Текст книги "Жена Нави, или прижмемся, перезимуем!"

Глава двадцать третья. А теперь все дружно позовем Снегурочку!

– Положи под перину, – ответили звери и вздохнули. Я понесла «снежный лаваш», в который можно заворачивать сосиску или шаурму.

В этот момент возле башни послышался странный звук. На подоконник, словно коровья лепешка упала снежинка, оставшись внушительным сугробом. Я заглянула вниз, понимая, что башня – не самая высокая, а трудолюбия мне не занимать.

Я села за следующую снежинку. За окном было слышно, как идет снег! Причем, шел он натурально.

– Покажи! – потребовали зрители, втайне надеясь на мои таланты.

– Одну минутку, – высунула я язык от усердия, выводя ледяными ножницами узор.

– Старается, – с надеждой переглянулись звери. А я с усердием маньяка вырезала еще один предвестник апокалипсиса.

– Вот! – развернула я листочек. Это снежинкой можно было убивать. Я посмотрела на нее и заметила, что она получилась поинтересней предыдущей! Хищная снежинка вызвала у зверей подобие улыбок.

– Ну, еще немного и получаться начнет! – переглянулись Метелица и Буран. – Ты, главное, не отчаивайся!

Для очистки совести я будила чувство прекрасного. Говорят, что в каждой женщине есть такое. Но, видимо, оно сдохло, раз не просыпалось уже целый час.

«А он говорил, что утру пройдет…», – вертелись в голове мысли. – «Ага, прошло! Как же!».

И от этого на душе было как-то странно. Какая-то необъяснимая, нежная тоска накатывала на сердце, словно прибой. Я стала с нетерпением ждать того момент, когда волна тоски откатывалась обратно в глубины души и даст мне покой. Хотя бы на пару мгновений.

Следующей снежинке срочно нужна была бабушка. Чтобы она говорила ей: «Хорошей снежинки должно быть много!», и «Пока толстая снежинка тает, худая растает!». И называла ее «прынцессой». Отъевшаяся, словно на бабушкиных пирожках, она с изяществом бегемота пролетела перед глазами.

– А это только на замок распространяется? И его окрестности? Или на весь лес и деревню? – озвучила я вопрос, терзающий мою несчастную совесть.

– Везде! – сообщили мне звери. Видимо, они уже были не рады, что показали мне такой чудесный способ избавиться от любовной тоски.

Я осторожно разворачивала следующую снежинку. Она напоминала жертву маньяка, вооруженного до зубных коронок!

И вот она и ее сестры по несчастью пролетали в окне, вперемешку с предыдущими лавашами.

Глядя на следующее творение моих очумелых ручек, меня бы убила любая воспитательница детского сада, а потом уехала бы на скорой в отдельную палату.

Я опасливо посмотрела в окно, видя, как сверху вниз пролетаю коровьи лепешки снега. Наконец-то я отважилась спросить, выковыривая на бумаге треугольнички и кругляшки.

– А где Елиазар? – спросила я, старательно пытая снежинку. – Я бы хотела с ним поговорить по поводу моего заточения.

Просто сугроб набирался не так быстро, как я надеялась.

Звери переглянулись.

– Мы звали его… – заметил Буран. – Он так и не явился. Я хотел, чтобы он знал, что ты проснулась.

– Ах, не придет, – усмехнулась я, чувствуя себя искусительницей древнего божества. – Что ж…

Я посмотрела на «снежинище», решив не резать ее дальше. Ничего-ничего, после того, как такая снежинка ему в голову прилетит, он явится сюда. И тогда мы поговорим на тему: «Ляжь, поспи и все пройдет!».

Чувствуя себя злобным террористом, взявшим в заложники весь лес, я продолжала резать снежинки. И главное, что ни разу не повторилась!

Я вспомнила, как в детском саду, воспитательница вздыхала и говорила, что таких снежинок, как у меня не существует. Я тогда огорчилась. Ну, что Зоя Павловна! Хорошо смеется тот, у кого в руках ледяные ножницы.

Прошло еще полчаса. Сугроб еще чуть-чуть приподнялся. Я стала честно халтурить. И резать по две-три одинаковые одновременно.

Звери смотрели на меня с подозрением. Они подозревали, что у меня есть скрытый талант. Но он настолько скрытый, что я все никак не открываю его.

– И вот еще! – засунула я под перину десяток снежинок.

– Может, отдохнешь? – предложили мне, глядя жалобно-жалобно.

– А кто вместо меня, Снегурочки, снежинки резать будет? А? – удивилась я, клацая ножницами. – Фредди Крюггер?

Мои снежинки пора было ставить на вооружение. И присваивать им максимальную степень опасности. Или вполне можно было запугивать соседей, и проводить репетицию радиационной зимы.

Жертвы маньяка с ножницами перекочевывали под перину. Что творилось на улице, я даже боялась смотреть. Мне казалось, что лес придется откапывать.

– Жаль, что Елиазар не придет, – заметила я, вырезая очередную елочку.

Я резала снежинки весь вечер. Ну и выдержка у мужика! Мне казалось, что он втайне надеялся, что однажды я научусь вырезать маленькие красивые снежинки. Теплилась в его душе надежда. Поэтому он и не являлся.

– Помогите! Спасите! – донесся до меня женский голос.

– Чив-чив-чив, – слышались голоса воробьев, которые летели в сторону моего окна. Их внезапно смело снежинкой.

– Ой, – перепугалась я, бросаясь к окну и раздвигая рукой сугроб.

– Чив-чив-чив! – пискляво орали воробьи.

– Ну и дерьмовые погоды! – басом заметила Марфуша. Или Аленушка.

– Что случилось? – удивилась я, видя, как стая влетает в замок.

– Чивовек! Чивочек! Чичивек! – пищали воробьи, атакуя меня словно таежный гнус.

– Снегурка, – послышался недовольный бас.

– Снегурка? – удивилась я. – Что снегурка?

Мне пришлось выслушать писклявую истерику, как в первый раз, чтобы добиться ответа.

– В лесу! – рявкнул бас. Мне казалось, что успокоительное пьет только один воробей.

– Какая снегурка в лесу? – удивилась я, глядя, как воробьи вылетают в окно. – Откуда в лесу снегурка? Или…

Я присела. Мир на мгновение перестал существовать. Просто растворился в завываниях вьюги. Снегурка, значит… Он снегурку еще одну создал… Я собрала руками сарафан, нервно и гордо сглотнув. Если бы боль в сердце можно было передать словами, то это были бы очень нецензурные слова.

– Помогите! Спасите! – послышался далекий-далекий крик.

Скрипнув зубами, я подошла к окну.

– Опять люди бабу в лес притащили, – вздохнул Буран. – А лучше б ме-е-еду…

– С чего это они кого-то в лес притащили? – спросила я, чувствуя, что от сердца отлегло.

– Ты видала, что за окном творится! Думают, что это Карачун разбушевался! – прорычала Метелица. – Вот и привели ему девку замерзать! Чтобы задобрить! Чтобы снег не насылал!

Только они не в курсе, что Карачун тут и рядом не стоял. Это дело моих золотых рученек, из попы растущих, но все-все-все умеющих.

Я подошла к окну и увидела, что на поляну выходят люди. Они просто таранят сугробы, таща за собой легко одетую девушку. Все были такие нарядные, красивые, веселые…Но хрустальный дворец они явно не видели!

– Как и положено, двенадцать верст от деревни! – послышались голоса. Ансамбль народной пенсии и румянца, утаптывал снег, распевая свадебные песни. Одна только невеста околевала в легком нарядном сарафане.

Ее подтащили к огромной елке, украшая все вокруг лентами.

– Тебе, чтоб снег прекратилси-и-и! – слышались голоса с повыванием. – Помилуй нас! Вот тебе девица – раскрасавица! Чтобы сердце твое задобрить! Не для нас она больше песни петь будет, а для тебя. Не наши глаза радовать, а твои! Отдаем тебе девицу, а ты снега поменьше вали, а то померзнем мы в избах своих!

Обычно мне дарили кружку или блокнот. Впервые в жизни мне подарили живого человека.

– Ты смотри, морозушку ублажай, лаской и любовью! Чтобы на нас не серчал! – поучали замерзающую девушку.

– Вы что творите! – возмутилась я, глядя на бедняжку.

– Не слышат они тебя! – заметил Буран.

– Он что? Девушками жертвы принимает? – ужаснулась я, глядя на то, как трепещут на ветру разноцветные ленты, украсившие елку. И как поникла несчастная девица, привязанная к толстому стволу.

– Нет, это люди так решили, – послышался голос Метелицы. – Они сами придумывают, сами расплачиваются! Понапридумывали, что тепла Карачуну надобно. Женского. Вот и притащили девку из деревни! Красавицу выбирали! Чтобы задобрить!

– А с чего они решили, что тепла ему не хватает? – возмутилась я, не сводя глаз со странного и страшного ритуала.

– Видать, твой снег увидали! – послышалось ворчание Бурана. – И решили, что сгубить их Карачун хочет!

– То есть, это я виновата, что девушку на смерть обрекают? – ужаснулась я, выгребая снежинки из-под матраса. Снег становился все слабее и слабее. Я выгребла почти все, оставив горсть чужих снежинок.

– Видали! Нравится девка наша красавица Карачуну! – послышались радостные крики людей.

– Прекратите! – орала я, свешиваясь с окна. – А ну быстро вон отсюда!

Я напоминала Тетю Зою, которая имела привычку свешиваться с окна, налегая на него огромной грудью и разгонять соседских детей, вести разговоры с подругами, узнавать, что где и почем!

– А ну быстро прекратите, шаболды! – крикнула я голосом Тети Зои, в надежде, что меня услышат. – Я вам сейчас руки-ноги повыдергиваю! Будете у меня все девочками бегать!

Я кричала так громко, что у самой уши закладывало.

– Сейчас тетя… эм… Снегурочка спустится! И уши вам оборвет! – кричала я.

У тети Зои получалось! В этот момент двор пустел. Даже алкоголики бежали в сторону гаражей. Не говоря про обычных детей, решивших, что вот-вот наступит полный воспитательный Ван Гог!

Но не помогало. Либо они меня действительно не слышали из-за дворца. Либо… Впрочем, тут каждая минута на счету!

– Пустите! Живо! – приказала я, бросаясь к двери. Но ни Метелица, ни Буран за мной не успели.

– Карачун сказал, ступишь за порог – беда будет! – крикнули мне вслед.

Я сбежала вниз по ступеням, слыша песни и уговоры. Бедная! Неужели ее обрекли на смерть?

– Чтобы снег прекратился, а то всю деревню завалил! – причитали люди. Их голоса становились все громче и громче. Я выбежала, а следом Буран и Метелица, растерявшиеся от такого, не успели сыграть план перехват.

Вылетев из дворца, я увидела, как трепещут заиндевелые ленты. Как натоптана песнями-плясками целая поляна возле елки. А под елкой сидит несчастная, серо-белая девушка. Даже на ресницах у нее был иней!

Я развязала веревки, стащила ее на снег. Голова безвольно повисла на плече.

Признаков жизни она не подавала. На ней была белая, каменная заиндевелая и промерзшая рубаха. Ее что? Водой поливали?

В растрепанных волосах застыли снежинки. Ее косами можно было отбиваться от волков в зимнем лесу, как нунчаками. Ими привязывали ее к сосне, поэтому они топорщились. Одна из них обломалась.

Я держала в руках косу и понимала, что шампунь для секущихся кончиков еще не придумали! Отбросив косу, я стала стягивать с себя шубу.

– Так, девочка! – растерялась я, видя почти труп. Долго же ее по лесу таскали!

– Держись! – прошептала я, укутывая ее шубу и пытаясь растереть белоснежные руки. – Держись, хорошая моя!

Покрытые инеем ресницы дрогнули, показывая, что все не напрасно. Ресницы дрогнули, пока я растирала ее своей шубой, жалею, что у меня нет теплого питья.

Только сейчас я заметила, что девушка действительно удивительная красавица. Мы с ней напоминали две фотографии. Я – «до», а она – «после». Красивое, почти сошедшее с картин лицо, огромные глазища, красиво очерченные губы, из которых вырывалось слабое дыхание. От тепла ее губы стали расцветать алым. Иней на ресницах стал таять, а глаза, цвета морской глубины открывались…

– А все мои проклятые снежинки! – прошептала я, видя, как на руках угасает несчастная девушка. – Это я виновата.

Ее бы в тепло! А где его взять? Так, погодите!

– А иди-ка ты, милая, к Лешему! – крикнула я на нее, вспоминая теплый очаг и проигранных белок.

Только я успела шубу свою с нее сдернуть, как девка исчезла.

– У меня тут что?!! – послышался крик на весь лес. – Гостиница?!!

– Мотель! – крикнула я, видя, как откуда-то из лесу взлетает стая ворон.

– Да ты с ума сошла! Мне Мизгиря с головой хватает! Усе конфеты сожрал! Чем я теперь людей кормить буду! Зайцы какать не успевают, как он конфеты трескает! – кипятился Леший, но уже где-то рядом. – Хоть бы кто грамоту мне написал на Мизгиря! Уже ничего не надобно! Просто грамоту!

– Почетная грамота, – усмехнулась я, вспоминая проделки Лешего. – Вручается образцовому лешему нашего района! За занятое первое место в конкурсе «Задолбал года!».

– Вот шутишь, да? – послышался скрип коряги за спиной. – Хорошо смеется тот…

– У кого зубы есть, – продолжила я, зевнув.

Зато девка отогреется! Нет, ну здорово я придумала! Теперь Леший обязан о ней позаботиться.

– Ты там расширяйся! – засмеялась я. – Налаживай гостиничный бизнес! У меня на твою избушку большие планы!

Я уже собиралась возвращаться во дворец, как вдруг услышала: «Семен!!! Старый пень! Ты где?!».

Судя по тому, что я слышала, голос был женским. И подозрительно знакомым.

– Швырк, швырк, – слышалось в тишине заснеженного леса.

– Чив-чив-чив! – налетела на меня стайка воробьев, атакуя информационным мусором.

– Лешему конец! – послышался бас.

Стайка тут же вспорхнула на ветку и расселась, словно обычные милые птички. Одна птичка, сидящая рядом со второй, встрепенулась и нахохлилась и попыталась отпрыгнуть. – Куда намылился? А греть меня кто будет? – послышался бас. – Сегодня твоя очередь! И птичка придвинулась обратно. – Аленушка? Марфуша? – удивилась я, глядя на плюгавенькую пичужку.

– Малуша, – послышался бас.

– Очень приятно, – кивнула я, глядя на Малушу.

– Семен! Старый хрыч! – слышался голос уверенной в себе женщины. – Ты где?!

– Прошу тебя, – внезапно зацепилась за мою шубу ветка. – Снегурочка, милая, я очень тебя прошу… Не говори жене, что я – Леший. Она этого не переживет. У нее сердце слабое!

– Семен! Если ты еще живой, найду и убью! – слышался голос той, которая знала наш номер наизусть. Интересно, как она попала сюда? Наверное, так же, как и я!

– Я не шучу! – послышался швырк-швырк по снегу совсем близко. – Найду и убью!

С елки упал снег. На поляну вышла укутанная дама, таща за собой надувную ватрушку. Там были одеяла и еще какая-то дребедень.

– Я очень тебя прошу, – скрипел пенек рядом, протягивая ко мне свои веточки. – Пусть домой возвращается! Скажи ей!

В руках у супруги Семен Семеновича был фонарик на батарейках. Его свет шарил по елкам. Как будто первое место, где может оказаться Семен Семенович – верхушка ели.

– Семен!!! – заорала она. – Вот попомни мои слова! Если ты сейчас же не отзовешься, я тебе туалетную бумагу подавать не буду! И очки твои клеить тоже! И канал переключать! Как смотрела свой сериал, так и буду смотреть!

Фонарик высветил меня. Я едва не ослепла, видя, как лупит мне в глаза прожектор.

– Семен! Я очки дома забыла? Это ты? – с подозрением спросила несчастная жена Семен Семеновича. – Нет, кажись, не ты!

– Я прошу тебя… – скрипнул пенек.

– Слышь, девка ты или парень, не вижу! Ты мужичка здесь не видал? – заметила укутанная в несколько пуховиков жена Семена Семеновича. – Такой плюгавенький… В куртке теплой! Ой, не вижу без очков! Семеном зовут…

– Видела, – усмехнулась я, с вожделением глядя на ватрушку и фонарик.

– Ты что? Сдать меня решила? – послышался перепуганный голос Лешего.

– Вот такой невысоконький? Да? Облезленький? – послышался голос дражайшей супруги. В нем было столько надежды, что мне снова очень-очень захотелось найти Носка. – А то его искали-искали… Даже девушка пропала в лесу! Потом девушку искали… Так и не нашли! Как в воду канула! Так все и бросили!

Не может быть! Это же я! Значит, меня тоже искали? Вот что значит неудачный поцелуй на морозе!

– И я вот сама решила его найти! Звала-звала! – на меня смотрели близорукие глаза боевой бабушко-единицы. Я лично с ней не общалась. Это делали кураторы поиска. Но что-то мне подсказывало, что Лешему стоит переехать в другой лес. И как можно скорее…

– Где ты его видала, девонька? – спросила супруга Носка, кряхтя и таща за собой целый воз.

– Эм… Да вот, неподалеку… – отмахнулась я.

– Значит, я успею его догнать и убить! – кивнула бабушка. В этот момент дерево рядом проскрипело так жалобно, что даже бабка прищурилась. – Он же ушел, таблетки свои не взял, что доктор прописал! Вот я все несу!

Она открыла одеяло, а там была целая гора таблеток.

– А то вдруг ему плохо станет? – продолжала супруга Носка, проваливаясь в сугроб.

Дерево опять проскрипело. И я поняла. Лешему уже плохо.

– Он же у меня болезный, – сетовала бабка. – Давление у него скачет! А еще недавно врач сказал, что у него … белочка!

Ах, у Лешего белочка? Ничего себе!

– Лежит себе и про каких-то белок бормочет. Я же сразу скорую вызвала. Сказали, что белочка! Я ему говорю, не пей! А он что? – жаловалась супруга Лешего, которая не подозревала, что «старый пень» – прямо в точку.

– А он говорит, что не пьет! А я ему вообще не пей, родненький! Я же о его здоровье забочусь! Найду – убью! – послышалось сопение. – Он же у меня запорами страдает! Вон сколько таблеток выписали! Как возьмет детскую книгу про лес, так и засядет на четыре часа в туалете! Я ему говорю, выходи! А он отмахивается! Ну я ему и говорю, что к доктору пора!

– Ой, кошмар-то какой! – причитала я, идя рядом.

– Не слушай ее, – скрипели деревья. Но, кажется, понимала их только я одна. – Это я на картинку смотрел. По лесу скучал!

– А еще у него проблемы с почками, – вздохнула жена, пока я впряглась в ватрушку. – Постоянно стонет: «Почки, мои почки!». Вот и прописал ему доктор! От почек! Очень хорошее средство! Мигом почки лечит! Только начинаешь заваривать, а они уже почти как новенькие! Я еще даже не процедила, а почки уже болеть перестали!

– У меня почки не набухали! А уже почти май был! – проскрипело ближайшее дерево. – У всех, значит, набухли, а у меня нет!

– И ревматизм у него! Постоянно ныл ходил, что лапы ломит! – причитала бабушка.

– Это у елей от снега лапы ломит! Обламываются под тяжестью! – скрипел Леший.

– А как он ночью стонет! Норку ему подавай! Хотя мужик он уже все! Доктор сказал, что все, – сокрушенно вздохнула супруга. – А ему … тьфу ты! … норки всякие снятся!

– У меня мышиных нор не хватает! – проскрипел Леший. – Мышей у меня восемь тысяч девятьсот штук… Ой, уже девятьсот восемьдесят. Погоди! Информация устарела! Девятьсот девяносто…

– А однажды про сучок плакал. Говорит, что теперь с сучком-то делать? А я ему говорю, что возраст уже! – сетовала бабушка. – Куда ж тебе сучок – то нужен?

– Это у меня дерево любимое заболело. Ветку кто-то обломал! – скрипнул пень, мимо которого мы шли.

– Что ж я без него делать буду? – всхлипнула бабушка. Она остановилась и разревелась. – Кто ж мне еще жизнь отравлять будет? И старость? Как зашла в дом, а там никто диваном не скрипит и не кашляет! Тапками никто не шоркает! «Ась-ась!», – не переспрашивает! Газету никто не отбирает! Кружки чистые! Лекарствами не пахнет! Найдите его, прошу вас… Не могу я без него! Всю жизнь вместе прожили…

– Прости, Леший, – выдохнула я тихо-тихо. – Но так с женой нельзя!

– Ты что творишь! У меня ж там… – послышался ужасный скрип.

– А идите-ка вы к Лешему! – крикнула я.

– Ты чего это! – возмутилась супруга, как вдруг она исчезла.

Повисла тишина, которая вдруг разразилась такими криками: «Ах, вот ты где, паразит! Я тут, значит, весь лес прочесываю! А что это за шаболда с тобой! А ну марш отсюда! Так я и знала! Не просто так тебе норки снятся! Ишь, молодую нашел!».

Я вжала голову в плечи, радуясь, что Носки наконец-то нашли друг друга.

– Ну я тебе еще припомню! – скрипнула старая колода. – Ой, Снегурочка! Припомню!

Глава двадцать четвертая. Лесной баболов

Я подобрала шубу, пытаясь скрыться с места счастливого воссоединения двух влюбленных.

– Ах ты! Старый пень! Сучок заработал? Да? Ну я вижу! – послышался сварливый голос жены.

– Послушай меня! Я должен тебе признаться! – возмущался Семен Семенович. – Посмотри на меня внимательно! Ну! Зеленая борода с ветками! Одежда наизнанку? Знаю язык зверей и птиц! Живу в лесу…

Повисла тишина. Даже птицы притаились.

– Скажи, Белла Болеславовна! Скажи громко! – послышался голос Семена Семеновича.

– БОМЖ!!! Ты – бомж!!! При живой жене! Как тебе не стыдно! Из-за тебя девочка пропала! А ты, старый маразматик, адрес забыл! – выкрикнула Белла Болеславовна. – Девочку жалко! Молодая совсем! Делать ей было нечего, как по лесу бегать за тобой! Сказали, что под лед ушла! Аквалангистов вызывали! Так и не нашли, бедненькую! А ты тут, старый мухомор старый, с девками тут сидишь!

– Я не девка! – послышался бас Мизгиря.

– Нашла чем гордиться! – выкрикнула Белла Болеславовна. – А вот и вторая шаболда!

– Беллочка, милая, не доводи до смертоубийства! Леший я! Леший! – взмолился обладатель черного пояса по пряткам от жены. – Без леса жизнь мне не мила!

– У тебя вон какой лес на подоконнике! Че смотрите, щаблоды! – бушевала Белла Болеславовна.

– Я не шаболда, я – Мизгирь! – послышался возмущенный мужской голос.

– Я все равно очки дома забыла! Это тебя и спасло! А то увидела бы сразу, что красивая – мигом переубивала! – возмущалась Белла Болеславовна.

Я брела, как мне казалось в сторону замка. Скандал бушевал такой, что лес в любой момент мог осиротеть!

Когда притащили снегурку, он не появился… Когда я спасала снегурку он не появился… Когда я резала огромные лепешки снежинок – он тоже не появился! Когда я разбиралась с женой лешего, он тоже не пришел… Неужели все были правы? И древнему богу действительно плевать на маленькую снегурочку?

Я прошла совсем немного по заснеженному лесу, как вдруг услышала свирель. Она была такой нежной, весенней, казалось, у меня в руках букет подснежников.

Прислушавшись, я замерла, не понимая, откуда в зимнем лесу есть свирель?

И как неизвестный игрок не примерз к ней?

Свирель яркими красивыми переливами заставляло сердце замирать.

– Кто это? – спросила я, мысленно листая список знакомой нечисти. Но там не было пометки «имеет музыкальное образование по классу дудочки».

Музыка была завораживающе-прекрасной.

Но было в этой прекрасной музыке что-то тревожное!

Во-первых, мне было очень интересно, какой оркестр потерял своего … «сопилочника». И не замерзли у него сопла на таком-то холоде!

При мысли о том, что где-то по лесу бродит неизвестный саблезубый флейтист – дудочник, мне стало страшновато. Суровость этого мужика должна зашкаливать, раз он способен целовать флейту или что у него там на таком морозе, не обращая внимая на сопливые бивни!

И тут я увидела, как с ветки елки, где висела огромная сосулька, капнула сверкающая капля.

– Весна? – удивилась я, мысленно мечтая натыкать одну красавицу в календарь. Сейчас же конец декабря! Какая весна? О чем вы?

Сосульки подтаивали, а я пятилась подальше от мелодичных звуков дудочки, чувствуя, как душа сворачивается, а потом разворачивается весенними переживаниями.

Иногда бывает такое чувство, словно душа развернулась белоснежными крыльями, мечтающими взлететь над всем миром. И вот сейчас я чувствовала что-то похожее.

Таинственные звуки пугали меня, поэтому я мечтала побыстрее добраться до ледяных чертогов и спрятаться там!

Внезапно мелодия поменялась, а я замерла возле расцветающей поляны. На поляне медленно сходил снег. А невидимый для меня дудочник играл веселую мелодию.

– Кто здесь? – крикнула я, в надежде, что мелодия прервется.

Снег сошел, а я увидела, как поднимаются первые цветы…

Мне казалось, что я ушла далеко-далеко, но нет! Я сделала всего лишь два шага назад, стоя на самой границе снега.

– Весна? – удивилась я. – Тебя что? В календарь носом натыкать?

Опомнившись, я бросилась бежать подальше от проталинки.

Как вдруг мелодия изменилась. Очнулась я снова стоящей у границы этой страшной, оттаявшей поляны. Если бы я не уцепилась за деревце, то, наверное, уже шагнула бы на нее.

К проталине вели мои следы. Мне показалось, что я еще медведя снесла по дороге, пока добиралась сюда!

Музыка притихла. Невидимый музыкант взял передышку.

Подобрав шубу, я бросилась прочь!

– Метелица! Буран! – крикнула я, налетая на медведя.

– Буранушка!– обняла я медведя, тиская его изо всех сил. На меня смотрели ошалевшие медвежьи глаза. Это был не Буран.

«Пустите! Злая тетя!», – умоляли медвежьи глаза, а я пустила. Теперь на один способ спастись от медведя в лесу стало больше!

– Метелица! Буран! – выбежала я на поляну, видя моих припорошенных снегом друзей.

– Ты где пропадала, Снегурка? – ужасалась Метелица. – Мы уже звали, звали… И тебя звали, и…

Волчица осеклась. Буран нахмурился.

– А он не пришел, не так ли? – усмехнулась я, как вдруг снова послышалась свирель.

Очнулась я метров через десять, когда свирель снова стихла.

– Ну и кусаешься же ты, Снегурочка… – потирала лапу Метелица, глядя на меня с удивлением.

– Да она меня чуть пополам не сломала! – заметил басом Буран.

Я? Кусаюсь? Да я, между прочим, интеллигентная девушка. И я бы никогда и ни за что бы не стала ку…

Дудочка заиграла снова, а потом стихла. Впервые в жизни я очнулась, таща на буксире огромного упирающегося медведя и волчицу. Судя по борозде, которая осталась в снегу, тащила я их через всю поляну.

– Ты куда?! – кричали мне звери.

Я недоверчиво смотрела на свои хилые руки, а потом на Бурана. Мне явно что-то не договаривают!

– Вы слышите? – тревожно прислушалась я. Но дудочка как назло не играла. – Мне нужно срочно в ледяной дворец. У нас есть амбарный замок? Если есть, то он очень пригодиться!

Я уселась на Бурана, прислушиваясь. Раньше я не замечала у себя такой непреодолимой любви к музыке.

– Быстрее! – переживала я, гладя Бурана, который штурмовал сугробы моего собственного изготовления. Я оглядывалась, покрепче цепляясь в медведя. Рядом бежала волчица, а за ней тянулся шлейф снежинок.

И снова я услышала дудочку, от которой внутри что-то перевернулось!

Как только звуки стихли, я очнулась лежащей на снегу. Я не просто лежала. Меня тащили по сугробам за шубу. Эдакая упряжка из мишки и волчицы.

– Да фто ф ней такое? – слышался голос Метелицы. Протащили меня почти метров двести! Асфальтоукладочная Снегурочка оставила после себя приличную дорогу.

– Что происходит? – внутри назревала паника. Я впервые столкнулась с таким! Конечно же я любила музыку, но не настолько, чтобы превращаться в чудовище, готовое валить лес ради того, чтобы приобщиться к прекрасному!

– Ребята, – лихорадочно вцепилась я в зверей, чувствуя, что это все происки весны. – Я не знаю, что происходит, но как только я слышу дудочку, я за себя не отвечаю… Вы уж извините, если сильно… ударила…

– Скорее, искусала, – мрачно заметила Метелица. – Мы тебя как санки тянули две поляны!

– Да ладно, – сгреб меня в охапку Буран, таща сквозь сугробы. – Меня ты укусить не успела… Я убежал!

– Тебе же говорили сидеть в ледяном дворце? Говорили! – прорычала волчица, пока я пыталась взять себя в руки. Как вдруг…

Я даже не успела закрыть уши.

По уверению зверей, я показывала такие приемы тхэквондо, что связываться со мной было себе дороже.

Когда я очнулась, я уже была во дворце. Мною пересчитывали ступеньки, затаскивая в мои покои.

– Фу-у-у! – выдохнула волчица, приваливаясь к медведю. – Дотащили!

На меня смотрели странными глазами, словно что-то подозревали.

– Ну, не щадите! – мрачно вздохнула я, чувствуя, как раскалывается голова.

– Ты лучше глянь в оконце! – возмущались звери, зализывая раны.

Я высунулась в окно. Там было тихо. Была видна дорога, по которой меня, видимо, тащили. Зато почти возле дворца лежал медведь. Незнакомый… Вероятно дохлый!

– А это тоже я? – спросила я, глядя на бедного мишку. – Мишку тоже я?

– Он просто случайно оказался на твоем пути, – уклончиво заметили звери. – Сейчас отойдет, убежит… Просто ты на него как бросилась!

– А деревья? – выглянула я, посматривая на свои хрупкие руки.

– Не! Сосна сама по себе рухнула! Ты просто шубой за нее зацепилась и тащила ее с самого леса… – послышался голос сзади.

А мне было так стыдно…Это какие-то чары!

– К белкам лучше не подходи! Они на тебя обижены! – предупредил Буран. – И откуда в тебе такая силушка?

– Я вообще на такое не способна! – возмутилась я, чувствуя, что на меня наговаривают! Вы посмотрите на мои хилые ручки? Разве они способны совладать с медведем?

– Нет, – заметили звери. – Зато ножки!

И переглянулись.

Ой….

Что это за странная дудочка? Может, это очередные происки весны?

– Опять… – замерла я, чувствуя, как меня отключает.

Дудка перестала играть, а я очнулась почему-то на улице, придавленная Бураном. Огромный медведь лежал на мне и орал: «Держу!!!».

– Ты это! Прекращай из окон прыгать! А то мы не поспеваем! – ужасался Буран. Взмыленная Метелица только-только выбежала из дворца, хватая меня за шубу и пытаясь затащить обратно.

– И сосулькой тыкать прекращай! А то схватила и начала: «А ну быстро отошли!», – опасливо смотрела на меня Метелица.

– Я честно! Я не хотела! Я бы вас никогда не обидела, – обняла я медведя и волчицу. – Просто… эта страшная дудочка… Я видела поляну, которая оттаяла… И как только играет дудка, я снова оказываюсь у этой поляны… Не понимаю, что происходит! Леший занят личной жизнью, весне еще рано, Ягиня на такое не пойдет! Кто же это?

У окна дежурил Буран. Метелица держала пост возле двери. Я вцепилась в кровать, стараясь держать себя в руках.

– Опять, – прошептала я, успевая закрыть уши подушкой. Даже сквозь нее я слышала мелодичную музыку, которая вдруг резко оборвалась.

– Нет! – послышался страшный крик.

Я бросилась к окну, видя, как из лесу в одной легкой рубахе вышел… светловолосый парень. Он выронил дудку и упал на колени, глядя на заиндевелые ленты. Его руки прикасались к пестрым лентам, украсившим елку.

– Сестрица, нет! – зарыдал парень, пряча лицо в руках. – Сестрица… Милая…

– Так вот он! – ужаснулась я, глядя на паренька. Он не был похож на маньяка, который специализируется по Снегурочкам!

– Не ходи!!! – предупредили меня, пытаясь загородить проход.

– Отомщу! Всем порождениям холода отомщу, – зарыдал парень, прижимая к лицу ленту. Как ему было не холодно в одной рубашке, для меня оставалось загадкой!

Я не выдержала, бросилась из дворца.

– Значит, это ты играл на дудке, – начала я, видя, как юноша обернулся. Одет он был бедно. На плече у него была старая кожаная сумка, а рядом на снегу лежала та сама дудка, которую он сгреб рукой. В глазах парня сверкнули слезы.

– Ты кто вообще такой? – спросила я, слыша, как за мной бегут Буран и Метелица.

– А ты кто такая? – дерзко спросил парень. Холодный ветер обдувал его рубашку. Вид у него был простоватый. Волосы светлые, кудрявые, нос картошкой, глаза большие… Прямо сказочный Иванушка из детской книжки.

– Я – пастух! Меня Лелем зовут! А ты… – посмотрел на меня нехорошим взглядом Лель. – Я знаю, кто ты…

Он потянулся за дудкой.

– Ты – Снегурочка! Порождение стужи! – произнес он, растирая рукой слезы. – Ничего! Раз забрал Карачун у меня сестрицу, так я заберу у него Снегурку.