Текст книги "Жена Нави, или прижмемся, перезимуем!"

Глава пятнадцатая. Снег сквозь слезы

Наломав сосулек, я увидела, что они действительно блестят, как драгоценные камни.

– Жаль, нет конфеток Лешего! – вздохнула я, собирая приданное, как гуманитарную помощь. Туда легла чья-то старенькая кроличья шапка..

Тяжелый ларец был с трудом донесен до Бурана. Мы торжественно везли его в лес на поляну, где сидела наша Ждуняшка. Так, ларец готов. Чтобы другим неповадно было.

– Тепло ли тебе девица? – спросила я, таща ларец через всю поляну. – Вот, приданное твое! Теперь из лесу уйдешь?

– Не-а, – глянула Марфа на ларец. И снова достала бублик. Я боялась представить, сколько у нее бубликов! Запаслась, так запаслась! Челюсти работали, а изо рта вырывался пар.

– Девушка, я настоятельно прошу вас, покинуть лес! Вот ларец! Освободите поляну! – потребовала я, уперев руки в боки.

– Не-а! Пущай сам Мороз ко мне придет! – послышался голос хомяка.

Мы отошли за елку, чтобы держать совет.

– Все! Я не могу! – взвыла Метелица. Она завертелась на месте, завывая страшным голосом.

– Ты что делаешь? – перепугалась я, осматриваясь по сторонам.

– Зову Елиазара!

– Может, сами справимся? – перепугалась я. Мы же его только сегодня уже дергали!

– Поздно, – ответила Метелица. – Пусть сам решает, что делать с девицей…

На Марфу это произвело ровно столько же впечатлений, сколько может произвести на бегемота летящая бабочка.

– Буран! Зови Карачуна! – завыла волчица, посылая свой вой куда-то вверх. Я так люблю, когда она так делает. Этот рой снежинок выглядит безумно красиво. Они напоминают искры костра, которые сначала взмывают вверх, а потом носятся с порывами ветра.

Мощный удар лапами, едва ли не расколол мир на две части. Буран поднял сонм снежинок, заволакивая мир белоснежной пеленой. Я стояла и смотрела на припорошенные снегом шкуры и любовалась танцем снежинок. Не знаю, замечает ли кто-нибудь еще эту красоту? Мне казалось, что если долго смотреть на снежинки, то начинает кружиться голова.

– Что стряслось! – послышался резкий голос, словно гром. Я даже глянула на Марфу. Она преспокойненько отряхнулась от снега и снова плюхнулась в сугроб.

– Вы почто меня зовете!!! – голос рычал так страшно, что мурашки на попе отрапортовали, что температура опустилась ниже нормы.

– Беда, хозяин! Беда! – наперебой закричали звери, бросаясь к Карачуну. Он стоял и грозно сверкал взглядом. Его шуба серебрилась, а взгляд резал, словно лезвием.

– Не прогневайся… Просто скучала я по тебе, свет очей моих… – прошептала я, глядя в красивые глаза.

В этот момент, словно добрая фея пролетела над темными волосами красавца – богатыря. И тут же хмурый лоб разгладился. Он смотрел на меня таким взглядом, что словами не передать!

– Неужто? – послышался недоверчивый голос Елиазара. – И впрямь соскучилась?

– Еще как, сердце мое, – прошептала я, вспоминая Настеньку. Я гладила его по рукаву, а потом взяла огромную руку мужу в свою и положила себе на щеку.

– Скучала… – прошептала я, потершись щекой об его ладонь, а потом подняла глаза на его лицо. – Да предлог искала… А тут как раз… Девка в лес забрела… Под елочкой сидит…

На меня смотрели очень внимательно. Казалось, что метель стихла, а вокруг потеплело настолько, что снег стал налипать на сапожки.

– Ты с ней поласковей, – прошептала я. – Что-то вроде, тепло ли тебе девица, тепло ли тебе красная! Она с тобой поговорить очень хочет…

– Что ты забыла в моем лесу? – послышался зловещий голос. Мы вышли из-за ели, а на нас посмотрел хомяк. – Звала? Чего в лес забрела?

– Не забрела, а привезли, – послышался голос из-за хомяка.

– Ишь ты какая! – послышался голос Елиазара. – И почто тебя в лес привезли?

– Сама попросила! Пожить у тебя хочу! Чтобы ты мне подарки дарил! Шубы да золото!– послышался голос хомяка. А я чуть не обмякла.

Давай, заведи себе гарем из снегурочек! Я быстро его выведу! Выводила людей из леса, и гарем я твой быстро выведу! Ты во мне не сомневайся!

– Ишь, чего захотела! – послышался голос Елиазара. – Кто ж тебя такому научил?

– Настенька всей деревне рассказывала да ларец показывала, дескать, ты их ей подарил! За то, что она у тебя пожила! Ее мать моя за подснежниками послала! А она вернулась в одеже дорогой с ларцом златом – серебром набитым!

Напомните мне, когда я в деревне буду, свернуть одну шею! Это так, на случай, если забуду! А я не забуду!

– Значит, я ее мехами да ларцом одарил? – посмотрел на меня Елиазар. Его глаза сверкнули.

– Ага! Вон таким, что в снегу лежит! – припорошенная снегом варежка ткнула в ларец, заметенный поземкой.

В этот момент я поняла, что тут «Елиазарушкой, свет очей моих» не отделаешься!

– Вообще-то он мой муж! – заметила я, глядя на хомяка, в руках которой был пряник.

– И че? – в упор спросил хомяк, оценивая меня по каким-то своим критериям. В ее глазах читалось что-то вроде: «Жена – не стенка! Подвинется!».

– Мы не планировали никого заводить! – намекала я, пристально глядя на хомяка.

– Ну тогда просто дайте мне шубу красивую и ларцов побольше! А то вон к Наське сватаются теперь все, кому не лень! А мне кукиш! – обиделся хомяк. – Меня мать из лесу только с ларцами и шубой ждет!

Так вот оно в чем дело!

– Хорошо, дам я тебе ларец… – произнес Карачун.

– Два! – кивнул хомяк.

– И шубу, – послышался голос Карачуна.

– Две! – снова кивнул хомяк. – Чтобы больше, чем у Наськи было! А то матушка скажет, чем я хуже Наськи-то? И побыстрее! А то мороз уже нос щиплет!

– Такого я не потерплю! Чтобы девица мне указывала, что делать… – начал Карачун, но я была уже тут как тут.

– Елиазарушка, миленький, – прошептала я, гладя его изо всех сил. Да ни одна гладильная доска не видела столько поглаживаний за раз! – Не серчай…

– Но так, чтобы красивей и богаче, чем у Наськи! Чтобы ко мне все свататься приходили, – вздохнул хомяк. – А то мамка меня на порог не пустит! Чем я хуже Наськи? А ничем!

– Это не она виновата… – прошептала я, глядя на хмурые брови Карачуна. – Это мать их виновата. Как только падчерица ларец принесла, видать, мачеха вокруг нее вертеться стала. Всячески обхаживать. А дочь свою на мороз не поленилась отправить, лишь бы тоже ларцы принесла! И я виновата тоже… Это я пожалела Настеньку… И ларец дала… Тот, что ты мне подарил… Жалко ее до слез стало. Смотришь, плакать хочется! Ты же тоже меня когда-то пожалел…

– И уже столько раз пожалел об этом, – послышался голос мужа. Я вздохнула, стиснув зубы. Нет, а как будто я счастлива от мысли, что весной от меня останется только лужица! И то хорошо, если останется!

– Будут тебе и две шубы, и два ларца. Только что и духу твоего в лесу не было! – послышался страшный голос. Прямо на хомяка две шубы упали! А в снегу сверкали три ларца!

– Будут тебе и две шубы, и два ларца. Только что и духу твоего в лесу не было! – послышался страшный голос. Прямо на хомяка две шубы упали! А в снегу сверкали три ларца!

Один з ларцов был мой. Елиазар посмотрел на меня хмуро, вздохнул и рассыпался снегом… Снег поднялся в огромный вихрь, закружился на поляне, а потом со свистом ветра пронесся над заснеженными верхушками елей.

– Обиделся, – проворчал Буранушка. – Впервые вижу, чтобы Елиазарушка обиделся.

– Крепко обиделся, – подтвердила волчица.

– На что? – удивилась я, слету включаясь в битву экстрасенсов. – За ларец? За то, что женой сделал? За то, что позвали его целых два раза за день? На что он обиделся?

– А поди ж его, – проворчал Буран. Волчица вздохнула. – Но сами бы это все мы не сдюжали! Что – правда, то правда!

Мне еще обидчивое древнее божество в кошмарах не снилось! Обиделся он? А мне не обидно? Нет? Я планировала прожить долгую и счастливую жизнь! А вместо этого мне три месяца осталось! И мне теперь не к гадалке, мне теперь к синоптикам ходить, будущее узнавать!

– Слышишь, как мороз трещит! – проворчал Буран. – Злится он. Ты бы ларец обратно забрала и поставила, как ни в чем не бывало! Может, хоть тогда злиться перестанет!

– Да пусть обижается, злится, сколько влезет! – махнула я рукой. – Мне от этого ни холодно, ни жарко…

– Тебе –то нет, а вот людей мороз пробирать начинает… Чуешь, как холодать начало. Еще недавно теплее было. А тут уже вон как! – вздохнул Буран. – Сейчас людей поморозит. И посевы…

– Люди-то тут причем? – удивилась я, слыша, как трещит мороз.

– А не может он силушку свою сдерживать! – пояснила Метелица.

– Ой, да ладно, – махнула я рукой. На меня тут, оказывается, столбик термометра опустился! Ладно, верну ларец, авось успокоится! Скажу, что отманивала ларцом! А отдавать не собиралась! И покажу, что в ларце было на самом деле!

Эта мысль меня успокоила. Нет, ну версия отличная! Сейчас позлится, отойдет, и узнает, что ничего я отдавать не собиралась! Обида – не идиотизм! Проходит.

– Так, красавица! – воскликнула я, глядя на хомяка. Живая? Живая! – Здесь ларец лежал в снегу! Где он?

– Какой-такой ларец? – послышался недовольный голос хомяка. – Не видала я ларца! Не брала! Кто брал – не знаю! Где положила, там и ищи!

С елки послышался странный звук. Словно кто-то тычет пластиковую кнопку, включая ее и выключая. А потом психует и «тыркает» ее в порыве отчаяния: «Ну включайся!!!». Звук плавно перетек в звук металлической посудной губки по сковороде. А потом повторился.

– Глухарь! – послышался вздох Бурана.

– Да какой глухарь! – возмутилась я, глядя на снег. – Тут и ежу понятно!

Шерлок Холмс в костюме снегурочки посмотрел на цепочку следов, идущую к ямке, в которой я видела мой ларец в последний раз. И на цепочку следов, ведущую обратно к елке и теряющуюся под необъятными шубами.

Преступник не додумался замести следы и оставил улики.

Однако взгляд преступника намекал, что страшно не расследование. Страшно задержание. И судя по взгляду, начинающий оперативник в костюме снегурочки, при попытке отнять ларец задержится здесь надолго. Если не навсегда!

Глава шестнадцатая. Синоптики

– Мне вот интересно! – покачала головой я. – Тебе же все выдали, так какого Лешего ты еще здесь?

– Мне она не нужона! – послышался голос среди елей. А я увидела, как мелькнул мой рюкзак и запасная куртка, что лежала свернутой в рюкзаке! Так, Семен Семенович! У меня будет к тебе серьезный разговор.

– Поутру за мной телега приедет! Дед меня домой с гостинцами и отвезет! – проворчал хомяк, устраиваясь поудобней.

Мы стали уходить. Пока я шла, слышала, как трещит мороз. Раньше он так никогда не трещал! Мне казалось, что даже меня, Снегурку, мороз пробирает до кости. Или это просто память о морозе.

– Холодно! – послышался голос Бурана. Мороз трещал так, что даже птицы умолкли. По деревьям полз иней.

– Зябко даже мне! Не представляю, что с людьми творится! – послышался голос Метелицы.

Так, у кого там на меня столбик термометра опустился!

– Может, вернемся! – вкопалась я, остановившись. – Она же замерзнет! Она ночь не переживет!

– Да тут никто ее, чую, не переживет, окромя нас! – заметил Буран, глядя, как ползет по дереву иней. – Крепко ты Елиазарушку обидела!

И действительно! Ни зверей, ни птиц, никого не было. Они все попрятались!

Да тут столбик термометра не опустился! Он упал! Это что за температурная импотенция?!

– Слышь, девка! – проскрипела коряга, заставив меня шарахнуться. У коряги внезапно глаза открылись и посмотрели на меня.

– Вы… – прищурилась я, всматриваясь в корягу.

– Не узнаешь? – послышался скрипучий голос.

У меня два варианта. Либо это мой бывший, или Семен Семенович! Один – дуб по жизни, бревно в постели и сучок при расставании! Семен Семенович – просто Леший.

– Леший я! – проскрипела коряга, глядя на меня глазами.

– Семен Семенович? Ой, не узнала! – язвительно заметила я, осматриваясь кругом. Лес как вымер. Я никогда такого не видела! – Без моего рюкзака и моей куртки, что в рюкзаке лежала, не узнаю! Богатым будете… Буратиной!

Если честно, то я была зла на него за рюкзак! Ты тут спасаешь, а у тебя рюкзаки воруют!

– Ты своего уйми! Гляди, что творит! Я уж кого мог из зверей и птиц спрятал! – скрипела коряга. – Да всех не спрячешь! Уйми, говорю! Беда ведь будет! Все поморозит!

Сама и без Лешего вижу, что происходит!

– Как я должна его унять? – спросила я. – Ай-я-я-й, не делай так больше! Или как? Бегать по лесу и звать по имени! Взывать к совести?

– Ну что! Опять зову! – послышался голос Метелицы. – Только самой страшно!

– Я бы его не трогала! – воскликнула я, оглядываясь на хомяка. Не замерз ли мой жадный хомяк Марфа?

– Может, ты его не так трогаешь? Или не там? – проскрипел Леший. – Делайте же что-нибудь! Померзнет весь лес!

– Может, сам успокоится? – с надеждой спросила я, осматриваясь по сторонам. С ветки упала белка. Ее подхватила коряга – лапа, бережно пряча в дупле.

– Может, пронесет? – спросила я, глядя на Бурана, Метелицу, Лешего и вымерзающий лес. – Ну не может быть такого! Не может! Только не говорите, что Ледниковый Период начался, когда его в последний раз баба бросила!

– Нам нужен ентот, супермен, – показал свои глубокий знания, почерпнутые из телевизора, Семен Семенович.

– Это вы кому сейчас про стринги намекаете? – нехорошо прищурилась я. – Значит, вы сторонке постоите, поболеете!

– Поболеть мы можем, если ничего не предпримем! Я уже простыл! Апчху! – выдала коряга, чихнув опилками.

– Как вы мне все дороги! – вздохнула я.

В этот момент я почувствовала себя героем. Наверное, должна была заиграть торжественная и грустная музыка, провожающая героя. Все должны склонить головы и поклясться, что будут вечно помнить бессмертный подвиг. И носить венки на то месте, где героиня пала смертью храбрых.

Проникнувшись чувством подвига, я героически посмотрела в сторону замерзающего хомяка. Сейчас мне должны сказать что-то пафосное, важное, очень эмоциональное!

– Да иди уже! Чаво встала! – пробурчал Леший. Буран стряхнул с себя снег, а Метелица чихнула.

– Сволочи вы, – пробурчала я точь в точь, как несчастный хомяк в своей столовой под елкой.

– Карачун!!! – закричала я, глядя в небо. – Карачун!!!

Мне кажется, что лес содрогнулся от моего крика.

– Ребята, может хором позовем Дедушку Мороза! – обратилась я к присутствующим.

Но вокруг никого не было!

– Карачун! – крикнула я не без тайной надежды, что сделала, все что смогла, просто он не откликнулся! – Елиаза-а-а-арушка, сердце мое! Где ты, свет очей моих? Где ты, счастье мое?

Я чувствовала себя Настенькой с Медведем. Вот зря я смеялась над ней!

Ну, собственно, и все! Я старался, как мог! Я постояла, пожала плечами и решила выполнить свой гражданский долг, накрыв хомяка теплой шубой. При условии, что шуба так и останется моей!

– Я старался, как мог, – выдохнула я, пожимая плечами. – Девушка пришла на свидание, а мужик забыл. Все, как обычно!

– Кто забыл? – послышался знакомый до холодца голос за спиной. – Чего хотела?

Уууу! Какие мы недружелюбные! Так, ладно, соберись! Сейчас будем выяснять, чем обидели древнее божество.

– Ой! – пискнула я, оборачиваясь. – Ты пришел, сердце мое?

– Звала? – спросил грубоватый голос, а я смотрела на роскошную шубу и покрытую инеем бороду. Эх, до чего ж красив мужик!

Вот это я понимаю, мужик. А не чахлое нечто, смотрящее на тебя с первобытным ужасом и показывающим на комариный укус, как на смертельную рану.

Я смотрела на месторождение моих неприятностей, приветливо улыбаясь.

– Звала, сердце мое, – вздохнула я, подходя к нему. – Звала… Чем же я тебя так обидела, радость моя?

Я взяла его руку и прижала к своей щеке.

– Чем не угодила? – прошептала я, оставляя морозный поцелуй на его пальцах и снова прижав их к своей щеке. – Ты почему так лютуешь?

– Вот смотрю я на тебя и диву даюсь, – послышался голос, заставивший меня поднять глаза от роскошной шубы на суровое лицо. – Неужто ты не понимаешь, что вижу я, что на сердце у тебя, а что на устах? Неужто я не догадываюсь, что говоришь ты то, чему тебя научили? Неужто думаешь, что не видал, как вы на полянке собрались и решали, что делать?

– Нет, что ты, Елиазарушка? – проворковала я, глядя ему в глаза. Мороз и не думал спадать. – Да как можешь ты такое подумать, сердце мое?

Я уже дважды целовала его руку, чувствуя, что столбик термометра замер.

Но руку вырвали из моих рук, заставив меня удивиться.

– Ты почто отталкиваешь? – проворковала я, преданно заглядывая в красивые холодные серые глаза.

– Я же со всем сердцем, – прошептала я, снова беря его за руку. Он отвернулся.

А вот это уже наглость! Я тряхнула волосами, глядя на его огромную руку в своих руках.

– А с чего бы мне врать тебе? – спросила я, почти искренне. Я склонила голову на бок. Не помогает!

Ладно! Я выдохнула, прикидывая допрыгну или нет. В глубине души что-то сладко екнуло, когда я вспомнила поцелуй под вой метели. И мне стало так стыдно! «Только не говори, что хочешь повторить!», – спросила я себя, ужасаясь своим мыслям.

Я даже нервно сглотнула, не решаясь…

– Может, и прав ты, Елиазарушка, – вздохнула я. – Не знаю, я как к тебе относиться… Столько людей загубил, которых я спасти пыталась… Наверное, не прощу никогда… И сейчас ты людей губишь…

– Что тебе до людей, – послышался голос.– Им до тебя никакого дела нет!

– А что? Разве должно быть дело? – спросила я, пожимая плечами. – Это мой выбор…

Нет, мне бы, конечно, хотелось, чтобы меня вспоминали, назвали в честь меня детей, даже мальчиков и однажды упомянули меня в мемуарах…

– Для этого ты меня звала? – послышался голос. Елиазар собрался уйти. Столбик термометра опускался до отметок «Ядерная Зима». Человечество уже собиралось помахать своим концом.

Ну не умею я как Настенька!

Я отошла на несколько шагов.

– Ну вот и поговорили, – послышался холодный голос Елиазара.

Но он не знал, что я просто беру разбег!

– Ветры морозные, ветры ледяные, – начал Карачун, а откуда-то послышался страшный, но пока еще далекий гул тех самых ветров.

Подобрав расшитый сарафан, я бросилась к своему мужу. Заклинание, или приказ, я точно не знаю, что там было, оборвалось на полуслове, когда я впилась в его губы поцелуем.

Вот что бывает, когда cнегурочка забывает слова на утреннике!

На детских утренниках такое лучше вообще не показывать впечатлительным детишкам. Мало ли, какое впечатление произведет развратная снегурочка, висящая на красавце и вовсе не дедушке морозе. Пусть даже с благородной целью спасения всего живого в округе..

Ветры замерли, видимо, не зная, что им делать. Но узнают они об этом не скоро! Или не узнают никогда. Я очень на это надеюсь!

Я что? Зря в детстве на зимних качелях тренировалась?

Уроки жестокой, беспощадной и очень долгой любви на тяжком поприще познания мира даром не прошли!

Из всех детей, решивших на спор быстро научиться целоваться, примерзла почему-то только я! Видимо, другие дети халтурили и симулировали. А я была самая старательная и ответственная. Хотя, возможно, я просто понравилась качелям больше всех.

Замерзшие качели намекали, что у нас все серьезно. И отношения продлятся до весны. Или до первой оттепели, которую обещали через неделю.

Сама мысль о том, чтобы провести эти две недели во дворе, сливаясь в страстном поцелуе с бесчувственной железякой, вызвали у меня горячее желание разорвать внезапно вспыхнувшие отношения.

А где разрыв, так слезы, сопли и крики.

Разумеется, родители, прибежавшие на крики: «А Маруська целуется!» обнаружили вовсе не первую умилительную детскую любовь. А суровый кровавый триллер с элементами эротики в виде обнимания шеста.

Меня сначала отодрали, потом отодрали, но уже ремнем. И сообщили, что нельзя целоваться с посторонними качелями! И приличные девочки так себя не ведут.

А вот про красивых божеств мне ничего не говорили. Поэтому я впилась таким поцелуем, от которого вокруг нас должна была образоваться проталинка.

И тут я почувствовала, как мне начали отвечать, придерживая меня рукой за то самое место, которое подало эту идею.

– Значит так, да? – послышался чуть хрипловатый голос, когда я решила взять передышку на пару секунд. Но мне ее не дали.

Я чувствовала себя самой развратной из всех снегурочек. За исключением той, что когда-то стояла у меня под елкой и случайно упала на маленьких смешных гномиков, которых я любовно расставляю под елкой каждый новый год.

Поцелуй из категории «детский утренник» перерос во «взрослый корпоратив».

Эту слюнявую операцию по спасению мира я продумывала с самого начала диалога. И первые полторы минуты все шло строго по моему плану. А потом все резко передумало. И пошло прахом.

И все из-за меня. Я увлеклась…

– Заканчивай! – кричала я себе. – Мир спасен! Теперь должен твоей романтической качели по гроб жизни!

– Сейчас! – мысленно отмахивалась я, чувствуя, как натурально таю от его губ. – Ой, это все еще его плечи… Ничего себе… Мне казалось, что я вся толщиной с его руку… На которой, к слову я сижу, как на стуле.

И эта мысль опьяняла до состояния: «Не вздумай отвлекаться!».

Метель завывала, окутывая нас роем снежинок. Перед глазами снова стояли яркие костры на снегу, гортанное пение древних шаманов, а сам поцелуй напоминал древний ритуал, от которого мурашки бежали по коже…

– Довольно, – послышался чуть сбившийся голос, когда губы решили взять передышку.

– Да, довольно, – эхом повторила я, глядя в серые глаза. Я была полностью согласна, что этого вполне достаточно, чтобы внезапно вставший перед глазами конец света, был временно отложен.

И тут я почувствовала, как после слов: «Довольно!» ко мне снова потянулись губы. Я усмехнулась, осторожно принимая поцелуй.

– Дай-ка я хоть в глаза твои бесстыжие посмотрю, – послышался голос, а метель подняла мою шубу, свисающую меховым плащом вниз.

– Стыд искать будешь? – спросила я, все еще тяжело дыша. – Поищи в левом глазике. Там я видела его в последний раз. В правом нет. Я точно проверяла.

– Ты почто так делаешь? – рассекретили мой гениальный план. На меня смотрели строго, как на школьницу в мини-юбке.

– Хорошо, – вздохнула я, слезая с его рук. – Обещаю…

Я ковыряла носочком сапога наметенный снег.

– Я больше так никогда не буду! Просто не сдержалась! Но я обязательно учту это на будущее! – звонким голосом, словно читая стих на школьной линейке, выдала я, опуская голову и пряча руки за спину.

– Я что-то не понял! – усмехнулся Елиазар, глядя на меня пристально с недоумением.

– Что тут непонятного! Ну вот и все, – вздохнула я, делая очень виноватый вид – Пообещала? Пообещала! Теперь можете спать спокойно! Больше целоваться ни-ни! А то мало ли, что!

Я осмотрелась на предмет синоптического ужаса. Погода была вполне терпимой. Не то, что раньше, когда зуб на зуб не попадал. Там, где только что стояло древнее божество, не было даже следов.

– Ничего себе! – послышался голос Бурана. Они с Метелицей сидели в пышных снежных кустах. Глаза у них были такими большими, словно они там какали…

– Во девка дает! – изумилась волчица, выбираясь из кустов и отряхивая снег.

– Ну да! К самому Карачуну лобызаться полезла! – проскрипело трухлявое дерево, которое появлялось то здесь, то там. – Кто бы мог подумать! К самому повелителю Навьего Царства морозов и темноты!

Но меня интересовал хомяк! Главное, чтобы он в спячку не ударился!

Переживала я зря. Возле разлапистой ели стояли старые сани, покрытые потертыми шкурами.

– Подь сюды, Марфушенька, – слышался голос убогого старичка в дырявом кожушке.

Марфуша шла так, что медведи –шатуны записались бы ней в балетную школу. Кое– как доковыляв до саней, в которых впрягли чахлую лошаденку, дышащую паром, Марфа присела на них. Сани тут же заскрипели и провалились снег. Лошадка с ужасом повернулась, глядя на Марфу, усаживающуюся поудобней на шкурах.

– Ой, надарил же тебе Карачун подарков-то! – суетился дед, неся шубы в сани.

Видимо, мать, завидев морозы, быстрее деда в лес отправила! Дочку спасать!

Два ларца уже с трудом были поставлены рядом с хомяком.

Дед потянулся за третьим, как вдруг увидел меня.

– Чур меня! – закричал дед, во все глаза таращась на мою фигуру. Он выглядел перепуганным настолько, что впору было штаны менять. Забыв про последний ларец, дед пятился и смотрел на меня страшными глазами.

– Это он кого испугался? – спросил Буран. – Тебя, меня или ее? Меня вряд ли! Тебя тоже! Значит, ее!

– Спасибо, – гадко усмехнулась я. Нет, ну я же не страшная? Не топ модель, конечно, но я впервые вижу, чтобы от меня мужик по сугробам бежал!

– Это они снегурок боятся! Боятся, что снегурки мстить будут за жизни загубленные! – выдал Буран, пока дед стегал несчастную лошадь. – Их же Карачуну люди сами под елку сажали. Мол, вот тебе девица – красавица, нам не нужна, но как от сердце отрываем! А девке наказывали, чтобы она Карачуна всячески обхаживала да задобрить пыталась. Чтобы зимы не такие лютые были!

– Гони, ретивая! – крикнула я, видя, как у бедной лошади на морде читается: «Знала бы, куда едем и кого забирать будем, издохла бы заранее!».

Лошадка тем временем выпучила глаза. Мне показалось, что еще немного, и я буду принимать жеребенка!

Сани дернулись и тронулись. Они уезжали по сугробам, оставляя за собой колею.

Я выглянула, видя, что на повороте Марфушенька выпала. Просто выкатилась. Дед понял это спустя минуты две. Но далеко уехать не успел. Лошадь увязла в сугробах.

Он выбежал, затащил хомяка обратно в сани, накрыл шкурой и снова погнал лошадь.