Текст книги "Путеводитель по современным страхам. Социология стрёма"

Город

Городские сюжеты – единственная категория страшилок, которую с удовольствием слушают и распространяют даже те, кто далек от жанра крипипаст и даже не любит их. Как уже отмечалось, самые страшные вещи – те, которые выходят из самых обыкновенных вещей. А что может быть обыкновеннее улицы и домов, которые видишь каждый день. Городские легенды – очень важная часть идентичности горожанина. Даже если не считать эти истории правдивыми, их очень приятно рассказывать. А в районных сообществах посты про легенды и «что-нибудь паранормальное» или «загадочное» становятся самыми популярными и собирают столько же комментариев, сколько и публикации про то, какие в окрестностях живут или жили знаменитые люди. Хорошая история, которая связана с городской повседневностью, вносит в ткань города столь чтимое теоретиками урбанизма разнообразие. Кроме того, спустя какое-то время она становится частью городского ландшафта, обретая собственную жизнь. Подмосковной Коломне вряд ли удастся избавиться от рассказов про Марину Мнишек, которая якобы умерла в одной из башен коломенского кремля. Даже несмотря на то, что современные исторические изыскания говорят, что этого скорее всего не было, эта история слишком хорошо вписывается в коломенскую идентичность, чтобы легко отказаться от нее. Точно так же, как в Зюзино часто отмечают, что именно в этом районе жил Битцевский маньяк.

Сочетание «знаменитости» и чего-то страшного оказывается беспроигрышным вариантом. Для Москвы большинство городских легенд связаны со сталинским временем: это либо истории про метро, либо про специфическое предназначение тех или иных построек сталинской эпохи, либо о тех или иных исторических персонах, которые сохраняют свое мрачное влияние. В качестве иллюстрации приведу редкую и потому по-своему прекрасную городскую байку о новейшем историческом периоде, которая показывает механизм формирования отношения к месту через образ исторической персоны. Если байки из прошлого мы воспринимаем целостно, монолитно, истории, которые возникают на наших глазах, позволяют проследить, как и из-за чего они изменялись и принимали ту форму, в которой, возможно, и покажутся нашим потомкам.

Дом самоубийц – возможно, патогенное или аномальное место на западе Москвы, где отмечалось аномально высокое количество самоубийств. Адрес: Москва, Крылатское, Осенний бульвар, д. 16, корп. 1.

Совсем недалеко от станции метро «Крылатское» находится жилой дом по ул. Осенний бульвар, который считают «гиблым местом». В 17-этажке, с виду кажущейся самой обычной, с частотой примерно 1 человек в год люди заканчивают жизнь самоубийством.

Негласную статистику смертей ведут бабушки из дома напротив, наблюдающие за происходящим кошмаром со скамеечек у своего дома. По их словам, умирают в этом доме каждую весну и осень, то вешаются, то топятся, то вены режут. А с некоторых пор люди стали «выставлять свою смерть напоказ». Сначала сестры одна за другой выбросились из окна своей квартиры, следом повесился парнишка из квартиры парой этажей выше.

Люди покупают квартиры, а после покупки проходит не больше полугода, тех, кто жил в этом доме изначально, уже нет, все постарались в кратчайшие сроки съехать оттуда. С целью очистить дом от нечисти приезжали и батюшка, и колдуньи, но ни у кого ничего не вышло.

Справка:

Видимо, речь в этом рассказе идет о доме 16/1 по Осеннему бульвару. Действительно, в период с 1999 года по 2000 год восемь (возраст от 3-х до 60 лет) человек совершили самоубийство.

Погибли все, независимо от того, с какого этажа они прыгали.

Никаких объяснений происходящему нет, но жильцы дома считают, что это каким-то образом связано с тем, что рядом находится знаменитый «дом на Осенней». В нем жил Б. Н. Ельцин. По словам жильцов, «вокруг этого дома преднамеренно инициировалось электромагнитное излучение, провоцирующее все взрывные механизмы с радиовзрывателями к детонации (вынужденная мера безопасности)». Большинство из тех, кто покончил жизнь самоубийством, выпрыгивали из окон, находящихся примерно на той же высоте, что и окна бывшего президента. Но конечно, никакого подтверждения этой точки зрения нет.

Согласно книге Александра Коржакова «Борис Ельцин: от рассвета до заката», первый президент никогда в этом доме не жил, хотя и был в нем прописан. А «вписывание» бывшего президента в эту крипипасту произошло, судя по всему, уже после его смерти. История о доме на Осенней улице фиксируется в Сети в начале 2000-х, но без Ельцина, а во всех перепечатках этой страшилки в конце 2000-х и далее Ельцин уже есть.

Социологическая интерпретация городов, их вида и формы, зданий и строений включает в себя не только анализ практик и «техник» жизни, которые навязывает здание или которым просто задает рамки, она также имеет в виду и исторический, и идеологический контекст. Так, когда мы говорим о том, как начали меняться города в СССР в хрущевское время, мы должны понимать острую проблему расселения людей, всплеск рождаемости после войны и поворот внимания в сторону «массового человека». Такая направленность страшных историй может быть реакцией на предыдущую эпоху. Искусствовед и исследователь архитектуры Антон Горленко в своей статье «Культура Три» в уже закрывшемся The Prime Russian Magazine описывал процесс восприятия архитектуры и города как идеологический, а не эстетический, как почти всегда о нем говорится. Горленко объясняет повальный интерес к советскому «застойному» модернизму, который является как бы антитезой к современному строительству и архитектуре, которая в свою очередь пытается воспроизводить ампирные сталинские элементы. Точно так же, как советский модернизм (а это период с 1955 по 1991-й) был похожей «антитезой» к сталинской эстетике. Ее недостаточно просто перестать воспроизводить, необходимо было дискредитировать этот стиль («борьба с излишествами») и демонизировать – заселить туда монстров прошлого, которые продолжают со своей территории грозить новому быту и благополучию. В основном это связано со старыми подвалами, квартирами и подземным миром – метро. То же самое произошло с модернизмом: панельки и пятиэтажки оказались также населены самыми разнообразными монстрами и призраками, которые принесли расселенные в них семьи. Как мы видим, тема города в сетевых страшилках отражает более драматический пласт страхов, связанных с зацементированными символами отношений людей, которыми являются города.

В книге «Язык архитектуры» Нильс Лунинг Прак описывает два вида обществ – те, которые больше ориентированы на внешние угрозы, и те, которые ориентированы больше на угрозы внутренние. Так мы понимаем, из-за чего в Римской империи в ее поздний период появляется особая «интровертная» архитектура и почему так похожа на крепость церковь романского периода, когда европейцы были мобильны и активно осваивали пространства материковой части Европы (Нового Света для них пока не существовало), и что позволило сделать готическую архитектуру такой открытой.

Об отражениях страхов этих внутренних и внешних угроз, о призраках прошлого и вполне нынешних монстрах мы поговорим в этой главе.

Одиночество, покойники и странные люди. Как отношение к смерти влияет на связи между живыми

Пришло время мне описать собственный опыт столкновения с чем-то выходящим за пределы обыденного, находящимся в определенном смысле по ту сторону.

Как-то раз, это было году в 2015-м, я ехал в метро. Было около двух часов дня, не самое популярное время. Я спокойно сидел, что-то читал, и ничего не предвещало необычного.

Вдруг я почувствовал, что в вагоне происходит какое-то движение, потому что ощущалось, что взгляды остальных пассажиров были направлены в одну точку. Я тоже поднял голову и увидел, что по вагону ходит попрошайка. Однако этот попрошайка был очень странного вида. Он был одноногим и передвигался на костылях, он был одет во все белое, а лицо его было полностью закрыто: нижняя часть под белым шарфом, а верхняя под огромными темными очками, все остальное находилось под белоснежным капюшоном. Это было действительно жутковатое зрелище – одетый во все белое великан с кроссовкой на высокой платформе, надетой на единственную ногу, с неестественной проворностью перемещался по вагону. Казалось, что это не человек, а, например, ожившая мумия. Было действительно не по себе оказаться с таким существом в замкнутом пространстве вагона.

Но вот этот его вид делал его эффективность как попрошайки просто восхитительной: любой, к кому он подходил, сразу же давал ему деньги, лишь бы он отошел. Я просто не мог оторвать от него взгляда, поэтому, когда он дошел и до меня (а я был в самом конце вагона), он расценил это как мою готовность скинуть ему мелочь. Но я этого не делал, потому что, во-первых, ее не было, а во-вторых, было совершенно невозможно перестать смотреть – во всем этом было что-то совершенно завораживающее. Довершал образ запах, который он источал, – тонкий медицинский аромат, совсем не человеческий. Пока он стоял с протянутой рукой, а я сидел, подняв голову, стало проходить неприличное для таких вещей время, и он, видимо, начал терять терпение, и я тогда услышал, что он начал высоким голосом, фальцетом, мычать: «Ммммм». Это было совсем страшно, потому что он выглядел не совсем по-человечески и даже не мог вступить в коммуникацию, добиваясь своего при помощи мычания. Вся эта напряженная атмосфера страха и жути была явственно ощутима, и было совершенно непонятно, чего ждать от такого существа. Но двери вагона открылись, и он вышел.

Вечером я пришел в гости к моему другу и рассказал ему про странного попрошайку. В ответ на это приятель сказал мне: «Чувак, это же Мистер Розовый Фламинго!». Оказалось, что это известный персонаж, его встречали в метро Москвы, Киева, видели на улицах еще нескольких городов и даже в Крыму. Мой товарищ показал мне группу ВКонтакте об этом попрошайке. На тот момент в ней было три тысячи человек, а на пике было больше семи. В сообществе люди в основном публиковали фотографии этого персонажа, делились историями о том, как, кто и когда его встретил, а также строили теории о его происхождении и судьбе, рассказывали о попытках заговорить с Мистером Фламинго или проследить за ним.

Сразу скажу, что группа сейчас почему-то закрыта и посмотреть ее материалы нельзя. Возможно, это связано с тем, что расследование в целом состоялось, про Мистера Розовый Фламинго были выяснены все интересующие детали, и он стал известен настолько, что про него даже сделала репортаж газета «Московский комсомолец».

Фан-арт участника закрытого сообщества «Мистер Розовый Фламинго»

Почему он получил такое прозвище? Фламинго – это внутреннее слово сообществ людей с ограничениями физических возможностей, означает человека, у которого нет ноги (так называется один из журналов на эту тему).

Мистер Розовый Фламинго использовал эту метафору на ранних этапах своей попрошайнической деятельности, одеваясь в розовое.

Любопытно, что когда до Мистера Фламинго добрались журналисты, ему стали давать свои прозвища: от Человек-невидимка (из-за того, что абсолютно вся поверхность его тела неестественно покрыта одеждой, как в экранизациях одноименного романа Герберта Уэллса) до Человек-мумия (по той же причине).

Именно второй вариант кажется особенно пугающим. Столкновение с покойником, который ведет себя как живой – вот «нерв» городских страшилок. Самой короткой, но при этом раскрывающей, «сдающей» весь жанр городских крипипаст, является следующая:

А вот случай, произошедший пару лет назад в метро. Чуть за полночь молодая девушка добиралась домой после встречи с подругами.

Вагон мерно покачивался. Оторвавшись от чтения книги, она мельком осмотрелась: женщина, сидящая напротив, пристально смотрит на нее, не отводя взгляда. Было в ее фигуре что-то странное. По обе стороны от попутчицы сидели два старика, один из них дремал. Девушка опустила глаза обратно в книгу. Этот взгляд начинал нервировать: женщина не отрывалась от нее ни на секунду в течение пяти минут.

На следующей станции в вагон зашел высокий парень лет 25, но женщина даже не взглянула на него. Когда поезд наконец-то достиг следующей станции, молодой человек встал, собираясь выйти, как вдруг резко схватил девушку за руку и выдернул на платформу.

Девушка вскрикнула от неожиданности и выдернулась из его хватки. Двери вагона с лязгом захлопнулись, и поезд скрылся в темноте тоннеля.

– Не бойтесь меня. Просто я не мог оставить вас в том вагоне… Неужели вы не заметили, что женщина, которая сидела напротив вас, совсем не моргала? Вероятно, она уже давно мертва, а те двое мужчин лишь поддерживали ее с боков. Страшно даже подумать, чтобы могло случиться, пробудь вы там еще дольше…

Эта история показывает, как страх перед мертвым, перед покойником, совершенно не нуждается в объяснении, это страшно просто само по себе.

Любой страх перед странно выглядящим и ведущим себя человеком можно объяснить через социальную стигматизацию. На бытовом уровне кто-то другой, инаковый, отличающийся создает дискомфорт своим присутствием. Не вписывающийся в обыденность человек вызывает реакцию отторжения, которая рационализируется через опасение.

Социальная стигматизация связана со страхом перед мертвецами.

Существует множество этнографических свидетельств тому, что в народной, традиционно-крестьянской, аграрной культуре к умиранию относятся иначе, чем в городской. Это те данные, которые собираются в фольклорных и этнографических экспедициях, а также встречаются в бытоописаниях прошлых эпох.

Крестьяне гораздо более спокойно относились к собственной смерти. В мир иной отправлялись в присутствии родных и близких, в специальной позе, одежде и с соответствующими, заранее припасенными предметами. Умирающий оглашал свое завещание, совершался обряд причастия и прочее.

Смерть, умирание не воспринимались так трагически, как горожанами. Такое же отношение было и к покойникам. Некоторым объяснением этого может быть наличие строгого ритуала и четкое распределение ролей в деле умирания и похоронном обряде среди общины, которой в городе просто нет.

Однако для этой «традиционной» культуры важен способ смерти. То есть умирание, описанное выше, от старости или продолжительной болезни в окружении близких является естественной смертью, и механизмы взаимодействия с ней ясны.

Важно, чтобы человек не умирал в мучении, был готов к этому.

Здесь есть некоторый парадокс, а также своего рода амбивалентность отношения к этому, потому что значительную часть смертей в таких обществах составляли дети до шести лет и роженицы. Однако их кончина автоматически считалась чем-то естественным.

Смерть неестественная – сопряженная с муками: утопление, пожар, убийство дикими животными или (особенно!) самоубийство – вызывала большое беспокойство, подобные смерти нарушали уклад жизни, в них обвиняли природные явления вроде засух и наводнений. Невозможность совершения правильного обряда выбивает такую смерть из разряда тех, к которым можно относиться со смирением (естественная + дети и роженицы). И именно такого покойника стоит опасаться.

Кроме этого, образ жизни мог сказаться на характере смерти, и это тоже понимали. Соответственно, с настороженностью община относилась к представителям опасных профессий – мельник, кузнец, знахарь. В «группу риска» также входили люди с низким социальным статусом, а еще алкоголики, бродяги и сумасшедшие. Умерев, именно такие люди рисковали стать «плохими» покойниками, и, соответственно, рисковала вся община.

Незамужние, неженатые и бездетные выбивались из общепринятого сценария жизни и тоже подвергались отчуждению, в том числе из-за того, что они рискуют неправильно умереть и стать «неправильными» покойниками – ходить и беспокоить живых.

Таким образом, страх смерти и покойников сильно сопряжен с социальной стигмой. Человек вне сообщества и умирать будет не так, как принято, – страшно, больно, долго и без обряда.

Можно сказать, что в городе неестественным образом умирают все и, соответственно, любой покойник – носитель опасности, потому что умирает в панике.

Фольклорист Сергей Грунтов в докладе «О страхе перед мертвецом» (на конференции «Антропология страха» в Европейском Университете) рассказывает о двойственном варианте страха – страхе умереть самому и боязни мертвеца.

Важно, что страх перед мертвецом даже в живущих старым укладом обществах также не что-то необычное. Он возникает, но также присутствуют и способы бороться с ним – «положить за пазуху земли со свежей могилы» или «подержать покойника за большой палец его ноги» – страх присутствует, но он преодолим.

Смерть – это прямое, безапелляционное столкновение с сакральным. В любой культуре оно так или иначе проходит процедуры преобразования, когда из явления потусторонних, иррациональных сил необходимо сделать ее частью быта. Это столкновение с иррациональным, с которым ничего нельзя сделать и которое необходимо истолковывать. В этом смысле покойник генерирует вокруг себя самые различные обряды.

Это видно хотя бы по тому, что к свежепреставившемуся покойнику и уже лежащему в могиле отношение разное, несмотря на то, что это один и тот же человек, одно и то же тело. С погребением меняется статус. Он уже не такой страшный, с ним, например, можно поговорить при посещении кладбищ.

Соответственно, в любом странном человеке скрыта «неправильная» смерть, а значит, он уже немного покойник, и встреча с ним – столкновение с потусторонним, от которого лучше отгородиться.

Было у меня всегда пристрастие к вечерним и ночным прогулкам. Бесцельное перемещение по ночному городу с музыкой в плеере. Часами я мог простаивать на каком-нибудь мосту, куря и вглядываясь в темную воду. Или просто сидеть на какой-нибудь лавочке во дворике рядом с центральным проспектом (все же шляться по глухим закоулкам в такое время было стремновато). Обычно на прохожих, коих всегда было немного, я особого внимания не обращал, но все же со временем начал подмечать кое-какие странности. И касались они обычных с виду людей, проходя мимо которых и кинув беглый взгляд, безусловно, никаких странностей и не заметишь, но если поглядывать на протяжении, например, получаса, начинаешь замечать кое-что необычное.

Первой была девушка на автобусной остановке. Я сидел на остановке напротив и автобуса, естественно, не ждал, просто плановый перекур у меня был. Что-то странное было в той девушке, неестественное. Вот она сидит на скамейке, роется в сумочке. Подходит к расписанию, изучает его, возвращается на скамейку. Просто сидит некоторое время, потом снова роется в сумочке, встает, изучает расписание. Подходит автобус. Она в него не садится, вместо этого повторяет свой ритуал. И странно тут даже не то, что в такое время ходит только один автобус (может, она на остановке просто с кем-нибудь встречается), а то, как она повторяет свои действия. Механически и, самое главное, ОДИНАКОВО. Можно даже время засечь. Я целых два часа просидел, наблюдая. Потом, ровно в два часа ночи, она встала и ушла. Я, естественно, за ней не последовал, но случай меня заинтересовал. Поэтому, гуляя по городу, я стал внимательнее присматриваться к прохожим, вдруг еще какой-нибудь странный гражданин встретится. И встреча эта не заставила себя долго ждать.

На этот раз была парочка вроде как друзей, вроде как ведущих непринужденную беседу. Однако необычным выглядело такое общение: вроде как оба стоят вразвалочку, у одного чемодан рядом поставлен, вроде фразами перекидываются. Проходя мимо, ничего подозрительного бы не заметил. Ладно, если бы они своими фразочками по-разному перекидывались. Ан нет, та же схема, что и с девушкой на остановке. Сначала один что-то говорит, потом другой, потом просто молча стоят по сторонам пялясь, потом первый достает мобильник и в нем долго копается, и вуаля – цикл повторяется.

Собственно, с этой парочки я на шпионаж подсел конкретно. Блокнотик специальный завел, куда наблюдения записывал. За месяц моих шпионских игр удалось выяснить следующее: в дневное время «роботов» (как я их про себя прозвал) встретить невозможно; выползают «роботы» исключительно с наступлением темноты; уходят с «точек своих дежурств» ровно в два ночи; после двух ночи опять же не встречаются.

В общем, три месяца я за ними так наблюдал, пока не приключился один крайне странный инцидент. Сидел я в ту ночь на лавочке одного из дворов, курил. Было почти два часа ночи, поэтому детективство мое закончилось и я просто планировал еще пару часиков пошляться по городу. Сижу себе курю, а тут к подъезду два человека подходят. Один мимо проходит, а другой останавливается рядом со мной и руку протягивает, причем выглядит это так, как будто мы с ним давнишние друзья-приятели. Первый рядом с подъездом останавливается и на меня смотрит. Второй с протянутой рукой стоит, как статуя. Все происходит в абсолютном молчании. Минут пять в молчанку играли, и тут я понимаю, что встаю и руку ему пожимаю. Хотя на самом деле прокручивал в голове хитроумный план побега и оценивал шанс этих двоих меня догнать. Вполне обычное рукопожатие, однако, вместо того чтобы бежать со всех ног, я почему-то за ними иду в подъезд. Сам себя не контролирую. Т. е. умом понимаю, что вот иду за ними, а остановиться не могу. Ноги сами по себе идут, и никаким усилием воли я на них повлиять не могу. Заходим в лифт, едем на пятый этаж (дом девятиэтажный был) и все вместе заходим в квартиру. Разуваюсь, куртку снимаю. Все буднично так, как будто в гости к знакомым на чашку чая зашел. Прохожу за ними в гостиную, сажусь на стул. Они оба на диван. И все. В прямом смысле все, ничего вообще не происходит больше. Я молча сижу. Они молча сидят.

Минут сорок, наверное, прошло. Я чуть осмелел и интерьеры начал рассматривать. И все абсолютно в квартире этой неправильное. Словами сложно передать, но ощущение такое, как будто вещи все не на своих местах. Впечатление, что не жилое это помещение вовсе, а декорации расставлены. На окне горшок стоит, но цветка в нем нет, и видно, что земля сухая – не поливали ни разу. На столе две кружки с чайником, но больше похоже, что их специально симметрично расставляли, а чайником не пользовались вовсе. Диван, по идее, раскладываться может, но стоит так, что не разложишь. В общем, каждая мелочь в глаза бросается.

Сижу я, сижу, и до меня каким-то образом смысл послания «роботов», в гости пригласивших, доходит. Мол, посмотри, как мы живем, раз тебе так уж интересно. И вроде бы они против меня ничего и не имеют, но мое любопытство им тоже особо не льстит.

Вот так мы до рассвета и сидели, а потом один из них встал и ко мне подходит, в коридор провожает. Тут ко мне способность тело нормально свое контролировать вернулась, и я бегом практически к двери, ноги в ботинки не застегивая засунул, наспех куртку накинул, и прочь! Зажигалка еще из куртки выпала, но я и поднимать не стал, бегом по лестнице вниз бросился. После этого дома три дня сидел запершись, завесив шторы, и на звонки телефонные даже не отвечал, пытался осознать, что это было такое. Методично все свои записки про «роботов» я порвал и для уверенности в пепельнице сжег. С тех пор я по вечерам вообще по улицам не хожу, а если уж приходится, то строго под ноги смотрю и маршрут всегда кратчайший выбираю из точки А в точку Б.

Завершить хочу случаем, который приключился со мной буквально неделю назад. Задержался на работе допоздна и вышел, когда уже порядком стемнело. Погода была ужасная, дождь, кругом лужи. В общем, добежал до остановки, жду автобуса, закурить пытаюсь. А зажигалка в куртке промокла, не прикуривается никак. Чувствую, как меня за плечо кто-то тронул (я от ветра отвернулся), и вижу – рука мне зажигалку протягивает. Ну, я короткое «спасибо» бросил, не оглядываясь, и прикурил. Поворачиваюсь, а рядом нет никого. Внимательно смотрю на зажигалку, а эта та самая, что я у «роботов» в гостях обронил. Такие дела…

Странные люди (наряду с «Загробным»!) – одна из самых популярных категорий Мракопедии, что имеет очень весомые объяснительные механизмы.

В моих собственных коммерческих исследованиях, связанных с городом, и, в частности, исследованиях того, как подростки осваивают город, выделяется важный мотив (который фиксируют и другие исследователи, например Мария Осорина в книге «Секретный мир детей в пространстве мира взрослых») – с возрастом дети перестают бояться «страшных мест». Страх остается, но он становится более конкретным и из «мне там страшно, потому что это злое место» превращается в «там могут быть злые/непонятные люди». Это важное осознание, что пространство не злонамеренно и редко что-то скрывает, в то время как у каждого человека есть страшный секрет, который никому не дано разгадать.