Текст книги "Великая актриса. Роман о Саре Бернар"

Глава 4

– Она не слушает никаких разумных доводов! – воскликнула Жюли, вытаскивая меня из комнаты, где я просидела в печальных раздумьях несколько дней.

Мать сообщила, что повидаться со мной приехал Морни. Заставив себя притащиться в салон, я села на стул, избегая встречи с его сардоническим взглядом, и приготовилась выслушать гневную отповедь. Хотя я никогда не искала помощи герцога, он ее оказывал. Замолвил за меня словечко и в Консерватории, и в «Комеди», просил своих друзей поддерживать меня, а я отплатила ему скандалом.

К моему удивлению, Морни усмехнулся:

– Давай не будем изображать, будто мы на краю погибели. Я прочитал, что случилось, в газетах. Как и весь Париж.

– В газетах? – Я похолодела от одной мысли об этом. Ну разумеется, как же иначе, ведь там были журналисты, которые все видели.

– Неужели мать ничего тебе не сказала? – поинтересовался Морни. – Твое имя у всех на устах. Нахальная инженю посмела ударить главную sociétaire[26]26
  Член сообщества актеров (фр.).


[Закрыть]. Le Gifle, так они это называют: «Пощечина». Никто, – добавил он с улыбкой, – не говорит, что тебя не спровоцировали.

Я не могла поверить, что он и правда веселится. Морни мне никогда не нравился, а с тех пор, как пытался выманить у меня поцелуй много лет назад, я его опасалась, но сейчас была ему благодарна за остроумие.

– Тьерри прислал письмо. – Жюли стрельнула в меня взглядом. – Если она извинится, он ее восстановит. Это самое меньшее, что она может сделать. Никому не сходят с рук такие возмутительные поступки.

– Извинения – это формальность, – заметил Морни. – «Комеди» не привлекал к себе такого внимания уже много лет, и Тьерри это знает. Теперь все хотят видеть юную актрису, которая…

– Ударила sociétaire, – оборвала его я. – Не на такую славу я рассчитывала.

– Ах, но она у тебя появилась. У меня есть идея, как мы можем это использовать.

– Например? – спросила Жюли.

И я приготовилась выслушать от Морни повторение причитаний, которые уже излила на меня мать: мне нужно упасть в ноги мадам Натали и покаяться. Мать не волновало, что мне до скончания веков будут доставаться только мелкие роли. Ее беспокоили лишь последствия, она боялась любого внимания, которое могло бы выставить ее в нелицеприятном свете. Куртизанкам вроде нее приходится соблюдать видимость приличий, создавать иллюзию респектабельности; ей ни к чему, чтобы жены ее поклонников или сами они начали судачить о скандальных выходках ее дочери.

Вместо этого Морни поинтересовался:

– Полагаю, об извинениях не может быть и речи, так?

– Она первая подняла руку на Регину… – начала было я.

Жюли закричала:

– Невероятно! Она считает, что может поступать, как ей вздумается и когда захочется, и не будет никаких…

Морни откашлялся, и мать осеклась.

– Сара поступает мудро, оберегая себя от новых унижений. Даже если она извинится и вернется в «Комеди», мадам Натали не потерпит ее восстановления в правах. Мадам получает содержание от «Комеди» и обладает репутацией, которую нужно поддерживать на высоте. Она сделает своей миссией разрушение карьеры Сары.

– Какой карьеры? – рявкнула Жюли. – У нее никакой карьеры не было, начнем с этого.

– Верно, – отозвался Морни. – А теперь может появиться.

Мне вдруг стало интересно. После едких тирад Жюли и ее угроз выбросить меня в сточную канаву, где я и без того окажусь в конце концов, любой луч надежды, пусть даже совсем призрачной, был для меня желанным.

Морни продолжил:

– Имя ее стало до известной степени узнаваемым. Найдутся другие театры, которые захотят нанять Сару.

– Другие? – с сомнением в голосе откликнулась Жюли.

– «Жимназ», если быть точным. Я знаком с его хозяином месье Монтиньи. Он ставит фарсы для менее разборчивой публики и получает с этого хорошие барыши. И уже интересовался, свободна ли Сара.

– Но это на Правом берегу, обычный мюзик-холл для всякого сброда! – ахнула Жюли.

– Вот именно. Монтиньи – умный делец. Его заведение стало очень популярным у сброда, как вы изволили выразиться, и эти люди могут создать репутацию.

– Нет. – Жюли вся дрожала. – Она не будет выступать в таком месте. Я запрещаю.

– Тогда чем, моя дорогая, вы ее займете? – Невысказанный намек Морни повис в воздухе. – Мое предложение остается в силе. Если захотите воспользоваться им, дайте мне знать. Монтиньи всегда ищет новые таланты. Только не затягивайте, – предупредил Морни, берясь за трость. – Пощечина не останется свежей навечно.

После его ухода Жюли шагала взад-вперед по салону. Я с опаской поглядывала на нее, пока она не развернулась в мою сторону.

– Прежде чем я соглашусь принять очередную услугу от Морни, ты должна доказать, что хочешь ее заслужить. В противном случае я напишу Беренцу в Лион и выдам тебя за него через месяц. Тебе еще нет двадцати. И моя подпись необходима на любом контракте, который ты решишь заключить.

– Вы не принудите меня выйти замуж, – заявила я, хотя и опасалась, что Жюли на это способна.

– Возможно. Зато я могу выставить тебя из этого дома. А на улице ты не протянешь и месяца, уверяю тебя. – Она помолчала. – Но если ты сделаешь так, как я прошу, то я позабочусь о том, чтобы приданое было выплачено тебе полностью и ты могла распоряжаться им по своему усмотрению.

– Я думала, приданое зависит от моего брака. – Я мигом преисполнилась подозрений: с чего это она делает мне такое неожиданное предложение? – Разве нотариус не говорил, что условия завещания моего отца не подлежат отмене?

– Что он знает? – отозвалась Жюли. – Нотариус не поверенный. Умелый парижский адвокат может оспорить условия любого завещания. Но чтобы нанять такого, нужны деньги, причем не те, которые ты заработаешь игрой в умных фарсах в «Жимназ».

Я сжала зубы. Жюли смотрела на меня немигающим змеиным взглядом.

– Что вы от меня хотите? – наконец произнесла я.

– Найди себе поклонника в Опере, но только не нашего знакомого: он должен быть достаточно богатым, это докажет твою ценность.

Я сдержалась и не выказала отвращения и негодования по поводу равнодушия и жестокости матери, которая даже готова стать сводней для собственной дочери. Кроме этого, очевидно, выбора нет, и, к своему удивлению, я обнаружила, что предложение Жюли не произвело на меня ужасающего впечатления. Я вспомнила свои отношения с Полем, это было легко. Наверняка одна история не будет слишком сильно отличаться от другой. Весь вопрос в том, как к этому относиться. Ползти на коленях в «Комеди» я точно не собиралась – Морни был прав, мадам Натали не смирится, – и «Жимназ» представлялся последним прибежищем для начинающей актрисы. Если я получу оставленные отцом деньги, то обрету свободу и смогу искать себе приличное место в каком-нибудь другом театре.

– Хорошо. – Я встала. – Один раз. После этого я сама стану распоряжаться своим будущим.

Глава 5

Жюли и Розина не одну неделю готовили меня. Разучивая мягкие жесты, манипуляции с лорнетом и веером, а также слушая настойчивые увещевания Розины: «Когда твой поклонник рядом, он для тебя господин и повелитель», я начала жалеть о своей покорности. Надо было сразу принять предложение Морни. Но он отсутствовал целый месяц, без сомнения по просьбе Жюли, которая настояла, чтобы герцог не показывался, пока она не обучит меня. Перспектива его, должно быть, забавляла, потому что он явился при полном вечернем параде, с лакеем и экипажем наготове.

Когда я вышла в роскошном атласном белом платье, которое переделала для меня Жюли, в ее любимом жемчужном наборе, с собранными в свободную прическу волосами, чтобы подчеркнуть нежность шеи, Морни проворковал:

– Мадемуазель, вы ослепительны. Как дева-лебедь.

Будь его воля, он сам стал бы моим первым поклонником, но дело обстояло иначе. Этот выход в свет – моя проверка, мое наказание за позорную сцену в «Комеди». Я должна привлечь кого-нибудь стоящего, не из круга наших знакомых. Таковы были условия, выставленные Жюли.

Мы отправились в Оперу, этот бастион традиций, где в промежутках между ариями и аперитивами дамы полусвета вершили тайные дела. Морни предоставил в наше распоряжение свою ложу. Когда поднялся занавес и начался спектакль, Жюли ткнула меня локтем. Достав лорнет из расшитой стеклярусом сумочки, я изящно приложила его к глазам заученным жестом затянутой в перчатку руки.

– А теперь, – шепнула Жюли, – обводи взглядом толпу, как будто просто так, а не в поисках кого-то, и следи, не смотрит ли кто-нибудь на тебя.

Так как по сути я разыгрывала спектакль, то решила использовать это, вжилась в свою новую роль со всеми свойственными ей свободой и ограничениями, думая, что, если мне удастся снова ступить на сцену, я смогу использовать то, чему научусь. Но моя рука, державшая лорнет, слегка подрагивала, и сперва я ничего толком не видела, кроме массы расплывавшихся людских фигур. Я уже собралась насладиться оперой, как вдруг поймала на себе взгляд мужчины.

Небрежным движением направив лорнет в том направлении, я пригляделась. В поле зрения попала широкая улыбка Дюма. Он находился по другую сторону зала, в ложе напротив нашей. Но сфокусировалась я не на нем. Рядом с писателем сидел темноволосый мужчина с высоким лбом и хищными глазами. Незнакомец ответил на мой оценивающий взгляд с неприкрытой откровенностью.

– На кого ты смотришь? – прошипела Жюли, перевела лорнет, и я услышала шепот: – Упаси нас Бог! Дюма. – Потом она умолкла. – Розина, что это за джентльмен сидит рядом с писателем?

Морни издал сдавленный смешок, а моя тетка вгляделась сквозь лорнет в ложу напротив и приглушенно ахнула:

– Граф Эмиль де Кератри. Подполковник Императорской гвардии.

– Он богат? – спросила Жюли, отчего я поморщилась.

– Очень, – подтвердил Морни. – И донельзя любит пользоваться этим.

Жюли вздохнула и опустила лорнет. В антракте она и Морни исчезли, оставив меня с Розиной. Спектакль продолжился. Я не хотела больше рыскать глазами по залу, как торговка цветами. Вместо этого откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, отдаваясь звукам музыки. В последние недели я испытала столько тревог и беспокойств…

Вдруг у меня над ухом раздался чей-то голос:

– Месье Дюма утверждает, что вы актриса.

Повернув голову, я уставилась в глубоко посаженные глаза с невероятно длинными ресницами.

Мужчина улыбнулся:

– Это правда?

Во рту у меня пересохло.

– Я… я была.

Улыбка незнакомца стала шире, показались идеальные зубы.

– Понимаю. Недавно у вас вышла размолвка с одной sociétaire. Мои поздравления.

– Поздравления? – Я решила, он насмехается надо мной, но тут заметила, что Розина исчезла, оставив меня на милость этого графа де Кератри.

– А что? Именно поздравления. – Он был явно благородного происхождения, с высокими аристократическими скулами и тонкими губами, которые тем не менее представлялись мягкими и подвижными. Волосы, издалека выглядевшие темными, на самом деле оказались светло-рыжими, зализанными назад с помощью бриллиантина. – Пора было кому-нибудь задать ей хорошую трепку.

Я хихикнула и проговорила:

– Вы дразните меня, месье, – почти не осознавая, что добавляю голосу соблазнительных вибраций, хотя и отрабатывала этот прием неделями в ожидании подходящего момента.

– Я бы сделал больше, – заявил он.

Замерев, я почувствовала, как он протянул руку над моим плечом, будто хотел прикоснуться. Но потом он убрал ее, а я опустила взгляд и увидела у себя на коленях визитную карточку.

– Завтра в полдень я пришлю за вами экипаж, – шепнул граф, пока я разглядывала кремовый картонный прямоугольник, на котором рельефными буквами был напечатан его адрес. – Мадемуазель Бернар, надеюсь, мы договорились?

Он знал мое имя. Знал о Пощечине. Я содрогнулась, почувствовав себя так, будто этот человек выделил меня из всех, как волк намечает себе жертву, впиваясь взглядом в самую уязвимую овцу, ту, которую быстрее можно завалить, всего раз щелкнув челюстями.

Я с трудом заставила себя поднять на него глаза:

– Полагаю, что да.

– Тогда до завтра. – Он поклонился и вышел из ложи.

Через несколько мгновений вернулась взволнованная Розина.

– Ну? – спросила она, нервно теребя ожерелье на шее, будто только что подтвердился поставленный мне тяжелый диагноз.

Я протянула ей карточку:

– Сказал, что завтра пришлет за мной экипаж.

У Розины навернулись слезы на глаза.

– О дитя мое, подожди, пока Жюли не узнает. Ты превзошла себя в первый же вечер. Ей самой в лучшую пору не удавалось заполучить такую добычу. – Розина склонилась ко мне и доверительно прошептала: – Она решила проверить тебя и теперь будет беситься от ревности. Ведь она была уверена, что сегодня у тебя ничего не получится.

– Тогда я рада разочаровать ее. – Таков был мой ответ.

Граф прислал экипаж, и я отправилась в его роскошный дом неподалеку от Тюильри. Дворецкий, не взглянув на меня, накрыл обеденный стол для нас.

Приемы обольщения у графа были отработанные, но не рутинные. Он не вел себя так, будто выполняет заведенный для таких случаев ритуал, но, скорее, старался, чтобы я ощутила себя единственной желанной для него женщиной в мире. Меня нелегко было обмануть. Жюли от меня не утаила, что граф де Кератри – один из самых популярных мужчин в Париже. Состоятельная титулованная семья, к тому же имеет должность при дворе – его внимания искали многие, и это превращало Кератри в законченного распутника.

Когда граф привел меня в свою золоченую спальню, мое сердце колотилось так сильно, что я чувствовала его удары под ребрами. Одеяло уже откинуто, а жалюзи на окнах полузакрыты, отчего по комнате блуждали водянистые тени, что, видимо, должно было усилить эмоциональный накал. Кератри прикоснулся прохладными губами к моей шее, наклонившись сзади.

– Никаких духов, – услышала я его тихий голос.

Я замерла. За несколько часов кропотливых сборов в ожидании приезда экипажа я не подумала, что нужно надушиться. Мы с Розиной заперлись в комнате и мучительно выбирали, какое платье и какую шляпу надеть, а Жюли предпочла не участвовать в этом и ушла из дому, сославшись на ранее условленную встречу, – явно намеренно, так как теперь, когда я справилась с задачей, которую она считала невыполнимой, настала ее очередь соблюдать условия нашего соглашения, что не сильно ее радовало.

В горле стоял ком, и я с трудом проговорила:

– Я не знала, какие запахи вы предпочитаете.

– Ах нет. – Он взял меня за плечи и развернул лицом к себе.

Галстук на его худой шее был ослаблен. Глаза вблизи оказались зелеными, почти как у кота. Или у волка, напомнила себе я. Не нужно забывать, что теперь я его добыча во всех смыслах. Он должен получить то, на что тратит деньги.

– Не притворяйтесь, – пробормотал граф, проводя пальцами по моей щеке. – Духи не в вашем стиле. Как и все это. Верно?

– Да, – прошептала я, подняла руки и положила ладони ему на грудь.

Она оказалась твердой на ощупь, рельефно вылепленной фехтованием или ездой на лошади, или чем там еще занимаются подобные ему мужчины в свободное время. Меня охватил страх, но я решила не подавать виду.

– Чего вы от меня хотите? – Произнеся это, я поняла, что совершила ошибку – выказала слабость, делавшую очевидной мою неопытность, но Кератри только заулыбался.

– Сара, я хочу, чтобы вы были собой, – пробормотал он, сделав упор на моем имени. – Таких женщин, как ваша мать, я могу получить в любой момент. Но такие, как вы, редкость.

– Я не девственница, – призналась я.

Розина снабдила меня маленьким пузырьком со свиной кровью, который, согласно ее наставлениям, я должна была тайно держать при себе и открыть в подходящий момент, чтобы испачкать простыню. Этот маленький подлог я оставила в пальто, не собираясь им воспользоваться. Да и где я могла спрятать пузырек, если меня разденут догола?

Граф засмеялся глубоким грудным смехом. Я почувствовала вибрацию под ладонями, прежде чем он снова развернул меня и стал ловко развязывать на мне корсет.

– Девственницы меня не интересуют, – сообщил он, платье соскользнуло с меня и упало на пол вокруг ног. – А вот редкость… Когда человек может позволить себе все, что пожелает… Ценится именно редкость. Это единственное, что трудно обрести.

Я слушала, как он снимает одежду, и стояла неподвижно, когда ко мне прильнуло его обнаженное тело, а в ушах раздался голос:

– А теперь скажите, чего хотите вы. Чем я могу вас порадовать?

Я едва не выдала очередную неуместную правду: мне от него нужны были деньги, разумеется. Но когда он повел меня к кровати, уже совершенно не заботилась об этом. До сего часа ни один мужчина не обращался так со мной. Никто, кроме Дюма и Прово, не считал, что я чего-то стою; даже Поль, несмотря на его неуклюжий пыл, хотел только владеть мной, обвенчаться, назвать своей женой, не спрашивая, чего я хочу взамен. Сам факт того, что этот мужчина с изысканными манерами и острым языком, который мог бы купить меня на вечер, как предмет мебели, спросил о моих желаниях, зажег во мне триумфальный огонь.

Вот она, истинная сила. Сила, о которой говорила Мари, когда рассказывала в Граншане о наших матерях. Только моя подруга неправильно понимала, в чем она состоит. Это была сила, которую многие женщины, особенно такие, как Жюли, растрачивали понапрасну, удешевляли в сделках, замаскированных салонными правилами приличия, потому что не осознавали, насколько эта сила бесценна. Не важно, как дорого обходилось ее обретение, но она давала уважение, а уважение для женщины дороже золота.

– Я хочу, чтобы меня видели, – услышала я собственные слова, когда он опустил голову между моих бедер.

Граф замер и поднял на меня глаза.

– Видели? – повторил он.

– Да. – Я встретилась с ним взглядом. – Если я для вас такая редкость, покажите мне это. Заставьте почувствовать.

– Вы понимаете, что мы уже заключили сделку? – усмехнулся он.

Я кивнула, положив руки ему на голову:

– Настоящей редкостью сложно владеть, верно?

– Ну, есть варианты, – ответил он. – В вашем случае… мы увидим.

После этого разговоров больше не было. Несколько часов я наслаждалась пылом мужчины, который точно знал, как разжечь во мне желание. Испытанное мною с Полем не могло сравниться с этим. Впервые в жизни я ощущала, как разгоряченная кровь струится по моим жилам. Я обхватывала ногами его талию, когда он входил в меня, наполняя удовольствием. Потом я лежала, распластавшись на теперь уже измятых простынях, чувствуя себя так, будто купаюсь в теплом море, а он встал и подошел к комоду, все еще нагой, абсолютно уверенный в своей мужской привлекательности, чиркнул спичкой, поднес ее к сигарете и застыл у окна. Вечерний свет золотистой каймой обрисовал его мускулатуру.

– Зачем вы это делаете? – спросила я.

– Это? – Не глядя на меня, Кератри выпустил изо рта клуб дыма.

– Да. – Я приподнялась на локтях. – Такой мужчина, как вы… Вы могли бы получить любую женщину задаром.

Он провел рукой по подбородку:

– Потому я и занимаюсь этим.

Я невольно нахмурилась:

– Не понимаю.

– Понимаете. – Он оглянулся на меня через плечо. – Вы только что показали мне, как много понимаете. Вы хотите, чтобы вас видели такой, какая вы есть. Разве это так странно, что и я этого хочу? – Я не ответила, граф улыбнулся мне. – Женщины всегда думают, что такие мужчины, как я, пользуются всеми преимуществами. Во многом так и есть. Но мы не свободны от тех же желаний, что и женщины, только нам не позволено в этом признаваться.

Я немного подумала и предположила:

– Вы хотите быть любимы? – хотя сама считала это маловероятным; граф не казался мне мятущимся романтиком.

Он издал смешок и затушил сигарету в хрустальной пепельнице, стоявшей на комоде.

– Любовь – это слово, которым мы называем исключительное право на обладание. Мой конь, вероятно, знает о любви больше, чем многие люди. Я ищу не любви, а свободы быть тем, кто я есть. Женщины видят мой титул, фамилию и капитал – для них я средство. Нельзя быть любимым тем, кто считает тебя своим спасением. Если я плачу за удовольствие, тогда путь ясен: тут нет места ни недоразумениям, ни ожиданиям.

– Ну, мне ничего не известно о лошадиной любви, – беззаботно отозвалась я, – но ваши средства определенно могли бы стать моим спасением.

Граф откинул назад голову и снова засмеялся, а я поморщилась от своей неотесанности, оттого что разрушила некие интимные чары, но увидела его благодарный взгляд и услышала голос:

– Сара, вот в чем состоит ваша исключительность – в честности. И вы правы, ее нельзя купить. Не пытайтесь торговать ею. – Он указал рукой на двойные двери в обшитой панелями стене. – Моя ванная там. Пожалуйста, воспользуйтесь ею. Я буду ждать вас внизу, в библиотеке.

Я извлекла все, что можно, из посещения его ванной с горячей водопроводной водой, биде – Розина и Жюли настоятельно рекомендовали мне воспользоваться этим приспособлением во избежание «осложнений» – и таким обилием лосьонов и масел, что хватило бы заставить отдел в универсальном магазине. После того как я оделась, граф проводил меня к экипажу и с беззаботной улыбкой сообщил:

– Ваша мать пригласила меня на музыкальный вечер в свой салон на следующей неделе. Мне прийти?

– Она отправила вам приглашение? – Я сдержалась и не стала насмешливо фыркать. – Когда?

– Сегодня утром. Перед тем как я послал за вами экипаж.

– В таком случае не лишайте ее вашего общества.

– Буду ждать с нетерпением. – Он засунул руку в карман халата и вынул оттуда конверт без фанфар и объяснений.

По пути домой я открыла его.

Граф заплатил мне тридцать тысяч франков.

Он пришел на вечер. Как и Морни, и Розина со своим поклонником. Хотя по статусу Кератри был ровней с Морни, он не кичился этим. Смеялся и отпускал сальные шуточки, отчего Розина заливалась краской. Играл с Региной, которая была очарована им, и делал комплименты кокетке Жанне. Жюли села за фортепиано, установленное в салоне после ремонта, и заставила меня петь песни из тех, что мы разучивали в Консерватории. Уроки музыки требовались для развития голоса. Граф сидел на канапе с Региной и не сводил с меня томного взгляда.

Я не уехала с ним из материнского дома; это было бы неприлично. Но провела у него следующий вечер и еще много вечеров впоследствии. За три месяца я заработала несколько сот тысяч франков – больше, чем за все время в «Комеди».

Однажды после обеда, когда я собиралась домой, граф де Кератри протянул мне конверт и сказал:

– Принц де Линь, мой друг из Фландрии, приезжает в Париж с ежегодным визитом. Вы не против?

Я застегивала пальто.

– Разумеется. Вы можете проводить время со своими друзьями.

– Сара… – Веселость в его голосе заставила меня остановиться. – Я не то имел в виду.

Мне потребовалось мгновение, чтобы догадаться, а когда это произошло, стало тошно.

– Вы хотите, чтобы я…

– Нет, – ответил он, – если вам это неприятно. По вашим же словам, мои средства могут быть вашим спасением. У него средств больше, чем у меня. – Голос его смягчился. – Помните, о чем мы говорили? Никаких недопониманий и ожиданий. Я не имею желания заявлять исключительные права на вас.

– Да, – сказала я, с трудом возвращая себе самообладание. – Если у него есть такие намерения.

– Я уверен, что будут. Позвольте мне все организовать.

Мне бы следовало возликовать. Много лет назад Мари говорила мне, да я и сама видела это по своей матери, которая держалась за Морни так, будто без него пропадет, что обретение богатого поклонника – желанное достижение; а если куртизанку рекомендуют другим мужчинам того же статуса, это означает, что она на пути к славе. Когда я сообщила Жюли о предложении Кератри, несмотря на кислую мину, у нее хватило вежливости сказать:

– Никогда не думала, что такие слова сойдут с моих губ, но ты показала себя более находчивой, чем я ожидала. Вероятно, теперь я могу быть спокойна: когда настанет время отойти от дел, я проведу старость под присмотром и в комфорте, к которому привыкла.

От ее замечания все мое ликование померкло. Причиной стала не только мысль, что мать считает меня верной продолжательницей семейного дела, но и стыд за дикую гордость, которую я испытала от признания ею моих достоинств. Помимо воли я превзошла ее и начала радоваться за себя; бизнес удовольствия и денег оказался слишком легким. Теперь я поняла, отчего множество женщин вступали на столь опасное поприще: само занятие было почти таким же привлекательным, как и вознаграждение за него.

И это отрезвило меня.

Я принесла набитую франками жестяную коробку, куда складывала заработанное, и поставила ее на стол, за которым завтракали Жюли и Розина.

– У меня хватит денег, чтобы нанять адвоката, – заявила я, и Жюли нахмурилась. – Я хочу получить свое приданое. И пусть Морни поговорит с владельцем «Жимназ». Мне пора возвращаться на сцену.