Текст книги "Суматоха в Белом Доме"

Книга шестая
Кризис

28
Трудное положение

Почти все дни провожу в помещении штаба, куда поступают оперативные сводки. Интересно, насколько здесь нездоровый воздух? Надо выяснить.

Из дневника. 9 октября 1992 года

Седьмого октября, в среду, в четыре часа пятьдесят четыре минуты утра меня разбудил телефон. Звонил дежурный офицер из штабной комнаты в Белом доме, который сообщил, что наша военно-морская база на Бермудах подверглась нападению и президент на шесть часов утра назначил совещание высшего руководства. Я пошарил рукой, отыскивая ортопедическую амуницию, которая фиксирует плечи в правильном положении. Если сломана ключица, приходится долго носить корсет. Но он оказался мокрым.

– Джоан, что случилось?

Она ответила, что корсет испачкался и пришлось его постирать.

– Почему же ты его не высушила?

Оказывается, Джоан боялась, как бы в сушилке эластичная ткань не расползлась.

Ничего не оставалось, как надеть мокрую «упряжь». Надо сказать, приятного в этом было мало.

Постаравшись согреться изнутри с помощью проглоченного второпях горячего кофе – да-да, у меня вошло в привычку пить по утрам кофе, – я кое-как собрался с силами. Вскоре послышался шум мотора, и автомобиль помчал меня в предрассветной тьме по направлению к Белому дому.

Дорогой я постарался проанализировать причины, из-за которых ситуация на Бермудах стала неуправляемой.

Я не колониалист и не неоколониалист, но мне было по-настоящему жаль, что Великобритания исключила Бермуды из Содружества. Вроде бы то, что надо – статус-кво: полная занятость, всеобъемлющая интеграция, двухпалатное законодательное собрание, прибыльный туристический бизнес. Правительство Ее Величества все сделало, чтобы бывшая колония могла рассчитывать на свои силы после окончательного самоопределения. И все же главная причина была экономической: слишком дорого обходились казначейству Ее Величества бесконечные субсидии и дотации Бермудам.

После «освобождения», как это велеречиво называлось, на Бермудах оживились экстремистские элементы. Когда почти все британские чиновники вернулись на родину, эти элементы, нимало не медля, объединились под началом мистера Макопо М'дуку, и вот тут-то началось невообразимое. Первой ласточкой стал инцидент в гольф-клубе, произошедший несколькими годами раньше.

М'дуку, которого офицер из Совета национальной безопасности для конспирации называл «М-энд-М», призывал к экспроприации всей собственности, остававшейся в руках белых владельцев, аннулированию соглашения между Великобританией и Соединенными Штатами Америки, согласно которому Америка разместила на острове свою военно-морскую базу, и уничтожению эксплуататорской промышленности. М'дуку был пламенным националистом-деревенщиком, поскольку ему кто-то внушил, что фабрики и заводы унижают достоинство островитян.

Атмосфера в Белом доме была наэлектризована до предела. В коридоре около Штабной комнаты толпились адмиралы и полковники из морской пехоты. Пахло беконом, яичницей, кофе и свежими булочками с маслом. Я успел позвонить своим сотрудникам и попросил приготовить завтрак к половине шестого.

Фили приветствовал меня улыбкой, совершенно неуместной без пятнадцати шесть утра.

– Вы отлично выглядите, – сказал я.

– Это фантастика!

Я подумал, что он говорит о завтраке.

– Да, Санборн превзошел себя.

– Да я не о еде, бог с ней. Я о Бермудах.

– Что же фантастического в том, что совершено нападение на американскую базу?

– Четыре года нас называли ягнятами. Говорили, будто мы носимся с проклятым М'дуку, как с Джорджем Вашингтоном. Молчим, когда он собирается вешать Уэллса.

Одной из самых возмутительных угроз мистера М'дуку была его угроза повесить нашего генерального консула Сесила Уэллса на флагштоке консульства. Президент считал это блефом, однако Уэллс перепугался и умолял отозвать его, но президент отказал ему под предлогом того, что это может стать «ненужным сигналом» ко всеобщему бегству, и попросил остаться, но не особенно «высовываться». В конце концов Уэллс согласился, но сделал это с очень большой неохотой.

– Кстати, – сказал Фили, – я вызвал Манганелли и приказал ему подготовить декларацию об объявлении войны.

– Что?

– Кажется, у него тяжелое похмелье.

Не выбирая слов, я выразил свое негодование. Ведь президентский спичрайтер находился под моим началом.

На это Фили заметил:

– Герб, сейчас не время мелочиться.

– Но война? Вы не думаете, что это немножко… преждевременно?

– Мы используем текст, когда он понадобится.

– Господи, остался всего месяц до выборов.

– Да. Надеюсь, эта заварушка случилась не слишком рано.

Пора было идти на экстренное совещание. Никак не высыхавший корсет просто убивал меня.

– Почему, – зевая спросил президент, – они напали так рано?

Председатель Объединенного комитета начальников штабов адмирал Бойд и Клэй Кланахан из ЦРУ, тоже зевая, предположили, что все дело в факелах, которые выглядели весьма драматично в теленовостях. Фили кивнул.

Президент спросил, в каком состоянии база, и генерал К.О. Гилули, командующий военно-морскими силами, ответил, что она «недоступна с моря, но доступна с суши». Президент провел рукой по лицу и поинтересовался, что это значит.

– Это значит, что мы продержимся еще пару часов. Может быть, три часа. Они прорвались в четырех местах, но были отброшены.

– Как?

– Собаками, сэр. Кажется, они в первую очередь боятся собак.

– Отлично, – сказал президент. – Доставьте туда еще собак. Пусть собаки будут на каждом шагу всей территории базы. Пусть их будет несколько сотен.

– Можно мне? – спросил Фили.

– Только если у вас конструктивное предложение.

– Территория, где полно немецких овчарок, может напомнить людям Алабаму начала шестидесятых.

– А что вы, Фили, предлагаете? Запустить туда пекинесов?

– Я хочу сказать одно. Если вы желаете, чтобы вас сравнивали с Быком Коннором, то действуйте, запустите туда побольше немецких овчарок.

– Фили, – возразил президент, – ради бога, я не пытаюсь удержать негров от посещения ресторанов для белых.

– Прекрасно. Тогда, может быть, вас будут сравнивать с премьер-министром Южной Африки.

Президент некоторое время не сводил с него взгляда, потом повернулся к адмиралу Бойду.

– Бад, можно это уладить мирным путем? Чтобы не было жертв?

Адмирал Бойд и Гилули предложили резиновые пули и водометы.

– Ладно, – согласился президент, – пусть будут резиновые пули и водометы. А вы, Фили, молчите насчет Северной Ирландии. – Он повернулся к Эдельштейну. – У нас есть связь с их лидерами?

Марвин доложил, что никто не отвечает на телефонные звонки.

Президент нахмурился.

– Клэй!

– Телефонная связь на островах в сущности отсутствует. Две недели назад взорвали спутниковую тарелку. Мы используем частные каналы. Если хотите отправить М'дуку послание, мы можем это сделать.

– Передайте, чтобы он позвонил мне, – сказал президент. – За свой счет.

Фили коротко хохотнул.

– Клэй, если вы можете доставить ему послание, то почему бы вам не сунуть ему в зад гранату?

Кланахан улыбнулся. На вид он был мягким человеком, несмотря на все, что видел и делал.

Дав указания Эдельштейну, Кланахану и Бойду, президент прервал совещание до полудня.

Чрезвычайное совещание возобновилось ровно в полдень. Адмирал Бойд отрапортовал, что обстановка ухудшилась. Наши самолеты были обстреляны при заходе на посадку.

Орион P-3Cs – старые рабочие лошадки американских ВВС, созданные для борьбы с подводными лодками. Каждые пятнадцать минут они поднимаются в воздух с Бермудской базы, чтобы сбросить гидролокаторы, определяющие местоположение советских субмарин. База стала для жаждущих свободы островитян стратегически ценным объектом. Президент вздохнул.

– Есть повреждения?

– Господин президент, – терпеливо проговорил адмирал, – американские самолеты подвергаются обстрелам и в настоящий момент.

– Я понимаю, Бад. Но в них просто палят абы как или их пытаются сбить?

По выражению лица адмирала было ясно, что разница для него несущественна.

– Сэр, эти самолеты очень чувствительны. Если пули заденут штурвал или попадут…

Проблема заключалась в том, что база, в соответствии с соглашением 1941 года, была на американской территории, а люди, стрелявшие в самолеты, находились на острове Сент-Джорджес, который отделяла от базы водная полоса пролива Ферри-Рич и который являлся территорией суверенного государства.

Президент предложил перебросить через Рич небольшую группу морских пехотинцев, чтобы «нейтрализовать» снайперов.

Ллеланд и Эдельштейн покачали головами. Они сказали, что это равносильно вторжению.

– Вторжению? – переспросил президент. – Но пока стреляют в нас.

– Да, – согласился Эдельштейн. – Но они на бермудской земле. Одно дело защищать базу, и другое – выйти за ее пределы. Кто знает, куда это может завести.

Фили закурил сигарету, и теперь дым валил у него изо рта, из носа, из ушей. Он сказал:

– Почему мы так носимся с этими людьми?

– Прошу прощения? – переспросил с оскорбленным видом Эдельштейн.

– Я не о вас, – не очень уверенно ответил Фили.

Эдельштейн предложил не поднимать в воздух P-3Cs, пока ситуация не будет разрешена путем «диалога». Адмиралу Бойду эта идея самым очевидным образом пришлась не по вкусу. Он сказал, что нельзя прерывать наблюдение за субмаринами, это часть оборонной программы государства. Если остановить вылеты, то как прикажете засекать советские подводные лодки?

Пока он и Марвин высказывали свои мнения, президент спросил Кланахана, установлен ли контакт с М'дуку.

Кланахан кивнул.

– Но ему, по-видимому, сейчас не до разговоров. Однако он наверняка прояснит свою позицию в сегодняшних вечерних новостях.

– Хорошо. Тотчас же передайте его заявление. Но скажите ему, чтобы там больше не стреляли. Если к завтрашнему утру его люди не уберутся, пусть пеняет на себя.

– Он не воспримет это как провокацию? – спросил Эдельштейн.

– Марвин, вы все больше и больше напоминаете мне Сайруса Вэнса.

– Давайте я поговорю с ним, – предложил Эдельштейн.

Ллеланду идея понравилась. Пока они обсуждали, кому лететь на переговоры с М'дуку, Фили наклонился ко мне и прошептал:

– Они думают, что это будет неплохой материал для их будущих книг.

В тот исторический день третье совещание началось в девять часов вечера – или, так как я начал мыслить по-военному, в двадцать один час. Джоан принесла мне новый корсет. Тот, который был на мне, порвался, пережал сосуды в нескольких местах, и плечи у меня стали синими.

Кланахан привел с собой незнакомого человека и рекомендовал его просто «мистером Смитом». Невысокого роста, неприметный мистер Смит держал в руке серый портфель, который смотрелся так, словно готов был взорваться, если кто-нибудь попытается его открыть.

М'дуку действительно сделал заявление в вечерних новостях, которое слушала вся Америка. Потом была передача Барбары Уолтер, и в ней он рассказал о своих любимых фильмах, даже признался, что основополагающее влияние на его политическую философию оказал Ганди.

– Ганди! – фыркнул президент и тотчас призвал всех к порядку. – Вот уж на кого он совсем не похож, с моей точки зрения, так это на Ганди.

– Может, он делает себе клизмы! – ввернул Фили.

Кланахан сообщил, что наш консул – впавший в истерику Сесил Уэллс – и другие сотрудники консульства перевезены в безопасное место в Гамильтоне и будут до утра эвакуированы морским путем. Президент заметил, что ему совсем не нравится увозить их таким образом, но он не хочет подвергать людей риску. Кланахан предупредил, что М'дуку не преминет воспользоваться пустым консульством, чтобы на весь свет растрезвонить о своей победе, а потом превратить его во что-нибудь типа «музея империализма». Стали обсуждать, не взорвать ли здание, но идея была отвергнута как «слишком ливийская».

Марвин Эдельштейн сообщил о своем намерении, одобренном президентом, – лететь на Бермуды и попытаться вступить в переговоры с М'дуку. Кланахан возражал по той причине, что М'дуку совершенно непредсказуем. Президент предложил послать Джесса Джексона. Эдельштейн был против, так как опасался непредсказуемости обоих. Подозреваю, что на самом деле он боялся, как бы Джексон не украл у него лучшую главу в мемуарах. Лично мне хотелось, чтобы послали Джексона, хотя я помнил о его привычке «бежать впереди лошади», как говорится, и делать уступки типа тех, что привели к потере базы на Кубе в заливе Гуантанамо.

Адмирал сообщил, что стрельба продолжается, а брюхо одного P-3Cs изрешечено так, что напоминает чайное ситечко. Моральный дух летчиков, добавил он, на очень низком уровне; из-за этого снижается их способность эффективно действовать в критической обстановке.

У Кланахана новости были еще хуже. Примерно от двух до четырех тысяч человек перекрыли дорогу, соединявшую базу с Гамильтоном.

– Что они делают? – спросил президент.

– Готовятся напасть на базу.

В комнате стало очень тихо, разве что слышно было шипение противоподслушивающих устройств.

– Когда? – спросил президент Такер.

– Вероятно, после восхода солнца. Тамошние лидеры недовольны освещением первого рейда в вечерних теленовостях, вот им и хочется устроить второй, чтобы его осветили «правильно».

– Черт! У них есть оружие? – спросил президент.

Директор ЦРУ подал ему бумаги. Президент прочитал их.

– Господи Иисусе, это же все американское оружие. Откуда они его взяли?

– Судя по серийным номерам, оружие отправляли в Пакистан по приказу Рейгана. После советского вмешательства…

– Ладно. Спасибо.

Президент покачал головой. Адмирал предложил открыть огонь по дороге. Эдельштейн был против. Тогда адмирал предложил вывести авианосец «Вейнбергер» поближе к Бермудам. Эдельштейн назвал это «военно-морской дипломатией». Фили дымил. Президент стучал карандашом по столу. Заговорил Кланахан:

– У мистера Смита есть кое-что такое, что может удовлетворить всех.

Именно тогда я и большинство присутствовавших в комнате впервые услышали о GB-322.

Идея усыпить огромное количество людей поначалу поразила меня как в высшей степени здравая. А вот Фили ужасно разволновался. В своей книге он посвятил три страницы возражениям против применения GB-322.

– Газ? – переспросил он нарочито громко. – Вы хотите отравить их газом!

Однако президента это предложение заинтересовало. Но он все же спросил мистера Смита, не токсичен ли GB-322.

Занятный мистер Смит объяснил бесцветным монотонным голосом, что действие газа временное и «означенные объекты» – как он не совсем обычно выразился – проснутся, чувствуя лишь небольшую тошноту.

– Им будет не до политики, когда они очнутся, – сказал мистер Смит.

Повернувшись к президенту, Фили умоляюще произнес:

– Босс, мы на полпути к выборам. Если вам так уж хочется травить людей газом, травите их после четвертого ноября. Черт, хоть затравите насмерть. Но только не сейчас – пожалуйста.

Мистер Смит принес слайды. На одном отара овец щиплет траву. На другом та же отара лежит на земле вверх копытами.

– И с людьми будет так же? – спросил президент. – Я хочу сказать, с их ногами и руками?

Мистер Смит покачал головой и ответил, что так реагируют только овцы.

Президент попросил голосовать. Он обошел весь стол. Против были Фили и адмирал Бойд.

– Послушайте, лучше попросту расстрелять ублюдков и покончить с этим, – сказал Фили. – Традиционным способом все-таки лучше. Держу пари, адмирал Бойд мог бы…

– Фили, я ни в кого не хочу стрелять.

– Но травить газом…

– Ничего нового в этой тактике нет. Людей все время травят. Слезоточивый газ, веселящий газ. – Президент потер указательным пальцем висок. – А может быть, это станет началом новой эры. Бескровные военные действия.

Адмирал Бойд поерзал в кресле.

– Если мы разрешим этот конфликт, никого не убив, то, Фили, вы останетесь без работы. Зачем мне тогда пресс-секретарь?

Без четырех минут одиннадцать, или в двадцать два часа пятьдесят шесть минут, как говорят военные, операции «Дрема» был дан зеленый свет.

29
GB-322

После появления в шоу «Сегодня» стал почти знаменитостью. Джоан страдает от свалившейся на нас известности.

Из дневника. 12 октября 1992 года

В истории военных операций, проведенных Соединенными Штатами Америки, никогда не было столь же успешной и столь же неверно оцененной операции, как «Дрема».

Во всем мире шумели так, будто президент Такер вновь применил иприт.

Однако тот факт, что ни один человек не погиб, должен что-то значить. Президент Такер выбрал гуманный, но жесткий способ воздействия. (Кстати, это моя фраза. Ллеланд украл ее у меня для названия главы о Бермудском кризисе в своей книге, но поставил вопросительный знак.)

«Варварство!» – заявила «Лондон таймс». «Злодейство!» – отреагировала «Ле Фигаро». «Жестокость!» – кричала «Л'Оссерваторе Романо», напечатавшая полный текст папского осуждения нашей акции. «Правда» поместила знаменитую фотографию усыпленных людей на первой полосе и написала, будто бы все они мертвы. И это сделали те люди, которые снабжали бермудцев оружием!

Американская пресса оказалась не лучше. Единственная «Нью-Йорк пост» одобрила нас, дав на целую страницу заголовок «НА ИЗГОТОВКУ, ЦЕЛЬ, ОГОНЬ!» Редакционная статья в «Вашингтон пост» называлась «Джонстаунская дипломатия».

ООН созвала Совет Безопасности. Греция предложила резолюцию, осуждающую нас за «преступления против человечества». Было проведено голосование: четырнадцать голосов «за», один «против». Мы наложили вето на резолюцию, а наш представитель в ООН дал интервью «Таймс», в котором признался, что лично его напугало решение президента.

Что касается президента, то он был раздражен поднятой шумихой.

– Я всего-то и сделал, что дал им поспать два часа, – говорил он.

Состояние духа в Западном крыле было не на высоте. Фили выглядел так, словно его ведут на гильотину. Когда он появлялся в коридорах Белого дома, то поражал всех своим растерянным видом.

– Фили, – спросил я как-то, перехватив его, – у вас все в порядке?

Он диковато посмотрел на меня, будто видел в первый раз, и мне не понравилось выражение его глаз.

– Да, – ответил он рассеянно, – я иду в пресс-центр.

– Зачем? – жизнерадостно продолжал я задавать вопросы.

– Надо сообщить вот это. Химический состав GB-322.

– Достается вам от прессы?

Он посмотрел на меня затуманенным взглядом.

– Нет. Они всего лишь задают вопросы о химической атаке. Эй-Би-Си хочет знать, извинился ли президент перед миссис Аутербридж.

– Перед кем? – не понял я.

– Перед дамой, которую случайно усыпили, когда она пекла вафли. Ну, которая заснула на вафельнице.

– Ах, да. Та самая. Ужасно.

– Они сфотографировали ее. Лицо как кроссворд. Ладно, мне пора.

Я сказал ему, что придумаю что-нибудь для миссис Аутербридж. Глядя, как бедняга Фили бредет на встречу с журналистами, я искренне пожалел его.

Появилось множество «анонимных высокопоставленных чиновников Белого дома», которые торопились обогнать друг друга, повторяя одно и то же: как они старались отговорить президента от столь «жесткой» меры. Но мне ли не знать, кто они такие? Ллеланд принимал загадочно-высокомерный вид. Марвин закатывал глаза и твердил о диалоге. Для администрации Такера наступили черные времена. Я немного ослабил запрет на потребление сотрудниками Белого дома спиртных напитков и удвоил для них количество государственных автомобилей, зная, что это несколько поднимет их моральный дух. Бывают такие периоды, когда следует чуть-чуть поступиться своими принципами.

Президент запросил биографии Трумэна – он хотел знать, как Трумэн жил и что чувствовал после того, как приказал сбросить на Японию атомную бомбу. Я заказал их в библиотеке Белого дома, используя систему, благодаря которой в библиотеку не поступает информация о том, кто заказал книги. Некоторые библиотекари работали в Белом доме еще со времен Рейгана. Что хорошего, если бы поползли слухи о том, что президент ищет утешения в пепле Хиросимы и Нагасаки?

– Все выходит из-под контроля, – сказал президент вечером девятого октября, когда мы остались одни в Овальном кабинете.

М'дуку только что провел пресс-конференцию, на которую пришли восемьсот репортеров и где он объявил президента «военным преступником».

– По крайней мере, я в лиге Генри Киссинджера, – проговорил он, выглядывая в окно. Слышно было, как вдалеке кричат демонстранты. – Может быть, мне стоит пойти к ним? Ну, как Никсон делал.

Однако эта идея, едва появившись, была отвергнута.

Должен сказать, к чести президента, он держался твердо. Следующий обмен вопросами-ответами происходил на пресс-конференции десятого октября.

Джоэль Аккерман, Эн-Би-Си: Мировое сообщество осудило использование химических средств во время беспорядков на Бермудах. В свете этого не считаете ли вы себя обязанным извиниться перед всем миром?

Президент: Нет.

Аккерман: Значит… вы намерены продолжать эту практику?

Президент: Позвольте мне уточнить: мировая общественность хочет, чтобы я извинился за спасение американцев от толпы, в которой ни один человек не был убит?

Аккерман: Но, использовав газ, вы ведь создали прецедент, открыв путь подобным действиям в будущем, разве не так?

Президент: Если честно, мистер Аккерман, то я предпочитаю «подобные» действия всем другим.

Президент продолжал настаивать на том, что лучше использовать GB-322 вместо пуль, ракет, напалма и прочего, однако его доводы терялись в страстной полемике по поводу операции «Дрема». На другой день после пресс-конференции «Вашингтон пост» напечатала на первой странице:

«ТАКЕР ОТДАЕТ ПРЕДПОЧТЕНИЕ ХИМИЧЕСКОЙ ВОЙНЕ.»

Опросы Петросяна подтвердили пугающую тенденцию. Президент потерял от шести до восьми пунктов в своих твердынях – на урбанистическом Северо-Востоке, на половине территории Среднего Запада, в промышленно развитых штатах на побережье Атлантики, – однако на Юге его рейтинг, как ни странно, поднялся на пятнадцать пунктов.

Я немедленно призвал к себе Хампа Скраггса, нашего стратега, специализировавшегося по Южным штатам.

– Ку-клукс-клан, черт бы его побрал, поддерживает президента, – объяснил он.

Не теряя ни минуты на выяснение подробностей, я позвонил Манганелли:

– Откладывайте все дела в сторону и как можно яростнее атакуйте ку-клукс-клан.

– Ку-клукс-клан! Да всем известно наше отношение…

– Они поддерживают Такера!

Манганелли долго молчал.

– Герб, – спросил он, – почему вдруг вы решили покритиковать южный акцент?

Я объяснил ему, как обстоят дела, и попросил вставить одну страничку в дневную речь перед бизнесменами из Азиатско-американского сообщества.

– Но ведь будет обсуждаться наша внешняя политика, Герб. Какой смысл критиковать ку-клукс-клан во время обсуждения наших деловых связей в Тихоокеанском регионе?

– Чарли, – ответил я, – нам сейчас не до смысла. Просто сделайте, как я вас прошу. И не придерживайте лошадей.

Когда я рассказал Фили о том, что происходит, он тяжело опустился на стул.

– В нашем положении, – сказал он, – годится любая поддержка.

Азиатские бизнесмены немного удивились, с какой стати им вдруг стали с чувством втолковывать, что за чудовище ку-клукс-клан, зато ни о какой поддержке со стороны клана больше не было и речи. Впоследствии президент поблагодарил меня за своевременную реакцию, которая помогла нам избежать страшной беды.

Через три дня после операции «Дрема» бермудские лидеры объявили о первых «погибших».

Закрытые гробы с шестью «мучениками» были с помпой преданы земле на месте пятнадцатой лунки бывшего гольф-клуба. М'дуку разразился речью, в которой разоблачал «американскую политику геноцида» и называл президента «великим мором». По иронии судьбы, клуб находился в той части Бермудов, которая известна как Такерс-Таун. Теперь Такерс-Таун переименовали в Угарвиль.

Кланахан еще раньше предупредил нас, что бермудские лидеры могут пойти на нечто подобное.

Как только они объявили об отравлении людей газом GB-322, мы обратились в Красный Крест с предложением провести расследование. Представители Красного Креста ответили согласием на наше предложение, но Бермуды, естественно, отказали им в разрешении на въезд под тем предлогом, что мы намерены заслать на острова агентов ЦРУ. Советский Союз, который ни разу не допустил представителей Красного Креста на подвластные ему территории, и теперь тоже поддержал отказ. Естественно, узы, связывавшие Советский Союз и Бермуды, крепли день ото дня. Это был ценный урок. Президент Такер признался мне, что не ожидал такого развития событий и «много чего узнал нового» о Советском Союзе.

О суете вокруг пустых гробов можно было бы забыть как о пропагандистском трюке, если бы обаятельный «мистер М-энд-М» не отыскал удачный образ, сравнив противостояние Бермудов и США с борьбой Давида и Голиафа, и в этот образ поверил весь мир.

Джордж Буш постоянно твердил о том, что для Америки настало время «сплотиться вокруг президента» – точно рассчитанный ход. Суть в том, что в 1983 году, благодаря перевесу в один голос – именно его голос, – сенат разрешил производство нервно-паралитического газа. Но к чему ворошить прошлое?

Следующее совещание Комитета по чрезвычайным ситуациям было посвящено нейтрализации «маневра с мучениками». Государственный секретарь Холт, который, казалось, рассматривал Бермудский кризис как досадное недоразумение, отвлекающее его внимание от Ближнего Востока, заявил, что мы должны дискредитировать тактику бермудских лидеров. Никто не возражал. Сошлись во мнениях и Кланахан с Эдельштейном. Был достигнут всеобщий консенсус. И тогда президент вышел со смелым и из ряда вон выходящим предложением подвергнуть себя воздействию GB-322 в прямом эфире, то есть на глазах миллионов зрителей.

В первый раз после принятия решения о проведении операции «Дрема» Фили выразил энтузиазм и сказал, мол, это может «перевернуть» нашу предвыборную кампанию. Я же полагал, что президенту нельзя идти на такой эксперимент, каким бы он ни казался спасительным для нашей репутации.

Обсуждение было, мало сказать, горячим. Адмирал Бойд в самых крепких выражениях, которые я когда бы то ни было от него слышал, заявил о своем отказе рисковать жизнью президента. Вот уж когда он не мог скрыть свой бруклинский акцент. В какой-то момент он даже назвал затею сумасшедшей, что, на мой взгляд, неправильно, но президент не принял его возражений.

Президент не остался равнодушным к доводам Бойда, однако идея ему очень нравилась. Кто-то предложил кандидатуру вице-президента. Ее поддержали почти все, но когда решение уже было как будто принято, президент наложил на него вето под тем предлогом, что журналистам известна его нелюбовь к вице-президенту.

– Пресса не увидит в нем жертву, – сказал президент. – Надо, чтобы человек был по-настоящему близок мне.

Через два дня Брайант Гамбел ждал меня в студии Эн-Би-Си. Фили особенно настаивал на Гамбеле отчасти потому, что он чернокожий, и Фили думал таким образом потрафить бермудцам. Но кроме того, Гамбел имеет обыкновение источать приветливость, и тема «химической войны», как предполагал Фили, сама собой уйдет из шоу.

То, что я добровольно подвергал себя воздействию газа, значительно подняло рейтинг шоу «Сегодня» и дало ему 33 % зрительских симпатий: двадцать семь миллионов американских телевизоров были настроены на нашу программу. Кроме того, передача транслировалась на весь мир. Когда я проснулся, чувствуя себя, должен честно признать, отдохнувшим, Гамбел сказал:

– Спасибо, Герб, от всех нас.

Однако к моему триумфу примешались и несколько капель горечи. Нашлись люди, которые не поверили в то, что я добровольно дал согласие на демонстрацию воздействия GB-322. В нескольких случаях причиной, увы, стала ревность. Например, Ллеланд написал в своей книге, что «меня, хнычущего, тащили в студию… как ребенка тащат к зубному врачу». Вряд ли надо говорить, что это злобная ложь, не имеющая ничего общего с реальными событиями.

Пресса глумилась над нами. Патрик Бьюкенен из «Нью-Йорк таймс» писал в своей колонке:

«Если президент Такер хотел оправдать катастрофу в Северной Атлантике, ему следовало бы использовать более сильный газ против мистера Вадлоу и других своих помощников».

Полагаю низостью с его стороны писать такие вещи.

Желчный Майкл Крамер из журнала «Нью-Йоркер» ополчился против меня лично. Он написал:

«Совершая подвиг и демонстрируя отчаянную храбрость, Вадлоу стремится расширить свой портфолио. Его, по-видимому, больше не удовлетворяет роль президентского носильщика, так он присмотрел для себя другую: подопытного кролика сегодняшней администрации».

Несмотря на подобные публикации, мое появление в шоу «Сегодня» имело большое значение. Газ GB-322 признали безвредным. К захоронениям в Угарвиле наконец-то отнеслись с недоверием. И впервые после начала кризиса М'дуку и бермудским лидерам пришлось оправдываться.

Великобритания подняла в ООН вопрос о тщательной проверке захоронений в Угарвиле под наблюдением представителей из разных стран. Когда же «М-энд-М» объявил, что в бывшем консульстве Соединенных Штатов Америки откроется Народный музей зверств американской военщины, наши люди из внешнеполитического ведомства окончательно убедились в его стремлении устраивать театральные представления. Бермудские снайперы время от времени постреливали в наши P-3Cs, однако толпа довольствовалась вечерними кострами с песнопениями, осуждающими Великого Мора.

Республиканцы же у себя дома предпочитали другие песни – обвинявшие президента Такера в бессилии и нежелании защищать американские интересы «испытанными методами».

Тем временем Марвин давил на президента, добиваясь, чтобы его послали на Бермуды для переговоров с М'дуку, однако миссию Марвина все время откладывали под напором Кланахана, так как ситуация то и дело менялась.

Двенадцатого октября, то есть на шестой день, президент наконец дал указание Марвину Эдельштейну вручить «М-энд-М» коммюнике, выражающее наше согласие сесть за стол переговоров, однако добавил:

– Марвин, это дело нешуточное.

После совещания Фили пошел следом за президентом в Овальный кабинет, надеясь попытаться отговорить его от того, чтобы он отправлял Марвина на Бермуды.

– Посылайте кого угодно, только не Марвина.

На это президент ответил, что Марвин является председателем Совета национальной безопасности и его поездка – вопрос решенный, следовательно, обсуждению не подлежит.

Выходя из кабинета, Фили пробурчал:

– Ничего хорошего из этого не выйдет.

Последнюю треть своей книги «Власть, принципы, западня» Марвин посвятил Бермудскому кризису. Должен сказать, что это представляет интерес лишь как художественный вымысел.

На нашем следующем совещании Марвин сообщил, что «М-энд-М» стремится к переговорам.

– Судя по всему, он разумный человек, – сказал Марвин.

Адмирал, Гилули, Фили, Кланахан и я обменялись тревожными взглядами.