Текст книги "Хайд"

Глава 29

Хайд смотрел, как останки Портеуса готовят к погрузке в «Черную Марию», доставившую его самого сюда, на место преступления. Больно было видеть, как мертвого друга в пропитавшейся кровью одежде бесцеремонно перекладывают в простой, не покрытый лаком гроб из струганых сосновых досок – в таких перевозили в полицейский морг покойников, которых постигла внезапная подозрительная смерть. Он старался не думать о холодном кафельном пространстве морга и о том, что лицо его друга там рассекут скальпелем по линии челюсти и снимут, как маску, – то же самое проделала Келли Бёрр с повешенным человеком во время той странной аутопсии на театральных подмостках.

Мысль о Келли на время отвлекла Хайда; он поймал себя на том, что хочет снова оказаться рядом с ней, увидеть ее. Присутствие этой женщины его словно бы умиротворяло.

– Проследите, чтобы его одежду не выбросили, – сказал Хайд констеблям, которые подняли сосновый гроб. – Я сам ее потом осмотрю.

Он проводил гроб до внутренней двери кабинета, ведущей не в сад, а в дом, и слышал, как зарыдала миссис Уилсон в холле при виде хозяина. У Хайда тоже к горлу подкатил ком – невзирая на их недавнюю размолвку, Сэмюэл Портеус был единственным человеком, который помогал ему справляться с расстройством; теперь он, Хайд, снова остался один на один со своим недугом, как было со времен его отрочества.

Когда тело увезли, Хайд велел Маккендлессу, Демпстеру и двум офицерам в форме разобрать на столе бумаги, лежавшие под трупом и слипшиеся от крови. Из карманов Портеуса по его просьбе уже достали все, что там было, и разложили на подносе из ивовых прутьев. Хайд внимательно изучил эти вещи; некоторые были заляпаны кровью, и ни одна не несла в себе полезных сведений.

Наконец Хайд добрался до ключа с кожаным брелоком. В этой паре вещей ему почудилось нечто странное, хотя он не мог объяснить, что именно. Ими часто пользовались – кожа блестела, как будто брелок часто брали в руки и затерли пальцами, но эмблема и надпись, тисненные выцветшей золотистой краской, были вполне различимы. На эмблеме в античном стиле была изображена мужская голова в лавровом венке и с двумя лицами. Два одинаковых бородатых профиля смотрели в противоположных направлениях, но являли собой единое целое.

– Янус, – пробормотал Хайд.

– Сэр?.. – не понял Маккендлесс, стоявший к нему ближе других, однако Хайд лишь качнул головой.

Под эмблемой был вытеснен девиз: Duo in unum occultatum — «Двое сокрыты в одном».

– Уильям… – позвал Хайд Демпстера. – Найдите замок, к которому подходит этот ключ. Судя по размеру ключа, он должен быть скорее от двери, чем от шкатулки или от шкафа.

– Есть, сэр, – отозвался Демпстер, принимая у него ключ с брелоком.

Хайд со своими людьми провел еще три часа в доме друга. Обыск на месте преступления был обязанностью полиции, его долгом, но он чувствовал неловкость от того, что приходится вот так беззастенчиво вторгаться в частную жизнь близкого человека. Ящики и дверцы шкафов, комодов, буфетов, призванные скрывать от чужих взглядов свое содержимое, открывались перед полицейскими, если у раздавленной горем миссис Уилсон оказывался ключ, или попросту взламывались. Письма и документы прочитывались, блокноты пролистывались, карманы выворачивались. Каждый приватный уголок человеческой жизни выставлялся на придирчивое обозрение.

И в результате они не узнали ровным счетом ничего.

Хайд был удивлен, насколько мало вещи поведали о своем бывшем хозяине. Полицейские обыскали все сверху донизу, изучили каждый клочок бумаги, каждый предмет в доме, но никаких выводов о делах Портеуса на основе этого сделать не удалось. Все говорило о том, что этот человек тщательно оберегал свою личную жизнь, а Хайд знал, что не бывает людей без тайн.

И то, что Портеус так ревностно скрывал от чужих глаз, наверняка содержалось на вырванных страницах его дневника или в обчищенном сейфе, стоявшем в шкафу рабочего кабинета. В обоих случаях кто-то забрал тайны Портеуса вместе с его жизнью.

И Хайда беспокоило кое-что еще. Они внимательно осмотрели содержимое высокого узкого медицинского шкафа из древесины грецкого ореха. Шкаф стоял, как часовой, у двери, ведущей из флигеля с рабочим кабинетом в холл особняка, а на его полках с застекленными дверцами выстроились рядами пузырьки, баночки и бутылочки с порошками, жидкостями, мазями; все они были с этикетками, извещающими об их содержимом: «Бромистый калий», «Литий», «Стрихнин», «Настойка опия», «Мышьяк», «Спиртовой раствор этилнитрита» и так далее. В общем, там было все, что составляет основу запасов современного врача. В дополнение еще нашлись два нераспечатанных пакета с маркировкой «Каломель», то есть хлористая ртуть.

И ничего необычного. Ничего, что проливало бы свет на эксперименты или исследования Портеуса.

Кроме того, все склянки были из прозрачного, зеленого или янтарного стекла. Ничего похожего на темно-синюю бутылку, из которой Портеус под конец каждого визита Хайда доливал ему микстуру в такой же пузырек, не обнаружилось.

Хайд пришел к заключению, что загадочные компоненты препарата, который Портеус изготавливал специально для его лечения, должны были храниться в сейфе, и убийца забрал их с собой.

Демпстер вернул капитану ключ с брелоком:

– Похоже на ключ от входной двери какого-нибудь дома, но точно не этого. Могу поклясться, тут нет ни одного замка, к которому он подходит.

– Спасибо, Уильям, – кивнул Хайд. – Скажи остальным, чтобы все похожее на вещественные доказательства, вроде этого, сложили в коробки и отправили на склад для хранения улик. Нет смысла и дальше терять здесь время. – Он еще раз осмотрел брелок и висящий на нем ключ. – Я подозреваю, что ответы нам нужно искать в другом месте.

Глава 30

Тем же вечером Хайд собрал всех офицеров своего сыскного отделения в комнате для совещаний полицейского участка на Торфикенской площади. В помещении было не продохнуть от табачного дыма, и стоял гул голосов, так что капитану, когда он туда явился, пришлось призвать всех к тишине и открыть окно. Утренние бодрость и ясность ума, с которыми он сегодня проснулся, давно уступили место усталости, накопившейся за день, а теперь еще и сгусток боли зловредно пульсировал где-то за глазными яблоками.

По указанию Хайда, сыщики принялись методично излагать факты – кому что удалось разведать.

Обмен сведениями, однако, быстро превратился в переливание из пустого в порожнее – ни по одному делу не удалось выяснить ничего существенного.

Ни соседи, ни слуги никого не видели в ночь убийства Сэмюэла Портеуса входящим в его дом или выходящим оттуда. Удалось добыть два списка пациентов психиатра – в Крейглокартской водолечебнице и в его частном кабинете в Новом городе. Быстрая проверка по первому списку показала, что все, кто в нем значился, провели ночь под замком в психиатрическом отделении водолечебницы. На проверку второго требовалось больше времени – он включал фамилии людей побогаче, в основном женщин из высших слоев эдинбургского общества, лечившихся у Портеуса от истерии втайне от окружающих, и, для того чтобы получить их показания, необходимо было проявить деликатность.

Еще одно разочарование – никто не опознал повешенного над рекой Лейт по фотографии, с которой констебли обошли все злачные места, забегаловки и притоны Эдинбурга.

– Надо расширить территорию поисков – обойти отели и гостиные дворы, – сказал Хайд подчиненным. – Возможно, у жертвы был более приличный круг общения, чем мы думали.

Он, в свою очередь, поделился информацией о послании, полученном из Эдинбургского замка: Аллан Лоусон, комендант гарнизона, извещал его, что провост не сумел установить личность убитого незнакомца – такого не было ни среди числящихся у них на службе военных, ни среди ушедших в отставку.

Детектив-констебль на испытательном сроке Поллок доложил, что пока не найдено никаких следов Элспет Локвуд. Лишь один горожанин засвидетельствовал, что видел ее на Замковой улице в день исчезновения и подумал тогда, что ей вдруг стало дурно, но она быстро оправилась и торопливо продолжила путь.

– «Деловито так шуранула, целенаправленно, будто на встречу опаздывала», – процитировал Поллок слова свидетеля. – Я начинаю думать, что с мисс Локвуд могло случиться непоправимое, – добавил он от себя. – И не потому, что мы слишком долго ее ищем. Я навел справки о смерти ее брата, ставшей для мисс Локвуд страшным потрясением. Вы помните тот инцидент, сэр?

– Смерть сына Локвуда? Помню, – сказал Хайд. – Сдается мне, этот трагический случай в Эдинбурге не скоро забудут. Парень упал с крыши универмага.

– Совершенно верно. Как вы заметили, сэр, его гибель действительно была трагической, но, вполне возможно, не случайной. Джозеф Локвуд был неврастеником, и ходили невеселые слухи о том, что он вовсе не упал, а прыгнул. Нервный срыв, мол, заставил его свести счеты с жизнью. Боюсь, мисс Локвуд может оказаться не менее склонной к неврастении, чем ее брат.

– Вы полагаете, она могла совершить самоубийство?

– Да, сэр. А если нет, ее мог убить кто-то другой. Визит в «Круннах» меня совсем не успокоил. Сомневаюсь, что Фредерик Баллор никак не связан с исчезновением мисс Локвуд.

– Я тоже сомневаюсь, – кивнул Хайд. – Сосредоточьте все внимание на деле мисс Локвуд и отчитывайтесь мне о нем напрямую. – Он заметил, что при этих его словах Маккендлесс и Демпстер переглянулись, но проигнорировал их – момент был неподходящий для соблюдения иерархических протоколов.

– А как быть со слежкой за Коббом Маккендриком, сэр? – спросил Поллок.

– У нас сейчас нет времени отвлекаться на предполагаемые политические интриги ради удовлетворения капризов Скотленд-Ярда. – Хайд повернулся к остальным полицейским. – Джентльмены, я хочу, чтобы вы рассматривали убийство нашего по-прежнему безымянного повешенного и убийство Сэмюэла Портеуса как два отдельных преступления. Детектив-сержант Маккендлесс возглавит группу, расследующую дело повешенного, а детектив-сержант Демпстер будет старшим над теми, кто займется делом Портеуса. Расследования будут идти по двум разным линиям, но, учитывая особую жестокость, с которой совершены оба преступления, и общий элемент – тройственную смерть, – я предполагаю, что вскоре эти линии пересекутся. Что-то мне подсказывает, что два убийства – работа одного маньяка.

Хайд покинул участок около десяти и отправился домой. Ночь сгустилась, но, вопреки обыкновению, в этот раз не принесла с собой похолодания, воздух был не по сезону теплым и влажным, небо задернули облачные занавески, скрывшие звезды, лишь луна виднелась сквозь них зыбким молочным пятном.

Тем не менее Хайду вздумалось прогуляться пешком по улице Нортумберленд, невзирая на поздний час. Возможно, давали о себе знать усталость и долгое пребывание в душной, прокуренной комнате для совещаний, но голова раскалывалась, и он впервые с тех пор, как перестал принимать прописанные Портеусом препараты, ощущал странные признаки надвигающегося припадка.

Полицейская карета ждала его у края тротуара. Хайд постоял несколько секунд в замешательстве, пытаясь справиться с пугающим, но уже привычным чувством нереальности, которое всегда предшествовало приступу. Возможно, подумал он, двадцатиминутная прогулка на ночном воздухе пойдет ему на пользу, и отпустил кучера.

Хайд не слишком удивился, когда озябшие плечи Эдинбурга начал кутать плащ из тумана – вода в необычно влажном и теплом ночном воздухе сконденсировалась на холодном ветру с залива и смешалась с копотью из промышленных труб, надымившихся за день. Однако, дойдя до западного конца улицы Принцев, он все же озадаченно отметил про себя, что туман сгустился как-то чересчур уж быстро и плотно, превратив газовые фонари в бледные, окутанные тусклым ореолом бутоны на черных, едва различимых стебельках-столбиках.

К тому времени, как капитан добрался до пересечения улицы Принцев с Гановерской, то есть на полпути к дому, мглистая ночь сделалась почти непроницаемой для взора, и Хайду, который чувствовал себя почти ослепшим, теперь приходилось то и дело останавливаться, чтобы разобраться, в каком направлении следовать дальше.

Его неуверенная поступь совсем замедлилась, и холод пробрал до костей, когда вдруг донесся приглушенный расстоянием собачий вой, совершенно неожиданный в этом районе. Словно дикий зверь из далеких дебрей хотел докричаться до города. Хайд на миг затаил дыхание – снова раздался вой. Затем воцарилась тишина.

Медленным неверным шагом он продолжил путь, но не успел пройти и двух десятков ярдов, как его остановил другой звук – мужской голос, прозвучавший гораздо ближе.

– Кто станет мне провожатым? – взывал где-то впереди человек, затерянный в вихрящейся мгле. – Я не вижу дорогу!

Хайд похолодел – он узнал этот голос, – и в следующую секунду, вытянув руки перед собой, заспешил в том направлении, откуда доносился призыв.

– Я не вижу дорогу! – повторил человек.

Хайд еще ускорил шаг, бросился к источнику голоса и был наказан попавшимся под ноги невидимым в тумане бордюром. Обретя равновесие и вернувшись на тротуар, он увидел фигуру – чернильно-черную тень, зыбкое пятно на фоне графитовой мглы. Фигура медленно удалялась от него.

– Стойте! – окликнул Хайд и бросился догонять призрак, вытянув руку в сторону и касаясь пальцами холодных прутьев какой-то ограды, чтобы не сбиться с пути.

– Я не вижу ничего, – жалобно сообщил призрак. – Кто-нибудь подаст мне руку?

Сердце Хайда гулко заколотилось в груди – сомнений не было, он действительно узнал этот голос. Капитан рванул вперед, быстро сократив расстояние между собой и черной фигурой – теперь было видно, что это человек в плаще с капюшоном, накинутым на голову. Хайд схватил человека за плечо, и тот остановился, но не обернулся – так и стоял к нему спиной, а потом, по-прежнему не оборачиваясь, поднял руки и скинул капюшон.

Хайд едва сдержался, чтобы не вскрикнуть, когда на него воззрился Сэмюэл Портеус знакомыми изумрудно-зелеными глазами, которые как по волшебству восстановились на лице. Но лицо это было неестественным образом повернуто назад – оно находилось на месте затылка.

– Сэмюэл? – проговорил Хайд с недоумением, которое затмило страх.

Человек развернулся. Теперь на капитана смотрел другой Портеус. У призрака были два лица на одной голове. То, которое сейчас было обращено к Хайду, вместо глаз имело два черно-багровых провала, из них сочилась кровь, стекая ручейками по мертвенно-бледным щекам.

– Прошу тебя, Эдвард, будь моим проводником – я ничего не вижу.

Хайд попятился от ужаса, но призрак схватил его за запястье с нечеловеческой силой и рванул на себя так, что в следующий миг окровавленное лицо оказалось в дюйме от лица капитана.

– Duo in unum occultatum, – прошипел Портеус. – Duo in unum occultatum. – А потом, в полный голос, четко и ясно сообщил: – Я – Янус!

Хайд, собравшись с силами, выдернул руку из хватки призрака. Резкое движение заставило его потерять равновесие – вскрикнув, он повалился на спину и думал, что сейчас призрачный Портеус на него снова набросится, но тот отвернулся. Аицо на затылке злобно уставилось на Хайда изумрудно-зелеными глазами, затем его скрыл поднятый Портеусом капюшон. Призрак шагнул в туман и растворился во мгле.

Когда Хайд встал на ноги, снова раздался отдаленный звериный вой. Туман, небывало густой и темный, казался населенным черными тенями, которые перетекали одна в другую, сливаясь и разобщаясь в непроницаемой тьме. Хайд вытянул руку, ища ограду или каменную кладку дома, чтобы идти на ощупь, но пальцы схватили лишь набухшую мглой пустоту.

Он понял, что находится в каком-то ином месте, другом мире.

По необъяснимой причине все его существо вдруг охватил панический страх. Никогда в жизни Хайд не чувствовал себя таким одиноким.

В мгновение ока, словно некий исполин дунул на город, налетел очищающий ветер и принялся рвать туман в клочья, взвихрил серые ошметки над ландшафтом, они задрожали, заколыхались и начали рассеиваться, открывая окрестности взору.

Хайд был уже не в Эдинбурге.

Он стоял на склоне обширной, выметенной ветрами горной долины, которую с двух сторон обступили скалы с лысыми макушками, на их вершинах не было зелени – ни травы, ни деревьев. Он узнал пейзаж из своего прошлого сна, но в этот раз местность была почти лишена растительности, а все цвета изменились на противоположные: то, что могло быть зеленым, окрасилось в оттенки алого и пурпурного; вереск покрывал склоны гор черными струпьями; небо стало тошнотворно желтым, и на нем заскорузлыми рубцами пролегли перья ржавых облаков.

Очень далеко виднелась исполинская женская фигура: повернувшись к Хайду спиной, она широко шагала прочь, а вокруг ее головы и плеч клубилась кроваво-красная туча. Несмотря на огромное расстояние между ними, земля под ногами у Хайда отзывалась дрожью на шаги великанши и на падение каждого камня из мешка у нее на плече.

– Калех… – пробормотал он.

Было холодно. Неестественно, смертельно холодно. Но на Хайде больше не было зимней одежды – он обнаружил, что облачен всего лишь в просторную холстяную рубаху и такие же потрепанные штаны, а его босые ступни тонут в черно-багровой траве. Ледяной ветер теребил обноски, легко добирался до тела, впивался в плоть.

– Я сплю. Я просто сплю, – зашептал Хайд – нужно было убедить самого себя, что он находится в зоне воображаемых, а не реальных ощущений, несмотря на все их правдоподобие. – Я вышел из участка и сел в карету. Решил не идти домой пешком. Не было никакого тумана. Я выпил снотворную настойку и теперь лежу дома в своей кровати.

Попытка таким образом успокоиться не помогла. Он понимал, что пребывает во власти ночного припадка, понимал, что видит сон, но его тело присутствовало в этом сне, отзываясь на все, что там происходило, – оно физически ощущало все измерения воображаемого мира. И Хайд пришел к выводу, что страх, которому он поначалу не мог найти объяснения, вызван именно этими ощущениями: он знал, что может здесь пострадать, знал, что может почувствовать боль.

Знал, что может здесь погибнуть.

Холодный воздух вокруг и вывернутые наизнанку цвета небосвода вдруг набухли угрозой – Хайд почувствовал приближение зла.

Земля под его босыми ступнями внезапно дрогнула и затряслась. Он взглянул на гору и увидел, как ее склон раскалывается надвое. Огромный разлом переливался багряным, золотистым и ослепительно-белым блеском. Замерзавший Хайд ощутил обжигающее дуновение зноя. Накатила разноголосица криков великой ярости и смертельной агонии; вместе с ней из разлома донесся грохот битвы, в котором смешались топот, удары, лязг оружия. Перекрывая шум, громче всего звучал один голос, ревевший с нечеловеческим бешенством. Это длилось лишь несколько мгновений, затем разлом медленно закрылся сам собой, оставив на поверхности горного склона уродливый неровный рубец. В долину вернулись холод и тишина.

И тогда Хайд снова услышал нутряной звериный вой, прозвучавший все еще в отдалении, но уже ближе, чем раньше.

– Он сорвался с цепи. Сбежал из иномирья… – раздался детский голос.

Хайд обернулся и увидел прямо перед собой девочку, которая на протяжении прошлых недель преследовала его – являлась в темных углах спальни и мерещилась на улице при свете дня. Теперь она стояла здесь и смотрела на него все с тем же почти безразличным порицанием. Девочка была такая маленькая, а Хайд – такой большой, и тем не менее она повергала его в ужас.

За девочкой виднелась неглубокая могила, откуда она вышла – ветхая одежда была перепачкана землей и глиной. Хайд с высоты своего роста видел, что в могиле переплелись ветки и прутья наподобие звериной лежанки или птичьего гнезда.

Это была Мэри Пейтон, «дитя из ведьминой колыбели».

– Кто сорвался с цепи? – спросил Хайд.

– Черный пес. Cù dubh ifrinn. Чудище. Он остался снаружи, когда гора захлопнулась. Он идет. Он уже близко. Ты меня спасешь? – Тонкий голосок Мэри был лишен страха и каких бы то ни было эмоций. – Он идет за мной прямо сейчас.

Хайд обернулся взглянуть на гору, а когда снова посмотрел на девочку, рядом с ней стоял еще один человек.

– Cù dubh ifrinn приближается, и он заберет нас обоих, – сказал Хью Моррисон с таким же безучастным и беспомощным, почти детским выражением, как у девочки. – Мы оба его жертвы, но вы и так это знаете. Вы уже поняли. Вам известно, что это он убил Мэри, а не я.

– Это был cù dubh ifrinn, черный пес из преисподней, – подтвердила Мэри.

И в тот же самый момент Хайд его увидел – сначала издалека, затем все ближе и ближе. Зверь становился больше и чернее с каждым прыжком.

– Бегите! – заорал Хайд. – Бога ради, бегите же!

Но Мэри и Хью Моррисон не двинулись с места – стояли и молча, с пустыми лицами, взирали на капитана.

– Вам надо бежать! Спасайтесь! – снова закричал Хайд. – Пожалуйста! Прошу вас, бегите! Он вас заберет! Он уже рядом!

На холодном ветру, обдувавшем багровую долину, он почувствовал обжигающие слезы на своем лице и принялся лихорадочно озираться в поисках бревна или камня, чего угодно, что могло бы послужить оружием. И все это время зверь сокращал расстояние между ними. Ему осталось преодолеть всего ярдов двести, и уже сейчас было понятно, что он намного превосходит размерами и самых крупных собак, и волков.

Сто ярдов.

– Бегите!

Пятьдесят ярдов.

Хайд схватил камень, самый большой из тех, что удалось найти, и сам побежал, но вперед, чтобы оказаться между зверем и двумя его жертвами, которые по-прежнему взирали на капитана отрешенно и равнодушно.

Никогда в жизни он еще не испытывал такого ужаса. Зверь был похож на огромную гончую, высотой по плечо взрослому мужчине. Черная, лоснящаяся шерсть казалась гладкой, как полированный обсидиан, глаза полыхали багряным огнем. От обычных собак он отличался не только размерами – челюсти, с которых летели клочья пены, марая мускулистые до уродства шею и грудь, были усеяны невероятным количеством зубов. Зверь скалился двумя рядами длинных, остроконечных, белоснежных клинков.

Хайд, прицелившись, метнул камень и попал зверю прямо в морду. Тот будто бы и не заметил. Он был уже прямо перед ним, и Хайд знал: ничто не помешает ему сделать бросок, располосовать его плоть клыками-клинками и раскрошить кости огромными челюстями.

Но зверь мотнул башкой, будто отгонял муху, и Хайд, сбитый с ног исполинской мордой, отлетел в сторону. Упав на землю, он обнаружил, что лежит в могиле с переплетенными ветками. Попытался выбраться оттуда, но иссохшие, мертвые, черные ветки вдруг зашевелились, принялись расти и вытягиваться, смыкаясь вокруг него, словно хотели удержать.

Эдвард Хайд беспомощно смотрел, как чудовищный пес неспешно шагает туда, где стоят, держась за руки, Хью Моррисон и Мэри Пейтон с пустыми, лишенными страха лицами. Пес задрал башку к желтовато-ржавым небесам и разразился рыкающим воем. На его зов кто-то откликнулся в укутанной тенями части долины скорбным пронзительным визгом, и Хайд узнал крик банши, уже слышанный им у реки Лейт.

Черный пес наклонился над крошечной девочкой в лохмотьях и широко разинул усеянную клыками пасть.

От дыхания демонической собаки у девочки на голове шевелились волосы, и капли собачьей слюны падали ей на плечи. Мэри Пейтон, все это время безучастно глядевшая на Хайда, с той же безучастностью вымолвила:

– Великий зверь, сорвавшийся с цепи, бродит по миру. Это ты его впустил, оставил без привязи.

Хайд, плененный ведьминой колыбелью, беспомощно смотрел, как челюсти демона, лязгнув, сомкнулись.

И снова похожий на причитания банши пронзительный визг заметался по долине, отражаясь от горных склонов, но для Хайда этот страшный визг потерялся в его собственном крике.

Когда Эдвард Хайд проснулся на кровати в своей спальне, у него в ушах еще стояли лязг клыков и хруст ломающихся костей. Он отчаянно замолотил ногами и руками – хотел убедиться, что переплетенные прутья и ветки больше не держат его в ловушке.

На мгновение, когда он, сделав глубокий вдох, медленно выдыхал, чтобы унять заполошное сердцебиение, Хайду почудилось, что эхо собачьего воя и отклика банши еще отражается от каменной кладки его дома.