Текст книги "Дом духов"

– Как тебя зовут?

Барменша из дальнего конца вставила:

– Он ждет тебя уже, наверное, час.

На Тик это произвело впечатление.

– Меня зовут Вини, – произнес Кальвино и протянул ей визитную карточку. – Я частный детектив. У меня есть несколько вопросов. Может, ты сумеешь мне помочь.

Тик перевернула карточку и прочла сторону, напечатанную на тайском языке. Затем вдохнула сигаретный дым и медленно выдохнула его. Кальвино жестом попросил барменшу принести Тик выпить. Через несколько секунд та принесла маленький стакан колы с массой кусочков льда. Тик положила на стойку карточку Кальвино и повертела в пальцах стакан колы.

– Удачи, Уини, – сказала она, поднимая стакан.

– Ты знала Бена Хоудли. Ты видела его пару дней назад.

Она кивнула головой и улыбнулась.

– Бен – очень хороший человек. Он твой друг?

Винсент следил за выражением ее лица, ища признаки того, что она знает о смерти Бена. Тик не дрогнула. Или это первоклассная актерская игра, или она не знала, что Бена убили. Проститутки не читают газет и не смотрят новости. Они знают, что бо́льшая часть того, что происходит в мире, ужасна и отвратительна, и им ни к чему зря терять время.

– Бен умер, – произнес Кальвино, не моргнув глазом при виде золотых цепочек – в два бата и в один бат – на ее шее. Она носила два золотых браслета на левой руке и часы «Сейко», по виду не фальшивые. Все признаки успешной, работающей девушки, которую следует принимать всерьез.

Она среагировала так, как реагирует уличная профессиональная инь на странный способ заигрывания. Третий закон Кальвино гласил: никогда не заигрывай с работающей инь. Это неэффективно, и ты выставляешь себя идиотом; и кроме того, проститутки все это уже слышали.

– Зачем ты так меня шути?

– Это не шутка, дорогая. Кто-то всадил ему в голову девятимиллиметровую пулю в воскресенье вечером, примерно в то время, когда вы должны были встретиться.

Тик заплакала.

– Нехорошо. Бен умереть. Нехорошо. Я не видей его в воскресенье. Тик не врет. Суббота – да. Я с ним ходи. Он ходи сюда в полдень. – Она бросила взгляд в сторону мамасан, барменши, в поисках подтверждения.

Винсент начал писать в своем блокноте. Остановился, поднял ручку и постучал по нижней губе.

– Ладно, он встретился с тобой в полдень. Куда вы пошли?

– Он плати в баре. Мы ходи в отель, – ответила Тик, рыдая в свою кока-колу.

– В какой отель?

– «Отель 86». Недалеко. Все на Вашингтон-сквер знай: «Отель 86» – хорошо для короткой встречи.

Любой отель в Таиланде с номером вместо названия был притоном, где сдавали номера по часам, обеспечивая сексуальные свидания от пяти минут до пяти часов. Таиландец, приехавший в Америку, мог удивиться при виде семьи, поселившейся в «Мотеле № 6». Кальвино чувствовал, что она говорит правду. Проститутки любили работать недалеко от бара. Мужики торопились получить свое и не любили ездить далеко.

– Как долго вы пробыли в «Отеле 86»?

Она вытерла глаза и погасила сигарету.

– Могёт быть, один час.

У нее был неуверенный вид. Вспомнить, сколько времени она провела с одним клиентом в таком отеле, было для нее так же трудно, как пьянице вспомнить, за какое время он выпил вторую бутылку пива из упаковки в шесть штук на позапрошлой неделе. Он не имел бы об этом ни малейшего представления. Как и Тик. Но Кальвино снова чувствовал, что девица его не обманывает. Если бы она хотела солгать, то сказала бы: «Один час и десять минут». Взглянув на свои классные часы.

– В каком настроении был Бен? – спросил Винсент и медленно отпил из своего стакана. Тик смутилась, потому что не поняла вопроса. – Он был веселый, грустный, боялся, сердился?..

– Сексуальный, – ответила она.

Очевидный ответ, который Кальвино не включил в свой список белья в прачечную: Бен был в состоянии сексуального возбуждения.

– Какой секс ему нравился?

Тик показала на свой зад.

– Он очень люби туда, сзади. Я ему сказать, это больно. Я не очень люби так. Неважно, что ты люби, это можно сделай.

Закон Кальвино для девушек инь гласил: избегай мужчин, в юности долго проживших в частных школах.

– Он говорил о каких-то проблемах?

Она покачала головой.

– Он был добрый ко мне.

Винсент быстро прикончил свой «Меконг» с содовой, сунул в куртку блокнот и ручку и положил бумажку в сто батов в бамбуковую чашку со счетом. Потом свернул еще две сотенные банкноты и сунул их ей во влажный, холодный кулачок. Ее обведенные красными кругами глаза посмотрели на деньги, потом на Кальвино. Ему показалось, что он увидел выражение боли и удивления.

– Он когда-нибудь спрашивал тебя насчет стрелы и платформы?

Тик уставилась пустыми глазами, склонив голову к плечу. Пожала плечами.

– Это по-английски? Или по-немецки?

– Если вспомнишь что-нибудь еще, что говорил Бен… Проблема, друг, бизнес. Что угодно. Позвони мне.

Слезая с табурета, Кальвино наблюдал за Тик в зеркало.

– Чуть не забыл, – сказал он, резко обернувшись. Она разглаживала бумажку в сто батов на стойке бара. – Джефф Логан обычно ошивался в «Африканской Королеве».

Эффект был такой, будто кто-то дал Тик подзатыльник. Ее лицо покраснело, а шея резко дернулась в сторону. Забыв о деньгах на стойке, она слезла с табурета, подошла к Кальвино и остановилась перед ним. Ее сжатые в кулаки руки были плотно прижаты к бокам.

– Я его слишком люби. Я так много плакай, когда он умирает, – сказала Тик, слезы лились из ее глаз и текли по лицу.

– Кого ты боялась в «Африканской Королеве»?

Она не ответила. Лицо ее было красным, мокрым и сердитым.

– Того человек, который убил Джеффа? А может, и Бена тоже?

– Я не думай. У меня от этого голова боли. Много думай очень плохо. – Это был один из заготовленных ответов инь, настоящая петля: ответ без раздумий, о том, что думать вредно.

Кальвино присел, опираясь на одно колено, и положил руки на плечи Тик. Ее рост не больше пяти футов и трех дюймов, подумал он. В такой позе он казался ниже ростом и меньше пугал Тик. Она с удивлением смотрела на него. Это был акт покорности, чтобы устранить преимущество силы, роста и власти. Казалось, Винсент публично унизил себя. После денег этот способ был вторым по эффективности, чтобы заставить инь говорить.

– Если бы кто-то убил человека, которого я люблю, я бы подумал об этом. Сделал бы что-нибудь. Да, я бы боялся. Но я не стал бы убегать и прятаться.

Винсенту показалось, что он приподнял тот камень, которым она придавила свои чувства. Он увидел в ее глазах сочувствие и понимание. Ее нижняя губа задрожала, и как раз в тот момент, когда ему показалось, что она сейчас упадет ему на грудь в поисках утешения, Тик вырвалась и убежала с плачем в туалет. Захлопнула за собой дверь. Кальвино переглянулся с барменшей.

– Оставь ее в покое, – произнесла та.

Кальвино уже миновал четыре бара по улице от «Принца Йоркского», когда увидел Тик, бегущую за ним. Макияж размазался по ее лицу, в руке были зажаты две купюры по сто батов.

– Я помню, Бен сказать, что поругайся со своей девушкой. Она очень жадная. И ревнивая. Недобрая, я думаю. Всегда хочет денег, денег, денег.

– Спасибо, Тик. – Винсент сунул ей в руку еще одну бумажку в сто батов.

– Ты добрый, – сказала она, сжав ему руку.

Возможно, Тик устроила этот спектакль ради барменши. Кальвино нутром чуял, что это не Тик. Она слишком маленького роста, чтобы сделать тот выстрел. Если бы Тик прикончила Бена в воскресенье, она бы исчезла, отправилась в глубь страны. Чтобы девятнадцатилетняя инь подтащила табуретку, забралась на нее и выстрелила хорошему клиенту в затылок, а потом вернулась в захолустный тесный бар на окраине Вашингтон-сквер – такого не могло произойти в реальном мире. А Бена Хоудли прикончили в реальном мире.

– Давай потом сходим в «Патпонг».

Она посмотрела на него с тем же выражением страха на лице, которое он видел в «Принце Йоркском», и отступила назад.

– Триста батов, Тик. Просто за то, чтобы выпить пару рюмок.

– Он меня убьет!

– Кто тебя убьет, Тик? – Винсент сделал шаг назад, так как мимо пронесся тук-тук. Ему было жарко, он опять вспотел.

– Чанчай. Чанчай. Чанчай. – Это прозвучало три раза, как меткие выстрелы. Ненависть и страх слышались в ее голосе, когда она произносила его имя.

Кальвино знал это имя. Чанчай был джао по, что означает «крестный отец», босс, темная сила; он заправлял азартными играми в «Патпонге». Почему такой могущественный человек, имеющий связи с нужными, влиятельными людьми, хочет убить инь?

– Чанчай виноват в смерти Джеффа Логана?

На лицо Тик опустилась маска девушки из бара. Она криво усмехнулась и ответила быстрым взмахом пальцев, жестом, означающим «отвали!». Тик проклинала себя за то, что сглупила, что побежала за Кальвино, за то, что слишком много думает и говорит. Она повернулась и побежала, цокая высокими каблуками по горячему тротуару, и эти резкие, пронзительные звуки были похожи на смертоносные выстрелы из пистолета.

Глава 7
Умиротворение духов

Кальвино нашел Порн склонившейся над маленьким храмом-усыпальницей. Глядя на нее от двери, он смотрел на обрисовавшиеся мускулы над ее лодыжками. Она обслуживала дом ду́хов, похожий на маленький китайский храм. В каждом доме, офисе, борделе, баре и налоговом управлении стоял сан пра пхум – дом духов, – либо во дворе, либо в помещении. Именно здесь заканчивался буддизм и начинался анимализм. И большинство тайцев верило в пи – духа – как в реальную живую сущность, которая живет рядом и которая, если не умиротворять ее ежедневными подношениями, способна отомстить и наслать бедствие: несчастный случай, потерю денег, потерю репутации или все твои волосы выпадут среди ночи.

Порн наклонилась к храму с тарелкой, полной ломтиков бананов, апельсинов и лимонов. Потом поставила рядом стакан воды и положила перед ним букет орхидей.

– Ты видела в последнее время каких-нибудь духов? – спросил Кальвино, закрывая за собой дверь.

Он испугал ее, и она резко обернулась, бедром опрокинув тарелку с фруктами. Ломтик банана покатился, как колесо от дешевой игрушки, по паркетному полу, прямо к туфле Винсента. Он нагнулся и поднял этот ломтик, потом подошел и осторожно положил его на тарелку. Он не ожидал от нее такой реакции. Почувствовал, что это дурное предзнаменование, и попытался выйти из положения наилучшим образом.

– Почему бы мне не пойти и не купить еще фруктов? – Он опустился на колени и помог ей собрать рассыпавшиеся бананы, апельсины и лимоны.

– В этом нет необходимости, – сказала Порн, стараясь не смотреть на царапины на его лице. – Я глупая девушка. Это моя вина.

– Мне не надо было тебя пугать. – Кальвино подумал о том, как много испуганных людей видел в этот день. Служитель морга, когда Винсент ввел проволоку в отверстие на голове Бена; катои, в которого он прицелился; Тик, которая выкрикнула имя «Чанчай». Он вспомнил, как сам испугался, когда ему на долю секунды показалось, что сержант полиции собирается сбросить его вниз с балкона многоквартирного дома Бена Хоудли.

Нежность в его голосе вернула улыбку на лицо Порн. Она проводила время, читая толстые комиксы, делая подношения дому духов и отвечая на странные телефонные звонки от имени финнов, которые никогда сюда не являлись. Она сложила ломтики фруктов на тарелку и придвинула ее к дверце дома духов. Кальвино наклонился и заглянул в крохотное окошко: внутри было несколько маленьких комнат с крохотной мебелью и маленькими пластмассовыми человечками с нарисованными лицами, одетыми в традиционные китайские одежды. Храм был похож на кукольный дом. В нем было то, что требовалось детям от жизни: порядок, стабильность и защита от злых сил мира, притаившихся снаружи. Запрет на жадность, варварские поступки и убийства в кукольном мире привлекает, подумал Кальвино. И никаких токсикоманов, проституток, никакого бара «Африканская Королева».

Тик ложилась в постель с двумя фарангами, которых убили. Она напоминала куклу, а «Африканская Королева» – кукольный дом. Кальвино вспомнил смертельный ужас в ее глазах, когда она пятилась от него на Вашингтон-сквер.

– Ты когда-нибудь видела пи? – спросил он, думая о том, что Тик вела себя так, словно увидела призрак.

Порн стиснула в руке слегка помятый лотерейный билет и кивнула, широко открыв глаза. Она ждала каких-то милостей от духов за всю ту еду, которую она подносила им день за днем.

– Фаранги не понимают. Не верят, – ответила она.

Винсент вытащил из кармана просроченный лотерейный билет.

– Держи. Я купил его у призрака.

Порн рассмеялась и топнула ногой, словно ребенок, отмахивающийся от глупой шутки. Уже поднимаясь по лестнице в свой офис, он остановился и смотрел через перила, как девушка читает просроченный лотерейный билет. Наконец она посмотрела вверх с удивлением, смешанным с недоверием.

– Кто говорит, что фаранги не верят? Когда-нибудь слышала о Святом духе?

– Кхан Уини, зачем вы купили просроченный лотерейный билет? – спросила Порн.

В ее голосе слышался вздох сожаления. Фаранги непредсказуемы. Они находятся по одну сторону от невидимого барьера, а она – по другую, и никакую лестницу или мост нельзя перебросить через пропасть между ними.

Девушка ждала его ответа.

– Зачем? – спросил Кальвино. – Чтобы спасти свою жизнь. Зачем мне еще его покупать?

Порн снова посмотрела на билет, а когда опять подняла взгляд, он уже исчез. Она пока не решила, считать ли Кальвино еще более странным, чем те финны, на которых она работала, но которых почти никогда не видела.

* * *

Полковник Пратт, одетый в накрахмаленную коричневую полицейскую форму, сидел прямо, развернув плечи, и был полностью поглощен чтением. Справа от него Ратана усердно изучала Гражданский и коммерческий кодекс Таиланда, а у него самого на коленях лежал раскрытый Уголовный кодекс Таиланда. Когда Кальвино вошел, Ратана что-то записывала. На следующей неделе ей предстояло сдавать важный экзамен в университете. Винсент не был удивлен, застав ее за подготовкой к экзамену, ради чего она отложила в сторону офисную работу. Как и у Ратаны, в личном списке Кальвино числились дела поважнее работы на любой данный день в Бангкоке. Пистолет Пратта калибра.45 торчал под прямым углом, задевая колено Ратаны. То самое, с глубоким шрамом от укуса собаки. Винсент тихо и незаметно вошел в открытую дверь. И широко улыбаясь, смотрел, как они работают.

– О, боже мой, вы ранены, – сказала Ратана, глаза ее забегали по царапинам на его лице. – Что произошло? Кто это сделал? – Она неодобрительно пощелкала языком.

– Я выпал из автобуса, проезд в котором стоит два бата. – Кальвино повернулся и повесил свой пиджак в коридоре. Ратана медленно покачала головой и вздохнула. – Ладно, я не выпал из автобуса. Но я получил урок. Никогда не вступай в схватку с катои из-за лотерейного билета.

На губах Пратта промелькнула улыбка и быстро исчезла. Он подумал, что Винсент всегда был таким. Это заставляло людей чувствовать себя рядом с ним в безопасности, как будто, несмотря на вечную непогоду, бушующую в жизни, у Кальвино был дар втянуть голову и остаться сухим.

– Вы видели свое лицо? – Имя Ратаны переводилось на английский язык как «прекрасный кристалл». Имя ей шло. Она держала себя так – можно сказать, утонченно, изысканно, элегантно, – что напоминала ему прекрасное произведение искусства.

– Только глазами других людей, – ответил он, засучил рукава и вытащил небольшую пачку писем из-под книги по юриспруденции.

Пратт неторопливо закрыл книгу.

– Может быть, вы сможете купить что-нибудь для кхана Винсента в аптеке?

Предложение полковника полиции было для Ратаны прямым приказом. Она уже вышла, когда зазвонил телефон. Кальвино взял трубку: звонила мать Ратаны. Пратт знал (от своей собственной секретарши) всю сагу о непрерывном сражении, которое вела девушка, чтобы умиротворить мамашу.

– Это мать Ратаны, – одними губами произнес Кальвино, закатив глаза, свесив голову набок и высунув язык – классическая тайская гримаса для передачи образа пи.

Он не успел ничего сказать в телефон. Пратт отобрал у него трубку и заговорил со старым драконом мягким, нежным тоном тайца из высшего общества.

– Ваша дочь в данный момент выполняет особое гуманитарное задание. Она одна из лучших, умнейших и самых мотивированных наших сотрудниц. Ее перспективы на будущее… – Пратт запнулся, глядя на Кальвино, который изображал призрака из второсортного фильма ужасов. – Вы можете гордиться своей дочерью.

После звонка Винсент достал из ящика своего письменного стола бутылку «Меконга», отвинтил пробку, обмакнул кончик носового платка в горлышко, встряхнул бутылку и, морщась, стал прикладывать его к лицу и шее перед маленьким зеркалом.

– Почему каждый американец из Бруклина – либо комедиант, либо гангстер? – спросил Пратт, тяжело садясь, словно прокурор, который только что услышал приговор присяжных «невиновен».

– А некоторые – и то, и другое. Их называют «умниками», – сказал Кальвино. – Ты, Пратт, человек Возрождения. Обучаешь Ратану тайнам Уголовного кодекса Таиланда, а ее мать – тайнам тайского социального мира. Почему бы нам не заняться бизнесом вместе? Тебе всего лишь придется уйти в отставку… – произнес он, стараясь не вскрикнуть от острой боли в лице. – Эта штука убивает микробы, инфекцию…

– Печень, – вставил Пратт.

– Сердце, голову. Кто знает, какой урон может возместить капля «Меконга», а какой нанести?

Последовало долгое молчание, пока Кальвино протирал лицо. Оно покрылось красными полосами и пятнами. В морге он видел более здоровые лица.

– Она спросила меня насчет уголовного судопроизводства, – сказал Пратт, чувствуя, что нужно что-то объяснить. И еще ему хотелось проигнорировать, как всегда, предложение уйти в отставку из полиции и создать общее дело с Кальвино.

– Это правда? – Винсент немного смущенно оторвал глаза от зеркала. – Знаешь, это дерьмо жжет… Ты что-нибудь узнал о торговце лотерейными билетами?

– Двадцать семь лет. Прозвище Чет. Он родом – был родом – из Чонбури. – Пратт пытался понять странную улыбку на лице Кальвино. – Ладно, ты хочешь что-то сказать. Говори.

– Позволь мне высказать догадку. Чет был громилой, работавшим на джао по по имени Чанчай. Газеты иногда называют Чанчая его кличкой – Сай Тао.

Это откровение поразило Пратта. Винсент понял, что удар попал в цель. Он налил себе «Меконга» из бутылки, покачал напиток в стакане, затем выпил его одним глотком.

– Забавно, «Меконг» не обжигает, когда льется в желудок. Он жжет только тогда, когда прикладываешь его к ране.

– Чанчай – могущественный человек.

– Так зачем посылать своего громилу убить меня?

– Говорят, что Чет брался и за работу на стороне.

Кальвино подавил смех, как обвиняемый, услышавший, что присяжные признали его невиновным.

– Да, например продавать лотерейные билеты. – Он снова осмотрел свои раны. – Я нутром чую, Чанчай имел какое-то отношение к ряду убийств.

– Возможно, ко многим убийствам. А в твоем нутре много «Меконга». – Пратт плотно сжал губы.

– Это правда. Но я пока способен мыслить достаточно здраво, чтобы учуять крестного отца Патпонга недалеко от трупов Джеффа Логана и Бена Хоудли. – Винсент налил себе еще и посмотрел на Пратта, прикидывая, о чем тот думает. Он понимал, что полковник не одобряет его пристрастие к выпивке, никогда не одобрял и никогда не будет одобрять. Он залпом проглотил спиртное и с силой стукнул стаканом об стол.

– Зачем убивать фарангов? – спросил Пратт. – Это не имеет смысла. Это создает слишком много проблем. Он для этого слишком умен. Нет смысла поднимать большие волны. Вмешиваются газеты. Политики начинают задавать вопросы, и все бегут в укрытие. Чанчай занимал положение на самом верху десять лет потому, что не делал глупых ошибок.

– Или платил нужным копам. – Как только Винсент это произнес, он понял, что подставился, – и не был разочарован.

– Таким, как те нью-йоркские полицейские, которым китайцы заплатили, чтобы они тебя подставили? – спросил Пратт.

Какие-то негодяи из полиции Нью-Йорка нашли способ перевести сто тысяч долларов с банковского счета клиента на личный банковский счет Кальвино и подбросили полкило героина в нижний ящик картотеки в его юридической конторе. Дело о наркотиках так и не дошло до суда, но с помощью лжесвидетельства обвинение в присвоении средств клиента осталось, и Винсента лишили права юридической практики. Он не часто вспоминал об этом, и другие тоже не поднимали этот вопрос. Но он тогда ввязался в бой и поставил себя под удар, – и знал это. Американские копы ничуть не лучше тайских.

Ратана вернулась с прозрачным пластиковым пакетом, полным спиртовых салфеток, липких пластырей, антибиотиков, китайских примочек и мазей. Она разложила их на письменном столе Кальвино аккуратными рядами.

– Меня поцарапал катои, а не танк переехал, – сказал Винсент, разглядывая этот арсенал лекарств.

– Я забыла вам сказать. Звонила ваша бывшая жена и сказала, что не получила чек за последний месяц. Она звонила, чтобы его получить. – Ратана начала протирать его лицо спиртом.

Пратт старался не слишком откровенно радоваться при виде того, как Кальвино корчится на стуле.

– Что ты ей сказала? – спросил Винсент, надувая щеки и содрогаясь. У него побелели костяшки пальцев, которыми он вцепился в письменный стол.

– Я сказала, что вы уехали по делам в Чанг Май.

У нее была природная способность давать ложную информацию.

– Да? И что она сказала?

Ратана наложила ему на лицо три пластыря и еще два на шею.

– Она сказала: «Чанг Май, Чанг Фрай, скажи ему, я хочу получить этот чертов чек, иначе я буду звонить моему чертову адвокату».

Кальвино посмотрел на себя в зеркало.

– Пока тебя не было, звонила твоя мать.

В ее глазах отразилась дикая паника; она тихонько охнула и прикрыла рукой рот, глядя куда-то между Кальвино и Праттом. Она выглядела маленькой, юной, испуганной и растерянной.

– И Пратт сказал ей, что ты – лучше всех.

– Я думаю, проблем не будет, – сказал ей полковник по-тайски.

Ратана отошла в свою нишу и взяла трубку телефона.

– Ты замечательно выглядишь, Винсент, – произнес Пратт со своим самым лучшим американским акцентом.

– Ладно, предположим, Чанчай занимается наркотиками, проститутками и акулами-ростовщиками, и никогда не встречал фаранга, который ему не нравится. А Чет и его друзья на высоких каблуках носили с собой снимок нас с Беном в «Африканской Королеве», потому что мы знаменитости и они хотели взять у меня автограф. Так кто пришил Бена? – От «Меконга» лицо Кальвино раскраснелось; на нем появилась широкая, уверенная ухмылка до ушей.

Пратт расстегнул карман своей рубахи, достал конверт и толкнул его сквозь шеренгу антибиотиков на столе Кальвино.

– Его имя внутри, Винс.

Кальвино подумал, что это какой-то подвох. Он побарабанил пальцами, глядя на свои красные, разбитые костяшки. Пратт сидел напротив с лицом игрока в покер. В конце концов Винсент надорвал конверт и достал листок бумаги с дюжиной имен фарангов. Глядя на список, он сразу же узнал несколько имен иностранных корреспондентов и экспатов – менеджеров среднего звена иностранных компаний в Бангкоке.

– И что? – спросил он, поднимая глаза.

– Может быть, тебе следует еще выпить? – предложил Пратт.

– Я думал, ты не одобряешь выпивку в дневное время.

Кальвино провел пальцем по списку сверху вниз, потом снова вверх. Он разговаривал с несколькими из этих людей в связи с делом Джеффа Логана. Пратт не был глупцом; он знал, что этот список лишит друга части уверенности.

– Бен Хоудли создал инвестиционный клуб. Нелегальный инвестиционный клуб, без лицензии, без руководства, без разрешения…

– И это члены клуба, – сказал Винсент, снова просматривая список, и выпил еще «Меконга».

– Все вместе они отдали Бену два миллиона батов. Его задачей было удвоить, утроить их деньги, вкладывая их в Таиландскую фондовую биржу.

– Ты шутишь? – спросил Кальвино.

Пратт только улыбнулся.

– Даже Чанчай играет на фондовой бирже.

Винсент думал в том же направлении. Таиландская биржа ценных бумаг совмещала азарт гоночного трека с риском схемы пирамиды Гонконга. В течение нескольких лет крупные игроки со всей Азии превратили ее в Атлантик-сити Юго-Востока, вкладывая деньги в акции таких компаний, как «Стар Блок», «Сиам-цемент», «Бангкок пост», «Бангкок банк» и «Нава».

– Бен вышел на рынок при индексе одна тысяча пятьдесят, – сказал Пратт.

– И ушел, когда индекс упал до пятисот, – догадался Кальвино.

– Пятисот тридцати трех, если точно. Он уменьшил сбережения всей жизни своих инвесторов в два раза. Людей убивали за гораздо меньшее, Винсент.

Кальвино вынужден был признать возможность того, что один или несколько из этих фарангов могли заказать убийство Бена – или сами его убить. Это также объяснило бы, почему у убийцы в темных дизайнерских очках была их с Беном фотография в «Африканской Королеве». Только, может быть, это объясняет слишком многое, подумал он. Это не объясняет, почему полицейские получили признание девятнадцатилетнего токсикомана.

Пратт выглядел довольным и спокойным, он откинулся на спинку стула. На его лице опять появилась широкая улыбка. Тайцы терпеть не могли тот международный резонанс, который получало убийство фаранга в Таиланде. Это было плохо для имиджа страны, и туристы начинали думать, что безопаснее еще раз съездить в Диснейленд. Вы не увидите, как Минни Маус выделывает свои трюки в уголке на темной лестнице бара «Патпонг», но зато не вернетесь домой в гробу.

– Ты слишком часто смотрел пиратскую копию фильма «Убийство в «Восточном экспрессе», – сказал Кальвино.

– Разве сотрудники иностранных газет в Бангкоке не могут стать убийцами? – спросил полковник, глядя прямо ему в глаза.

– Только если это даст им доступ к следующему материалу, – ответил Винсент. – Но убить Бена Хоудли за то, что он просадил их деньги на бирже? Этого не может быть. Если бы люди начали убивать за потери на бирже, массовые расстрелы в Камбодже показались бы мелким происшествием на охоте.

Пратт встал со стула, наклонился и взял фотографию дочери Кальвино, Мелоди.

– Давай заключим небольшое пари? Если убийство кхана Бена не имеет отношения к этому подпольному инвестиционному клубу, я внесу пожертвование в пять тысяч батов в любую благотворительную организацию по твоему выбору. Но если я прав, ты сделаешь пожертвование в десять тысяч в благотворительный фонд по моему выбору.

– Фонд в Клонг Той, – тотчас же отозвался Кальвино. – Ребята из Исана питают к нему слабость. – Он поднял одну бровь и поставил фотографию Мелоди обратно на бюро.

В Бангкоке существовал низший класс обитателей трущоб родом из Исана. Некоторые из них работали на стройках и жили в наскоро сколоченных хижинах, усеявших стройплощадки. Другие жили в Клонг Той, где продавали свой труд поденно или, в случаях с красивыми девушками, на одну ночь. Многие из этих ребят превращались в токсикоманов, пытаясь заглушить боль. Фонд давал им шанс поступить в школу. Кальвино вспомнил о Кико: она работала волонтером в этом фонде. Что бы она подумала о пари в деле об убийстве, которое обогатит Фонд?

Он посмотрел на список инвесторов. Было что-то такое в воздухе Бангкока, что провоцировало всех заключать пари. Пари на скачках, на фондовой бирже, при игре в карты и пари на женщин. Пари заключали в дорожных пробках через мобильные телефоны, пари заключали на все. Почему бы не заключить пари на исход расследования убийства, подумал Кальвино. В начале этого дня его чуть не убили из-за лотерейного билета. Пратт был полностью уверен в себе. И все же Винсент не клюнул на теорию о двенадцати индейцах, раскрасивших лица боевой раскраской и державших военный совет с девятнадцатилетним токсикоманом из провинции.

– Можешь послать свои деньги в Фонд, – сказал он. – Скажи им, что их им заработал Вини.

– Ты еще не выиграл.

Вскоре после ухода Пратта Ратана принесла послание от Тик с номером телефона в баре «Принц Йоркский». Кальвино позвонил в бар, и через несколько секунд она уже говорила с ним, рыдая. Она передумала и решила, что пойдет вместе с ним в бар «Африканская Королева». Он положил трубку и снова поднял ее. На этот раз позвонил Кико.

– Говорит Винсент Кальвино.

Тон его был сухим, почти официальным, словно они не знакомы. Он иногда это делал, чтобы вывести ее из равновесия. Но сегодня это было не так. Замечание пьяницы на Вашингтон-сквер насчет того, что он спит с японкой, вызвало у него тревогу, не повредят ли их контакты ее репутации. Респектабельность стояла на первом месте в Бангкоке, где очень многие не притворялись респектабельными и не претендовали на это. Если ты хочешь собирать чистые деньги на тайскую благотворительность, респектабельность – обязательное условие.

– Винс, – сказала она. – Я ждала твоего звонка.

– Нам нужно поговорить. Тебе удобно поужинать со мной завтра вечером?

На другом конце провода воцарилось долгое молчание.

– Почему не сегодня? – спросила Кико и после паузы добавила: – После девяти?

Кальвино посмотрел на список из двенадцати имен.

– Не могу. У меня свидание в «Патпонге».

Он знал, что это слово значит для нее и для большинства таких женщин, как она. «Патпонг» был окном в темный континент секса; это было место, куда шли мужчины, чтобы преступить все табу и исчезнуть на темной стороне на ночь, на неделю, иногда навсегда.

– Тогда завтра вечером, – сказала Кико, стараясь голосом не выдать своих чувств.

– Скажем, около восьми часов в «Лемонграсс». – Его мучили угрызения совести за то, что он ей отказал. Ее голос стал тоньше, словно она погрузилась туда, куда убегала прятаться.

– На Сой двадцать четыре, – сказала она.

– Ты когда-нибудь вкладывала деньги в фондовую биржу? – спросил Винсент. Он пытался говорить веселым, дружеским тоном. – Заметь, я не произнес слова «инвестировала».

Кико рассмеялась.

– Я заметила. Нет, но когда-то я вложила часть своего времени в отношения с биржевым брокером. Он считал себя «быком».

– А ты узнала, что он – «медведь»?[14]14
  «Быки» и «медведи» – биржевые брокеры, играющие, соответственно, на повышение и на понижение.


[Закрыть]

– Заметь, я не произнесла слова «инвестировала».

Кальвино заметил. Через несколько мгновений он надел свой измятый пиджак с пятнами от травы на локтях, втянул живот, посмотрел на себя в зеркало и скорчил гримасу. На выходе остановился у стола Ратаны. Она сосредоточила все свое внимание на Гражданском и коммерческом кодексе.

– Увидимся завтра утром, – сказал Винсент.

Ратана подняла глаза, потерла их и потянулась, расправив плечи и приподняв груди.

– Она вас любит. Вы это понимаете?

Слово «любовь» встревожило его; это было все равно что проснуться и обнаружить на себе татуировку в интимных местах, сделанную в соответствии с чужими представлениями о надежде, доверии и жизни. Такая татуировка никогда не сходит и заставляет почувствовать себя запертым в теле другого человека. Винсент пытался придумать шутку, быстрый ответ, но обнаружил, что в голове у него пусто. Он резко повернулся и вышел.