Текст книги "Жена Нави, или прижмемся, перезимуем!"

– Сестрицу? – удивилась я, вспоминая девушку, привязанную здесь.– Погоди! Это не та девушка, которую здесь привязали?

– Она! – сверкнул глазами Лель, поднося дудку ко рту.

– Я знаю, где она! Она у Лешего! Я ее к Лешему отправила, чтобы не замерзла насмерть! – выкрикнула я, видя, как Лель на секунду замешкался с дудкой.

– К Лешему? – удивился Лель, глядя на ленты, потом на меня. – Не врешь?

– Кормят там не очень, но зато тепло! – вздохнула я, с ужасом глядя на его дудку. Ничего себе дудочка у пастушка! – Так что жива твоя… сестрица… А ты почему не помешал им? А? Раз такой заботливый?

– Как снег повалил, стали девку на деревне выбирать! – заметил пастух, вертя в руках дудку. – А мою сестру жених бросил… Вот и взяли ее… Сама просилась! А я … Я скот пас… Не успел! Вернулся, а ее уже в лес увели!

– Зимой? Скот пас? – удивилась я, глядя на пастуха с недоверием.

– А что такое? – дерзко заметил Лель, поигрывая дудочкой в руках. – Смотри! Только в сторону отойди! А не то растоплю ненароком!

Он заиграл, а я стала медленно отходить в сторону. Снег под ногами таял, а прямо из земли появлялись первая трава…

– Ничего себе! – ужаснулась я, приподнимая шубу. – Только я прошу, не играй больше ту мелодию! Иначе …

– Леший! Хозяин! – крикнул Лель, удивляя меня все больше. – Сестра моя и правда у тебя?

– У нас!!! – внезапно послышался голос Беллы Болеславовны. Он был таким громким, что его слышал весь лес. – И жоних ее у нас! У нас тут профилактическая беседа на тему семейных ценностей! С рукоприкладством! Так что не мешайте воспитательно – пытательному процессу!

– В девицах скромность я ценю превыше бесстыдства! И робость взгляда, и пугливый трепет. Чтоб не двумя руками обнимала, а одной! – послышался возмущенный голос Мизгиря.

– Я тебе сейчас руку оторву! И жену будешь одной рукой обнимать! – послышался суровый голос Беллы Болеславовны.

– А ведь он прав! – поддакнул скрипучим голосом Семен Семенович.

– Ты помнишь, соседского мопса? – послышался строгий голос Беллы Болеславовны.

– Помню, – опасливо ответил Леший.

– Еще одно слово, и вы станете на одно лицо! – рявкнула Белла Болеславовна.

– Все! Молчу! Молчу! – стушевался Леший.

– Так, на чем мы остановились? – голос становился тише, пока не растворился в завываниях метели.

Мы стояли возле моего дворца. Ледяной ветер трепал простую рубахи кудри.

– Только я прошу тебя! Не играй ту мелодию! Хорошо? – попросила я, радуясь, что все нашли друг друга! Не зря я тогда девочку отогрела! Не зря ее к Лешему послала!

– Иначе растаешь? Ладно, за то, что сестрицу спасла, не буду! Смотри! – рассмеялся пастух. Он снова поднес дудку, играя… А я с удивлением отходила вместе со снегом, глядя на то, как посреди зимы расцветали цветы. Это было так удивительно, что я застыла на границе снега, любуясь маленьким островком весны.

Где-то в избушке Лешего бушевали страсти.

Я уже собралась опасливо уходить! Мало ли, что у этого пастуха на уме!

Вдруг позади меня послышался голос Леля. Он стоял посреди маленькой полянки.

– Держи! – крикнул он, а я обернулась. В меня прилетел букет … подснежников.

– Не может быть, – обалдела я, глядя на весенние цветы. Я была уверена, что никогда больше не увижу подснежники, а тут… целый букет.

Я никогда не питала слабости к первоцветам. Но сейчас я смотрела на них, словно зачарованная!

– Я знаю, что век Снегурочки короток. И с первыми весенними лучами тебе растаять суждено, – послышался грустный голос пастуха, пока я собирала цветы. – Вот тебе маленькая весна… За сестрицу мою…

– Спасибо, – удивилась я, зарываясь лицом в букет первоцветов. Маленькие льдинки стекали по моим щекам, падая в цветы. Мои руки дрожали, но не от холода. Я была уверена, что никогда не вдохну аромат цветов…

Прижимая к себе букет, как драгоценность, я шла в ледяной дворец. Это было настолько чудесно, что у меня сердце замирало. А льдинки слез катились не переставая.

Я нашла что-то похожее на ледяную вазу и поставила в нее подснежники. Они были такие маленькие, такие славные, что я лежала на столе и смотрела на них… Где-то блестели драгоценностями ларцы, а я гладила нежные цветы, вспоминая то самое весеннее настроение, от которого хотелось влюбиться с размаху в первого встречного.

Это был самый лучший подарок, который я когда-либо получала!

Несколько раз я теребила их рукой, чтобы убедиться в том, что они настоящие.

– Невероятно, – вздохнула я, улыбаясь каждому цветку. На ледяном столе, в ледяной вазе под завывания вьюги, нежные весенние цветы выглядели, как маленький лучик тепла.

– Ты погляди, – послышались голоса зверей, когда я с непередаваемой нежностью смотрела на подснежники. – Неужто пастух приглянулся?

– Нет, вы не понимаете, – вздохнула я, вспоминая красивые плечи, холодный взгляд и нежные губы. – Это – моя маленькая весна!

Не знаю, сколько времени я провела, тормоша цветы и задумчиво вспоминая все весны, которые я пережила. Их было не так много.

В странном, мечтательном настроении я улеглась спать. В жизни было столько вещей, которые я раньше не замечала!

Утром я проснулась и бросилась к цветам. Но они уже замерзли. Безжизненные, осунувшиеся, они висели по ободку вазы, словно носки на веревке.

Моя рука приподняла мертвые цветы, которые безжизненно поникли. Стоило мне только вздохнуть, понимая, что в таком лютом холоде им не место, как вдруг я услышала дудочку.

Она играла совсем неподалеку, удивляя меня все больше и больше.

– Снегурочка! Выходи! – послышался звонкий голос. Лель осматривался по сторонам, не зная, где меня искать.

Я удивленно высунулась в окно. А мячик не сбросить, нет?

Пастух стоял посреди поляны, оторвав от губ простоватую дудку.

– Что случилось? – спросила я, свешиваясь из окна.

– Не слышит он тебя! Ой, Елиазарушка зол будет! – послышался голос Бурана.

– Ты скажи ему, чтобы не приходил! – опасливо заметила Метелица.

– А вы думаете, я собираюсь сказать ему что-то другое? – удивилась я, видя, как пастух уходит в лес. Я сидела и слушала дудочку, а потом, когда она прекратила играть, я осторожно вышла из ледяного дворца. На границе между поляной и снегом лежал букет цветов.

– Попалась, – послышался смех Леля. Он вышел из-за дерева.– Не знаю, как тебя благодарить за сестру. Не чаял ее живой увидеть. Уже думал стадо в лес заведу да в лесу и оставлю. Чтобы неповадно было!

– Это что за заигрывания? – возмутилась я, уперев руки в боки. – Тоже мне оркестр соблазнения!

– Чудно говоришь, – произнес пастух, поглядывая на дудку. – Думал я о тебе. Жалел, что весну не увидишь. Вот и решил каждый день приходить и немного весны тебе дарить.

Мы разговаривали стоя каждый на своей границе. Я стояла на снегу, зато вокруг Леля вовсю пробивалась молодая травка.

– Лови! – послышался голос. – А вот тебе и осень!

Я с удивлением поймала красное, спелое яблоко, чудом очутившееся в моих руках. Я укусила его и …

– Тьфу! – сплюнула я, чувствуя, словно жую кору вприкуску с лешачьим шоколадом.

– Что такое? – сердито смотрела я на надкушенное яблоко. – Эх, видимо, потому что я больше не человек.

– Не приходи больше, – вздохнула я, глядя на пастуха. Что-то мне подсказывало, что кому-то эти визиты не понравятся!

– От чего это? – усмехнулся он, перебросив котомку на другое плечо. – А если ты мне понравилась?

– Так, – выдохнула я, вспоминая извечную женскую фразу, убивающую наповал любую мужскую надежду. – Дело не в тебе. Дело во мне! Понимаешь, я люблю другого!

Я осмотрелась. В неподалеку Лешачья кондитерская фабрика открыла новый цех. В сугробе сидел зайчишка и старательно штамповал лакомства.

– Я сегодня люблю, а завтра разлюблю. И что с того? – пожал плечами Лель.

– Я, конечно, благодарна за цветы, но я искренне прошу тебя не приходить! – твердо сказала я, глядя на заснеженные шапки елей и сверкающие сосульки.

– Хочу прихожу, хочу нет! – так же беззаботно ответил еще один кошмар моей жизни.

Мне было искренне жаль пастуха! Я не испытывала к нему ничего, кроме благодарности за подснежники.

– Я предупредила, – бросила я, лихо отбрасывая шубу.

В этот момент мне показалось, или повеял ледяной ветер…

Мне было искренне жаль пастуха. Не хотелось бы, чтобы он тут … Я обернулась и зыркнула на него, недовольно сопя.

– Своих проблем хватает, а тут еще… – задирала я шубу, пытаясь попасть ногой в свой след.

Лес затих, словно в ожидании чего-то. Изредка из избушки Лешего доносились профилактические беседы на тему семейной жизни. Горький опыт передавался ударными темпами. Обычно после этого слышалось кряхтение: «Ай, больно же!». Белла Болеславовна была беспощадна, как танк Т34.

– Вот заладил! Обеими, руками обнимала? Да? А надо было сколькими? – иногда проносилось над лесом.

– Румянцем стыдливым ее щеки должны быть покрыты! – спорил с ней Мизгирь, обретя союзника в виде Лешего.

– Я тебя сейчас так румянцем покрою! – бушевала Белла Болеславовна. – Прямо такой румянец выберу! Я всю жизнь на заводе проработала! Поверь, когда я ругалась, у мужиков румянец появлялся!

Весь оставшийся день было тихо. Новый букет стоял в вазе, заставляя меня рассматривать и трогать каждый листочек и каждый лепесток. Я не знала, что в этом такого удивительного. Но улыбка не сходила с моего лица, пока я слушала скандал в лешачьей избушке.

Если бы Белла Болеславовна вела телевизионный проект про отношения, то участники влюбились бы друг в друга уже на шестой минуте. Лишь бы его покинуть!

– И глаза прятать должна, – упирался Мизгирь, которому срочно требовалась сосулька.

– И на кой тебе такая снежная баба нужна? А? – раздавался, словно гром голос Беллы Болеславовны. – Все нормальные мужики своего кукушонка в тепло засовывают, а ты у нас в холод стремишься? Вон, иди и с размаху в дерево влюбись! Может, поумнеешь!

– Румянцем стыдливым любовь ее прикрыта, и прячет взор она, смущенный, – твердил Мизгирь.

Либо эти крики доносились слишком громко, что местные подумали и решили не идти в лес. Или лютая стужа, потрескивающая среди деревьев отгоняла местных от поиска приключений на Снегурочкину попу. Вот что странно. Приключения ищут они, а нахожу я!

Я проснулась от того, что неподалеку снова заиграла дудочка.

– Опять? – выдохнула я. – Да ему что? Приключений в жизни мало? Могу и поделиться! Переложить с больной попы на здоровую! Или перевесить!

Я спускалась по ступеням, закатывая рукава и глаза.

– Тебе что было сказано! – топтала я сугробы, видя пастуха на огромной протявшей поляне. На этот раз он пришел не один, а с коровами. Они щипали только-только проклюнувшуюся травку, отбивая себе бока хвостами. Их было столько, что не сосчитать.

– Я же сказал! Хочу – приду, не хочу – не приду! – послышался беззаботный смех. Лель отложил дудочку. Рядом с ним проклюнулись цветы, которые он сгреб рукой. – Держи букет, Снегурочка!

– Так, хорошо! Работаем по проверенной схеме! – выдохнула я, не желая плясать под его дудку. – Иди –ка ты к Лешему!!!

Повисла тишина. Но пастух, как был на месте, так и остался. Он всего-лишь рассмеялся, поглаживаю дудку в траве.

– А ничего, что Леший – один из моих покровителей? – рассмеялся Лель. – Так что послать меня к нему не удастся!

– Тогда – твои проблемы, – заметила я, понимая, что и послать некуда. Вряд ли здесь есть нечисть по имени Попа. А так же ее родственники – окрестности разного пола.

– Ты хоть понимаешь, что будет, если Карачун тебя увидит? – заметила я, прислоняясь к дереву. Подо мной был снег, зато на поляне уже вовсю буйствовала весна. – Он тебе спуску не даст!

– Не одна ты с древними богами знаешься, Снегурочка, – снова рассмеялся Лель. Он подбросил в руках дудку.

– Весна? – ужаснулась я, вспоминая полянки.

– Да нет же! – заметил Лель. – Про Велеса слышала?

Я знала про стоматологическую клинику с таким названием. У нас, на углу.

– Вот, он над всеми животными, чародейством и природой Хозяин. На зиму он Чернобогом оборачивается. А по весне обратно в Велеса! Так и говорят, что Велес обернулся! – рассказывал пастух, гладя дудочку.

Я сама не заметила, как уселась в сугроб возле дерева, слушая пастуха.

– Вот когда Велес обернется, то в лес ходить нельзя! – продолжал пастух, удивляясь, как это я не знаю таких простых вещей!

– Не приходи, пожалуйста, – пыталась убедить я Леля. На снегу уже лежал букет, расцветая буйством весенних красок.

– Пойду я! Стадо гнать надо! – помахал рукой на прощание Лель, а я взяла букет. Еще маленькая весна в мое царство снега и льда.

– Эй, Снегурка! – послышался голос, на который я обернулась. Передо мной стояла Белла Болеславовна. На ней был камуфляж мужа, дутые валенки и несколько сползающих штанов.

– Дело есть к тебе! – заметила жена Лешего. – Помощь твоя нужна! Мизгирь все тобой икает. Невеста его все глаза выплакала! Я тут думала и придумала!

Глава двадцать пятая. Снегурочку заказывали?

Я стояла и не верила своим глазам. Белла Болеславовна выглядела так, словно собралась на войну с грибами.

– И вы смирились с тем, что ваш муж – Леший? – удивилась я.

– Да хоть пень– колода! Живой? Живой! – махнула рукой в варежке мужественная женщина. – Лучше б домовым был! Сидел бы дома, смотрел телевизор, чесался бы на всю комнату и пердел луком! Я в своей жизни такого повидала, что ничему не удивляюсь! Я же его специально в город забрала в молодости. Чтобы всей деревней искать не приходилось. А то его уже искать стали, чтобы прибить ненароком. Помню, бабка одна мне говорила, что-то не так с твоим мужем! Вечно одежу навыворот носит, в лес уходит. Но кто ж ей верил?

– Что мне нужно сделать? – спросила я, представляя рыдающую невесту. Я бы не выдержала, когда мужик через слово другую бабу вспоминает!

– Мы тут на праздник Снегурку заказать решили! Не боись, расплатимся! Мы тебя в гости пригласим! На Новый Год Семен Семеновича, – отозвалась Белла Болеславовна.

– Новый Год Семен Семеновича? – удивилась я, вспоминая хитрую скрипучую корягу.

– Новый Год Жизни Семена Семеновича. Я его год назад чуть не убила, когда опять умелся! Даже скорую вызывать пришлось!

– Не может быть! – округлила глаза я.

– Мне! Давление так шибануло, что прямо чую, помру! – махнула рукой Белла Болеславовна. – У него в году шесть дней рождений! Подарков не надо! Не заслужил! А вот помощь понадобится!

– Хорошо, я попробую помочь! – кивнула я, понимая, что из-за криков Лешего в лес никто не ходит. Боятся!

Белла Болеславовна была из тех женщин, с которыми лучше дружить. Ей был не страшен ни черт, ни сам Леший. Мне казалось, она табун на скаку остановить могла и в избе горящей суп доваривать. По сравнению с Семен Семеновичем, Белла была дамой крупной. И сразу понятно, кто кого в семье давит авторитетом.

– Тебе надобно так сделать, чтобы мужик при воспоминании о тебе вздрагивал и прятался. Что хочешь в избе делай, только чтобы когда я говорила «Снегурочка» этого паршивца из –под кровати веником выметать пришлось , – деловым голосом сообщила жена Лешего. – Как схватила, как зажала. Я тебя научу! Чтобы аж: «Тетенька, пусти меня!» было. Поняла?

– Может, не надо? – предложила я, не желая гоняться за мужиком, размахивая любовью. – Давайте мы с невестой поговорим? А?

– Да толку! Чуть слово ей, так она в слезы! Она же, узнав про Снегурочку, сама в лес напросилась. Думала, так она больше жениху приглянется. И он вернется к ней! – махнула пушистой варежкой Белла Болеславовна. – Ой, устала я с ними, как на заводе три смены отпахала!

– Хорошо, а если что-то пойдет не так? – отпиралась я, чувствуя, что к приходу Елиазара обзавелась неприятностями на всю снежную попу!

– Что может пойти не так? – удивилась Белла Болеславовна. – Боишься, что … того? Не бойся! Я в молодости шпалоукладчицей работала! Когда ночью домой ходила, все мужики к ногам моим падали. Алкоголики приставучие и маньяки настырные!

– А если не поможет? – упиралась я до победного.

– Поможет, поможет! – махнула рукой Белла Болеславовна. – Я тебе говорю! Поможет! Веди себя как пьяная Снегурочка на празднике!

А сама меня под локоток. Может, и правда помочь? Когда у тебя жизни меньше месяца осталось, то почему бы за это время не помочь другим? А заодно и отвлекусь.

– Понимаете, – осмотрелась я, не желая показывать свои таланты. – У меня как бы муж есть. Карачун. Вы понимаете, масштабы неприятностей, если что-то пойдет не так!

– А он понимает масштабы неприятностей за то, что он с тобой сотворил! Семен Семенович уже свое получил! И этот получит! – махнула рукой Белла Болеславовна. – Я в свое время в собесе работала. А потом кондуктором в трамвае! Не боись!

Я не могла представить ее юной и хрупкой девушкой. Мне казалось, что она родилась суровой шестидесятилетней дамой. И первыми ее словами было: «Граждане! Передаем за проезд!».

Не успела я моргнуть, как очутилась возле избушки Лешего. Ее замело снегом почти по самые окна. В окнах горел свет.

– Я салат из шишек сделала! Пальчики откусишь! – вела меня суровая Белла Болеславовна, открывая дверь так, словно дала кому-то в морду. Только сейчас я заметила, что в доме Лешего все было шиворот-навыворот. Даже дверь открывалась не наружу, а внутрь.

Посреди избы стоял стол с маринованными молодыми ветками елки, в качестве коронного блюда. Порезанные молодые шишки напоминали колбасную нарезку. Словно орехи в шоколаде в вазе были насыпаны… лешачьи конфеты.

– Привела! – усмехнулась Белла Болеславовна, а я краем глаза увидела поникшую девицу, сидящую на лавке. И Мизгиря, который чуть не бросился на меня.

– Может, нужно было подготовиться? Порепетировать? – спросила я, понимая, что меня впервые заказывают на корпоратив.

– Садись! – пригласила Белла Болеславовна, пока виновник торжества, Леший, сидел, как первоклашка на уроке. Я и сама чувствовала себя неуютно. Меня посадили по правую руку от Мизгиря. По левую сидела его невеста. Белла Болеславовна собственноручно сдвинула стол так, чтобы все могли насладиться салатом из шишек и уселась на скрипучий стул.

– Как там мой братец, Лель? – спросил едва слышный голос в повисшей тишине. Девица глаза подняла на меня, чтобы тут же опустить. – Сильно злится?

– Нет, – отмахнулась я. Мне еще Леля не хватало! Уж лучше бы люди в лес гурьбой повалили, чем вот это!

– Ну? – спросила Белла Болеславовна. – Че не едим?

Под ее суровым и колючим взглядом хотелось вести себя, как примерная девочка. Может, в глубине души во мне и жила веселая и развратная Снегурочка, но под пристальным взглядом мне очень хотелось вести себя прилично.

Вот так прилично, словно меня пинком выпустил институт благородных девиц.

Мы посидели немного. Есть шишки в маринаде я не стала, так же как и салат из иголок, хотя другие его нахваливали. Белла Болеславовна хмурилась, пока я пыталась отстраниться от влюбленного Мизгиря.

– Ты когда буянить начнешь? – прищурилась Белла Болеславовна. И тут же громко заявила. – Снегурочке не наливать! А то она уже вон какая пьяная!

– Эх, – вздохнула я, понимая, что потом мне будет стыдно, но недолго.

Но так и не решилась. Передо мной стояла какая-то настойка на травах, видимо, из лешачьих закромов.

– Снегурочке не наливать! – выразительно смотрела на меня Белла Болеславовна. – Она сейчас буянить начнет! Да, Снегурочка?

– Да, – отвечала я, не зная с чего начать «буянить». В уютной избушке было немного жарковато. Особенно, когда к тебе прижимается огромный захмелевший чужой жених.

– Все! Со Снегурочки достаточно! – грозным голосом заметила Белла Болеславовна, намекая, что давно пора разнести тут все и похоронить репутацию под ближайшей елкой!

«Елиазар меня убьет!», – стучалось в голове, пока я прикидывала, как бы начать беспредел.

«Я тебя голыми руками задушу!», – намекала Белла Болеславовна, доедая шишку. «Я помогу!», – читалось во взгляде несчастной Купавы.

Если Елиазар был далеко, то Белла Болеславовна очень близко.

Я чувствовала, как Мизгирь уже обнял меня двумя руками, как вдруг решила. Пора! И тут же схватила его за центр управления эротическими приключениями. И потянула к себе. Опешивший Мизгирь, явно не ожидавший, что в тихом омуте наготове сидело столько чертей, округлил глаза.

– Иди ко мне, малыш! – сгребла я Мизгиря, обещая забыть это все как страшный сон. – Эх, скучно что-то! Ну что? Как дела? Рассказывай?

Мизгирь посмотрел на мою руку, потом на меня. Кажется, ему не очень верилось в то, что тихая скромница способна на такие вещи.

– Эх, жаль, музыки нет!– стукнула я кулачком по столу. Получилось неубедительно, но все же! – Давненько я на столе не отплясывала!

Через пять минут под дружные визги я топтала драгоценными сапожками салаты и закуски, пытаясь сплясать канкан.

Белла Болеславовна хлопала громче всех и кричала на «бис». Я же пыталась отбросить ногу в сторону остолбеневшего Мизгиря.

– Иииих! – завизжала я, снимая шубу и вертя ее на пальце, как пропеллер вертолета. Шуба сметала все на своем пути: оленьи рожки, пучки трав, поганки и мухоморы и шапку Мизгиря. Посуда падала на пол, а я уже разошлась на всю катушку.

– Ой, я как расшумелась! Я же говорила! – причитала Белла Болеславовна, пока Семен Семенович сидел с открытым ртом.

– О! Мужик! – обрадовалась я, прыгая со стола на Мизгиря. Его невеста отшатнулась от меня, как от бешенной.

«Обеими руками обнимала!», – вспомнилось мне.

Мизгирь тут же понял свои ошибку. И устремился к той, которая обнимала его только руками, а не ногами! Скамейка перевернулась, Купава успела отскочить, как я и герой, передумавший стать любовником, завалили стол.

– Куда же ты! Любимый! – тянула я Мизгиря за бороду. – Не покидай меня!

Мизгирь уползал на четвереньках, решив оставить мне на память клок красивой бороды.

– Ну, все-все, – утихомиривала меня Белла Болеславовна, пока я для приличия спела еще неприличную частушку. – Снегурочке уже пора!

Я глянула, видя, как Мизгирь льнет к счастливой Купаве. А меня за шубу вытащили на улицу.

– Ну, – опустились мне на плечи тяжелые руки шпалоукладчицы. – Спасибо тебе! Я с Семен Семенычем поговорю! Больше пакостей тебе он делать не будет!

– Спасибо, – вздохнула я, надевая свою шубу и ковыляя в лес.

– Лес, домой верни ее! – послышался голос Беллы Болеславовны. – Ну надо же! Получилось! Эх!

Я моргнуть не успела, как очутилась возле хрустального дворца. Если возле избушки была ночь, то здесь стоял день.

– Ты где была!!! – бросились на меня Метелица и Буран, вылетая из дворца.

– У леших на дне рождения! Действительно дно. Ходить не рекомендую! – ответила я, но звери тут же помрачнели.

– Звали, а он не пришел? – спросила я, чувствуя, как внутри все переворачивается.

Мне ничего не ответили, лишь опустили головы.

– Думали мы тут, пока тебя не было. Может, и правда прикипел к тебе? – заметила Метелица, поднимая морду и стряхивая с себя снег. – Никогда такого не было, чтобы вот так вот Елиазарушка уходил и не приходил.

– А теперь возвращаться боится. Сердце твое ранить не хочет! И себя терзать, – проворчал Буран, пока я смотрела на снежинки, которые закружило в вихре.

– Но мы в этом мало что понимаем, – мотнула головой Метелица. – Мы же не люди!

Я собиралась идти во дворец, как вдруг услышала рожок. Началось!

– Он каждый день ходит сюда! Думали, раз тебя нет, то перестанет, но … – потоптался Буран. – Уж я его как пугал, уж Метелица как пугала! И метель, и буран насылали, а он все равно здесь!

– Лель! – яростно продирала я кусты. – Тебе что сказали?! Играй в другом месте!

– О, Снегурочка, – рассмеялся Лель, пока вокруг него оттаивала целая поляна. – Весну тебе принес! Лови букет!

В меня бросили букетом, который я поймала. И тут я увидела, как цветы покрываются изморозью и льдом.

– Лель! Беги! – крикнула я, теребя мертвый букет и чувствуя, как позади меня нависает огромная ледяная тень.

Букет поник и превратился в обжигающий даже меня лед. Я отбросила его в ужасе.

Тяжелые шаги несли смертоносный холод. Мне на плечо легла тяжелая рука. Изморозью сверкнула роскошная вышивка на шубе.

– Что же ты забыл в лесу, пастух! – послышался рев, от которого даже у меня мурашки побежали. Студеные ветры, словно вырвались на волю после долгого плена, бушевали, вымораживая все вокруг. В них носились сумасшедшие снежинки. Дерево рядом покрылось льдом, сочные травы и яркие цветы покрылись изморозью. Обледеневшие травы обламывались под натиском ветров. Пастух стоял в подпоясанной легкой рубахе, которую пронзал ветер.

– Елиазарушка, – взмолилась я, хватаясь на роскошную шубу. – Я прошу тебя, Елиазарушка… Не тронь… Прошу тебя…

Но ледяное сердце не слышало мои мольбы. Я цеплялась за шубу, заглядывая в суровое лицо и серые глаза.

– Весну показать хотел Снегурке твоей, Карачун, – прикрыл лицо рукой Лель.– Которую она не увидит!

– Показал? А сейчас я покажу тебе зиму, пастух, – прорычал Карачун. – Последнее, что ты увидишь!

– Умоляю, – плакала я льдинками. – Он ничего плохого не сделал.

Я обернулась на Леля, роняя льдинку слезы.

И тут послышался рев. От этого жуткого рева, я испуганно прижалась к роскошной шубе.

На поляну вышел огромный медведь. Он был даже больше Бурана. Черный, страшный со светящимися глазами. Тут «Ванечкой!» не отмашешься. Нужно прикидываться сразу дохлым. И облегчиться перед «смертью», чтобы уже наверняка!

Страшный рев снова разорвал вой стужи.

– Это …. Это…. Тоже бог? – спросила я, видя, насколько огромен медведь.

– Это Велес, – послышался голос пастуха. Он сжал дудку. – Скоро Велес обернется, и придет весна.

Огромный страшный медведь встал рядом с Лелем, ломая замороженные травы. Мы стояли друг напротив друга. Бог против бога.

Послышался страшный рев, которому что-то ответила стужа.

А потом меня дернули, и мы стали уходить. Один раз я обернулась, видя, что пастух с медведем тоже уходят.

Лель обернулся и крикнул.

– После Красной Горки в лес не ходи, Снегурка! Смерть тебя ждет! Огненное колесо!

Я почувствовала, как меня прижала к дереву огромная рука.

– Что? Позабавилась с пастухом? – послышался голос, в котором было столько ревности, что мне стало страшно. – Неужто он сердцу мил стал?

Я положила руку поверх его руки, глядя в серые глаза.

– А ты ревнуешь? – спросила я, вспоминая замерзший букет.

– Неужели цветы весенние краше узоров снежных? – послышался голос, а я чувствовала, как сердце вздрагивает от звука его голоса. – Неужели простой пастух с дудкой и цветами милее того, кто с ног до головы может осыпать тебя драгоценностями?

– Зачем мой букет разрушил? – спросила я, роняя льдинку – слезу. – Не увижу я весны по воле твоей. Дай хоть на букет полюбоваться.

Мою руку сжали так, что она чуть не хрустнула.

– Неужто не прошло? Неужто сердце еще болит? – огромная рука взяла мои руки в свои. Вместо ответа я сжала его руку изо всех сил.

– Как снежинка тает на ладони, так и ты таешь в моих глазах, – послышался страстный шепот. – И я ничего не могу с собой поделать…

Я даже не знала, что ответить, чувствуя, как огромные ручища сжимают мои хрупкие ручки.

– Негоже древним богам смертную любить,– слышался голос. – Не гоже беречь ее, как хрупкую снежинку… Не гоже ревновать ее к смертным… Ты ведь это понимаешь?

Я не ответила, опустив глаза. Каждое его слово, словно невидимая волна расходилась по моему телу.

– Может, ты слова заветные знаешь, как сердцу сказать об этом? – слышался тихий голос. – Я вот слов таких не знаю… И как мне смотреть на тебя, зная, что потеряю? Скажи мне, как?

Я вспомнила Лешего. Вот женился он. Все время в лесу пропадал. А там и жена состарилась. Ему-то что? Ему вечность. А ей всего – ничего. Всю жизнь то работала, то его искала! А потом неожиданно взяла и состарилась. Небось, раньше красавицей была.

– Знаешь, – ответила я, гладя его руки. – Наверное, беда богов в том, что они мыслят вечностью. А люди мыслят мгновением. Ну нет у нас вечности в запасе… Нет ее! И никто нам ее не подарит. Вот и мыслим мы одним днем. Сегодня мы есть, а завтра нас нет. И ничего. Живем и радуемся. Собираем мгновения, ведь из них она и состоит. Жизнь.

– Пойми меня, – послышался голос, а мою руку приложили к своей щеке. Мне даже на цыпочки пришлось встать. Елиазар молча смотрел на меня.

– У тебя был такой шанс прожить три месяца счастливо, – прошептала я, гладя пальцем его щеку. – Но ты не захотел… А тут уже счет на дни пошел…

– Снегурочка, – сжали мою руку с такой силой, что я закрыла глаза.

– Уходи, улетай, – попросила я, высвобождая руку. – Можешь не приходить больше. Считай, что попрощались. Вы, боги тихую вечность предпочитаете яркой вспышке счастья. Нам, смертным, этого не понять. Так что отпусти…

Меня сгребли так, что я чуть не задохнулась.

– Что значит, не понять? – послышался шепот возле моих губ. – А мне каково всю вечность о тебе вспоминать? Ты об этом подумала?

И правда. Об этом я не подумала. Может, и правда ему было бы легче, если бы он думал, что я люблю другого. Ему еще вечность жить. А мне тут совсем чуть-чуть. А там, того и глядишь, позлиться и пройдет. Другую Снегурочку встретит. Сколько их еще будет у него! Вот с ней и утешится. Не я – первая. Не я – последняя в его вечности!

– Я Леля люблю, – выдавила я из себя, как-то не очень убедительно. Но почти правдоподобно.

– Неправда, – послышался голос, а меня сжали в руках. – Не любишь. Если бы любила, то к нему бросилась! А ты ко мне прижалась!

– Нет, я люблю Леля! – настаивала я. Где-то, видимо, вздрагивал пастух.

– Не любишь, – отвечали мне, проводя рукой по моей шубе, словно мечтая снять ее.

– Нет, люблю! – упрямо настаивала я. Весь лес уже был в курсе моей личной жизни.

– Не любишь, – смотрели мне прямо в глаза. Мне казалось, что на меня бульдозер наехал. – Зачем ты мне врешь!

– Люблю, – уперлась я, чувствуя, как по щеке скользит предательская снежинка.

– Не любишь, иначе бы не обнимала, – послышался голос.

– О, ты меня не знаешь, – помотала я головой, понимая, что мы слишком близко.

– Не любишь, иначе бы не вздрагивала и не плакала… – шептал голос.