Текст книги "Хайд"

Глава 39

Ничто в этом месте не поддавалось осмыслению. Элспет бежала очертя голову, ныряла в черную, как смоль, пустоту, то и дело спотыкалась и падала, кривясь от боли, поднималась и снова бежала. Она мчалась изо всех сил, слепо рискуя, а шаги у нее за спиной не ускорились, но при этом не становились тише. Она бежала, ее мучитель неспешно шел, и ему удавалось каким-то образом держаться на том же расстоянии.

На бегу Элспет различила новые звуки – где-то далеко, очень высоко над ней. Она остановилась и прислушалась. Слабо, но все же различимо до нее доносился шум толпы – люди переговаривались, шагая по своим повседневным делам, в мире, который был так близок и так недоступен.

Ее первоначальная догадка оказалась верной: как бы ни было устроено это место, оно находилось в подземном лабиринте, тайные ходы которого, по легенде, пронизывают землю под Эдинбургом и его предместьями. Она стояла, не дыша и не шевелясь, стараясь не думать о не стихающих ни на мгновение шагах позади и сосредоточиться на тихих отдаленных звуках.

Где-то в той отрезанной от нее и все же такой близкой вселенной смеялась женщина, и Элспет вдруг почувствовала угрызения совести от того, как редко она сама смеялась, когда жила на светлой стороне. Ее вдруг охватило всепоглощающее желание вернуться обратно в тот мир. Долетели еще какие-то звуки, теперь уже совсем слабые – едва слышный цокот копыт по брусчатке и снова приглушенный гомон голосов. Шум то нарастал, то затихал, словно его приносил капризный ветер.

А потом все стихло.

Элспет оставалась на месте, выравнивала заполошное дыхание, чтобы не мешало слушать, но слушать было уже нечего, за исключением неутомимой поступи ее приближающегося тюремщика.

Отчаянно всхлипнув, Элспет бросилась бежать.

Шаги за спиной теперь были как будто громче, ближе. Она все гадала, почему до сих пор не добежала до противоположной стены и каким образом ее преследователю, шагавшему размеренно и неспешно, удалось сократить расстояние между ними, несмотря на ее долгое заполошное бегство от него.

Девушка снова остановилась. Все дело было в тьме, решила она. В этой кромешной, всеобъемлющей чернильно-бархатной тьме. Из-за тьмы притупились все чувства, время исказилось, пространство перекосилось в ее восприятии. Не исключено, что она бегает по кругу. А долгий спуск по ступенькам мог привести ее не на ровный пол другого этажа, а на наклонную плоскость, которая так медленно и постепенно уходила вверх, что это было почти незаметно, но в итоге она привела Элспет на изначальный уровень, к той самой стартовой точке, где она очнулась на куске мешковины. Пространство непроглядной тьмы в этом узилище казалось таким обширным и лишенным ориентиров, что все было возможно.

Элспет стояла, затаив дыхание. Быть может, думала она, шаги позади, вопреки тому, что звучат они очень уверенно, принадлежат вовсе не ее мучителю, а другой потерянной душе, взыскующей освобождения из мрака. Но рисковать она не хотела. Убежать от шагающего человека, как выяснилось, ей не удастся, и своим топотом она лишь выдаст свое местонахождение. Надо, решила она, сделать союзником злейшего врага: тьма, которая до сих пор лишь пугала ее и сбивала с толку, должна стать для нее защитой.

Теперь шаги звучали еще ближе. Совсем рядом.

Элспет стояла, стараясь не шевелиться, но тьма, отобравшая все чувства, заодно лишила ее равновесия, и она слегка пошатнулась. Медленно и бесшумно она опустилась на колени и уперлась ладонями в холодный каменный пол.

Преследователь был прямо за ней. Шаги раздавались так громко, что Элспет могла поклясться – он всего в нескольких футах. Шаги по-прежнему были неспешными и размеренными, тем не менее они становились громче.

«Вот он, – подумала Элспет. – Прямо возле меня».

Незримый преследователь не замедлил шага, и Элспет испугалась, что, проходя мимо, он услышит оглушительное биение ее сердца.

Каждое мгновение растягивалось в целую вечность, каждый шаг звучал, как удар молотка, вгоняющего гвоздь по самую шляпку, и эхом отдавался в ее ушах.

«Проходи. Пожалуйста, Господом заклинаю, иди своей дорогой».

Она еще не позволяла себе надеяться, но ей уже казалось, что шаги начали становиться тише. Минула еще одна болезненно растянутая до бесконечности секунда без единого вздоха. Да, теперь можно было не сомневаться: шаги потихоньку затихали в отдалении.

Он прошел мимо во мраке. Ее уловка сработала. Элспет накрыла сладостная волна облегчения.

Шаги оборвались.

– Элспет, – прозвучал незнакомый голос во тьме, – ты что, не хочешь идти за мной? Мне нужно столько всего тебе показать, явить множество темных чудес…

Глава 40

Формально Портобелло оставался самостоятельным бургом, а по факту представлял собой приморское предместье Эдинбурга и служил местом летнего отдыха столичному населению. Для курорта, впрочем, Портобелло и в самую хорошую погоду выглядел слишком тускло и безрадостно. А уж не в сезон, да еще в такой пасмурный день, вид он являл исключительно тягостный. Полоса песка шириной в две мили, нареченная пляжем, вытянулась, пустынная и разоренная ветрами, вдоль лениво волнующегося моря, похожего на жидкий графит, под набухшим тучами небом.

Фотографическое ателье, которое искали полицейские, стояло в конце коротенькой улочки, которая выходила к набережной и унылому пляжу за ней. Это было длинное одноэтажное здание из дерева, напоминавшее низкий складской сарай и выкрашенное в зеленовато-голубой цвет, с желтыми балками и наличниками на окнах-витринах. Передний фасад был обращен к морю и набережной, тогда как задний смотрел на улицу, – здание было расположено так, чтобы в хорошую погоду курортники не прошли мимо.

– Это оно? – спросил Хайд.

– Оно самое, – отозвался детектив-сержант Питер Маккендлесс.

Полицейские подошли к фасаду со стороны набережной, и Питер указал на вывеску над главным входом:

Генри Дж. Данлоп

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ФОТОГРАФИЯ

УВЕЛИЧЕНИЕ И КОПИРОВАНИЕ ПО ТРЕБОВАНИЮ

Хайд вспомнил снимки мертвых детей, которые Данлоп показывал им с Келли Бёрр, и ему показалось вопиющим безобразием, что их маленькие остывшие тела привозили сюда, в этот ярко разукрашенный прибрежный сарай.

Во входной двери была стеклянная панель, за которой болталась табличка, оповещавшая, что ателье закрыто.

Капитан постучал в дверь. Ответа не последовало, и он постучал еще раз – уже кулаком в перчатке и с такой силой, что створка затряслась на петлях.

Никто не открыл.

– Ломайте замок, – в конце концов приказал он Поллоку.

– Но, сэр…

– Ломайте, констебль. Я беру на себя всю ответственность. Сам бы сломал, если б рука была в порядке.

Поллок перевел взгляд с Хайда на Маккендлесса, затем с силой толкнул дверь плечом. Створка не поддалась, тогда он отошел на шаг и ударил ногой по замку. Дверной косяк треснул, створка отлетела внутрь, с грохотом упав на пол; стекло в ней разбилось вдребезги.

Помещение, в котором очутились полицейские, переступив порог, служило приемной. В этой тесной комнатушке стены были увешаны образцами работ Данлопа; у одной стоял консольный столик с кассой; напротив высились три шкафа с выдвинутыми ящиками. В углу притулились сложенные треножники. Двустворчатая дверь несла на себе табличку «СТУДИЯ и ПРОЯВОЧНАЯ». Хайд кивнул офицерам, распахнув створки, и те последовали за ним в просторное помещение, занимавшее всю остальную часть здания.

Очевидно, это и было основное место работы Данлопа. Потолок здесь отсутствовал – наверху сходились под углом два ската крыши, один из которых был почти полностью застеклен, и помещение через это огромное окно наполнялось естественным светом. В дальнем конце, за перегородкой и портьерой, находилась темная проявочная комната.

Здесь тоже стояли высокие шкафы с ящиками, но, помимо них, было много разной мебели: шезлонг, большой мягкий диван-«честерфилд», два вольтеровских кресла и множество деревянных обеденных стульев. Вся эта мебель была выстроена вдоль противоположной стены и назначение, видимо, имела не функциональное, а декоративное – предметы интерьера словно стояли в боевой готовности, чтобы, когда потребуется, сослужить службу в качестве антуража для фотографии, в зависимости от количества людей, которые соберутся для группового портрета.

Всю стену под застекленной частью крыши занимал театральный разрисованный задник. На нем был представлен традиционный шотландский пейзаж: горы и озеро в пропорциях золотого сечения, а над ними по холстяному небу плывут облака. Перед задником на подпорки, расставленные в разных местах, был накинут отрез зеленого фетра, имитирующий холмы; на нем были рассыпаны охапки сухих трав, вереска и бумажного чертополоха. Центральным элементом декорации был самец благородного оленя в натуральную величину, увенчанный роскошными рогами. Он замер, повернувшись боком к стоявшему в десятке футов фотографическому аппарату и обратив взгляд к объективу, словно его встревожило присутствие фотографа. Олень казался живым, но лишь благодаря мастерству таксидермиста.

Вся эта картина являла собой идеализированный образ Шотландии – утрированно дикой и величественной Скоттии, какой ее рисуют на почтовых открытках и на коробках с печеньем. Хайду при виде декорации сделалось не по себе – что-то в этих живописных стратах, гленах[51]51
  Страта и тлен – шотландские горные долины; первая – широкая, с текущей по ней рекой; вторая – узкая, без реки.


[Закрыть] и горах на заднике напомнило ему воображаемую топографию из снов, вызванных ночными припадками.

Фотографический аппарат, гораздо крупнее того, который Данлоп приносил в морг, чтобы сфотографировать повешенного незнакомца с реки Лейт, был установлен примерно в десяти футах перед фальшивой идиллией. За фотоаппаратом, приготовившись запечатлеть всю декорацию, на стуле с регулировкой высоты сидел фотограф, наклонившись вперед и накинув на голову и плечи кусок черной светонепроницаемой ткани.

– Мистер Данлоп! – окликнул его Хайд. – Почему вы не отзывались на стук в дверь?

Хозяин фотоателье продолжать сидеть молча. Черную тряпку с головы он не снял.

– Мистер Данлоп! – громче повторил капитан.

Но фотограф опять не обратил внимания.

Хайд нетерпеливо пересек студию и остановился рядом с ним.

– Мистер Данлоп, это капитан Хайд из полиции. У меня есть вопросы к вам… – Рассерженный тем, что его так демонстративно игнорируют, он схватил черную тряпку за край и резко сдернул ее с головы фотографа.

Данлоп не шелохнулся. Он сидел, упершись лбом в тыльную часть фотокамеры со стеклянной пластиной. Хайд заметил, что у него за ухом, как всегда, торчит окурок, полуприкрытый пожелтевшими от табака и кое-где подпаленными волосами. Одна его рука лежала на колене; вторая, распухшая и почерневшая от запекшейся крови, безвольно висела.

Хайд подумал, что Данлопа намеренно усадили вот так, и потребовалось тут не меньше умения, чем для того, чтобы правильно расположить оленя. Он также понял, что Данлоп, как и олень, мертв. Присев на корточки, чтобы осмотреть фотографа, капитан увидел, что впереди его рубашка пропиталась кровью, натекшей из глубокой раны на шее. Затем он услышал, как позади охнул Поллок, и выпрямился.

– Черт… – пробормотал Маккендлесс. – Еще одно убийство.

– На этот раз все по-другому, – сказал Хайд. – Ему перерезали горло, но других ран я не вижу, тут не было обряда тройственной смерти. Данлопа убили быстро и практично. И у того, кто это сделал, была конкретная цель: не дать ему заговорить. Тот, кто это сделал, понимал, что мы будем искать Данлопа. Мне неясно только, откуда он узнал, что мы направляемся сюда.

– А почему он так странно сидит? – спросил заметно побледневший Поллок.

– Потому что его так нарочно посадили, – сказал Хайд. – Но в этом нет ничего от древних ритуалов. Я, конечно, могу ошибаться, и его поза совершенно случайна. Допустим, убийца перерезал Данлопу горло, подойдя сзади, и тот упал вперед. Умер он очень быстро, судя по большой потере крови, и остался в таком положении. Но мне все же кажется, что это каприз убийцы – разместить тело Данлопа именно так. Он сделал это специально для нас. Или просто развлекался.

– Каприз, говорите? – недоверчиво нахмурился Маккендлесс.

Хайд отошел от мертвого фотографа и окинул взглядом студию:

– Вы разве не видите? Данлоп не фотографировал эту декорацию, он сам является ее частью. Вполне возможно, что вся эта сцена организована именно ради нас. То немногое, что мы знаем об убийце, позволяет предположить, что он сам воссоздал шотландский антураж. В последнее время у меня были причины заняться изучением символики, и могу сказать, что здесь… – он обвел рукой студию, – здесь все пронизано символическим смыслом. Убийца оставил нам послание и хочет, чтобы мы его поняли.

– И что же за буйнопомешанный все это устроил? – мрачно выразил недоумение Маккендлесс.

Хайд вместо ответа повернулся к Поллоку:

– Иэн, идите на улицу, остановите первый попавшийся кэб и езжайте в полицию бурга Портобелло. Скажите там, чтобы прислали сюда людей. Питер, а мы с вами должны здесь все тщательно осмотреть. Хотя, боюсь, все, что могло нам пригодиться, давно уже забрали. – Он снова посмотрел сверху вниз на согбенную спину кривоногого фотографа, который считал своим призванием снимать мертвецов так, чтобы они казались живыми и обрели бессмертие в некоем фотографическом иномирье.

Бессмертие, в котором самому Данлопу было отказано.

Инспектор полиции бурга Портобелло приехал с четырьмя констеблями. Было очевидно, что этому суровому долговязому служаке с заметным лотианским выговором не слишком понравилось, что Хайд не поставил заранее в известность местный участок о своем визите в фотоателье Данлопа. Однако возмущаться инспектор не стал – Хайд был старше по должности и обладал куда большей властью в Эдинбургшире.[52]52
  Эдинбургшир – с 1921 года называется Мидлотиан, одно из графств Шотландии, частью которого исторически является Эдинбург.


[Закрыть]

К тому же убийство, произошедшее в студии местного фотографа, выходило далеко за пределы привычных повседневных хлопот полиции бурга Портобелло.

В итоге местные полицейские беспрекословно перешли в распоряжение Хайда и просто охраняли место преступления, пока сам капитан, Поллок и Маккендлесс производили обыск в фотоателье.

Как и опасался Хайд, уликой оказалось скорее отсутствие улик как таковых, нежели их присутствие. Тот, кто убил фотографа, от души порылся в ящиках всех находившихся в здании шкафов. На месте остались лишь хранившиеся там портреты, натюрморты и пейзажи.

– Сэр… – позвал капитана Маккендлесс. Он осматривал шкаф из тех, какие обычно используются в конторах под картотеки.

Хайд, подойдя ближе, увидел, что Данлоп хранил здесь фотографические пластины и многочисленные оттиски.

– Все остальные шкафы незаперты, а тут, похоже, ящики были на замке. – Маккендлесс показал на каждом из ящиков следы взлома. Три верхних все еще были набиты битком. – Похоже, у нашего кривоногого друга имелась подработка на стороне… – Он протянул Хайду несколько фотографий: некоторые оказались художественно выполненными студийными «ню» – фотозарисовками с изображением женского полуобнаженного тела; другие были вульгарно-эротическими; третьи – откровенно порнографическими. – Данлоп держал их под замком по вполне объяснимым причинам, но тех, кто взломал шкафы, эти снимки не интересовали, так же как и другие его законные работы. Однако… – Маккендлесс задвинул верхние три ящика, и стало видно, что нижние три пусты, – преступники определенно нашли то, что искали.

Хайд кивнул:

– Соберите все в коробки для вещественных доказательств и отправьте на Торфикенскую площадь. – Он повернулся к местному инспектору. – У вас были поводы познакомиться с Генри Данлопом? Не возникало ли у него, часом, проблем с законом?

– Насколько мне известно, не возникало.

– Он иногда выполнял фотосъемку для Эдинбургской полиции. Вы тоже привлекали его для таких дел?

– Да, – кивнул инспектор. – Время от времени он фотографировал арестантов для досье, но не так уж часто. У нас здесь, знаете ли, не такие хитромудрые запросы.

– У вас есть его домашний адрес? – спросил Хайд, проигнорировав шпильку в свой адрес. – Он ведь не в фотоателье жил?

– Навскидку я адрес не вспомню, но в городском архиве он должен быть, я проверю.

– Благодарю вас. – Хайд наблюдал, как полицейские несут к выходу из студии тело Данлопа. – Если не возражаете, инспектор, мы заберем труп в город и отдадим на вскрытие доктору Беллу. У меня есть веские основания полагать, что это убийство связано с другими преступлениями, совершенными в Эдинбурге.

Инспектор как будто собирался выразить протест, но опять передумал.

– Только имейте в виду: придется заполнить кучу бумаг… – Он оттянул пальцем воротник мундира, словно тот внезапно решил его задушить.

– Уверен, вы справитесь, – рассеянно бросил Хайд, внезапно устремившись за констеблями с носилками. – Смотрите, у него кровь на запястье. Закатайте ему рукав.

Констебли опустили носилки с трупом фотографа и сделали, как велел капитан. Манжета Данлопа была в кровавых пятнах. Когда ее отвернули вместе с грубой твидовой тканью рукава дешевого норфолкского пиджака, взорам предстала безобразная рана на запястье: с него был срезан приличный кусок кожи круглой формы.

– Питер, Иэн, идите сюда, – позвал Хайд. – Взгляните на это.

Маккендлесс с Поллоком подошли и уставились на открытие, сделанное капитаном.

– Они срезали татуировку, – пояснил тот. – Либо собирались нас еще больше запутать и хотели, чтобы мы не узнали о том, что было наколото у него на руке, либо им недостаточно было убить Данлопа – у него еще и отобрали знак принадлежности к тайному обществу.

– Вроде как сорвали нашивки, разжаловав из рядов? – спросил Маккендлесс.

Хайд кивнул:

– Только нашивка была не из ткани, а из человеческой плоти.

Глава 41

Генри Дж. Данлоп, мастер художественной фотографии, портретист мертвецов и порнограф по вызову, жил, судя по всему, чрезвычайно скучной жизнью. За следующие два дня изучение его вещей дало совсем мало сведений о нем. Данлоп был холост, редко куда выбирался и с родственниками почти не общался. Он служил в армии, был полковым фотографом, ушел в отставку в чине сержанта и на гражданке продолжил заниматься приобретенным ремеслом. Его сестра, проживавшая в Южном Куинс-ферри[53]53
  Южный Куинсферри – бург недалеко от Эдинбурга, на берегу залива Ферт-оф-Форт.


[Закрыть], умерла три года назад. Последние десять лет Данлоп каждый пятничный вечер проводил в трактире гостиницы в Портобелло, знали его в бурге многие, но никто не мог рассказать о нем ничего существенного.

Полиция Портобелло предоставила Хайду домашний адрес Данлопа: однокомнатная квартирка на втором этаже недорогого доходного дома на Муссельбургской стороне.

Хайд провел там обыск вместе с Поллоком. Жилище Данлопа странным образом противоречило его собственному неуклюжему и неопрятному облику – в квартире царила идеальная чистота, кухонный пол блестел, в жаровне не завалялось ни единого уголька, каминная решетка пребывала в прекрасном состоянии. Данлоп тщательно заботился о своем пространстве обитания, но таковым оно и оставалось для него – пространством обитания, не больше и не меньше. Здесь не чувствовалось человеческого духа и ничто не отражало индивидуальности хозяина.

В квартире фотографа воплотилось выскобленное до блеска одиночество бывшего солдата, усвоенная привычка к порядку – Хайд знал это по себе.

Единственные достойные внимания вещи, найденные в результате обыска, хранились в столе, который стоял у окна с видом на море. Из незапертого ящика капитан достал внушительную сумму денег – пятьдесят семь фунтов в банкнотах «Британского льняного банка».[54]54
  «Британский льняной банк» – коммерческий банк, основанный в Эдинбурге в XVIII веке.


[Закрыть] В другом ящике обнаружился альбом с фотографиями, которые, как понял Хайд, имели для Данлопа особенное, личное значение.

Как и тот альбом, который Данлоп показывал Хайду и Келли Бёрр в морге, этот содержал работы, обладающие изрядными художественными достоинствами.

В отличие от вороха снимков, хранившихся в фотоателье под замком, здесь не было ничего вульгарного, пошлого или чисто коммерческого. Эти фотографии действительно отличались высоким уровнем исполнения и вкуса, так что Хайд невольно залюбовался работой покойного мастера.

Поначалу казалось, что в этой коллекции собраны самые разные сюжеты, никак не связанные между собой: натюрморты, пейзажи, несколько портретов. Но затем Хайд нашел общий знаменатель – все фотографии в альбоме объединял шотландский дух. Все пейзажи были либо видами высокогорий, либо эрширскими пасторалями. Целая серия работ была посвящена заброшенным горским поселениям – на них под суровыми, дымными от туч небесами стыли разоренные дома с обрушенными кровлями. Натюрморты состояли из предметов традиционного шотландского быта, в основном из деревенской народной утвари. А люди на портретах, как понял Хайд, позировали в образе известных исторических личностей Шотландии. Высокий, мощного телосложения мужчина в шлеме, увенчанном короной, и с боевым топором в руке представлял Роберта Брюса[55]55
  Роберт I Брюс (1274–1329) – король Шотландии и основатель шотландской королевской династии, герой войны за независимость от Англии.


[Закрыть].

«Возможно, – подумал Хайд, – Данлоп сам установил декорацию с видом Шотландии у себя в студии, а убийца лишь вписал труп своей жертвы в готовую картину».

При виде другого фотопортрета – человека в образе Уильяма Уоллеса[56]56
  Уильям Уоллес (1270–1305) – рыцарь, народный герой Шотландии, один из предводителей шотландцев в войне за независимость от Англии.


[Закрыть] – он вздрогнул.

– Иэн! – позвал Хайд и, когда Поллок подошел к столу, показал ему снимок. – Узнаёшь его?

Поллок окинул взглядом мужчину с буйными вьющимися волосами, густой бородой и дерзко выпяченным подбородком.

– Это Кобб Маккендрик, – сказал он.

– Точно. Стало быть, мы нашли связь меж… – Хайд, листавший альбом, оборвал себя на полуслове.

Он уставился на другую фотографию – это, очевидно, было воплощение Флоры Макдональд, горской женщины, которая помогла спастись бегством принцу Чарльзу, Молодому Претенденту[57]57
  Чарльз Эдвард Стюарт (1720–1788) – наследник шотландского королевского дома Стюартов, внук Якова II и народный герой Шотландии, возглавивший в 1745 году восстание против Ганноверов и власти англичан.


[Закрыть], во время якобитского восстания 1745 года. Капитан отметил, что в качестве фона на снимке использован тот самый задник с высокогорным пейзажем – идеализированным образом Шотландии, который стоял в фотоателье, когда они нашли мертвого Данлопа. Но вовсе не эта декорация привлекла основное внимание Хайда.

– Похоже, мы не просто связь нашли, а целую паутину связей, – поправился он, развернув к Поллоку альбом, открытый на фотографии красивой молодой женщины, переодетой во Флору Макдональд.

Это была Элспет Локвуд.