Текст книги "Хайд"

Глава 45

И снова Элспет поймала себя на том, что потеряла ход времени. Они шли очень долго, но девушка не знала, сколько часов или минут, при этом продолжала следовать за незнакомцем и путеводным огнем его факела. Неужели она спала на ходу? Возможно ли это в принципе? Элспет не знала.

По дороге она старалась сохранять между собой и незнакомцем постоянную дистанцию, чтобы тотчас нырнуть в темноту, если он вдруг попытается ее схватить.

По-прежнему в сиянии факела видна была лишь мощенная старыми булыжниками дорога у них под ногами – ничего другого в пятно света не попадало. Элспет пока что так и не удалось разглядеть лицо незнакомца, и он не произнес ни слова с их последней остановки.

Спустя долгое время Элспет не столько увидела, сколько почувствовала, что из тьмы по сторонам от нее начинают проступать внушительные силуэты. Они постепенно обретали форму, и в конце концов оказалось, что это здания – доходные дома со множеством окон, очертания которых стали различимы в свете факела на узкой улочке. Элспет насчитала в одном восемь этажей, но их могло быть и больше – дальше свет не доставал, и верхняя часть здания скрывалась во мраке. Дома надвигались на них справа и слева все ближе, начался спуск по каменным ступенькам, и тесный проход между стенами вывел их на другую улочку, еще уже. Это был типичный эдинбургский тупик, каких не счесть в Старом городе, но Элспет никогда не бывала здесь раньше. Ни в одном окне не горел свет. Ни луна, ни солнце не выглянули, чтобы рассеять тьму над головой.

Человек в цилиндре и сюртуке с пелериной размеренно шагал впереди; факел в его поднятой руке оставался единственным источником освещения.

– Это подземный город, – вдруг пояснил он. – Потерянный город. Город мертвых. Люди замуровали эти кварталы и построили новые поверх. Это случилось во время великой чумы в 1645 году. Горожане замуровали всех, кто здесь жил, обрекли на смерть от голода в чумной тьме. Их останки еще здесь, кости не погребены, и души бродят неприкаянные.

– Зачем ты привел меня сюда? – спросила Элспет. Она была охвачена страхом, паническим ужасом. В тесном тупике пламенеющий факел в руке незнакомца разбрасывал тени, заставляя их плясать на устремленных в бесконечность стенах зданий и перепрыгивать через черные, лишенные стекол провалы окон, похожие на глазницы в пустом черепе.

– До места назначения мы еще не дошли, милая, – сказал незнакомец. – Это всего лишь остановка, перевалочный пункт на великом пути. Дорога наша дальняя, и тебе предстоит еще многое увидеть. Не сомневайся – тебе откроются все тайны. Ты узришь и познаешь истину. Ее чудовищная, ослепительная ясность выжжет тебе глаза, от ее трубного гласа ты содрогнешься до мозга костей.

Глава 46

Время как будто замедлилось – Хайд смотрел, как Маккендрик кувыркается по крутому скату черепичной крыши. Капитан понимал, что низкий зубчатый окоем недостаточно высок и прочен, чтобы остановить падение – сейчас Маккендрик перекатится через край и рухнет на мощенный булыжниками двор позади изогнутой улицы стоящих вплотную таунхаусов. Высоты трех этажей достаточно для того, чтобы человек разбился в лепешку.

Хайд одним прыжком поравнялся с падающим Маккендриком, когда тот был уже на краю, и схватил его за пальто. Столкновение замедлило падение, но сила инерции перекинула Маккендрика через край. Капитан скрючился в водосборном желобе, лежа на животе и двумя руками вцепившись в пальто повисшего над пропастью человека. Вес Маккендрика выворачивал суставы в плечах; обжигающая боль полыхнула в мышцах и сухожилиях на правой руке – разошелся шов на раненом предплечье.

Даже не думая выпускать добычу, Хайд подтянул под себя одно колено и уперся ступней второй ноги в окоем. Он знал, что этот зубчатый барьерчик, хотя и сделан из камня и цемента, несет чисто декоративную функцию и не предназначен для того, чтобы выдержать вес двух взрослых мужчин.

Маккендрик, чьи ноги болтались в пустоте, умоляюще смотрел снизу вверх на Хайда.

– Хватайтесь руками! – прохрипел тот. – Я вас подниму, насколько смогу, а вы хватайтесь за край и подтягивайтесь.

От рывка плечи заломило уже невыносимо; капитан почувствовал, что правый рукав промок от крови из открывшейся раны.

Маккендрик сделал все, как ему велели: исхитрился ухватиться одной рукой за зубчатый ложный парапет. Хайд перехватил пальто поудобнее сначала с одной стороны, потом с другой и теперь надежно держал его за воротник.

– Приготовьтесь, – велел он сквозь стиснутые зубы. – Когда я дерну, подтягивайтесь. Давайте!

Хайд зарычал от боли, изо всех сил рванув Маккендрика вверх, и тот, подтянувшись, схватился за парапет второй рукой.

Раздался хруст – Хайд увидел, как бетон между камнями зубчатой кладки, удерживавшей большую часть веса Маккендрика, начал трескаться. Он уперся обеими ногами в окоем и снова рванул ношу на себя. Маккендрик, закинув ногу на край крыши, перекатился через парапет в водосборный желоб, наконец оказавшись в безопасности.

Оба некоторое время сидели, прижавшись спинами к черепичной крыше и тяжело дыша. Хайд кривился от боли в руке; он видел, что его правая кисть вся залита кровью – будто на руку надета черно-багровая перчатка, тускло отблескивающая в ночной темноте.

– Капитан Хайд! – донесся снизу крик. – Капитан Хайд! Вы в порядке, сэр?!

Хайд посмотрел в полумрак заднего двора и различил среди теней крепкую фигуру Фрейзера, старшего сержанта, который, запрокинув голову, пытался разглядеть его на крыше. В узком проходе между домами зазвучал топот – несколько пар ног торопливо огибали таунхаус, и вскоре во дворе вокруг горца прибавилось черных силуэтов.

– Я в порядке! – отозвался Хайд. – И наш беглец со мной. Но спуститься через чердак мы оба уже не в состоянии. Тащите лестницы!

Пока они ждали подмогу, капитан повернулся к Маккендрику:

– Почему вы решили сбежать? У вас были основания нас бояться?

– Встречный вопрос: почему вы вооружены? – сказал Маккендрик. – Зачем набрасываться такой толпой на людей, которые не могут оказать сопротивления?

– Мы думали, что ваш клуб – штаб-квартира Темной гильдии, о которой, как я полагал, вам многое известно.

– Темная гильдия? – Маккендрик горько рассмеялся. – Вы, часом, не общались с одним типом из Скотленд-Ярда по фамилии Мелвилл?

– Почему вы спрашиваете?

– Мелвилл – ирландец, обернувшийся против своего народа. Этот кельт принял власть саксов и продал душу за идеалы империи. Вы – полицейский, а он – нет. Мелвилл – шпион и палач, оплот и радетель политического статус-кво, не гнушающийся никакими средствами: он разрушает репутации всех, кто угрожает равновесию Британской империи. Ведь это он внушил вам мысль о моей связи с Темной гильдией, признайтесь.

Хайд взглянул на профиль Маккендрика, вычерненный ночной тьмой. Абрис вьющейся шевелюры и бороды вкупе с орлиным носом напомнил ему голову Януса на брелоке с ключом и на латунной пластине, висевшей на двери подвала. Но у этого профиля, нарисованного обстоятельствами на фоне ночного неба, не было зеркального отражения.

– Мелвилл тут ни при чем, – сказал Хайд, морщась от не отпускавшей боли в раненом предплечье. – На улице на меня напал человек, который, как я думаю, был членом Темной гильдии. Я также уверен, что Сэмюэла убил кто-то, связанный напрямую с вашим кругом общения. А потом мы нашли тело Генри Данлопа, фотографа, которому вы позировали…

Маккендрик – черный силуэт на крыше – повернулся к Хайду:

– Что? Генри мертв?

– Ему перерезали горло и усадили перед холстом с высокогорным шотландским пейзажем. В довершение ко всему я обнаружил, что вы и Элспет Локвуд послужили ему моделями для фотопортретов в образе героев шотландской истории.

– Генри был моим другом, – сказал Маккендрик. – Не могу поверить, что он убит…

– А меня беспокоит судьба вашей, так сказать, коллеги по постановочной фотографии. Элспет Локвуд пропала несколько дней назад, и я опасаюсь за ее жизнь.

– Элспет пропала? – переспросил Маккендрик.

– Стало быть, вы признаете, что знакомы с ней?

– Мы познакомились не в студии Генри Данлопа. И о ее знакомстве с Генри я был не в курсе.

Тьма скрывала лицо Маккендрика, и Хайд, привыкший определять, лжет человек или говорит правду, по выражению лица, был лишен этой подсказки.

– Но с Элспет вы все же общались?

– Вам уже известен ответ на этот вопрос, – пожал плечами Маккендрик, – благодаря неуклюжей попытке вашего юного коллеги внедриться в нашу ячейку. Тогда, на собрании в Лейте. Да, Элспет – убежденная националистка и время от времени бывает на наших сходках.

– Как вы с ней познакомились?

– Она пришла на одно из моих выступлений года два назад – молча сидела в дальних рядах, но я ее, конечно, узнал. Локвуды в ту пору, после смерти брата Элспет, были в зоне повышенного внимания. Думаю, это событие произвело на нее сильнейшее впечатление, она начала задаваться вопросами о себе и своем месте в обществе и политике. Потом я не видел ее два или три месяца, пока Фредерик не устроил у себя в доме на западной оконечности Нового города soiree[59]59
  Званый вечер (фр).


[Закрыть] в честь нашей ячейки. Он и представил нас с Элспет друг другу.

– Фредерик Баллор?

– Да.

В этом простом, односложном ответе Маккендрика, в его тоне что-то насторожило Хайда, но тьма снова помешала ему прочесть выражение лица собеседника.

– Вы хорошо знаете Баллора?

– Одно время мы были близки. Теперь – нет.

– Почему?

– Сейчас у Фредерика другие увлечения. Его интересы и пристрастия постоянно меняются. Кроме того, я обнаружил, что он профан и шарлатан. Его убеждения, духовные и политические, фальшивы – они служат инструментом извлечения выгоды, это всего лишь уловка, чтобы выманивать у людей деньги. Хотя я думаю, так было не всегда.

– Неужели?

– Повязка у него на глазу – вовсе не маскарадный аксессуар. В юности ему повредил глаз человек из дружины лэрда[60]60
  Лэрды – помещики Северо-Шотландского нагорья, крупные наследственные землевладельцы, составлявшие низший, нетитулованный слой шотландского дворянства, а также вожди мелких кланов.


[Закрыть].

– Баллор – горец?

– Родился горцем. Его отец принадлежал к feartaic — таксманам, и был одним из последних представителей этого сословия средних землевладельцев-арендаторов. С таксманами правительство обошлось еще хуже, чем в свое время с шотландскими крестьянами в эпоху «очистки высокогорных имений»[61]61
  В Шотландии так называли «огораживания» – насильственную ликвидацию общинных земель и выселение крестьян в города во многих странах Европы. В Шотландии это началось во 2-й половине XVIII века – лэрды изгоняли своих арендаторов, разрушались клановая система и традиционный уклад жизни горцев.


[Закрыть]. Семью Фредерика переселили, но, как и многие другие, они получили помощь от лэрда, вождя их клана, преданного принципу dùtchas — кровных уз и землячества. Вождь счел своим долгом оплатить переезд семьи Фредерика в Новый Свет и их обустройство в незнакомом месте. Потому-то, кстати, Картофельный голод в Ирландии[62]62
  Картофельный голод, или Великий голод в Ирландии в 1845–1849 годах, изначально был вызван массовым заражением картофельных посевов паразитами, потом к этому добавились последствия «очистки имений». Тогда в стране погибли около миллиона человек и столько же эмигрировали.


[Закрыть] оказался куда страшнее, чем подобные бедствия в высокогорной Шотландии. Английским и англо-ирландским помещикам, не жившим на своих земельных владениях, плевать было на арендаторов, тогда как в Шотландии лэрды были связаны со своими крестьянами кровными узами.

– Младший Баллор не смирился с изгнанием?

– Он понимал, что происходит. Видел, как старые феодальные лорды Gàidhealtachd[63]63
  Гэлтахт – общее обозначение на гэльском земель, населенных носителями этого языка и кельтской культуры, в данном случае речь идет о Северо-Шотландском нагорье и Гебридских островах.


[Закрыть] приспосабливаются к новым временам, перенимая образ и уклад жизни своей английской ровни. Этот уклад противоречил нашим традициям, и, достичь его иначе они не могли, поэтому ради собственной выгоды превратили наши пахотные земли в пастбища, променяли родство на овцеводство, родичей на баранов. Фредерик, который был тогда совсем мальчишкой, и другие юнцы с горячей кровью затеяли сопротивление. И один из людей лэрда покалечил его дубиной.

– Он потерял глаз?

– Нет, глаз на месте, но ослеп и выглядит, как кусок черного мрамора. Но, насколько я понимаю, последствия травмы этим не ограничились.

– Что вы имеете в виду?

– Фредерик тогда больше месяца провалялся без сознания, на грани глубокой комы. Его кое-как выходили после страшной лихоманки, и он вернулся в мир живых уже не таким, как прежде. Сам мне говорил – и без тени сожаления, заметьте, – что тот мальчишка, которым он был, умер. Все, чем он жил и дышал, было потеряно безвозвратно, но взамен он обрел некий новый уровень восприятия. Его по-прежнему охватывала ярость при мысли об обществе, которое предало его семью, но эта ярость изменилась. Фредерик сказал мне, что в огне лихорадки и в плавильне снов, которые она насылала, его ярость выкристаллизовалась в нечто холодное, твердое и смертоносное. Это была уже совсем другая ярость, принадлежавшая Фредерику Баллору, а не тому горскому мальчишке, которого огрел дубиной слуга местного лэрда. Один Фредерик умер, второй родился.

– «Двое сокрыты в одном…» – пробормотал Хайд, обращаясь скорее к самому себе, чем к Маккендрику. – Если Баллор поделился с вами такой сокровенной историей, вы наверняка были… не просто близкими друзьями.

Маккендрик рассмеялся над неловкой попыткой Хайда поделикатничать.

– Фредерик – человек непомерных аппетитов и неуемного любопытства. Да, мне нравилось думать, что мы не просто близкие друзья. Но я заблуждался. Фредерик неспособен на глубокую привязанность к другому человеку. Я тоже полагал, что, раз уж он поведал мне свою историю, – это знак высочайшего доверия и предельной близости. Но нет. Просто в определенный момент ему понадобилось выговориться, а я был рядом и сгодился для этой цели. На моем месте легко мог оказаться его нелепый слуга, или пригожий кучер, или какой-нибудь незнакомец на скамейке в саду на улице Принцев. Фредерик не дорожит ничем – ни любовью, ни добрыми отношениями. В его сердце царит вечная зима.

Хайд ненадолго задумался, поудобнее пристроив раненую руку на колене; кровь уже слегка подсохла, и пропитанный ею рукав рубашки стал холодным и шершавым. Капитан окинул взглядом темные скопления крыш, узкие улочки Стокбриджа, столбы дыма над каминными трубами, располосовавшие небо черными лентами.

– А с Сэмюэлом Портеусом вы были очень близки? – спросил он наконец.

Маккендрик вздохнул в темноте:

– Очень. Несколько лет.

– Он тоже… близко общался с Баллором?

– Нет. То есть я, конечно, свечку не держал, хотя знаю их обоих, но думаю, что нет.

– Вы уверены?

– Я ни в чем не уверен, когда речь заходит о Фредерике Баллоре. Но если бы Сэмюэл с ним сошелся, я бы знал.

– Сэмюэл тоже состоял в этом вашем, как вы говорите, клубе?

– В клубе «Янус». Да, состоял.

– Своего рода тайное общество?..

– Тайное, потому что мы вынуждены скрывать свою природу. Клуб «Янус» – это для нас безопасное место, убежище от враждебного мира. Тихая гавань, где джентльмены могут наслаждаться своей близкой дружбой вдали от людской злобы и осуждения. Хуже того – от преследования и насилия.

– Под «близкой дружбой» вы имеете в виду нечто противоестественное?

– Я имею в виду дружбу и любовь, а также осознание и принятие двойственной природы человека, которая в наше время и в нашем обществе объявлена противозаконной. Шотландия так гордится собственным стремлением к правосудию и независимостью своей судебной системы, но при этом остается последней в Европе страной, где предусмотрена смертная казнь за гомосексуальный акт. И вас все еще удивляет, что мы стараемся соблюдать секретность? Вам непонятно, почему арестованные вами люди боятся за свою жизнь?

– Да полно вам! – отмахнулся Хайд. – За содомию у нас никого не казнили уже лет пятьдесят.

– Но закон никуда не делся, и этим людям грозит длительное, может, даже пожизненное, тюремное заключение. Каждый из них научился скрывать свою истинную природу, являя окружающим фальшивую личность.

– Duo in unum occultatum, – процитировал Хайд.

– «Двое сокрыты в одном», – перевел Маккендрик. – Да, именно так. Это девиз клуба «Янус».

– Вы встретились с Сэмюэлом здесь, в клубе?

– Это место, где мы могли быть самими собой, честными по отношению к своему подлинному «я».

– Стало быть, вы говорите, это место никак не связано с Темной гильдией?

– Все мы склонны к фантазиям, капитан Хайд. Темная гильдия – старинный миф, который суперинтендент Мелвилл из Особого отделения пытается приспособить к нынешним временам.

– Ну и зачем Мелвиллу выдумывать тайное общество?

– Чтобы демонизировать и объявить незаконными любые рассуждения на тему места Шотландии в современной Британской империи. Чтобы очернить тех, кто понимает патриотизм иначе, чем он. Но я не утверждаю, что Темной гильдии не существует. Просто, если вы правы, она не имеет ничего общего с измышлениями Особого отдела. Возможно, это что-то вроде секретного клуба, вроде нашего «Януса», небольшое подпольное сообщество, каких в Эдинбурге сотни.

Их диалог прервали снова зазвучавшие внизу голоса и стук лестниц, которые раскладывали и устанавливали полицейские.

– Продолжим этот разговор позже, мистер Маккендрик, – сказал Хайд. – Надеюсь, ваша искренность не иссякнет.

– Вы даете мне слово, что моим товарищам по клубу «Янус» не будет предъявлено обвинений, их отпустят, поскольку они вам не нужны. На этих условиях я расскажу вам все, что вы захотите узнать. Договорились?

Хайд собирался ответить, но в этот момент над краем крыши прямо перед ними показались верхние перекладины пожарной лестницы, послышались тяжелые шаги того, кто по ней поднимался, и вскоре над парапетом возник полицейский шлем, а за ним и могучие плечи старшего сержанта Фрейзера.

Глава 47

Они шли не останавливаясь. Он указывал путь, она следовала за ним.

Элспет до сих пор так и не удалось рассмотреть лицо незнакомца. Всякий раз, когда он к ней оборачивался, что случалось редко, поднятый над головой факел – единственный источник света – оставлял его черты в глубокой тени от широких полей цилиндра.

Они продолжали петлять по лабиринту из узких проходов, закоулков и тупиков, проглядывавших в скромных озерцах света от факела. Доходные дома со множеством опустевших квартир толпились вокруг них, налезая друг на друга, громоздились по сторонам, так что у Элспет создавалось ощущение, будто она идет по глубокому и узкому ущелью. То здесь, то там прорывались призрачные отзвуки другого, такого далекого Эдинбурга, серого и солидного под молочно-белыми небесами, и сердце у нее разрывалось от тоски.

Они вышли на маленькую площадь. Здесь тоже проступали во тьме очертания каменных зданий, нависали со всех сторон, тесно обступив мощеный квадрат с давным-давно пересохшим фонтаном. В свете факела было видно, что все вокруг – и фонтан, и брусчатка на площади, и узкие тротуары, обрамляющие ее, – покрыто разводами сероватой пыли, словно слоем патины или грязным инеем, выморозившим камни.

– Подожди минутку… – проговорила Элспет. – Я знаю это место. Или очень похожее. Как такое может быть?

Ее проводник не ответил. От площади расходились в стороны пять узких переулков, и он свернул в один из них. Переулок, будто гигантская пасть, заглотил огонек факела, площадь погрузилась во тьму, и Элспет поспешила за незнакомцем.

Спустя некоторое время она почувствовала неприятный запах – поначалу слабый, он становился все сильнее с каждым шагом. Свет факела в руке проводника как будто слегка потускнел и приобрел зеленоватый ореол. Воздух словно бы загустел, сделался шершавым и едким, драл горло и ноздри. Под ногами теперь клубился странный туман – зеленовато-серый, похожий на дым, он ковром стелился по брусчатке, и ноги в нем тонули уже по щиколотку.

Они дошли до перекрестка, и неприятный запах вдруг превратился в гадостное зловоние, так что Элспет чуть не задохнулась и одновременно с трудом сдержала рвотный позыв. Вонь была омерзительна – в ней смешалось что-то гнилостное, кисловато-горькое и одновременно тошнотворно сладкое. В трепещущем сиянии пламени Элспет различила проулок, резко уходящий под уклон от угла ближайшего дома. Дальше, внизу, вся мостовая была затоплена. Без сомнения, эта черная, грязная вода, текущая вдоль всего проулка, и была источником миазмов.

– Это воды из старого Нор-Лох – озера, превратившегося в трясину, – пояснил проводник. – Люди осушили его сотню лет назад, а остатки стекли сюда, в отстойник болотной гнили. Когда-то у горожан было заведено связывать ведьм – ну, знаешь, большие пальцы на руках приматывали веревкой к большим пальцам на ногах, – и толкать со склона холма в эту водяную могилу, которая тогда еще была озером. Обвиненных в инцесте упаковывали в корзины, подкладывали туда камни для утяжеления и тоже бросали в эту вонючую топь. Они тонули в Нор-Лох, куда сливали отходы из скотобойни, человеческие нечистоты и грязь со всего Эдинбурга. Туда же бросали трупы убитых и самоубийц – гнить на дне озера. То, что плещется перед тобой сейчас, – результат разложения и брожения всего, что там накопилось за долгие века.

– Зачем ты мне это показываешь? – спросила Элспет, борясь с тошнотой, комом стоявшей в горле. – Почему привел меня сюда?

– Чтобы показать тебе иную природу этого города, этой земли, этого народа. Показать то, что скрыто за ними, под ними, задолго до них. Ты должна увидеть место, которое создало тебя, Элспет Локвуд, из теней и света. Но наше путешествие только начинается. Тебе предстоит узнать гораздо больше…