавшись в непривычно тесном контакте с незнакомым человеком, мы чаще всего внешне будем игнорировать взаимное вторжение в личное пространство друг друга. Однако внутренне это воспринимается как дискомфорт.

Нащупать границы «комфортности» практик довольно легко. Во многих вузах на занятиях по социальной психологии студентам предлагают проделать эксперимент в духе социолога Гарольда Гарфинкеля: мягко нарушить одно из неписаных правил взаимного игнорирования друг друга в общем «ничейном» пространстве. Например, выглядящему здоровым юноше в таком эксперименте предлагается попросить пожилую женщину уступить ему место. Объектом изучения здесь выступает не поведение пассажиров (в 90 % случаев пожилые женщины встают и уступают место), а чувства юноши. Самое интересное здесь, что расплата за нарушение сильной гендерно-возрастной конвенции приходит мгновенно. Обычно принявшие участие в эксперименте описывают ощущения от него как «самую большую неловкость в жизни», «хотелось провалиться сквозь землю». Стыд, смущение и замешательство – индикаторы нарушения порядка, переступания через прямой запрет. И получается, что, несмотря на отсутствие ясной договоренности (нельзя же считать таковой «будьте взаимно вежливы и уступайте места инвалидам, пожилым людям и беременным женщинам»), социальное регулирование зашито в структуру поведения в метро и кажется очевидным, но только в пограничном случае или в случае нарушения.

Парадоксально здесь то, что прямых запретов и указаний в метро не так много и все они носят чисто технический характер: не прислоняться к дверям, стоять на правой стороне эскалатора (или занимать обе стороны) и не бегать по нему, не подходить к краю платформы. Часто метро коммуницирует с пассажирами довольно странным образом. Эти сообщения как будто анонимны, безапелляционны и загадочны. Лично на меня самое жуткое впечатление производила фраза «Будьте внимательны при выходе из последней двери последнего вагона». Здесь и удвоенное, как в сказках, страшное слово «последний», и неопределенность («будьте внимательны» – что это вообще значит? что именно нужно делать?) – все это довольно искусно, как будто специально создает эффект предостережения о страшном секрете. Именно это обыгрывает крипипаста о закрытых станциях метро в Санкт-Петербурге.

Питерское метро

…Створки метродверей схлопываются за моей спиной.

Машинисты, работающие на этих двух линиях, получают прибавку к зарплате. Никто не задумывается, почему – все кажется очевидным. Закрытый тоннель, невидимые платформы, психологическая нагрузка. Все объяснимо.

Как никто не задумывается и над тем, почему закрытые станции расположены так странно.

«Московская», – оживает динамик над головой.

Предыдущая – «Парк Победы», следующая – «Звездная». На зеленую ветку я не суюсь никогда, добираясь любым наземным транспортом. Там целых шесть станций подряд. На синей – три, и еще одна на противоположном конце. Можно рискнуть, особенно когда опаздываешь. Можно понадеяться на авось. Во всяком случае, пока мне везло.

Почему они больше не строятся? Тут тоже есть рациональное объяснение, его же не может не быть. Технические недоработки, нужно конструировать новый подвижной состав.

Почему на «Приморской» пассажиров до сих пор не выпускают и не впускают в первые две двери вагона? Длина платформы, разумеется. Только длина платформы, которую, конечно, не могли спроектировать иначе. Видимо, с тех пор, как перекрывали входы в первый вагон почти на всей линии, длина платформы увеличилась. Верно?

Почему за «Ломоносовской» заброшенные тупики и перегоны, выходящие на поверхность, где сталактиты свисают с потолка, отгорожены от путей и выходов не просто металлическими щитами – а бетонными пробками?

Много слов, которые призваны отвлечь от всего лишь трех главных вещей.

Первая известна очень многим. Метрополитен Санкт-Петербурга – самый глубокий в мире.

Вторая – только тем, кто интересовался закрытыми станциями. Створки дверей можно открыть как автоматически при подходе поезда, так и с пульта управления для машиниста. Любую дверь – ключом с платформы. Если же вы выйдете из тоннеля к станции, то пытаться раздвинуть эти черные, тяжелые металлические двери бесполезно. Бесполезно на всех платформах, какую силу ни приложи.

А третья становится понятной, если сопоставить первые две и вернуться к самому началу. К тому, как расположены станции.

Ведь чем сильнее хищник – тем больше у него зона охоты. Один километр, два. Пять. Десять. Одна станция. Три. Шесть.

Рельсы постоянно освещены – но в тупиках и заброшенных тоннелях нет света. Он никому не нужен там, где в бетонные пробки уходят обесточенные провода, а в полу не проложены рельсы.

Вы можете сказать, что я параноик. Но когда в одном из последних поездов вы входите в почти пустой вагон – смотрите на других пассажиров. И на всякий случай бросьте взгляд в зазор между створками станции и дверями.

Ведь вы тоже можете увидеть аккуратную, почти изящную многопалую конечность, которой хватает доли секунды для того, чтобы снова скрыться в темноте. И которая небрежно и беззвучно, можно сказать – нежно увлекает за собой, протаскивая в самом широком месте, субтильную девушку-подростка, оцепеневшую от ужаса.

Я подобрал ее наушники, и теперь они хранятся у меня дома. Напоминанием о том, что я не свихнулся.

Надеюсь, что к тому времени, когда начнут строить новые закрытые станции, я уеду из этого города навсегда.

В статье писательницы Ирины Богатыревой «Тайный, полезный и опасный: Московский метрополитен в городских легендах»[19]19
  Богатырева И. С. (2018). Тайный, полезный и опасный: Московский метрополитен в городских легендах. Фольклор и антропология города, I(1), 153–177.


[Закрыть] приводится классификация городских легенд о метро. Они условно делятся на:

1. Легенды о скрытом или непонятном (непонятом) знаке в метро – это почти все истории о влиянии Сталина на строительство (вроде той, где строительство Кольцевой линии объясняется неправильным истолкованием следа от чашки с чаем или кофе на схеме).

2. Легенды о скрытом вреде метрополитена для человека. Помимо международных историй про лезвия в перилах и иглах зараженных СПИДом (это сюжеты не только о метро, оно здесь выступает скорее как дополнительный «устрашитель» и как что-то максимально присутствующее в опыте горожан[20]20
  Анастасия Карпунина «Легенды о «спидозных» иглах: опасное пространство города» в «Хрестоматии по городскому фольклору» РГГУ, 2019.


[Закрыть]), это также и истории о вредителях, животных и прочих существах, обитающих в тоннелях, а также об опасности подземки самой по себе.

3. Легенды о скрытой цели строительства метрополитена – это всяческие истории о Метро-2 и тайных коммуникациях и подземных городах.

Такой тематический рубрикатор справедлив и для крипипаст о метро. Но важно помнить, что не все городские легенды могут стать хорошими страшилками и тем более крипипастами. Как мы видим из классификации Богатыревой, в метро как бы проваливаются многие классические наземные сюжеты – и о Сталине, и о покойниках с призраками. Также для метрополитена справедливы все сюжеты о подземельях. Особое подземное пространство, конечно, не может не вызывать ассоциаций с загробным миром, особенно если вспомнить, как много наземных вестибюлей станций напоминают античные храмы, а платформы станций часто построены в виде трехчастной базилики с памятником в алтарной части. Потусторонний мир, вступив в отношения с которым можно либо получить выгоду (удачу), либо – проклятие.

Однако метро в крипипастах часто представлено не как потусторонний мир в чистом виде, а скорее как портал. Настоящий подземный мир открывается либо в глубине тоннелей, либо во время совершения обрядов (как осознанного, так и случайного).

Не так давно стал известен один из способов, как попасть в другой мир или же параллельную реальность. Этот метод мало кем испробован, но вы можете рискнуть. Все, что вам нужно, – это иметь в своем городе метро и немного смелости.

Порядок действий.

Купить 2 билета. Если в вашем городе используются жетоны, то по одному войдите, а другой будет пропуском ТУДА (не забудьте, обязательно 2, иначе ничего не выйдет).

Совершать переход нужно или самым первым рейсом, или же самым поздним. В первом случае необходимо сесть в первый вагон по ходу движения поезда. А если вы рискнули поехать поздним вечером, то садитесь в самый последний (вечером переход более вероятен).

Обязательное условие: в вагоне, кроме вас, не должно быть никого (в крайнем случае 2–3 человека).

После того, как вы проедете три станции, на четвертой зайдет мужчина и сядет напротив вас. Ни в коем случае не смотрите ему в глаза! Говорят, что он отличается от людей нашего мира. Но никто не решался взглянуть на его лицо (из тех, кто вернулся). На вас должна быть надета вещь красного цвета (на голове) и синего (вокруг шеи), чтобы он смог отличить вас от других.

Его пристальный взгляд – это всего лишь проверка на ваше право попасть ТУДА. Если вы не пройдете ее, он сочтет вас недостойным жизни даже в этом мире, и после выхода из поезда он будет ждать момента, когда сможет убить вас в безлюдном месте. Также важно молчать всю дорогу!

После того, как вы проедете «вместе» одну станцию, выглянув в окно, вы увидите, как все сливается будто бы в одну картину. (Если смотреть не моргая!) Вы начинаете покидать свой мир, причем видеть и чувствовать это из всех сидящих в вагоне будете только вы.

Ваша цель: доехать до конечной, где, кроме вас, в вагоне уже никого не останется. После выхода из поезда у вас будет мало шансов вернуться назад, но все-таки это возможно… Некогда сидевший напротив вас «мужчина» будет проводником в незнакомом вам мире (тут вы и пускаете в ход запасной билет).

Удачи.

Такой же портальной функцией в японских копипастах обладают лифты.

Удивительно, но в русской культуре только один раз подземелью определялось место чего-то положительного – у бегунов, или скрытников, крайне радикального направления беспоповского старообрядчества. Они полагали, что Антихрист уже пришел на землю (в виде Петра I), и потому поделать уже ничего нельзя, кроме как избегать его влияния, удалиться от всех гражданских повинностей и оборвать все связи с обществом. Иногда они находили пещеры или рыли логово прямо в земле, ища в ней спасения. Таким образом, их картина мира была перевернутой – зло завладело миром под солнцем, значит, в глубине под землей оно не сможет настигнуть. То же самое было и с катакомбами, где собирались первые христиане. Похожая логика заставляет строить подземные города. Скрытые под городом стратегические объекты нужны, как объясняется в различных источниках, для спасения руководства страны и части населения во время войны, в том числе и с применением ядерного оружия. Однако такое объяснение мало кого устраивает. Сам факт скрытности, секретности и совершенной потусторонности как будто изгоняет любое рациональное объяснение этой мифической конструкции. Это напоминает страшный и не имеющий никакого практического назначения город из рассказа Борхеса «Бессмертный», который построили обретшие бессмертие люди перед тем, как погрузиться в безумие, вызванное их слишком долгим пребыванием на земле.

Про Метро-2 как будто ничего нельзя сказать, кроме как зафиксировать его существование, обозначить примерное расположение и связанные с ним наземные объекты. Еще его можно искать, по пути встречаясь с потусторонними существами и странными явлениями. Лучшее, что я читал о подземном мире Москвы, – это роман Владимира Гоника «Преисподняя», фрагменты которого часто выступают в качестве крипипаст. Это записки диггера, который изучает подземную Москву.

Пройдя немного, я обомлел: в глубь холма тянулись широкие галереи, перед глазами открылись старинные своды, древняя кладка, арки и столбы. Впоследствии я убедился, что из старинных галерей, куда я спустился впервые, при желании и наличии инструментов можно проникнуть в соседние системы – в глубине земли с незапамятных времен таятся старые заброшенные каменоломни, осыпавшиеся забои, подвалы монастырей и давно снесенных церквей и домов, забытые склады, винные погреба, тоннели метро и обширные бомбоубежища. Москва стала разворачиваться в своем тайном, причудливом, скрытом от людских глаз облике. Со временем, спустя годы, я пришел к выводу, что в пределах старой Москвы, во всяком случае, в местности, именуемой Скородом и ограниченной Садовым кольцом, из любого здания в любое можно попасть под землей, не поднимаясь на поверхность. Изданный в 1913 году атлас старых коллекторов, штолен, сточных каналов, русел рек и ручьев столь обширен, что перенести его на современную карту просто невозможно. Постепенно, с каждым спуском, словно таинственный Китеж-град, открывалась под землей другая Москва – параллельный город, зеркальное отражение. Там, внизу, на глубине, существовали другие мы, наше отражение: перевернутый мир, перевернутое существование…[21]21
  Гоник В. Преисподняя. – М.: Пилигрим, 1993.


[Закрыть]

Метро – это загадочные и невидимые механизмы, которые дают быстрое перемещение по городу и непонятно, что берут взамен. Урбанисты и социологи Роберт Парк и Эрнст Берджес описали последствия этой сделки в работе «Рост города»:

«Мобильность городской жизни со свойственным ей возрастанием числа и интенсивности стимуляций неизбежно имеет тенденцию сбивать человека с пути и деморализировать. Ибо существенным элементом общественных нравов и персональной нравственности является согласованность – согласованность того типа, который естествен для социального контроля в первичной группе. Там, где достигает наивысшего уровня мобильность и где, следовательно, полностью обрушиваются первичные механизмы контроля, как, например, в современном городе в зоне запустения, развиваются ареалы деморализации, распущенности и порока».

Когда говорят «порок», почему-то представляется что-то активное и веселое, хотя зачастую это совсем не так. В нашем контексте речь идет о черных унынии и апатии, которые идут от осознания собственного бессилия перед миром и попыткой угнаться за бессмысленностью жизни. Это прекрасно выразил в эссе «Подземное небо» Виктор Пелевин:

Самую красивую и самую страшную легенду о московском метро придумали дети; это одна из страшилок, которые рассказывали в пионерлагерях.

Когда в палате становилось темно, начинались рассказы о том, что происходит с людьми, которые засыпают в поездах и пропускают конечную станцию. Когда поезд въезжает в метро, людей будят, вытаскивают из вагонов и сажают на цепь. После этого они проводят долгие годы под землей, работая и ремонтируя те загадочные механизмы, которые приводят огромный организм метро в движение. Все это время они находятся как бы в трансе, потому что им что-то подсыпают в еду.

Когда они стареют и уже не могут работать, они в один прекрасный день просыпаются в переполненном вагоне, посреди людей, едущих на работу. Они ничего не помнят о своей жизни под землей, просто им становится ясно, что еще вчера они были молоды и полны надежд, а сегодня старики.

Их жизнь окончена, и они совершенно не понимают, что же произошло между вчера и сегодня.

Отраженный в страшных историях о метро кошмар показывает, как глубоко противоестественен и в то же время притягателен подземный мир метрополитена.

Один раз по работе я участвовал в организации пресс-тура для журналистов на строящуюся тогда еще станцию «Петровско-Разумовская» Люблинской линии. Это было довольно сложное строительство, когда новую линию соединяли со старой без прерывания движения на серой ветке. Задача пресс-тура была в том, чтобы показать журналистам, как строится метро и что это очень большая работа. Собственно, намеренно была выбрана самая глубокая на тот момент стация. Я тогда впервые оказался на строительстве такого объекта.

Вид готовой станции не внушает никакого трепета, это человеческое место, полное суеты. Но когда на шахтерской люльке спускаешься в по сути дыру в земле, это производит колоссальное впечатление. Тогда были готовы только тоннели, по которым будут ходить поезда, и очертания станции. Это была огромная пещера, обтянутая коммуникациями и инженерными сооружениями, которые укрепляли ее стены. Все это было похоже на раскопки древнего гигантского космического корабля, который успел срастись с землей (почти как в фильме «Чужой»). Сквозь сложные конструкции пока еще свободно текли подземные реки, а где-то работали путепроходческие щиты. Это было настолько явное торжество человека над природой, инженерной мысли над материей, что было невозможно продолжать воспринимать метро по-старому. Теперь я знал, что каждая станция – это пещера, которая соединена с другими такими же пещерами маленькими по сравнению с ними тоннельчиками. И что все страхи, связанные с укрощенным подземным монстром, – это страх собственной мощи, а еще страх рано или поздно встретиться с силами, на приручение которых ушел весь тысячелетний опыт и вся накопленная смекалка всех поколений людей.

Раньше на радиостанции «Серебряный дождь» была ночная передача «Архитектура забвения» о страшных тайнах, которые стоят за знакомыми явлениями. Во многом мой подкаст «Социология стрема» продолжает темы, которые раскрывались там. По крайней мере, я стремился передать именно то настроение меланхолической отстраненности и смирения перед страшной неуютностью мира. О московском метро в «Архитектуре забвения» было целых три выпуска, фрагмент одного из них лучше всего подойдет, чтобы закончить эту главу.

Мне кажется – вполне характерная картина: сделка с кем-то невидимым, позволяющая на вырученные от нее средства жевать бутерброды, ходить в кино, обставлять квартиру.

Сделка, невыгодность и крайнюю бессмысленность которой отчетливо осознаешь, как правило, только в самом конце. Мне кажется, о ней уже что-то писал Гете.

Неестественная и чуждая истинной человеческой сущности картина: уже не существующие частички еще существующих людей, сотканные в безликое полотно бесконечных линий между конечными станциями. Жизнь, пожирающая себя, как гидра. Свернутое пространство.

То, чего не должно быть.