Текст книги "Хайд"

Глава 72

Снег в тот день собирался пойти, да передумал, как это часто бывает в Эдинбурге, – темное, сонно ворочающее волнами море выразило протест, и вместо снега зарядил холодный серо-стальной дождь.

Келли Бёрр уже ждала Хайда, когда он подъехал к «Крейгу» – частному приюту для умалишенных. Доктор Гэлстон, директор заведения – сурового вида мужчина лет пятидесяти, – встретил их с выражением лица, вполне соответствовавшим погоде. Судя по всему, он решил вести разговор исключительно с Хайдом, а когда Келли задавала ему вопрос напрямую, многозначительно обращался к ней «мисс Бёрр».

– Надеюсь, у вас имеется письменное дозволение от мистера Локвуда? – осведомился он в самом начале.

Хайд кивнул и протянул ему документ, подписанный Джеймсом Локвудом, который разрешал им навестить в приюте его дочь.

– Что ж, хорошо, – сказал Гэлстон. – Но толку от этого визита не ждите. Мисс Локвуд пребывает в кататоническом ступоре – она не реагирует на внешние раздражители и, вероятно, не отдает себе отчета о своем состоянии и местонахождении.

– Кататония стала следствием ее прежнего психического расстройства или вызвана травмой головы? – спросила Келли.

– У нас нет возможности это выяснить. – Гэлстон, отвечая на вопрос Келли, смотрел на Хайда. – Но я бы сказал, что ее кататонический синдром имеет духовную, а не физическую природу.

– Если причина кататонии – травма головы, – сказала Келли, тоже демонстративно обращаясь к Хайду, – тогда это неизлечимо. Если дело в психике, она еще может восстановиться.

– Право слово, я не вижу, какую пользу вы можете извлечь из этого визита, – проворчал Гэлстон; Келли с Хайдом не снизошли до объяснений, и психиатр пожал узкими плечами: – Хорошо, идемте. Я велел привести мисс Локвуд в комнату отдыха…

Хайд подсознательно ожидал увидеть Элспет простоволосой, лохматой и в какой-нибудь больничной робе, но, когда они вошли в комнату отдыха, девушка сидела у панорамного окна, аккуратно причесанная, одетая в дорогую белую блузку с рукавами, пышными у плеч и зауженными на предплечьях, и в черную атласную юбку. Для всех, кто бы ни посмотрел на нее сейчас, она выглядела, как скучающая у окна благородная дама, и Хайду почудилось, что она сейчас встанет, подойдет к ним и поздоровается.

Но Элспет этого не сделала. Она сидела и смотрела в окно пустым, рассеянным взглядом.

– Мы пришли вас навестить, Элспет, – сказала Келли, осторожно прикоснувшись пальцами к подбородку девушки и повернув ее голову; глаза безумицы по-прежнему были пусты и безучастны.

Перед визитом в дом умалишенных Келли и Хайд договорились не рассказывать Элспет о том, что случилось за прошедший год, который она провела здесь. Ей не нужно было знать, что Аллана Лоусона выследили и поймали, уволили из армии, лишив чинов и наград, и предстал он в итоге не перед военным трибуналом, а перед гражданским судом. Месяц назад приговор был приведен в исполнение: Аллан Лоусон ненадолго вошел в ту самую безрадостно светлую белую комнату, и невысокий деловитый человек, похожий на клерка, помог ему отправиться оттуда прямиком в иномирье. И о том, как история дочери подорвала здоровье отца, и без того страдавшего долгие годы, ей тоже не нужно было знать.

Вместо этого они полчаса сидели рядом с Элспет, задавая вопросы без надежды на ответы и пытаясь извлечь осколки ее личности, затерявшиеся в бесконечных лабиринтах больного разума. Никаких ответов у нее больше не было, понял Хайд. Ничего не осталось от чудовища, убившего Сэмюэла Портеуса и повинного в смерти Дональда Фаркарсона и Генри Данлопа. С великой печалью он понял и то, что другая часть ее сознания, невинная и глубоко скорбящая, тоже исчезла.

Duo in unum occultatum. «Двое сокрыты в одном». Так было, но теперь Элспет Локвуд превратилась в пустой сосуд.

– Она долго может прожить так? – спросил Хайд у Келли, когда старшая медсестра вела их обратно в холл по тусклым коридорам дома умалишенных. – В смысле в состоянии кататонии?

– Она молодая, физически здоровая женщина. Ей отмерен такой же срок, как всем нам.

– Боже, это уму непостижимо, – пробормотал Хайд. – Страшно представить себе такое существование.

– Насколько нам известно, ее мозг лишен нормальных интеллектуальных функций, – сказала Келли. – Вероятно, у нее нет ни мыслительного процесса, ни эмоций. Элспет не осознаёт свое состояние.

– А если осознаёт? – Хайд покачал головой. – Что, если ее разум попал в ловушку собственного тела? Бедная женщина…

– Ты жалеешь убийцу своего друга?

– Нет. Я жалею несчастную, измученную душу, которая заключена в одном сознании с убийцей.

Когда они вышли из дома умалишенных, дождь уже прекратился. Маккинли ждал их с полицейской каретой.

– Подвезти вас куда-нибудь? – спросил Хайд.

Келли с улыбкой взяла его под руку:

– Лучше отведите меня куда-нибудь выпить чаю, капитан Хайд.

Он улыбнулся ей в ответ:

– С превеликим удовольствием, доктор Бёрр.

Элспет огляделась. Исполинская темная пещера с каменным небосводом и черным, гибнущим во мраке подобием Эдинбурга исчезла, даже воспоминания о ней рассеялись. Чудовище с лицом Элспет, которое водило ее по лабиринтам мрака и ужаса, тоже исчезло, и Элспет откуда-то знала, что оно ушло навсегда.

Сама Элспет осталась на том же месте, но оно полностью преобразилось. Теперь все вокруг заливал золотистый солнечный свет с прояснившегося, очищенного от туч, яркого неба. Эдинбургский замок обрел свои привычные очертания, грязь пропала с улиц и зданий, деревья и трава ожили и зазеленели.

Оттуда, где она стояла, Элспет видела универмаг Локвудов на улице Принцев и диву давалась, как мало он теперь для нее значит, какими никчемными и пустыми кажутся ей теперь былые чаяния и устремления. Ее амбиции, поняла вдруг она, унесла с собой та, другая Элспет. Еще она поняла, что прежний мир был нереальным, Эдинбург, в котором она жила всю свою жизнь, – ненастоящим. Но и эта мысль истаяла, испарилась.

Нахмурившись, Элспет взглянула в небо – ей почудились голоса там, далеко, будто кто-то звал ее печально и едва слышно.

– Что такое, дитя мое? – раздался другой голос, на сей раз где-то рядом.

Элспет обернулась и всхлипнула от радости, увидев мать – молодую и прекрасную. Подле матери стоял ее брат Джозеф, и на лице брата не было тревог и печали, омрачавших его в прежней жизни.

– Мне показалось, я слышала голоса, – сказала Элспет. – Будто кто-то говорил, обращаясь ко мне.

– Голоса? С неба? – Мать засмеялась – словно речная вода зажурчала-зазвенела, вихрясь на камешках. И Элспет засмеялась тоже.

Она снова огляделась, впитывая в себя яркие краски и свет, потом закрыла глаза и склонила голову, упиваясь ощущением солнечного тепла и прохладного ветерка на своей коже.

– Идем, Элспет. – Мать протянула ей руку. – Нам пора.

– Это и есть иномирье? – спросила Элспет.

– Нет, дитя, – ласково отозвалась мать. – А может, да. Это всего лишь мгновение и целая вечность перед смертью. Но тебе не надо бояться.

Элспет обвела взглядом город, возродившийся в ее памяти к свету под бескрайним искристо-ярким небом.

– Знаю, мама. Я не боюсь.

– Идем, дитя, – повторила мать. – Пора.

С безбрежной радостью в сердце Элспет Локвуд взяла за руки мать и брата, а затем ступила в ослепительное зарево нового мира.

Глава 73

Это был другой мир, иная страна. Ее обитатели не так одевались, говорили на своем языке, держались наособицу, смотрели на него, будто он чужеземец. Здесь проходил еще один раскол в идентичности Шотландии, и парадоксальным образом в этой инакости чувствовалось что-то родное. Для Хайда, который значительную часть своей жизни провел в рукотворной топографии города из гранита и песчаника, это место больше походило на мир из его сновидений, вызванных ночными абсансами, чем на мир яви. Может, старуха рассказала ему об этой земле? Та, к кому он сюда приехал, заронила образ своей Шотландии ему в голову, и этот образ проник в его сны?

Путешествие по железной дороге с тремя пересадками завело Хайда в лабиринт узких горных долин. Стоянки для кэбов у дальней станции на Северо-Шотландском нагорье не было, но румяный рассыльный согласился довезти его за шиллинг на телеге по проезжей дороге и высадить как можно ближе к месту назначения. Оттуда Хайду пришлось долго шагать на своих двоих по проселку, напоминавшему заиндевевшую тропу.

День был солнечный, но холод пробирал до костей – зима уже притаилась за широко расправленными плечами гор, и все четыре мили пути собственное дыхание вилось за Хайдом облачками пара.

Он ожидал увидеть поселок, на худой конец деревеньку, исходя из того, что в адресе значилось название. Но это оказалась горстка фермерских подворий, разбросанных по восточному склону долины.

И опять его повергла в смятение инакость этого места – инакость, в которой, опять же, было что-то родное. Эта долина была совсем не похожа на просторные страты из его сновидений и все же напоминала о них.

Ферма Моррисонов оказалась третьей из тех, куда Хайд заглядывал в поисках Флоры. Мать Хью Моррисона сидела во дворе, на стуле у двери дома, и равнодушно смотрела, как он приближается. Встала она, лишь когда капитан был уже в двух шагах.

– Я Эдвард Хайд, – сказал он.

– Да уж вижу, эдинбургский полицейский, – отозвалась старая женщина с хрипловатым выговором западных высокогорий. – Помню я вас.

– Я больше не полицейский, – покачал головой Хайд, – но продолжаю работать с полицией в качестве консультанта. Я не оставил надежды доказать невиновность Хью.

– Зачем вам это? – спросила Флора.

Хайд нахмурился. Он хотел что-то сказать, но как будто передумал и сказал следующее:

– Послушайте, миссис Моррисон, я знаю, мы с вами уже говорили о Хью, но я страдаю особой формой эпилепсии, болезни, которую в народе называют падучей, и она играет злые шутки с моей памятью. Я проделал долгий путь, чтобы услышать от вас еще раз то, что вы рассказали мне той ночью.

Флора Моррисон бесстрастно смотрела на него пару мгновений, затем сказала:

– Тогда идемте в дом.

Когда они уселись, старая женщина некоторое время молча глядела в маленькое квадратное оконце из толстого стекла с пузырьками воздуха, и Хайд подумал, что она видит там места и времена, недоступные его взору.

– Стало быть, вы всё позабыли, да? – спросила она наконец. – Не помните наш разговор той ночью в Эдинбурге, когда я оплакивала сына?

– Я… – Хайд замолчал, подбирая простые слова, чтобы объяснить свое клиническое состояние, безумные ночные кошмары, дневные галлюцинации и амнезию. Но, взглянув на старую женщину, в ее светлые умные глаза на волевом обветренном лице, он понял, что в этом нет необходимости. – У меня бывают провалы в памяти, – лаконично ответил он. – Я правда не помню тот вечер.

Женщина медленно кивнула и продолжила:

– Вы знаете, кто такой cù dubh ifrirm?

– Хью говорил о нем. Сказал, cù dubh ifrinn убил Мэри Пейтон.

– Это местная легенда, – поведала Флора Моррисон. – Миф, как вы это называете. Он гласит, что в давние времена была великая битва в нашем глене между богами и демонами иномирья. Гора треснула пополам, и из раскола в долину хлынули полчища, одно из которых возглавлял Кром Ду со сворой своих боевых псов. И учинили они страшное побоище. После этого, чтобы не оставлять следов в мире людей, уцелевшие вычистили поле битвы и вернулись в гору, которая захлопнулась за ними. Но, согласно легенде, один из черных псов Кром Ду застрял в мире людей и бродит тут до сих пор, одержимый неутолимой жаждой крови. Его и называют cù dubh ifrinn — «черный пес из преисподней». Некоторые считают, что Кром Ду оставил здесь это чудовище нарочно, чтобы с его помощью получать человеческие жертвы и утолять свою жажду крови. Но в саму легенду мало кто верит, только старики. Многие думают, ее сочинили для того, чтобы объяснить присутствие в здешних краях настоящего волка, последнего из рода шотландских волков, который охотился и убивал людей в нашем глене. Говорят, последний волк, о котором есть письменные свидетельства, был убит около сотни лет назад знаменитым охотником на оленей Маккуином из Палл-а-Крокана, и волк тот был черен, как ночь. Есть такие, кто считает, что cù dubh ifrinn — потомок того зверя, не иначе.

– Прошу прощения, миссис Моррисон, но я не понимаю, как это связано с…

Старая женщина вдруг повернула голову к Хайду.

– Я отослала его отсюда, – перебила она. – Ради него самого и безопасности всех остальных.

– О ком вы говорите?

– О Хью, моем сыне. Вот тайна, которую вы знали, но забыли. Я рассказала вам об этом той ночью.

– Почему? – нахмурился Хайд. – В смысле почему вы его отослали?

– Я покажу вам, почему. Идемте. – Флора Моррисон встала и вышла из дома.

Хайд последовал за ней. Небо было все такое же ясное, и ветер ледяным клинком пронзал одежду. Женщина указала на гору. Высоко на склоне притулилась роща – группка деревьев, ивы и заросли кустарника собрались сплоченной компанией на пурпурно-розово-белом ковре из вереска.

– Вам надо увидеть это своими глазами. – Женщина повела Хайда по тропе, плавно уходящей в гору.

Он дивился, как проворно и легко шагает миссис Моррисон. Остановился и обернулся на полпути – ее ферма и соседские домики, разбросанные по долине, теперь казались ничтожно малыми скорлупками, оброненными на просторах пустоши. Там были и призраки, до сих пор населявшие долину: заброшенные дома с просевшими крышами потихоньку врастали в землю, покрываясь мхом, – горы забирали свои камни. Хайд задумался о целых поколениях шотландцев, затерянных сейчас где-то в Америках и в Новой Зеландии.

– Уже недалеко, – сказала миссис Моррисон, и это были единственные слова за время их восхождения.

Она привела Хайда к густой роще. Дневной свет остался где-то позади, когда они нырнули в зеленые сумерки. Здесь тропа оборвалась, под ногами захрустели камушки и ветки. В самой середине плотной купы деревьев и кустарника стволы были толще, кроны – ветвистее. Старая женщина указала на неглубокий овраг.

Хайд посмотрел вниз и начал понимать.

– Хью вел себя как дитя неразумное, – заговорила миссис Моррисон. – У него было невинное, открытое лицо. Но ребенком он никогда не был, и душа его не знала невинности. Мальчишкой он любил играть здесь, среди деревьев. Убегал от меня сюда. В первый раз я поймала его и отшлепала – боялась, что с ним здесь что-нибудь дурное приключится, негоже ведь отпускать малого ребенка одного так далеко, он мог пораниться или мало ли что еще. Думала, его подстерегает здесь какое-нибудь зло. Но он все равно убегал, вопреки запретам и трепкам, его словно тянула к этим деревьям какая-то темная сила. И вот однажды, вместо того чтобы снова его отшлепать, я незаметно последовала за ним. Зло не подстерегало Хью в этой роще – он сам был злом, подстерегавшим других. Видите? – Женщина указала вниз. – Это он соорудил.

Хайд пригляделся. На дне оврага темнело скопление веток – нечто похожее на гнездо, лежанку зверя или корзину из ивовых прутьев, но такое огромное, что было ясно – потребовалось безмерное терпение и сила воли, чтобы это сплести. Исполинское гнездо лежало в густой тени древесных крон. Можно было пройти мимо и не заметить его.

Хайд тотчас узнал эту причудливую конструкцию. Она была крупнее и совсем старой, разоренной непогодой и временем, но в ней безошибочно узнавалась та самая «ведьмина колыбель», в которой нашли мертвую девочку на Цыганском откосе в Грантоне.

– Это нельзя было назвать забавами десятилетнего мальчишки, – продолжила миссис Моррисон. – Это были дьявольские забавы. Когда я застала его здесь, он просто сидел и смотрел на меня огромными невинными детскими глазами. Наверное, он и на вас точно так же смотрел. Но логово в овраге было обустроено не для детской игры. – Она вела рассказ бесстрастно, словно все чувства давным-давно выгорели в ней. – Здесь, в нашем тихом глене, он создал маленький ад. Должно быть, он переплетал прутья часами и не один день, а потом, с тем же терпением и усердием, украшал то, что получилось. Там были головы всех созданий, которые бегают, ползают, летают в этих краях. Не только головы – и другие части птиц и зверьков, разорванных в клочья живьем. Тогда я поняла, что мой мальчик – пропащая душа. Всякий раз, когда я дома пыталась заговаривать с ним об этом месте, оказывалось, что он ничего не помнит о своих отлучках, и это была чистая правда. Я разрушила то, что Хью построил в овраге, но через несколько месяцев он все восстановил. Я опять разметала его логово, потом делала это снова и снова, но всякий раз он отстраивал свой ад заново с величайшим терпением и всякий раз ничего не мог вспомнить, когда я обращалась к нему с расспросами. Пока он подрастал, я убеждала себя, что мой сынок – тот простой, безобидный мальчик Хью, которого я вижу дома, и старалась не думать о каком-то другом Хью, который порой занимает его место, лелея дурные замыслы.

– Вы потому и заподозрили, что это он убил девочку в Грантоне? – спросил Хайд. – Потому что ее нашли в «ведьминой колыбели», похожей на логово в овраге?

– Я вам еще не все рассказала об этом овраге, – проговорила миссис Моррисон, глядя на переплетение веток. – Я отослала Хью в город после того, как с одной из соседских ферм исчезла девочка. Она была двоюродной сестрой Хью, племянницей моего покойного мужа, и мой сын проводил с ней много времени, хотя был намного старше. В поисках бедняжки помогали все мужчины с нашей округи. И нашли они ее здесь. В этом овраге. Точнее сказать, ее нашел Хью, тоже принимавший участие в поисках. Девочка лежала в гнезде из веток, и казалось, что она просто заснула.

– Как на Цыганском откосе… – пробормотал Хайд. – Хью кто-нибудь заподозрил?

– Нет. – Миссис Моррисон горько усмехнулась. – В том-то и дело. Ведь это он ее нашел, да еще был так потрясен своей находкой, так убит горем, что на него никто и не подумал. Большинство были уверены, что ребенка задрал дикий зверь и что в овраге его логово. В каком-то смысле, конечно, они были правы.

– Значит, никого не привлекли к ответу? – спросил Хайд.

– Все порешили на том, что это был зверь. Как я говорила, у нас тут многие верят, что по глену до сих пор бродят волки, последние в Шотландии. И понятное дело, быстро пошли разговоры о cù dubh ifrinn — черном псе Кром Ду. Порой удобнее держать в голове суеверия, чем мысль о том, что убийца жил рядом с тобой.

– Стало быть, никто не знает правды об этом месте? О том, что делал здесь Хью?

– Только я знаю. А теперь и вы.

– Почему вы привели меня сюда?

– Чтобы дать вам успокоение. Чтобы вы не сомневались больше, что суд над Хью был справедливым.

Хайд еще раз посмотрел на колыбель – точно такая же держала его прутьями-пальцами во сне, когда челюсти демонического черного пса смыкались на призраке Мэри Пейтон. Значит, истина, которую ему давно открыла Флора Моррисон, но которую не помнил его бодрствующий разум, нашла воплощение в кошмарных снах.

Сэмюэл Портеус был прав изначально: все ответы таились в его снах о ином мире.

– Быть может, сейчас Хью стал совсем другим, – промолвила Флора Моррисон с певучим горским выговором. – Сейчас он освободился от зла, и осталась только добрая, невинная его часть.

– Сейчас? – спросил Хайд.

– Сейчас. Там, куда он отправился. В иномирье.

Эпилог

После того как Хайд окончил свой рассказ, они посидели некоторое время, глядя на волны пролива, искрившиеся в солнечном свете. Оба молчали. Наконец Стивенсон повернулся к другу.

– А как ваши припадки? – спросил он. – Не прекратились?

– Теперь они случаются гораздо реже, – отозвался Хайд. – У меня все еще бывают провалы в памяти, но теперь это вопрос пары минут, не более. Кошмары, вызванные ночными абсансами, тоже порой посещают, но опять же нечасто.

– Весьма примечательная история, – сказал Стивенсон. – Право слово, весьма. И бьюсь об заклад, вы были рады счастливой развязке.

– Еще бы, – хмыкнул Хайд. – Жаль только, что провалился их план обвинить во всех убийствах меня.

Заинтригованный Стивенсон взглянул на него с улыбкой:

– Жаль?

Хайд рассмеялся:

– Мне пришлась по душе их идея сделать мое имя вечным символом двойственности человеческой природы. Перспектива затмить славу декана Броуди раздразнила мое честолюбие.

Стивенсон пару мгновений задумчиво смотрел на друга, затем сказал:

– Пожалуй, тут я могу кое-что сделать, Эдвард…

От автора

Как всегда, я безмерно благодарен своей жене Венди за ее поддержку и за советы, которые сделали эту книгу лучше.

Хочу сказать спасибо за энтузиазм и деятельное участие моему издателю Кристине Грин, дизайнеру обложки Шону Гаррехи, а еще Брайони Фенлон, Кларе Диас и Аманде Китс из «Литтл, Браун Бук Труп». Благодарю своих литературных агентов в Великобритании и США – Эндрю Гордона и Эсмонда Нармсуорта; Алису Хоуи и сотрудников ее отдела по международному авторскому праву в агентстве ДХА; Джорджину Раффхед и Джоэла Готлера, моих агентов по кино– и телеэкранизациям.

Огромное спасибо моему литературному редактору Джейн Селли, а также Мартину Флетчеру.