Текст книги "Бессмертная любовь"

Глава 23

То, что Кассандра какое-то время оставалась наедине с вампиром, не обещало ничего хорошего. Бау вспрыгнул на крышу и встал между ними, угрожающе посмотрев на Кассандру.

– О чем вы разговаривали?

Кассандра легкомысленно ответила:

– О своем, о девичьем.

Эти слова заставили Эммалайн заметно побледнеть.

– Я уже один раз говорил с тобой об этом. Ты должна принять то, что случилось. – У Бау не было репутации тонкого дипломата – и он никогда не трудился объяснять что-то по два раза. Если Кассандра что-то напортила между Лахланом и Эммой, Бау приложит все силы к тому, чтобы это исправить. – Убирайся, Касс. Я поговорю с ней наедине.

Кассандра выпрямилась.

– А я не собираюсь…

Бау негромко зарычал. Он сделает все, что может, лишь бы не допустить, чтобы его самый давний друг стал таким, каким стал он сам. В том числе и сбросит Кассандру с крыши.

– Оставь нас!

– Да я все равно уже закончила, – проговорила она спокойным тоном, однако при этом быстро попятилась. – Пока вы тут будете болтать, я пойду к Лахлану.

Бау с радостью заметил, что Эмме эта мысль совсем не понравилась: она нахмурила брови, а глаза у нее сверкнули. Он подумал, что еще никогда так не радовался при виде расстроившейся женщины. Хотя ему очень хотелось бы, чтобы Эммалайн запротестовала, она ничего не стала говорить.

Перед тем как спрыгнуть на землю, Кассандра сказала:

– Не забудь о моем предложении, вампир. Когда они остались вдвоем, Бау спросил:

– И что она предлагала?

– Это тебя не касается.

Он одарил и ее угрожающим взглядом. Эмма только пожала плечами:

– Это на меня не подействует. Я знаю, что ты не можешь ничего со мной сделать, иначе Лахлан тебе не простит. Ладушки?

– Ты странно разговариваешь…

– Если бы мне платили доллар… – отозвалась она со вздохом.

Почему, описывая это существо, Лахлан представил ее стеснительной?

– Ну, если ты не хочешь говорить мне, что за зловредное семя в тебя заронила Кассандра, тогда окажи мне любезность и немного пройдись со мной.

– Нет, спасибо. Я занята.

– Тем, что туманной ночью расхаживаешь по крыше беседки и злишься?

– У тебя большой дар наблюдательности, – сказала она, отворачиваясь.

– Кстати, о дарах: днем тебе один доставили.

Эмма застыла на месте, медленно повернулась и с любопытством посмотрела на него:

– Подарок?

Бау с трудом скрыл изумление. Проклятие: оказывается, валькирии действительно такие жадные, как говорится в книгах Закона!

– Если ты прогуляешься со мной и выслушаешь меня, я тебе его покажу.

Эмма прикусила алую нижнюю губу, напомнив Бау о том, что все равно остается вампиром. До этого он разговаривал с вампирами только тогда, когда их пытая.

– Ладно. Пять минут. Но только чтобы посмотреть подарок.

Он протянул руку, чтобы помочь ей слезть, но она каким-то странным движением сошла с крыши так, словно ее предыдущий шаг был сделан не на пятнадцать футов выше, а всего на пятнадцать дюймов.

Бау изумленно уставился на нее, но поспешно встряхнулся и пошел следом. Поворачивая к конюшне, он заговорил:

– Я знаю, что ты сердишься на Лахлана. Что тебя больше злит: то, что он тебе лгал, или что ты узнала, какая ты?

– Не какая я, а какой вы меня считаете. А что до моего гнева, раздели его на равные доли – и не ошибешься.

– Он солгал не просто так. Его нельзя назвать нечестным: по правде говоря, все знают его как честного. Но он готов на все, лишь бы удержать тебя рядом с ним. И ты действительно его подруга.

– Подруга… Мне надоели эти разговоры!

– Я предупредил Лахлана, чтобы он не упрямился и не глупил. Но похоже, что тебя тоже надо предостеречь.

Ее глаза от гнева загорелись серебром. Не испугавшись, Бау взял Эмму за локоть и повел в конюшню.

– Давай отбросим мелочи и поговорим о главном. Он тебя не отпустит. Твоя родня захочет тебя вернуть. Будет конфликт. Если только ты не убедишь их не драться.

– Ты так и не понял! – огрызнулась она. – У меня не будет никакой проблемы, потому что он мне не нужен! – Она резко вырвала руку. – А когда какой-то оборотень в следующий раз возьмет меня за руку и куда-то потащит, он останется без лапы!

Она зашагала впереди него вдоль длинного ряда стойл. Хотя он ничего ей не говорил, она резко остановилась и уставилась на кобылу, которую привезли этим утром, а потом подошла к ней и ласково погладила по носу. Странно, что Эммалайн потянуло к тому животному, которое было ее личным. Проклятая жадюга-валькирия.

Ее взгляд скользнул по лошадке, и она проворковала:

– Красавица! Ты просто чудо!

Чувствуя непонятную неловкость, словно вторгается во что-то глубоко интимное, Бау упрямо продолжил:

– Мне казалось, что вампиры обладают врожденной способностью смотреть в корень. Лахлан тебя не отпустит. Он богатый и привлекательный мужчина, король. И он будет баловать и защищать тебя всю жизнь. Тебе надо просто это принять.

– Послушай, Бауэн: я нигде не реалистка. – Она облокотилась на дверку стойла, словно уже бывала здесь тысячу раз. Ее рука нырнула под голову лошадки, чтобы погладить ее по щеке. – Я могу притворяться не хуже, чем мастера этого дела. Могу сделать вид, что обман Лахлана не причинил мне боли. Я могу притвориться, что здесь мне нравится больше, чем у меня дома и в моей родной стране, и я могу даже не обращать внимания на то, что его возраст в разы больше, чем мой. Но я не могу притвориться, будто весь его клан не будет меня ненавидеть или что оборотни не будут снова и снова на меня нападать. И я не могу делать вид, будто мои родные его примут, потому что они никогда этого не сделают, так что я все равно буду вынуждена делать выбор.

Пока она говорила, выражение ее лица медленно менялось от гневного на безнадежное. Она не сказала Бау и половины всего. Ее глаза были полны глубокой тоски.

Именно так когда-то выглядела Мария.

– Что еще происходит? Тебя расстраивает еще что-то.

– Просто… все… очень тяжело, – прошептала она.

– Что именно?

Эмма покачала головой, и ее лицо застыло.

– Я – человек очень сдержанный, а с тобой я даже не знакома. Не говоря уже о том, что ты – лучший друг Лахлана. Я ничего не стану тебе рассказывать.

– Ты все равно можешь мне доверять. Я не стану говорить ему того, что ты не разрешишь мне рассказывать.

– Извини, но сейчас оборотни не числятся у меня в списке доверенных лиц. Слишком много было обманов и неприятных попыток меня придушить.

Бау прекрасно понял, что она имеет в виду и поступки Лахлана, но все равно сказал:

– Ты справилась с Кассандрой.

– Я не хочу жить там, где мне надо будет с кем-то справляться. Я не хочу жить там, где меня будут атаковать или пытаться мной помыкать.

Бау присел на охапку сена.

– Лахлан не может отыскать брата. Кассандра зудит у него над ухом, как комар. У него болит нога, и ему трудно освоиться с новым миром, в котором он внезапно очутился.

И что для него хуже всего – он не может дать тебе счастье. – Он вытащил соломинку и прикусил ее кончик, предложив Эмме такую же.

Она ответила возмущенным взглядом:

– Спасибо, я не жую. Он пожал плечами.

– Я могу справиться с Касс. Нога у него заживет, он освоится, и рано или поздно Гаррет появится. Но все это не будет иметь значения, если ему не удастся добиться, чтобы ты согласилась здесь жить.

Эмма повернулась и тихо проговорила:

– Мне не нравится, что ему больно или тревожно, но я не могу просто приказать себе быть здесь счастливой и довольной. Это должно прийти само.

– И придет, если ты дашь ему время. Когда ему удастся отбросить большую часть своих прошлых… проблем, ты увидишь, что он – хороший.

– Похоже, у меня здесь нет выбора, так ведь?

– Никакого. Так что, если хочешь, я могу сказать тебе, как ты могла бы лучше им управлять.

– Управлять им? – переспросила Эмма, резво поворачиваясь к Бау.

– Ага.

Она удивленно моргнула:

– Наверное, мне хотелось бы это услышать.

– Пойми: все, что он делает, он делает с одной целью: подарить тебе счастье. – Она разомкнула губы, готовясь возражать, но он ее перебил: – Так что если ты недовольна каким-то шагом, который он сделал в этом направлении, тебе достаточно просто сказать, что тебя это расстроило.

Когда Эмма нахмурилась, он спросил:

– Какое чувство ты испытала из-за того, что он солгал? Она посмотрела на мысок сапожка, которым рисовала круги на земле, и неохотно промямлила:

– Я почувствовала себя преданной. Уязвленной.

– Задумайся над этим. Как, по-твоему, он отреагировал бы, если бы ты просто сказала ему, что он сделал тебе больно?

Она подняла голову и несколько секунд молча смотрела на него.

Бау встал, отряхнул брюки, повернулся к выходу, но, задержавшись, бросил через плечо:

– Кстати, эта лошадь – твоя.

Кобыла ткнулась Эмме в волосы, чуть не сбив ее с ног.

– И ты не обнимешь свою старую подругу? – спросила Кассандра, обиженно надувая губы.

– Если бы она была согласна ею остаться, – нетерпеливо бросил Лахлан.

Когда наконец Бау соизволит вернуться? Он доверил бы ему свою жизнь и, если б прижало, доверил бы свою подругу – ждать было крайне тяжело.

Кассандра по-прежнему держала объятия раскрытыми:

– Прошли целые века, Лахлан!

– Если бы сюда сейчас вошла Эмма и увидела, как мы «обнимаемся», то, как думаешь, что она почувствовала бы?

Касс опустила руки и села в кресло напротив письменного стола.

– Не то, что думаешь ты. Потому что она ничего к тебе не испытывает. А вот я оплакивала твою смерть так, как это сделала бы вдова.

– Зря тратила время. Даже если бы я действительно умер.

– Бау рассказал мне, где ты был и кто она такая. Ей здесь не место. Ты был болен – и теперь не видишь, как это неправильно.

Лахлан даже не мог распалить в себе гнев, потому что еще никогда не был ни в чем уверен так, как был уверен в том, что Эмма – его подруга. Сейчас ему стало совершенно ясно, что все те соображения, по которым он долгие годы был дружелюбен с Кассандрой, теперь не применимы.

В прошлом он испытывал к ней жалость. Подобно ему самому, она долгие века не находила свою пару – и Лахлану казалось, что у нее, как и у него самого, нездоровая реакция на это. Но тогда как он искал врагов и охотно был на первом месте в любом сражении и вызывался выполнять любое опасное задание за границей, где он мог бы столкнуться со своей подругой, Кассандра вцепилась в него.

– Кто был рядом с тобой, когда погиб твой отец? Твоя матушка? Кто помогал тебе искать Хиса?

Он устало вздохнул:

– Весь клан.

Касс поджала губы – но почти моментально продолжила атаку:

– У нас с тобой долгая история. Мы принадлежим к одному виду. Лахлан, что бы сказали твои родители, узнав, что ты взял себе в подруги вампира? А Гаррет?

Если говорить честно, Лахлан не знал, как бы это приняли его родители. При жизни они очень сожалели о том, что их сыновья так долго не могут найти подруг, и понимали боль своего старшего сына, Лахлана, не скрывавшего своих чувств. Но они также ненавидели вампиров, считая их гадкими паразитами и чумой на земле. И относительно Гаррета он ничего сказать не мог. Но вместо этого Лахлан просто сказал:

– Я жду того дня, когда ты найдешь свою судьбу и, глядя назад, сможешь понять, насколько нелепыми я нахожу твои слова.

В эту минуту в дверях появился Бау. В ответ на вопросительный взгляд Лахлана он только пожал плечами, словно разговор с Эммой прошел не слишком удачно.

Следом за ним вошел Харманн: вспотевший, разгоряченный – полная противоположность хладнокровному и равнодушному Бау.

– Служащие уходят. Я просто хотел проверить, не нужно ли вам чего-нибудь, а потом я тоже уйду.

– Мы справимся.

– Если вам что-то понадобится, мой номер введен в телефонный аппарат.

– Можно подумать, мне это поможет, – проворчал Лахлан.

Ему казалось, что он неплохо справляется с освоением инструментов этого времени, но объемы новых технологий были просто пугающими.

– О! Итак, пакеты, которые сегодня были доставлены для вашей королевы, уже распакованы.

– Харманн, иди, – приказал он.

Вид у Харманна был такой, словно он вот-вот потеряет сознание.

Он бросил на Лахлана благодарный взгляд и скрылся за дверью.

– Подарками ее не тронешь! – недовольным тоном заявила Кассандра.

– А вот с этим я не соглашусь, – возразил Бау, доставая из кармана куртки румяное яблоко и полируя его о рукав. – Я успел убедиться в том, что королева очень любит подарки.

В ответ на вопросительный взгляд Лахлана Бау объяснил:

– Показал ей ее лошадь. Сожалею, что испортил твой сюрприз.

По нему незаметно было, что он сожалеет о чем бы то ни было.

Лахлан пожал плечами, словно его это не волновало, хотя ему очень хотелось увидеть ее реакцию и воспользоваться той благодарностью, которую она готова была бы продемонстрировать.

– И есть хорошее известие: ей не понравилась мысль о том, что Касс пошла с тобой разговаривать. Это малышку расстроило.

Неужели Эмма могла ревновать? Лахлан понимал, что она никогда не разделит ту душевную одержимость, которую он испытывает по отношению к ней, но он будет рад хоть чему-то. Он нахмурился. Ему совершенно не хотелось, чтобы Эмма расстраивалась.

– Кассандра, ты отсюда уезжаешь. И не возвращайся, пока тебя не пригласит сама Эммалайн. Я этого решения не изменю.

Касс ахнула, искренне потрясенная таким решением, – но как она могла этому удивляться?

Она вскочила на ноги, дрожа всем телом, и пронзительно закричала:

– Пусть твоей подругой никогда не буду я, но когда ты придешь в себя, то поймешь, что и эта вампирша не может ею быть! – Она рванулась к двери.

– Я прослежу, чтобы она уехала, – предложил Бау. – Но сначала загляну на кухню. Они там приготовили еды на целую армию. – Секунду поколебавшись, он добавил: – Удачи.

Лахлан кивнул, погруженный в размышления. Ему слышно было, как от замка отъезжают машины.

Король у себя в резиденции вместе со своей королевой. Спустя тысячу лет оборотень нашел свою подругу – и луна прирастала. Всем было известно, что это означает. Всем – кроме Эммы.

У него больше не было времени. У него больше не было выбора. Лахлан перевел взгляд на столик, где сверкал хрустальный графин.

Глава 24

Эмма проснулась в объятиях Лахлана: лицом она уткнулась ему в грудь, а его пальцы нежно расчесывали ей волосы. Не успела она разозлиться на то, что он опять перенес ее к себе на кровать, как заметила, что это он забрался под ее одеяло на полу.

А потом к ней стремительно вернулось воспоминание о виденном сне.

Ей снился Лахлан среди какой-то давней битвы: у него была передышка между атаками. Гаррет и Хис – его братья? – и еще какие-то мужчины-оборотни вели разговор о своих будущих подругах и гадали, какими они окажутся внешне. Они разговаривали по-гэльски. Эмма почему-то понимала каждое слово.

– Я просто говорил, как хорошо было бы, если бы у нее была хорошая внешность, – заявил один из них, которого звали Уиллем. Он пояснил свою мысль, сложив руки чашечками у своей груди.

Кто-то еще сказал:

– Пусть только у моей будет славная попка, за которую можно было бы схватиться ночью…

Они замолчали, когда мимо них прошел Лахлан, не желая обсуждать при нем такие детали.

Лахлан был самым старшим – и ждал дольше всех. Он ждал уже девятьсот лет! Он продолжил двигаться к ручью у лагеря, легко перепрыгивая через валуны, несмотря на тяжелую кольчугу. Встав на колени у ровного омута, он наклонился, чтобы зачерпнуть воды и умыться.

Его отражение секунду колебалось. Он не брился уже много дней – и по его лицу змеился длинный шрам. Волосы у него были длинными…

Эмме он показался просто потрясающим – и она инстинктивно отреагировала на образ, пришедший к ней из сна.

Когда он сел на корточки и устремил взгляд в ясное небо, Эмма почувствовала поразительное тепло солнца – так, словно сама там находилась. А потом его накрыла волна сосущей тоски: «Почему я не могу ее найти?..»

Эмма поспешно открыла глаза. «Она» – это она сама. Та, о которой он так мечтал… Она видела в его глазах ярость, смятение, ненависть – но ни разу не видела той безнадежности, какая была у его отражения в омуте.

– Хорошо спалось? – спросил он, и его слова отдались в его груди низким рокотом.

– Ты спал со мной? Здесь?

– Да.

– Почему?

– Потому что ты предпочитаешь спать здесь. А я предпочитаю спать с тобой.

– А мое мнение тут не считается?

Не обращая внимания на это замечание, он сказал:

– Я хочу кое-что тебе дать.

Потянувшись назад, он достал… золотое ожерелье. Она заворожено уставилась на украшение.

– Оно тебе нравится?

Эмма не отрывала взгляда от ожерелья, которое раскачивалось словно маятник. Она злорадно усмехнулась и рассеянно пробормотала:

– Надо будет обязательно надеть его при Кассандре. Лахлан подхватил украшение в ладонь, оборвав ее завороженный взгляд.

– Почему ты это сказала?

Как она часто делала в тех случаях, когда ей хотелось бы солгать – но не получалось, Эмма ответила встречным вопросом:

– А разве она не станет ревновать, видя, что ты купил мне драгоценности?

Он продолжал хмуро разглядывать ее.

– Да, это правда, – признал он, удивив ее своей прямотой. – Но она уехала. Я прогнал ее и велел не возвращаться, пока ты не пожелаешь – или никогда. Я не допущу, чтобы тебе было неуютно в твоем собственном доме.

Сквозь зубы Эмма процедила:

– Это не мой дом.

Она попыталась отодвинуться, но Лахлан удержал ее за плечо.

– Эмма, это твой дом, независимо от того, примешь ли ты меня. Он всегда был твоим и всегда им будет.

Она вырвалась из его рук.

– Мне не нужен твой дом, и мне не нужен ты! – крикнула она. – Ничего мне не нужно, когда ты делаешь мне так больно!

Он напрягся всем телом, а лицо его мрачно застыло, словно он потерпел поражение.

– Я сделал тебе больно?

– Да, когда солгал. Это… это было больно.

– Мне не хотелось тебе лгать. – Он убрал волосы, упавшие ей на лицо. – Но мне показалось, что ты не готова услышать все, а я уже ощущал опасность со стороны вампиров и боялся, что ты убежишь.

– Но то, что ты разлучаешь меня с родными, – это еще больнее.

– Я отвезу тебя к ним, – сразу же отозвался Лахлан. – Мне нужно встретиться с некоторыми членами клана, а потом понадобится ненадолго уехать. Но позже я сам тебя отвезу. Одной тебе нельзя ехать.

– Почему?

– Мне тревожно. Эмма, мне нужно, чтобы ты ко мне привязалась. Я знаю, что этого нет, – и боюсь тебя потерять. Их разговоры лишат меня тех успехов, которых мне…

На самом деле Анника напомнит Эмме о том, что она впала в безумие.

– Я знаю, что стоит тебе попасть в ковен одной, – и мне чертовски трудно будет получить тебя обратно.

– А тебе необходимо получить меня обратно?

– Конечно. Я не желаю потерять тебя сразу же после того, как я наконец нашел.

Эмма растерянно потерла лоб.

– Почему ты так уверен в этом? Я хочу сказать – ты ведь знаком со мной всего неделю.

– А ждал тебя всю жизнь.

Она постаралась не обращать внимания на то тепло, которое разлилось по ее телу от этих слов, и не думать о своих снах, где присутствовал он.

– Эмма, ты выпьешь моей крови? Она наморщила нос.

– От тебя пахнет спиртным.

– Я выпил всего рюмку.

– Тогда не стану.

Он секунду молчал, а потом снова поднял ожерелье.

– Я хочу, чтобы ты его надела.

Он придвинулся к ней, чтобы завести руки ей за шею и застегнуть замочек. Из-за этого движения его шея оказалась прямо у ее губ.

– Ты порезался, – пробормотала она ошеломленно.

– Правда?

Эмма судорожно облизнула губы, пытаясь не поддаться соблазну.

– Ты… О Боже, отодвинься! – прошептала она, начиная задыхаться.

А в следующее мгновение Лахлан положил ладонь ей на затылок и притянул к себе.

Эмма забарабанила кулаками по его груди, но он был слишком сильным. И она наконец сдалась, невольно высунув кончик языка. Медленно лизнув порез, она стала смаковать его вкус – и наслаждаться тем, как напряглось его тело, зная, что это происходит от наслаждения.

Застонав и содрогнувшись, она запустила в него клыки – и втянула в себя кровь.

Глава 25

Когда она начала пить, Лахлан крепко обнял ее и, поднявшись с пола, сел на край кровати. Он посадил Эмму к себе на колени так, что она его оседлала.

Он понимал, что она потеряла желание сопротивляться: она так чудесно приникала к нему, положив локти ему на плечи и переплетя руки у него за головой! Ожерелье стало холодить ему грудь, когда он сильнее прижал ее к себе.

Она сделала глубокий глоток.

– Пей… медленнее, Эмма.

Когда она не послушалась, Лахлан сделал нечто такое, на что не считал себя способным: он сам отстранился от нее. Она моментально качнулась, теряя равновесие.

– Что со мной? – спросила она невнятно. «Ты пьяна, чтобы я мог этим воспользоваться».

– Я чувствую себя очень… странно.

Когда он поднял подол ее ночной сорочки, она не попыталась его остановить, – даже когда его ладонь оказалась у нее между ног. Он снова застонал, почувствовав влагу ее желания. Его эрекция готова была разорвать ему брюки.

Жаркое дыхание Эммы касалось его кожи там, где только что были ее губы и зубы. Она лизнула это место в тот момент, когда он ввел палец в ее узкое влагалище, а потом с тихим стоном потерлась щекой о его щеку.

– Все кружится, – прошептала она.

Лахлан почувствовал вину, но, понимая, что это им необходимо, был намерен двигаться прямо к цели, послав в тартарары все последствия.

– Раздвинь коленки. Обопрись на мою руку. Эмма послушалась.

– Мне больно, Лахлан!

Ее голос стал грудным и невероятно возбуждающим. Она застонала, когда он подался вперед и провел языком по ее соску.

– Я могу тебе помочь, – с трудом выговорил он, расстегивая брюки свободной рукой и освобождая свой член, который оказался прямо под ней. – Эмма, мне нужно… войти в тебя. Я сейчас посажу тебя на меня.

Он опускал ее бедра все ниже и ниже. «Осторожнее. Первый раз. Такая узкая!»

– А потом я стану любить тебя, и боль пройдет, – пообещал он, двигая губами по ее соску.

В тот момент, когда он уже готов был соприкоснуться с ее влагой, когда ощутил ее внутренний жар, она вдруг стремительно дернулась и отскочила к изголовью кровати.

Он раздраженно зарычал и рванул ее обратно, так что она снова начала колотить его – на этот раз по плечу.

– Нет! Что-то не так! – Она прижала ладонь ко лбу. – Голова кружится!

«Верни зверя в клетку!» Он дал ей клятву, что не станет прикасаться к ней против ее желания. Но рубашка едва прикрывала ее, красный шелк дразняще струился по белым бедрам, ее соски набухли… Он не мог выровнять дыхание… Он так ее хотел…

Снова зарычав, Лахлан резко перевернулся. Эмма попыталась встать, но он удержал ее – и открыл упругие, идеально женственные ягодицы.

Со стоном он опустил на них руку – это был не шлепок, а скорее просто энергичное лапанье. С момента их встречи он заставлял себя каждый день кончать под душем. Остро ощущая аромат ее тела, сохраняя в ладонях тепло ее кожи, он неизменно делал это невероятно мощно.

Эмма ахнула, когда он начал тискать ее. Ему придется удовлетвориться этим.

«Пора в душ».

Эмма все еще ощущала прикосновение его ладони. Это не было ни ударом, ни шлепком. Скорее – помоги ей Фрейя! – это был невероятно приятный массаж.

Что с ней творится? Почему она начала думать настолько по-другому? По ее телу прокатился приступ дрожи – и она застонала. «Зверь в клетке»? Кажется, он сказал ей именно это. Ну так зверь только что высунул лапу из клетки и хлопнул ее по ягодицам. Это было властное мужское прикосновение, от которого Эмме захотелось растечься лужицей и из-за которого она стала тереться о постель.

Желание ласкать свое интимное место было мучительно сильным. Ей хотелось вымолить у него разрешение оседлать его. Ее тело судорожно дергалось, пока она боролась с его требованиями.

Ожерелье, которое Лахлан надел на нее, правильнее было бы называть ошейником, с которого ей на грудь спускались золотые нити и драгоценные камни. Оно ощущалось как немалая тяжесть и казалось эротичным и запретным. Когда Эмма двигалась, подвески качались и щекотали ей соски.

Что-то в этом ожерелье и в том, как Лахлан застегнул его на ней, объявляло об… обладании.

Сегодня он что-то с ней сделал. Кровать кружилась, а ей почему-то хотелось… смеяться. А еще она постоянно водила руками вниз и вверх по своему телу. Когда к ней приходили мысли, они были ясными, но мягкими и замедленными.

Она не знала, как долго сможет вытерпеть его прикосновения, не умоляя о большем. Уже сейчас с ее языка готова была сорваться просьба: «Пожалуйста!»

Нет! Она и так не похожа на всех остальных в ковене: наполовину ненавистный враг, слабая по сравнению с тетками…

А если робкая валькирия вернется домой, тоскуя о своем оборотне?

Какое отвращение и разочарование они будут испытывать! Какая боль отразится в их взглядах! И потом она считала, что если сдастся, то между ней и Лахланом не останется никакой преграды. Достаточно только уступить, прошептав «пожалуйста!». А если она сдастся, то не вернется домой. Никогда. Она опасалась, что он обладает способностью заставить ее забыть о том, почему ей вообще могло захотеться уехать.

Кровать закружилась еще безумнее. Эмма нахмурилась, внезапно догадавшись, в чем дело.

Он ее напоил!

Этот подонок напился, чтобы она сама… когда будет пить… Ох, вот сукин сын! А она даже не догадывалась, что такое возможно!

Она заставит его за это заплатить. С какой стати он решил так ее провести? Ему нельзя доверять. Он сказал, что не будет лгать, – но она видит, что это тоже нечестно.

В прошлом она просто послушно приняла бы это, смиренно посчитала, что это просто очередной случай, когда ее желания и чувства игнорируют. Но теперь она не станет этого делать. Лахлану нужно преподать урок. Ему нужно понять, что в какой-то момент этих последних семи дней она превратилась в существо, с которым шутки плохи!

Когда она облизала губы в тринадцатый раз после его ухода, у нее возникла туманная идея.

Хитрая, нехорошая идея. Она смущенно огляделась, как будто кто-то мог подслушать ее мысли. Если он хочет вести грязную игру, если он готов бросить ей эту перчатку, то она ее подхватит…

Она может это сделать. Проклятие! Она может быть злобной, может!

Ей смутно вспомнилось, что когда она была маленькая, она спросила у тети Мист, почему вампиры такие нехорошие. Тетка ответила: «Потому что такова их природа». И теперь Эмма пьяно ухмыльнулась.

Пора стать ближе к природе.

Эмму разбудил телефонный звонок. Ни один телефон за всю историю существования этого вида связи не был настолько противным. Ей захотелось сплющить его кувалдой.

Она с трудом разлепила глаза и повернулась в своем гнездышке из одеял. Лахлан встал с кровати и, хромая, подошел к телефону.

Она протянула руку и провела ладонью по нагретому покрывалу. Он лежал там, растянувшись на неразобранной постели. Он смотрел, как она спит?

Лахлан взял трубку и, немного послушав, сказал:

– Он все еще не вернулся? Значит, ищите дальше… Мне все равно. Позвонишь мне в туже минуту, как его найдут.

Он повесил трубку и провел ладонью по волосам. Эмма еще никогда не видела никого, кто выглядел бы настолько измученным, как Лахлан. Она услышала, как он устало вздохнул, и заметила, что его плечи напряжены. Она знала, что он разыскивает брата, и ей было жаль, что он до сих пор не выяснил, где он. Спустя столько лет Лахлан все еще не мог сказать брату о том, что жив. Она поймала себя на том, что сочувствует ему.

Это моментально прошло, как только она встала.

У нее началась сильнейшая головная боль. Ковыляя в ванную, Эмма поняла, что во рту у нее сухо, как в пустыне. Когда она почистила зубы и приняла душ, во рту и в голове у нее стало получше, но вот головокружение почти не прошло.

Он устроил ей капитальное похмелье: настоящую битву с гроздьями гнева. Первое в ее жизни. Если бы он действительно выпил «рюмку», она наверняка не захмелела бы настолько сильно – и сейчас у нее не было бы такого сильного похмелья. Прошлой ночью, когда она оделась и снова отправилась на разведку, она была в сильном возбуждении – пока на рассвете не рухнула на свои одеяла. И пол в огромном замке крутился. Она это точно знала.

Похоже, он пришел к ней, напившись, как студент. Подонок!..

Когда она вышла из ванной, завернувшись в полотенце, и двинулась к шкафу за одеждой, он последовал за ней и, прислонившись к косяку, смотрел, как она выбирает "наряд. В шкафу оказалось полно новых вещей: и сумочек, и обуви.

Эмма шлепала босиком вдоль шкафа, рассматривая его подношения, оценивая их опытным взглядом. Она была разборчива в одежде и всегда презрительно отметала то, что не соответствовало ее стилю. И все вещи, которые не были винтажными или экстравагантными, ее не устраивали…

– Тебе все понравилось? – спросил он.

Она наклонила голову и почувствовала вспышку гнева, заметив, что ее собственных вещей здесь нет.

– О, я все заберу, когда поеду домой, – ответила она совершенно честно.

Наставив на него указательный палец, она покрутила его, показывая, что ему следует повернуться. Когда он послушался, она поспешно надела трусы, лифчик, джинсы и просторный свитер.

Пройдя мимо Лахлана, она села на кровать – и только тогда заметила, что все окна закрыты ставнями. Ну конечно: он позаботился о том, чтобы это было сделано. Ведь он считает, что она никуда не уедет, потому что уверен, что ей от него не сбежать.

– Когда они тут появились?

– Поставили сегодня. Они будут автоматически открываться на закате и закрываться с рассветом.

– Они закрыты.

Лахлан внимательно посмотрел на нее.

– Солнце еще не до конца село.

Она пожала плечами, хоть и удивилась тому, что проснулась так рано.

– Ты не предложил мне попить. Он удивленно поднял брови.

– А ты будешь?

– Сразу как ты выдохнешь в трубочку. – Когда он непонимающе нахмурился, она пояснила: – Так проверяют, сколько ты выпил.

Лахлан даже не попытался изобразить раскаяние.

– Я сегодня не пил спиртного.

Он сел рядом с ней – слишком близко.

– Почему ты вчера умчался в душ? Ты находишь этот акт настолько нечистым?

Лахлан коротко хохотнул.

– Эмма, ничего более эротичного я в жизни не испытывал. В душе я кончил, чтобы не нарушить ту клятву, которую дал тебе.

Она нахмурилась:

– Ты хочешь сказать, что ты…

– О да. – Он улыбнулся и посмотрел ей прямо в глаза. – Каждый вечер ты превращаешь меня в страстного юношу.

Он совершенно спокойно признавался, что доводил себя до оргазма всего в нескольких шагах от нее! А в это самое время она извивалась на его кровати, запрещая себе касаться своего тела. Как это… волнует. Она покраснела не столько от его признания, сколько от своих собственных мыслей. «Жаль, что я не видела, как он это делал».

Нет, нет, нет! Если она и дальше будет любоваться его обаятельной улыбкой, она забудет про свой план, забудет, как обидно ей было понять, что он специально порезался, провел ее – и прижимал к себе, пока она пила.

Расплата. Он связался с вампиром Эммалайн Трой – и теперь будет за это платить.

Когда ставни с тихим жужжанием раздвинулись, впустив в комнату ночь, она сказала: