Текст книги "Хмельной транзит"

Доходное место

Битый рабочий день инспектор Бусько с неиссякаемым занудством продолжил обзванивать абонентов из миниатюрной телефонной книжечки Соловьева. Тупо уставившись на записную книжонку бывшего тренера атлетического вида, инспектор потянулся на шатком стуле, зевнул от уныния и нащупал в кармане помятую пачку сигарет. Не зря говорят, что курение вредит, но помимо вреда есть в этом занятии и определенная польза, ибо в минутном наслаждении заставляет порой шевелить извилинами даже тех, у кого их не сильно много имеется. Именно так и случилось: Бусько, затянувшись, выпустил красивый кружок дыма и остановил взгляд на записной книжечке, покрутил ее в руке, поставил на попа, щелкнул пальцем так, что она улетела со стола на пол, поднял и обнаружил, что у книжонки имеется обертка из серого кожзаменителя.

– Дурак, как же я не заметил раньше, – раздосадованный, стукнул себя по лбу инспектор. Быстро снял обложку, из-под которой выпала записка с именем и номером телефона. На установление личности официанта Аркадия Ростова и указанного номера абонента в гостинице «Турист», в ресторане которой работал этот молодой человек, ушло несколько минут. И вот исполнительный помощник уважаемого мастера сыска хищений социалистической собственной уже мчался на встречу с неким Ростовым, и что-то ему подсказывало, что не напрасно.

Гостиница с типичным названием «Турист» имелась практически в каждом большом городе Советского Союза, отличительной особенностью такой типовой недвижимости могла быть разве что приставка ИН, что предполагало размещение в самом центре города и наличие иностранных постояльцев. В данном случае гостиница без приставки в заводском микрорайоне служила пристанищем для командированного рабочего класса, и расположенный на первом этаже просторный ресторан, как правило, был заполнен до отказу любителями поужинать котлетой по-министерски, жареной картошкой и студеной водочкой. В шумном многолюдном зале за белоснежными наглаженными скатертями с оборочками громко жевали и выясняли отношения потные мужчины, то и дело поднимая тосты запотевшими рюмками с прозрачным горячительным напитком. Командированные не обращали внимания на расположившийся на небольшой эстраде оркестр, солист которого участливо пел антоновский хит сезона о летящей походке, вышедшей из мая в пелене января…

– Вы Аркадий Ростов? – Бусько проник за бархатную бордовую кулису к служебному входу, где, по словам администратора, должен был находиться долговязый официант в белоснежной рубашке и стильной черной бабочке.

– Да, у меня уже ничего нет… – не оборачиваясь, презрительно буркнул надменный юноша, расставляя длинными тонкими пальцами в буфет высушенные бокалы.

– Ясно, – Бусько пока не понял, о чем речь, но на всякий случай продолжил. – А что так? Еще не вечер!

– Видишь, сколько в зале народу, не продохнуть, и всем выпить хочется… Так что извини, браток, мои запасы на сегодня закончились.

– А завтра, завтра будет? – начал догадываться инспектор.

– Так еще вчера должны были привезти, но что-то поставщик запаздывает, – официант, закончив возиться с бокалами, обернулся и застыл в изумлении. – Вы от кого?

– Поставщика, часом, не Соловьевым кличут? – добродушно улыбнулся милиционер, догадываясь, что рыба вот-вот окажется на крючке.

– Вы кто? – испуганно покрылся испариной Ростов, при этом длинные тонкие пальцы нервно застучали по столешнице буфета.

– ОБХСС Ленинского района, инспектор Бусько, – представился милиционер, не преминув показать служебное удостоверение. – Где мы можем поговорить?

– Не о чем мне с вами говорить.

– Тогда милости прошу в отделение. Со всеми почестями в наручниках. Чтоб дело мастера боялось, я знаю много страшных слов.

– Ладно, – вздохнул официант. – Я мигом! Попрошу только подменить в зале.

В узкой подсобке, заваленной разнообразными коробочками, разговорить нагловатого официанта не составило особого труда. В противном случае Аркадию Ростову светил неминуемый арест, потеря престижной и доходной работы с последующим исключением из рядом ВЛКСМ (расшифруем для читателя, который родился в 21 веке – была такая в советские времена всемогущая организация «Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи», вылет из которого означал конец профессионального роста даже в общепитовской столовой, не говоря уже про престижный ресторан). Впрочем, официант не сможет избежать наказания и в случае чистосердечного признания, но пока пристыженный комсомолец об этом не догадывался, и потому со страху сразу поведал, что покупал у Соловьева водку для ресторана по 5 рублей за поллитровку.

– В магазине на полтинник дороже, на качество никто не жаловался, а тут еще и ресторанная наценка. В общем, получалось с одной партии аккурат 400 рубликов в карман!

Бусько от удивления присвистнул и добавил:

– Ростов, из города ни ногой, понятно? Начатые бутылки мне на экспертизу!

Испуганный официант послушно кивнул.

– Откуда, говорите, Соловьев поставлял товар? – милиционер покрутил в руках одну бутылку из ящика, стоящего под столом в подсобке, открутил колпачок, понюхал содержимое…

– Я не говорил. Откуда ж мне знать? – Ростов присел на корточки, закрыл лицо руками и затих.

Сияющий от неожиданной удачи Бусько поспешил в отдел по борьбе с хищением социалистической собственности, чтобы обрадовать добычей капитана Корнеева:

– Теперь-то Соловьеву есть, что предъявить.

Вскоре изъятые из ресторана гостиницы «Турист» пустые бутылки с капельками водки насторожили экспертов-криминалистов. С одной стороны, продукт являлся качественным, подлинность этикеток и навинчивающихся колпачков не вызывали сомнений. Вот только приклеены этикетки были кустарным способом, о чем свидетельствовал выступающий от краев желтый канцелярский клей.

Однако на последовавшем допросе после предъявленного обвинения, не теряющий самообладания умиротворенный Соловьев в утратившей былую белизну рубашке не спешил просветить следствие о происхождении товара, утверждая, что приобрел водку у случайных людей.

– Не говори ерунды, какие случайные люди, – вскипел обычно выдержанный капитан Корнеев. – По показаниям Ростова, ты регулярно раз в месяц привозил в ресторан гостиницы «Турист» 40 ящиков водки.

– На заборе тоже можно много чего написать, ты докажи, капитан, что это не пустые слова.

И опять он был прав. Стойкости спортсмена можно было только позавидовать.

Двери квартиры Соловьева в тихом зеленом дворе в центре города открыла уставшая от навалившихся житейских проблем Нелли Алексеевна.

– Снова вы, – безучастно произнесла женщина. – Проходите… С чем пожаловали на этот раз?

– Все с тем же, видите ли, я расследую дело в отношении вашего супруга, снимая ботинки, стараясь не смотреть в прекрасные глаза хозяйке, робко произнес сыщик.

– Надеюсь, он скоро появится дома.

– Не уверен.

– Его в чем-то обвиняют?

– Дети дома?

– Девочки на музыке.

– Можно пройти?

– Кофе?

– С удовольствием… Спасибо…

Отвернувшись, женщина прошла на кухню, дождалась, когда закипит чайник, заварила ароматный кофе. Все это время непрошеный гость пристально наблюдал за ее привычными, грациозными и аристократичными действиями. «Бывают женщины, чья притягательность ощущается как катастрофа», – подумал капитан. Сегодня Нелли Алексеевна была совсем иной, без красивого платья, прически, напротив, светлые волосы были аккуратно собраны в пучок, розовый велюровый спортивный костюм не скрывал, а подчеркивал ее хрупкую фигуру. Корнееву этакий домашний образ понравился пуще прежнего, поскольку казался ближе и родней. Было что-то в ней непреодолимо зовущее.

– Нелли Алексеевна, – собрался с духом капитан. – Вы даже не догадываетесь, откуда у вашего мужа нескончаемый ручеек денежных поступлений, позволяющий всему вашему благородному семейству прилично одеваться, вкусно питаться и ежегодно отдыхать на Черном море?

– Неправда, Саша работает, выступает на соревнованиях, получает призовые…

– Должен вас огорчить. Именно то, что вы говорите, и является чистейшим вымыслом, не вашим, разумеется, а вашего супруга. Из спортивного общества он давно уволился по собственному желанию, на международные соревнования никогда не ездил, во всяком случае сам там выступал в те времена, когда до тренерской работы было далеко, и, разумеется, никаких призовых не получал.

– Что вы такое говорите, а откуда тогда все это?

– Выяснением этого вопроса как раз мы и занимаемся. Нелли Алексеевна, известно ли вам, что более года назад Александр Соловьев уволился с местного ликеро-водочного завода, на котором более семи месяцев проработал трактористом.

– Кем? На ликеро-водочном заводе? Как это? – поперхнулась Нелли. – Предположим, но на зарплату тракториста трудно прокормить семью. И потом год прошел… Нет, я не верю. Вам лишь бы повесить на человека чьи-то преступления и усадить за решетку!

– Следствием установлено, что ваш муж торгует водкой.

– Чем торгует? Водкой? Откуда он ее берет? Не ворует же?

– Это как раз я пытаюсь выяснить. Скажите, здесь у него родственники есть?

– Нет, он сам с Урала.

– А у вас?

– Вы и меня подозреваете?

– Что-то мне подсказывает, что вас можно использовать только втемную.

– Это как?

– Ничего не объясняя… Так что насчет ваших родственников?

– Мама на пенсии, в данное время живет на даче, есть еще троюродные тетя и дядя, их дети…

– Как фамилия?

– Куприяновы. Юлия Сергеевна и Юрий Андреевич.

– Спасибо за кофе, он у вас просто чудо как хорош, – встал из-за стола Корнеев, боясь застрять надолго.

– А когда Сашу отпустят? – спросила Нелли у самой двери.

– Не могу знать, честное слово.

– Увидеться с ним можно?

– Увы, пока следствие идет, никак. И все же я постараюсь что-либо предпринять.

– Его посадят?

– Это решит суд.

Как только капитан Корнеев исчез, Нелли навзничь упала на дорогой песочный кожаный диван не в силах сдержать слез. Неожиданный визит следователя если не сломал, то полностью перевернул ее жизнь. Только теперь женщине стало понятно, что столько лет она прожила с абсолютно незнакомым человеком, чья жизнь полна тайн и загадок. И как быть дальше, если перестаешь верить любимому человеку, к тому же, если он на самом деле тунеядец и вор… Как растить девочек, которые привыкли к няне, урокам музыки, курортам и красивым нарядам? Скромной зарплаты телевизионного редактора не хватит даже оплатить коммунальные расходы. Неужели для того, чтобы обеспечивать свою семью, нужно непременно красть и обманывать?

Выплакавшись вдоволь, женщина направилась к книжному шкафу, с трудом достала пухлые альбомы с вклеенными семейными фотографиями, нервно перелистнула десятки страниц, понимая, что ни на одной из них нет изображения мужа до знакомства с ней. Отдых в Мисхоре, день рождения девочек у родильного дома, семейный портрет в дачном интерьере – везде только счастливое семейство Соловьевых. И его ослепительно обезоруживающая улыбка. А где же друзья, тетя, детские и отроческие фото, родители Саши? Нет даже намека, что у него до встречи с Нелли была какая-то своя жизнь. Как же она раньше не замечала простой истины: нет фотографий, ибо есть что скрывать. А что можно скрывать? Только то, чем нельзя гордиться. Прошлое его окутано некой неразгаданной пеленой. А настоящее: какое оно? Ведь и здесь загадок больше, чем ответов.

Вытерев слезы, Нелли посмотрела на любимую фотокарточку, где она с папой на скамейке в центральном парке. Тонкие косички с огромными белоснежными бантами чуть завернуты наверх, улыбка до ушей обнажила выпавшие молочные зубы. Папа в широкополой шляпе и длинном плаще похож, если не на известного артиста, то на американского шпиона из кинофильма точно.

Нелли росла единственным ребенком в семье, и потому была постоянно окружена родительской заботой и вниманием. Папа, обнаруживший у дочери способность к музыке, отвел ее к педагогу, и после вынесенного вердикта об абсолютном слухе малышки знаменитым специалистом из консерватории, настоял на покупке черного пианино производства Борисовской фабрики музыкальных инструментов. Гаммы будущему пианисту с косичками давались нелегко, лишенные гибкости пальцы не слушались, а домашние задания утомляли до невозможности. Уроки фортепиано два раза в неделю давала на дому преподавательница из консерватории по имени Фрида Марковна. Семилетней Нелли не всегда удавалось правильно произносить все буквы алфавита, и девочка для удобства прозвала даму немецкого происхождения просто Морковной. Она жила в центре города в большом доме с высоким парадным подъездом и старым лифтом за ржавой металлической решеткой. В передней Морковна неизменно требовала от девочки переобуть сапожки, влезть в большие мохнатые домашние тапки, потому как паркет был по обыкновению холодным. Далее от немолодой белокурой немки, укутанной в длинный стеганый темно-синий в мелкий горошек халат, следовали грозные альтовые наставления про ошибки в постановке рук, сгорбленную спину и плохо выученный урок. Каждый раз по вторникам и пятницам юная ученица, мечтая об освобождении из фортепианного плена, считала минуты, секунды и мгновения до окончания нудного урока, от которого кружилась голова, ныло в животе и слипались глаза. Когда ей исполнилось восемь, пришло понимание в применении невинной хитрости: а что если маме сказать, что пошла на урок, а самой свернуть за угол и отсидеться у школьной подружки? Обман обнаружился невероятно быстро: через две недели Морковна дозвонилась до родителей, от которых, разумеется, узнала о неуважительном отсутствии непутевой ученицы. Разгневанные мама с папой, узнав об обмане, после хорошей взбучки убедили дочь в том, что все тайное рано или поздно становится явным, множество раз повторив для более точного понимания:

– Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

И вот уже Нелли, превозмогая холод ледяного ветра с дождем, глухим ноябрьским днем двигалась по направлению к дому Морковны, ежилась, прятала глаза в закрученном шарфике и твердила:

– Лучше горькая правда, чем сладкая ложь!

Потом папа заболел, и вскоре его не стало, как не стало и ненавистных уроков музыки и встреч с Морковной. Отныне они жили скромно, выручала дача с выращенными на ней помидорами и огурцами. Лишних средств на индивидуальные фортепианные занятия более не предвиделось. Нелли навсегда забросила затею кого-то обманывать. Более того, брать чужое ей казалось абсолютно неприемлемым, потому как это не совместимо с честью и достоинством пионера, комсомольца, да и в целом советского гражданина.

Отложив в сторону старый фотоальбом, Нелли Алексеевна набрала в домашнем телефоне цифры «07», чтобы по междугородней линии связи в кредит поговорить с любимой тетей Саши с Южного Урала.

Молчание – золото

В старом покосившемся деревянном доме едва светилось небольшое заснеженное окошко. «Не спит мать… Дожидается», – подумал Федор, пробираясь по затвердевшим сугробам через знакомую калитку. Скрипучая дверь еле поддалась и открылась. В просторной комнате, что служила одновременно кухней, столовой, гостиной и спальней, за обеденным столом уснула матушка, прислонившись к краю искусно вышитого полотенца, под которым битый час остывал заботливо приготовленный ужин. Слегка поседевшие пряди волос, накрученные на бигуди, молодили и не давали стареть, несмотря на совсем не радостные тяготы судьбы.

Выйдя на свободу, Федор с удивлением узнал, что мама, Валентина Терентьевна, образцовый наставник и победитель районного социалистического соревнования, о чем свидетельствовала Доска почета на главной городской площади, учитель географии и гордость местной школы, была уволена сразу после суда над Гришей. Отец, то ли по слабости, то ли по каким-то иным причинам не вынес позора и потихоньку спился, прижился к местному притону, а потом и вовсе спьяну насмерть замерз под мостом. Валентина Терентьевна, чтоб как-то прожить, вынуждена была искать любую работу. Единственным заведением, где ее взяли, было место посудомойки в рабочей столовой местного завода.

– Ой, сыночек, ты пришел? А я уснула… Все хотела дождаться… – внезапно мама открыла глаза, когда Федор с жалостью изучал ее осунувшееся усталое лицо.

– Не надо было, ма! Иди, поспи, тебе же рано вставать, – Федор помог подняться, обнял и отвел мать к кровати. Валентина Терентьевна мгновенно уснула, а парень еще долго смотрел на ее улыбку и красные опухшие руки…

Вот уже полгода Федоров занимался поиском наглого обидчика, сломавшего жизнь его семьи. Пока было тепло, Гришка на старом велике объездил соседние города и деревни, опрашивал первых встречных, но нигде фамилия прокурора или его сына не значилась. Заглянул и в рабочий клуб, в котором когда-то танцевал со знакомой девушкой, и встречал там своего обидчика, но и там поиски не дали результатов. К слову, следы потерпевшей от разбойного нападения девчонки отыскать не удалось, в местной больнице, где сразу после трагического происшествия она лечилась, врачи и медицинские сестры разводили руками, ибо кроме имени Федорову о ней ничего не было известно. Да, фамилия потерпевшей звучала на суде, но в памяти, ошарашенного сфальсифицированными обвинениями, не отложилась. Поиски осложнялись тем, что по правилам условно-досрочного освобождения Федоров обязан был отмечаться по вечерам у местного участкового. К тому же сидеть на шее у матери, и без того получающей сущие гроши, он не мог, поэтому попросился в ученики к кузнецу, что ремесленничал на окраине города рядом с кладбищем.

Дело спорилось. Кузьмич, так звали широкоплечего кузнеца в длинном черном фартуке, пиратской треуголке, из-под которой выглядывали длинные темные пряди волос, быстро обучил Гришу азам изготовления кованых изделий. Натренированные в боксерских боях руки легко справлялись с воротами, калитками, топорами или подковами. Близость к кладбищу определяла и самый ходовой товар – оградки для памятников.

Кузьмич был могуч и немногословен. Да и Федорову открывать рот не хотелось, дабы не обсуждать лишний раз свои пройденные непростые университеты в местах не столь отдаленных. Порой за полный рабочий день они могли не сказать друг другу и слова. Но сегодня кузнец, пребывавший в особенно угрюмом настроении некоторое время, наговорил ровно на три месяца:

– Уехать мне надо. Грешок за мной. Менты достают по-черному. И сказать не могу про свой грех, и молчать… Знаю, ты ищешь мальца прокурорского… Так вот. В прошлом году в конце лета, когда земля еще мягкой была, ночью прибежал ко мне Митрич, что сторожем на кладбище служил… Говорит, подсоби мертвяка подбросить…

– Это как?

– Чтоб в свежую могилку мертвяка второго положить…

– А так можно?

– Не задавай лишних вопросов, слушай. Я Митричу обязан многим. Не мог отказать… Подсобил, подбросил… – Кузьмич вздохнул, задымил папиросой и налил в стакан самогонки. – Через полгода Митрич сам на тот свет отправился, то ли сам, то ли помогли, не знаю.

Могучий кузнец перекрестился, приложился к граненому стакану и залпом осушил полупрозрачную жидкость, от чего глаза его покраснели, словно не прозрачным напитком налились, а багряным вином.

– Люди тогда говорили, что малец прокурорский кого-то завалил по пьяни. В такие совпадения я не верю… А сейчас могилку ту разрыли менты, свидетель нарисовался, мол, видел, как я Митричу помогал… Дело шьют, если молчать буду, а если заговорю, то к Митричу не по своей воле отправлюсь… Сам понимаешь… И тебе нельзя здесь, если прокурор тебя узнает, сложно будет…

– Сам хотел его найти…

– Да знаю я, он в соседнем районе… Фамилию сменил, женился на молоденькой. И отпрыску фамилию поменял, чтоб не светило красивое прошлое…

– Как же теперь его звать?

– Ледогоров. И отпрыск тоже…

– И ты молчал?

– Тебе не хватило приключений? Так что завтра меня здесь не будет. И ты уходи… Не думай даже… Продержаться тебе надо, чтоб заново не загреметь. А ежели прижмет дальше некуда, иди на кладбище, спросишь Хоттабыча.

Федор и не думал бежать. Куда? Зачем? Мать оставить одну? Он столько времени вынашивал план мести зарвавшемуся прокурорскому сосунку, когда-то свалившего на него вину. Кто вернет Федору несколько лет, проведенных в лагере, кто вернет сломанную жизнь отца, карьеру матери? Нет, никуда он не сбежит. Он постоит за себя и свою семью. Спасибо лучшему учителю Филимону, у него теперь есть силы.

Едва забрезжил рассвет следующего дня, полный решимости Федор достал из сарая пошарпанные отцовские лыжи с палками и отправился по заснеженной дороге в соседний район. Где-то на середине пути подобрал его старенький автобус, в котором парень отогрелся и разомлел. На конечной остановке у сгорбленной бабули Федор спросил, как отыскать дом Ледогорова.

– А почем мне знать, милок! Сколько живу, а не слыхала такой фамилии.

– Прокурор района вроде он…

– Так ты так и говори. Пришлый, недавно назначенный. Там, на горе увидишь белый дом за высоким забором. Собака прокурорская тебя сразу облает.

Не привлекая ненужного внимания, Федоров осторожно постучался в калитку у старенького бревенчатого домика на другой стороне улочки. Ему открыла поджарая старушка в ситцевом платочке. И пока за чашкой чая с малиновым вареньем Гришка рассказывал расторопной хозяйке преклонного возраста о том, что, разыскивает родную тетку, некогда проживавшую в этом месте, искоса наблюдал через прозрачный тюль на узорчатом окне за частной прокурорской жизнью. Заметив ненавистного искомого отпрыска, вразвалочку подошедшего к калитке белокаменного дома, парень, позабыв о проявлении осторожности, вскочил со стула и прилип к окну.

– Уж не тетку ли свою ты заметил? – разгневалась Ульяна Петровна, жилистая хозяйка дома лет восьмидесяти. – И то, правда, разве с порога легко сказать: милые люди, мне бы за прокурором проследить… Рассказывай, зачем пожаловал? Только уж про тетку не больно складно получилось, сколько лет живу, всех тут знаю…

– Вы правы, про тетку наврал… Сына прокурора ищу, и, видать, нашел. А зачем, вам лучше не знать.

– Как знаешь, милок, только голыми руками ты его не возьмешь. Люди страшные вещи про них рассказывают.

– Уверен, я пострашнее знаю. Но это моя тайна, спасибо вам, пойду.

– Не спеши мстить. Голову холодную включай, родимый… – проводив молодого гостя, старушка устроилась у окна, дабы понаблюдать за развитием событий.

Гришка подобрался к высокому белокаменному забору, оперся на растущую рядом разлапистую яблоню, ловко подтянулся и забрался на забор аккурат в том месте, где по ту сторону располагалась будка сторожевой собаки. Мохнатая кавказская овчарка тут же выскочила из своего жилища, с лаем вздыбилась на задних лапах, и если бы не удерживающая ее цепь, точно оказалась бы наверху, чтобы наброситься на непрошеного гостя. Еще минута – и низкий устрашающий лай серой с черными отметинами сторожевой бестии поставил бы на уши всю округу, так что Федоров моментально спрыгнул и исчез из поля зрения возможных наблюдателей.

Всю обратную дорогу на попутке он обдумывал план мести, который концентрировался на способах обезвреживания сторожевого пса без серьезных последствий, ибо животных Федоров любил безмерно, и мысли о нанесении вреда ни в чем не повинной собаке категорически отверг.

Сидя в грохочущем уазике, вспомнил, как несколько лет назад, будучи еще безусым парнем, Гришка Федоров в свободный вечер осмелился заглянуть в местный рабочий клуб, и поскольку по природе своей был робок, танцевальными движениями не владел, пригласить хоть какую-нибудь девчонку стеснялся. Вероятней всего, так бы до утра и просидел в скучном одиночестве за столом, если бы к нему не подсела решительная девушка. Григорий подумал было, что Вера, так она звалась, относится к той категории легких и доступных дам, что сами вешаются на шею, к тому же неплохо зарабатывают на этом, но оказалось совсем иначе. Битый час Веру доставал навязчивый ухажер в добром подпитии, и девушка решила спрятаться за Гришкиной спиной.

– Котлета с картошкой по рублю? – догадалась Верочка.

– Да. Будешь? – Гришка готов был поделиться, поскольку на вторую порцию денег не было.

– Нет, спасибо, я точно такую же днем по 12 копеек слопала. Видишь, какая вечером наценка.

– Как в ресторане… – удивился парень и рассмеялся.

– Потанцуем? – то и дело оглядываясь, неожиданно предложила Вера.

– Я не танцую.

– Ну пожалуйста! – настаивала девушка с кудрявыми каштановыми волосами и розовым шарфиком.

– Ты не поняла, я не умею…

Федоров долго отказывался составить ей компанию в танце, отнекивался, мол, вовсе ничего не понимает в современных ритмах, однако Верочка упорствовала и обещала научить под незамысловатую мелодию хотя бы простому топтанию на месте. Правда, вскоре стало ясно, что из этой затеи мало что получилось: только неуклюже оттоптал девушке ноги, и все же эффект от движений под примитивный ритм был достигнут – им захотелось общаться. Вера оказалась на редкость образованной и начитанной, весьма привлекательной, чего Гришка не разглядел сразу. Волосы слегка прикрывали розоватые щечки, на которых то и дело появлялись милые ямочки. В серых глазах мелькали искорки, но более всего Гришку волновали ее пухлые сочные губы, до которых безумно хотелось дотянуться. Они и не заметили, как вышли на улицу, перепрыгивая через лужи от внезапно нахлынувшей оттепели. Гришку поразило еще одно обстоятельство: оказалось, вооружившись знаниями о грандиозном первом полете Юрия Гагарина в космос, Вера окунулась в литературу на тему освоения космического пространства, на одном дыхании прочитав «Солярис» Станислава Лема и его же «Астронавты». Увлечение неземной фантастикой захватило к тому времени и Федорова, который с особым рвением проглотил любимый журнал «Знание – Сила», где роман польского фантаста впервые публиковался в русском переводе.

– Как думаешь, что готовят грядущие встречи с иными мирами? Кто там живет, они лучше или хуже нас?

– Не лучше и не хуже, мне кажется, просто другие. И не факт, что мы встретим их однажды, а если и встретим, узнаем ли? Сможем ли объяснить, кто мы и откуда…

К тому времени Гришу не на шутку волновали научные идеи пространства, времени и параллельных миров.

– Ты не замечала, что у каждого человека с возрастом наблюдается ускорение хода реального времени?

– Когда я маленькой была, очень хотелось вырасти, не могла дождаться своего дня рождения…

– У ребенка внешние события всегда тянутся слишком медленно. А к старости, наоборот, дни мелькают быстрее.

– А я верю, что, согласно теории относительности Эйнштейна, наш мир не ограничивается тремя измерениями.

– Да! И время – четвертая координата, оно является неотъемлемой частью пространства.

– Это когда события прошлого и будущего существуют в нем наравне с настоящим?

– Думаю, да…

Молодые люди спустились к мрачному верхнему пруду, еще скованного льдом, только у самого берега уже заметно было таяние потемневшего твердого снега. Небо упало на водную гладь, усилился промозглый ветер, наклоняя голые ветки согнутой ивы, под пальто мгновенно пробирался зябкий холод.

– Бежим, – успела крикнуть Вера, схватив за руку Федорова.

Гришка подпрыгнул от неожиданности, но поддался. За несколько мгновений они преодолели косогор.

– Не останавливайся!

Гришка на бегу повернул голову и заметил в темноте темные силуэты.

– Кто там?

– Ты не понял? Парень один в клубе приставал… Пьяный он… Дружков с собой прихватил.

Они бежали, пока не наткнулись на небольшую покатую горку, посередине которой едва угадывалась дверь.

– Похоже на схрон, сюда!

– Оторвались, кажется… – закрывая дверь, прошептала Вера, восстанавливая дыхание.

И, правда, там, за дверью, порывистый ветер стих, наступила пугающая холодная тьма. Согревшись в случайно обнаруженном схроне, Гриша почувствовал ее дыхание, обнял за плечи, отыскал сочные губы и поцеловал. Где-то неподалеку чуть слышно ухал филин, сменив топот пьяной погони, в такт разбушевавшейся стихии то и дело поскрипывала дверь, через щели которой проступал свет далекой луны. Никогда прежде Гришке не было еще так сладко, как теперь.

– Боже, как хорошо… – шептал он в ухо Вере, – мне кажется, что я знаю тебя всю жизнь…

– Два с половиной часа, – улыбнулась в ответ девушка, – пора домой.

Около шести утра Федорова разбудил непрекращающийся лай собак. Он еще пытался уснуть, вспоминая вечер, проведенный с новой и как будто такой давней знакомой, но не успел: в деревянную дверь постучали.

– Гражданин Федоров! Одевайся! Поедешь с нами, – с порога несколько милиционеров ввалились в дом, один из служителей правопорядка тут же надел наручники ничего не понимающему Грише.

– Что случилось? За что? Что я сделал?

– Ты дурочку-то из себя не строй, гаденыш, за все ответишь! Ишь, как девку изметелил! Почитай, живого места не оставил.

– А чем это вы? Кого я изметелил?

– Забыл, с кем вчера время проводил?

– С девушкой, Верой зовут…

– Вот-вот… На-ка, полюбуйся! На такую девчушку руку поднял, чего тебе не хватало.

Милиционер достал из кармана куртки розовый шарф в бурых пятнах…

– Я этого не делал! Я не мог этого сделать! Я не мог причинить ей боль, она мне очень понравилась!

– Не мне будешь рассказывать, свидетели есть…

На первом же допросе хмурый следователь ознакомил Гришу с показаниями свидетеля, из которых следовало, что все увечья девушке причинил именно он, Григорий Федоров…

– Что с ней, она жива?

– Увезли в больницу, судя по всему, инвалидом останется.

– Как же так? Это не я! – твердил Федоров на скором судебном заседании, пока не опознал главного свидетеля, на показаниях которого и строилось обвинение в страшном разбойном нападении на Веру. Им оказался тот самый верзила, который накануне в клубе приставал к девушке. К тому же клеветник был сыном прокурора. Так Гриша попал в места не столь отдаленные.