Текст книги "Свеча в окне"

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

– Я посвящаю свое стихотворение моей возлюбленной даме.

Слуги убрали остатки холодных блюд со стола и наполнили кубки элем, а кувшины вином. Участники дневного сражения сравнивали свои кровоподтеки и рваные раны. Они слушали рассказы про битвы, хохотали над поверженными и не обращали внимания на Николаса, который взобрался на свою скамью за главным столом и лопотал какое-то стихотворение. Он упорствовал до тех пор, пока леди Джейн не хлопнула рукой, призывая к тишине, и под ее начальственным присутствием за главным столом воцарилась учтиво-досадная тишина. Тогда Николас откашлялся и приступил к чтению обоймы стихотворений, взывающих к сердцу невесты.

Все слушали вежливо. А что им оставалось делать под пристальным взглядом леди Джейн, застывшим на их лицах? Вежливо слушал и Уильям. А как иначе он мог поступить по отношению к гостю? Поклонение даме было новомодным поветрием, занесенным сюда недавно придворными ухажерами из Аквитании. Рыцарь избирал какую-нибудь даму и посвящал ей свои песни, следовал за ней повсюду, шел в бой с ее талисманом. Говорят, что жена Генриха, Элеонора, воодушевила трубадуров своей любовью к поэзии.

Эти жалкие стишата ничего не значили, они просто-напросто были выражением влюбленности молодого человека. Николас никогда не терял голову из-за женщины; Уильяму следовало бы радоваться и гордиться тем, как Николас боготворит Сору.

Эти дурные стишата ничего не значили. У Уильяма не было оснований приходить в ярость только из-за того, что он не хотел никому отдавать Сору. Если бы он вскочил и пробил бы Николасу башку – о чем он страстно мечтал, – то гости подохли бы со смеху, а потом сделали бы из него посмешище до конца его дней.

Эти расхожие стишата ничего не значили; так почему же ему было страшно повернуться и посмотреть на Сору и увидеть, как ее милое лицо сияет от удовольствия?

– Пожалуйста, расскажи мне о леди Джейн.

Деловитые интонации голоса его любимой резанули Ульяма по самому больному месту. Голос ее вовсе не свидетельствовал о том, будто она вне себя от восторга в нем прозвучала заинтересованность. Повернув голову Уильям внимательно посмотрел на свою даму. Над ее плечом склонился оруженосец лорда Питера, и она шепотом давала ему какие-то распоряжения. Юноша поклонился и отошел назад, а Сора поймала Уильяма за рукав и потянула его.

– Пожалуйста, расскажи мне о леди Джейн.

Уильям сообразил, что у Соры есть преимущество перед гостями. Она не могла видеть строгого взгляда Джейн. Сора слушала Николаса до тех пор, пока тоска не возобладала над учтивостью, и тогда она вернулась к ненавязчивому руководству слугами и принялась своим тихим голоском выяснять интересующие ее вещи.

– О леди Джейн?

Он нашел глазами женщину, сидевшую за другим концом стола, и, стряхивая крошки со скатерти, спросил посуровевшим голосом:

– А что? Она была с тобою неучтива?

– Отнюдь. Это женщина, которая желает мне добра, но не знает, как это сделать.

– Так она никогда и не спрашивает, – в раздражении заметил Уильям.

Сказал он это сквозь зубы, беспричинно раздосадованный из-за неуместного проявления страсти Николаса к невесте, однако сдержался и продолжил:

– Она досконально разбирается во всех тонкостях этикета, ей и в голову не придет, что какая-то ситуация может поставить ее в тупик.

– Ты ее не любишь, – заметила Сора.

Избегая смотреть непосредственно на декламирующего Николаса, Уильям постарался дать исчерпывающую характеристику той дамы, о которой шла речь.

– Да нет, дело не в том. Она несколько старше меня, возраст позволяет ей помнить то время, когда еще был жив славный король Генрих, и уж об этом она мне позабыть не даст. Единственным страстным желанием леди Джейн является установление спокойствия, благодаря чему она сможет вовсю использовать свое положение при дворе.

Николас принялся описывать посещающие его видения и Уильям крепко стиснул в кулаке кубок.

– Непохоже, чтобы она тебе нравилась, – с сомнением произнесла Сора, неправильно расценив гнев Уильяма.

– Нет, нет. Она мне нравится. Она строго следует этикету и никогда не отступает от него.

Он залпом выпил вино, и резкий переход к болезненным воспоминаниям отвлек его внимание от Николаса.

– У нее доброе сердце. Если молодой человек совершает какой-то жестокий или глупый поступок, она поджаривает его на медленном огне до тех пор, пока он не завопит от раскаяния. Тогда она перевязывает его раны, скрывает все свидетельства его проступка, и никто больше не произносит ни слова.

Сора интуитивно догадалась:

– Она уберегла тебя от какого-то дурного шага.

– Я тогда был оруженосцем и находился далеко от дома. Я был слишком юн для самостоятельной жизни и обладал наглостью свежеиспеченного мужчины.

Приблизившись к ее уху, Уильям прошептал:

– Нет ничего хуже, чем женщина, которая всегда права. Особенно, если она действительно права.

Сора громко расхохоталась, довольная тем, что напряжение в голосе Уильяма несколько ослабло благодаря ее стараниям. Голос его был чарующим: теплым, золотистым, по-мужски гортанным, отчего где-то глубоко внутри нее все трепетало. Соре не нравилось, когда в его голосе проскальзывали высокие истеричные нотки она поразилась, обнаружив, что всему прочему предпочитает доставлять удовольствие Уильяму. Когда же это началось?

Сора взялась рукой за его подбородок, чтобы приблизить Уильяма к себе, и хотя она понимала, что надо бы отдать распоряжения слугам, она была не в состояния воспротивиться притягательной силе его кожи. Близость большого тела Уильяма согревала ее не только снаружи, и по мере того, как приближался день их свадьбы, день их последней близости все больше отдалялся в прошлое. Тяжело было терпеливо дожидаться завтрашней ночи, когда все ее тело стонало: «Сейчас, сейчас». Вжавшись телом в жесткую скамью в надежде, что это поможет отвлечься, Сора спросила:

– Ты ее любил?

– Джейн?

Уильям дернулся, а затем удивленно рассмеялся. Он потер глаза большим и указательным пальцами чтобы зрение прояснилось, и затем внимательно посмотрел на леди.

– Нет. Это тощая дылда с каскадом свисающих подбородков под первозданным подбородком, въехавшим в ее лицо. Лицо у нее скуластое, и ни один пучок волос не смеет вырваться из-под ее вуали из-за опасения понести кару. Ее челядь постоянно дрожит от страха, боясь увидеть нахмуренное лицо госпожи, а муж настолько загнан под каблук, что даже не замечает этого.

– Ты обожаешь ее?

– Да.

Рука Уильяма скользнула вокруг талии Соры, и от более тесных объятий меховая опушка на его плече защекотала лицо девушки. Чем теснее их тела прижимались друг к другу, тем больше освобождался Уильям от своего странного оцепенения, в которое он был погружен будто бы каким-то колдовским заговором.

– Я воспитывался в ее доме до тех пор, пока не задумал бежать с ее дочерью.

– Уильям! – отпрянула Сора, словно громом пораженная.

– Точнее, ее падчерицей, – поспешил заверить ее Уильям. – Леди Джейн была молодой невестой, когда я появился в доме. Лорд Невиль обучал меня военному искусству, а она обучала меня этикету.

– А разве этикет допускает побег с дочерью своего господина?

– О Боже! – прикрыл Уильям рот Соры ладонью. – Об этом не знает никто, кроме леди Джейн и меня, и мне не хотелось бы, чтобы эта история получила огласку.

– Тогда рассказывай, – пригрозила ему Сора из-под ладони. – Или я сейчас встану на скамью и закричу.

– О том, что пора проводить меня в твою спальню?

Сора поцеловала его в ладонь, лизнув языком мозоли, и Уильям отдернул руку.

– Если ты готов, то я прокричу и об этом.

– Скандалистка.

Она прильнула к губам Уильяма и нежно провела по ним своими губами.

– Если бы ты не настаивал на браке, то я бы сейчас лежала в твоей кровати.

– Твои братья меня об этом предупредили, – прошевелил губами Уильям, произнося эти слова и щекоча ее своим дыханием. – Дадли говорит…

Сора принялась целовать Уильяма в шею, и он замер в сладостном предвкушении.

– И что же Дадли? – подбодрила его Сора.

– Дадли сказал, что ты – Ева.

Устав от этого столь часто навешиваемого на нее ярлыка, Сора отодвинулась от Уильяма.

– Только не надо снова про то.

Затем, иным уже тоном, добавила:

– Только не это.

Подбадривающий свист гостей вернул ее с небес на землю; хотя она и затруднилась бы сказать, отчего она приняла беседу с тупоголовым мужиком за небеса. Наверно, это какая-то женская причуда, о которой так и не успела предупредить ее матушка.

Уильям, сидящий рядом, освободился от ее объятий подчеркнуто неторопливо.

– Не шарахайся, – предупредил он Сору с рокотом в голосе. – Пусть всем будет ясно, что мы остановились, потому что так захотели сами, а не из-за их идиотизма.

– Полегче, сынок, – поддразнил его отец. – Скоро она станет твоей. Всего лишь один день.

– Всего лишь одна ночь, – возразил Уильям с наигранной мрачностью и повернулся, чтобы взять отставленное в сторону вино.

– Прекрати взвинчивать его, Сора, – сказала леди Джейн. – Если его не покормить, он теряет над собой контроль.

– Потеря контроля грозит не только ему, – ответила Сора, нащупывая собственную чашу.

Уильям поднес к ее губам свой кубок, прошептав: «Вот он, любовь моя», и держал его, пока она пила. Когда Сора закончила пить, он наклонился к ней и под одобрительный смех зрителей слизнул терпкое красное вино с ее губ и с уголков рта.

– Твои стихи вдохновляют голубков, Николас, – поддразнил Чарльз.

Сору удивило, как дрогнула рука Уильяма под ее ладонью, и, чутко уловив его состояние, она принялась массировать эти напрягшиеся мышцы, стараясь успокоить его. Не обращая внимания на оказанную помощь, Уильям, тем не менее, тут же в достаточной мере успокоился для того, чтобы отделаться шуткой:

– Никакого вдохновения мне не надо. Мне достаточно присутствия Соры, чтобы быть на вершине счастья.

– Придумай стихотворение сам, Уильям, – произнес Николас.

Николас хотел придать своим словам игривый тон однако голос его выдал серьезный смысл сказанного.

– Пусть Сора послушает, какие ты к ней испытываешь чувства.

– Стихи у Уильяма волшебные, – похвасталась Сора. – Ему нет нужды что-то доказывать мне.

Уильям резко повернулся и уставился на невесту. – Где ты их слышала? – процедил он.

– Ты же сам говорил мне.

Она помассировала его руку снизу до плеча.

– Помнишь, в тот день у Фингр-Брук? Ты сказал, что твои стихи самые лучшие.

– Я солгал, – признался он с грубоватой прямотой. Их диалог заглушило бурное веселье гостей. Тщательно рассчитав нужный момент, Сора подождала, когда шум стихнет, а затем произнесла:

– Слава Богу. А я-то боялась, что придется вежливо выслушивать твои стихи.

Еще не остыв после хохота, гости разразились новым приступом веселья и смеялись до тех пор, пока из глаз у них не брызнули слезы, а все воспоминания о чудовищном стихотворении Николаса и о его несвоевременном посвящении испарились.

Он прижал ее лицом в стол так, что оно прилипло к шершавым доскам, и задрал юбку ей на голову. Без всяких предисловий раздвинул ее плоть и вошел в нее. Особого неудобства она не испытала – когда она рожала своих ублюдков, они и не так распирали ее, а член его не Бог весть какой большой. Не то, что у лорда Уильяма; видит Бог, когда она взглянула на тот чертополох, ей захотелось, чтобы он ее пощекотал.

И все же пренебрежительное отношение и равнодушие сеньора привело ее в ярость, и каждый раз, когда он стукался ногами о ее бедра, она шептала какое-нибудь новое проклятие в адрес той женщины. Буквально через мгновение он кончил, выскочил и вытерся о ее рабочую рубаху.

– Вставай-ка, – шлепнул он ладонью по ее ягодицам. – Пошла прочь помогать своей госпоже.

Хоиса встала и повернулась к нему.

– Она мне больше не госпожа.

– Делай, что она тебе говорит.

– Эта сука…

Он размахнулся и ударил ее с такой силой, что она отлетела к столу.

– Не смей так никогда говорить.

Он медленно опустил голову, и глаза его оказались на уровне глаз Хоисы. Взгляд его источал решимость.

– Она – леди, и ты недостойна произносить ее имени.

Приходя в себя, Хоиса уперлась кулаками в бока.

– Не такая уж она и распрекрасная. Вы-то ко мне приходите за этим.

Хоиса кивнула головой в сторону стола, и он зловеще улыбнулся.

– Но я тебя ставлю так, чтобы не видеть твоей морды. Ты всего лишь собака, с которой я могу блудить. Я все время представляю на твоем месте ее, но с нею было бы лучше.

Сжав губы, Хоиса резко развернулась и выскочила из комнаты; семя его стекало по ее ногам, а лицо горело от его удара.

– А ты видела, как он на нее смотрит?

Воздух наполнился жужжанием слов, когда суетливая стайка женщин ранним утром шла готовить Сору к свадьбе.

– А ты видела, как она держала его за руку во время меле?

Бровь понимающе, с многозначительным подтекстом, поднялась.

– Мне кажется, это ужасно. Ее будущий супруг – и человек, делящий с ней ложе, если это не сплетни, – сражается на поле брани, а она вцепилась в другого мужчину и слушает только его.

– А ты видела, как она себя ведет? Помяни мое слово, Уильям не осознает, какая это вероломная женщина. Он скоро пожалеет об этом.

Стиснутая посреди этих женщин, леди Джейн слушала и наблюдала. Саркастичная, откровенная, полная здравого смысла, она поддерживала мнение о себе как о женщине сварливой и всячески скрывала свою доброту. Теперь она разрывалась на части; Сора дала повод надеяться мужчине, поставив себя в зависимость от него. Леди Джейн испытывала некоторую вину, когда вслушивалась в мрачное описание сражения Николасом. Если верить Николасу и его языку без костей, Уильям постоянно оказывался почти что на грани поражения и ему едва удавалось подыматься в бой из праха. Сейчас леди Джейн раздумывала над тем, какую же интригу он задумал провернуть благодаря своему тщательно продуманному спектаклю.

– А ты видела, как Николас смотрит на нее, словно восхищенный щенок? Неужто она его околдовала? Он даже не интересуется женщинами.

– А ты считаешь, что она ведьма? Это она виновата в том, что Николас влюбился в нее.

– Нет, она – как Ева. Своим телом и своим лицом заводит мужчин на путь греха.

Леди Джейн этого было достаточно.

– Что за чушь! – взорвалась она. – В том, что касается чести, сэр Николас – шишка на ровном месте. Если она и не знает о том, какой скандал вызвало их поведение, то уж Николасу об этом известно хорошо.

Леди Берта уперлась кулаками в свои пышные бедра, и процессия женщин, двигавшихся гуськом по большому коридору, врезалась в нее.

– С чего это ты так говоришь? Зачем ей надо было с такой готовностью выслушивать его?

– Потому что она не видела, что происходит на поле, а он ей рассказывал. Она вслушивалась в каждое его слово, и неудивительно – по тому, что он там наплел, выходило, будто Уильям находился в страшной опасности. Хоть кто-нибудь из вас предложил ей рассказывать о событиях?

– Я не предлагала, – запнулась леди Берта и обрела озабоченный вид.

Окинув взглядом собравшихся женщин, леди Джейн произнесла:

– Леди Сора – наша любезная хозяйка, а вы за это поливаете ее грязью. Она – невеста, и никому не следует бросать тень на ее праздник.

Она двинулась вперед по-царски стремительно, и откуда-то донесся язвительный шепоток: Леди Сора в любом случае не заметит никакой тени.

Джейн, не обращая внимания на эти слова, позволила суетящейся служанке распахнуть дверь в верхние покои и вступила туда, а все женщины последовали за ней. Сора сидела в кресле, а перед ней на подносе стояли вино и хлеб. Ее закрывала огромная коричневая шерстяная туника; очевидно, туника принадлежала Уильяму, засученные рукава и ниспадающие плечи делали Сору по-детски крошечной. Вопросительно подняв бровь, она поинтересовалась: – Чем могу служить?

– Мы пришли помочь вам приготовиться к свадьбе, – сказала Джейн.

Помня о своих промахах накануне, она представила женщин по именам:

– Со мной леди Берта, леди Эдайна, а также леди Дуэйна, Мэри, Эрлин, Изольда, Лоретта, Валери, Мелбайа и Джульетта. А я – леди Джейн.

– Я вас помню, – сказала Сора. – Прошу вас, входите, леди.

– Твоя служанка расстелила платье?

– Оно на кровати, миледи, – присела в реверансе Мод, крепко стиснув зубы, чтобы не высказать то, что вертелось у нее на языке.

Тон, которым Мод произнесла, эти слова, заставил Джейн повернуться в сторону прислуживающей женщины и внимательно рассмотреть ее. Преданная служанка, решила Джейн, ревнующая к людям, которые хотят не по праву занять ее место в самый важный день. Со сдержанностью, которую отметили немногие, она пояснила:

– Дамы одевают невесту по традиции. Тем самым она отвлекается от предстоящего сурового испытания. По некоторым причинам мысль о свадьбе и последующей затем ночи приводит к трепету в членах, – подняла она дрожащую руку Соры, – и к потере аппетита. Ты уже наелась?

– Так, что уже задыхаюсь, – призналась Сора, закусив губу.

– Тогда пошли.

Леди Джейн быстро убрала поднос.

– Священник тут уже побывал? Славно. Если ты исповедалась и наелась, то приступаем.

На ее глазах краска сбежала с лица Соры, и Джейн пошарив глазами в поисках какой-либо возможности отвлечь ее внимание, задержала взгляд на своей грубоватой и честной подруге.

– Ты помнишь, Берта, как ты была напугана во время своей первой свадьбы?

– Мне было двенадцать, а мужу тринадцать лет. Одному Богу известно, отчего я так боялась такой ерунды.

Берта залилась смехом в бурном веселье, а остальные женщины вздохнули свободно. Некоторые посмеялись над поднадоевшей остротой, а Сора слабо улыбнулась.

Джейн подняла ее на ноги.

– Это действует на нервы, когда стоишь перед сотней свидетелей и клянешься подчинить свою собственность и себя саму какому-то мужчине, но Уильям по крайней мере не посторонний.

– Вчера вечером я познакомилась с твоим отчимом, – сказала Берта. – Тебе надо плясать при одной только мысли, что ты распрощалась с ним.

– Теобальд? – спросила Сора. – Теобальд здесь?

– Он прибыл поздно, в сопровождении людей лорда Питера. Что за дерьмо! – прищелкнула языком Берта. – Его присутствие здесь необходимо, чтобы ваш союз был законным, но как может женщина жить с таким бессердечным человеком?

– Ты видела его лишь раз, а уже догадалась, что он жесток? – спросила леди Дуэйна, и лицо ее исказилось в гримасе недоверия.

– Он напоминает мне моего второго супруга, – бесстрастно ответила Берта. – С определенного времени ты их узнаешь. Мордовороты, которые хлещут вино и лупят своих жен почем зря. Ты видела синяк на щеке его жены?

– Где моя мачеха, леди Бланш? – спросила Сора. – Неужели она не захотела прийти сюда?

– Не знаю, – ответила Джейн. – Теобальд ее из-под себя не выпустит. Они легли в большом зале, завернувшись в одеяло, и он сопит и ревет словно бык, чтобы продемонстрировать свои мужские достоинства тем, кто слышит.

– У, на меня это произвело впечатление, – сказала Берта. – А на вас, леди?

– У, – загудели женщины, и из толпы донесся чей – то голос: – Особенно меня взволновала его речь. Он был так лаконичен!

– У, – снова загудели они, а потом прыснули со смеху.

Джейн сняла тунику с Соры, и та осталась стоять блаженной, как дитя. Вытаращившись, дамы сбились вокруг нее в кружок.

– Ну, – оживленно заявила Джейн. – Теперь мы видим, отчего Уильям настаивает на том, чтобы жениться на тебе.

Берта вздохнула.

– Эх, все мы когда-то так выглядели.

– Это в девятнадцать-то лет? – фыркнула Джейн. – В девятнадцать лет у меня было трое детей, – окрысилась Берта, – от двух мужей.

– Прошу вас, леди, – взмолилась Сора. – Я сырая после моей свадебной бани, и мне холодно от утреннего воздуха.

– Оденьте дитя, пока оно не замерзло, – посоветовала Берта, и одна из женщин, подняв синее платье, продела его через голову Соры.

Джейн протянула руку и прикоснулась к розовому шерстяному платью тончайшей выделки и тихо вздохнула.

– Какое же счастье досталось тебе, леди Сора, – носить такие драгоценные одежды.

Сора улыбнулась и позволила им затянуть шнуровку на лифе платья.

– Стяни покрепче, – приказала Берта, – а мне придется присмотреть за своим муженьком. Он уже много лет не видывал такой талии.

– Старина Фредерик не посмеет смотреть на другую женщину, – сказала леди Дуэйна. – Он слишком опасается твоего колкого язычка.

Ссора подоспела ко времени, и Берта мстительно набросилась на нее:

– Старина Фредерик…

Громкий стук в дверь прервал их, и Джейн кивнула Мод. Та открыла дверь и приняла два свертка, обернутые в холстину.

– Подарок для невесты! – сказала Джейн.

– Подарок для невесты? – переспросила Сора Удивленно.

И тут она просветлела.

– Подарок?

– От Уильяма. Хочешь, я тебе его открою? – спросила Джейн.

– О нет. Положите его на кровать. Я открою.

Вожделенно срывая грубую ткань с продолговатых свертков, она щебетала:

– Мне ничего не дарили со дня смерти матери.

Появился рулон ткани, и Сора, нащупав его край аккуратно развернула ткань. Под ее пальцами расцвел царственно богатый материал. Пурпур переливался на свету, сверкая и сияя, вызывая вздохи и стоны восторга.

Сора вообще на него не смотрела, и вызванная ее уверенными и ловкими движениями иллюзия того, будто она зрячая, исчезла. Голова ее была поднята, лоб был сосредоточенно наморщен, а пальцы скользили вверх и вниз по поверхности ткани.

– Шелк.

Она подняла материю к щеке и провела ею по лицу с чувственным наслаждением кошки.

– Я никогда в жизни не прикасалась к нему, но я его узнаю. Шелк.

– Такого чуда никогда не было у вашей матери, – выдохнула Мод.

– Он имеется не у всякой женщины, – насмешливо заметила Джейн. – Этот цвет предназначен для принцев, да и то для тех немногих, которые могут позволить себе купить его. Одному Богу известно, как его достал Уильям. На этом острове другого такого рулона быть не может. Это показывает, чего он стоит и как он ценит тебя.

– Смотри-ка, он под цвет твоих глаз.

Берта показала на то место, где переливающийся пурпур обрамил лицо Соры и сгустившийся в багрянец фиолетовый оттенок усилил сияние ее глаз.

– Глупо было бы с ее стороны слушать стихи, когда можно обладать такой вещью, – сказала Дуэйна, и в голосе ее отчетливо и резко прозвучала зависть.

– Поэзия на меня наводит скуку. Слишком часто это результат напряженного труда, изобретательности и отсутствия таланта.

Сора подняла голову от сверкающего материала, и взор ее темно-фиолетовых глаз словно устремился на Дуэйну.

– Это не что иное, как песня без музыки.

Дуэйна открыла рот, а Джейн разразилась торжествующим хохотом.

– Дуэйну пожирает зависть, что никто из мужчин не посвящает ей стихов, а ты почитаешь их за скучное дело. Теперь ей есть чему позавидовать и сверх того.

Рука Джейн скользнула вперед и коснулась шелка, как будто она была не в состоянии противиться этому желанию.

– Но есть ведь и еще один сверток.

– Еще один?

Сора пошарила руками по одеялу, пока не обнаружила второй пакет. От ее прикосновения поверхность его прогнулась, однако посылка была сшита бечевой и секрет свой так просто не открывала. Джейн достала ножик, разрезала наметанную нитку – и холстина разъехалась под напором содержимого.

– Мать Пресвятая Богородица, – выдохнула Джейн.

Свет и руки Соры коснулись богатых черных мехов. Она погрузила пальцы в шкурки, расстилая их поверх шелков.

– Какие мягкие, – охнула она. – Попробуйте.

Она быстро повернулась кругом и бросила одну шкурку, чуть не попав в лицо Джейн, и Джейн, к собственному удивлению, прижалась к меху щекой.

– Роскошный мех, – задохнулась она от переполнявших ее чувств при виде невыразимого блаженства, написанного на лице Соры, радость ребенка, не ожидавшего подобного отношения к себе.

– Расскажите мне про них, – попросила Сора, протягивая шкурку следующей даме.

Ахнула и погладила мех подошедшая Берта, другие женщины столпились вокруг, ожидая своей очереди, а Джейн неуверенно произнесла:

– Они черные.

Берта выпучила глаза на подругу, и Джейн поняла, как мало видит она своим благословенным зрением. Взяв себя в руки, она поразмыслила над тем, что же хотела бы знать слепая девушка, и принялась описывать:

– Шкурки небольшие, но мех великолепен. Это соболь, и он подходит к твоим волосам по блеску и окраске. В платье из пурпурного шелка, отороченного вороным мехом, ты будешь самой прекрасной женщиной при новом дворе.

– Здесь двадцать четыре штуки, – неприязненно произнесла Дуэйна, роясь в мехах с алчностью скряги. – Он что, хочет задрапировать ее мехом?

Из большого зала до дам долетел рокот голоса Уильяма:

– Ей понравилось?

Берта кивнула головой в сторону донесшегося голоса:

– Уильям явно хочет задрапировать Сору в меха. Он бы мог прислать золото или драгоценности, чтобы продемонстрировать свое уважение к Соре перед гостями однако он прислал такие подарки, которые доставят радость ей. Никогда не подозревала такой заботливости в этом исполосованном шрамами воине.

Сора прижала меха к своей груди и зарделась от благодарности.

– Я не знаю более доброго человека.

При воспоминании о той бойне на поле, которая была устроена накануне, все женщины одновременно подняли брови.

Она продолжила:

– И этим он обязан леди Джейн. Она научила его хорошим манерам.

Джейн громко рассмеялась.

– Он всегда был заботлив, хотя и несколько чванился своим положением. Ты благотворно повлияла на него, леди Сора, ты лишила его самоуверенности.

Из большого зала донеслись трубные звуки голоса Уильяма:

– Она готова?

И несколько тише, но так, что они услышали:

– Черт побери, чем там эти женщины занимаются?

Дамы обменялись ухмылками, и Берта подняла с кровати рейтузы. Джейн взмахом руки велела ей отойти в сторону и спросила:

– Леди Сора, ты уже достаточно согрелась?

– Да, – ответила Сора, удивленная и вовсе не ожидающая подвоха.

– В таком случае, мы оставим рейтузы и наденем на тебя только туфли. После церемонии намекни Уильяму, что под платьем ты нагая и твое первое соитие сегодня вечером будет не последним.

– Ну, Джейн, – загоготала Берта, – ты становишься больно распутной.

– Замужним женщинам надо быть изобретательными, – парировала Джейн. – Это подогревает интерес мужчин. К тому же, дамам должен доставлять удовольствие вид смущенного мужчины.

– Как скажете, – ответила Сора. – Тем не менее, мне будет неприятно, если другие мужчины узнают, в каком я виде.

– Не узнают.

Берта протянула руку и сжала между двумя мясистыми пальцами ухо Дуэйны.

– Ведь так, Дуэйна?

– Не узнают, не узнают, – извивалась Дуэйна, пытаясь вырваться прочь. – Не скажу ни одной живой душе.

Остальные женщины быстренько дали свое согласие, и Сора надела туфли.

– О Господи, где же эта женщина?

Рев Уильяма стал более резким, и дамы громко рассмеялись.

– Давайте-ка пойдем туда, пока он не начал громить дверь, – сказала Джейн.

– Да уж, тем более, что ясно, чем он станет тогда колотить.

Берта поспешно, распутно подмигнула и поплыла к двери. Как только Мод ее отворила, женщины посыпались в большой зал, загораживая невесту от лорда Уильяма.

– Распустите ей волосы, – отдавая последнее распоряжение, отступила назад Джейн. – Уильям остановил меня и настоял на том, чтобы волосы Соры были рас пущены. Он говорит, что ему плевать на ее девственность на брачном ложе – ведь это он сорвал цветок, и честь ее от этого не пострадает.

– Слушаюсь, миледи.

Мод присела в реверансе и закрыла за ними дверь. Взяв щетку, она усадила Сору перед собой на табурет и стала расчесывать ее сверкающие локоны.

– Не такая уж она и дурная, когда узнаешь ее поближе. А ваш лорд Уильям – славный мужчина. Внешне он прекрасен, а душою добр. Брак с ним будет вашим спасением. Он будет вас охранять и дарить вам детей, а вы будете вести жизнь благородной леди. И может быть, если благодаря принцу Генриху, о котором столько говорят, воцарится мир, то вы попадете ко двору и буде те представлены королю. Приблизь, Господи, этот день!

Искусно расположив пару локонов на плечах Соры, Мод произнесла:

– Ну вот, теперь ваши волосы почти высохли. Остался лишь непокорным один завиток. Вставайте и идите туда, и исполните мое самое заветное желание.

Сора не двигалась, и Мод, обхватив Сору руками прижала ее к себе.

– Ну, давайте же. Времени на свадебные волнения у вас нет.

– Не могу, – жалобным голосом произнесла Сора. Мод тут же поставила ее на место:

– Разумеется, можете!

– Не могу.

Голос Соры стал решительней, так как панические настроения стали преобладать над ее храбростью.

– Как только мне могло прийти в голову, что я смогу?

– Вопрос не в том, сможете вы или нет, миледи. Ваш жених, и священник, и ваш отчим, и целая толпа людей стоят там, поджидая вас. Вы должны.

– Все эти люди потешаются надо мной за то, что я посмела мечтать о замужестве и счастье, – жалобно проговорила Сора.

Она вцепилась в сиденье скамьи с такой силой, что костяшки ее пальцев покрылись белыми пятнами.

– Прошу прощения, но как может убогая слепая девушка выйти замуж за такого могущественного лорда как Уильям? Вы говорите о дворе? Где я могу шлепнуться лицом вниз и опозорить его? Я не благородная леди. Я не могу выйти за него замуж.

– Вы же доказали, что умеете обращаться с этими титулованными особами. Да что там говорить, все эти леди едят с вашей руки. Обеды доведены до совершенства, вы всегда с любезностью и достоинством принимаете оказываемое вам внимание.

– Мне просто надо объясниться с Уильямом, – ре шила Сора, не слушая заверений Мод. – Мы можем жить, как вы с лордом Питером. Просто делить ложе и не состоять в браке.

– У лорда Уильяма должна быть супруга, миледи. Куда бы вы делись в случае ее появления?

– Я просто должна пойти туда и поговорить с ним. Она вцепилась в скамью еще крепче и словно приросла к ней.

Доведенная неотступным страхом своей госпожи, Мод фыркнула:

– Я служанка, а Питер – лорд. Это счастье, что я должна делить с ним ложе; он доставляет мне удовольствие, которое я не рассчитывала испытать вновь. Но вы леди, дочь чистокровного нормандского барона. Нас с вами нельзя сравнивать, вы не можете оставаться здесь в постели Уильяма, словно какая-то девка низкого рождения.

– Я не могу выйти за него замуж, – громко повторила Сора.

– Между нами существует и еще одна разница, Сора. Я стара, и время моих лунных циклов прошло. Вы молоды, здоровы, зрелы. Вы прямо сейчас могли бы иметь ребенка.

– Не могу.

– Ну, тогда в следующем месяце, или через месяц. Неужели вы обречете свое дитя на жизнь ублюдка из-за того, что мать – трусиха?

– О Мод, я больше не понимаю, что правильно, а что – нет.

Сора опустила голову в свои ладони и застонала. Мод взяла Сору за руки.

– Что ж, я знаю, что правильно. Держать этого прекрасного человека в ожидании, пока вы несете тут какую-то чепуху, заставляя его бояться, что вы опозорите его перед половиной страны своим отказом, – это неправильно. Это дурной способ отплатить за подаренные шелк и меха и за проявленную им доброту.