Текст книги "Хмельной транзит"

Запасники

В это же самое время служебный автомобиль отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности Ленинского РОВД мчался на безлюдную окраину города, в обнаруженный с большим трудом гараж, оформленный на дальнего родственника Нелли Соловьевой, некого Юрия Андреевича Куприянова. Последняя надежда неутомимого сыщика Корнеева была на то, что некоторые советские граждане на протяжении множества лет обустраивали мини-заводики по производству поддельной водки именно в таких захолустных местах. Водка, изготовленная кустарным образом в подобных гаражах, могла быть как качественной, так и настоящей отравой, главное, обеспечить оригинальные составляющие – этикетки и колпачки. И поскольку следы крупного хищения на ликеро-водочном заводе обнаружены не были, поиск неопровержимых улик продолжался.

– Носом чую, кто-то на заводе причастен к этому хмельному делу, – инспектор звучно принюхался, словно перед ним уже стояла такая желанная наполненная рюмка, но ничего, кроме запаха едкой солярки, не учуял. Накануне он крепко перебрал на встрече с давним приятелем, и теперь вожделенный горячительный эликсир чудился везде. – Грузчики, рабочие, директор с замом молчат, как сговорились. А экспертиза однозначно признала соловьевскую водку настоящей, заводского производства. Не мог же он таскать ее из другого города!

– И версия покупки водки у случайных прохожих не выдерживает никакой критики: его подельник, официант Ростов, утверждает, что неоднократно приобретал водку у Соловьева. – Корнеев резко свернул в захолустный переулок, за которым виднелись бесконечные ряды бордовых крыш металлических гаражей.

– Одно непонятно: зачем боксер возит с собой шланги и огромные полиэтиленовые пакеты с остатками водки? Канистры же можно использовать.

– Пока загадка. Но скоро узнаем.

У гаражных ворот уже топтался вызванный на вскрытие металлического бокса нервный владелец.

– Куприянов Юрий Андреевич, преподаватель института народного хозяйства, – представился суетливый облысевший толстячок небольшого роста в широком коричневом костюме не по размеру. – Капитан Корнеев, кажется? Вы мне звонили? Это какая-то ошибка. Я тут не бываю. Редко заглядываю с тех пор как машину продал. Гараж какое-то время пустовал, так Саша, муж племянницы, попросил, а я не отказал… Не надо было? Только я не понимаю, в чем дело. Видите ли, мне не нужны неприятности, в ближайшее время меня должны назначить… Не хотелось как-то омрачить…

– Не волнуйтесь, Юрий Андреевич, просто открывайте! – оборвал на полуслове Куприянова Бусько и придвинул его к широким дверям гаража.

Непослушный проржавевший замок наконец поддался, дверь с протяжным скрипом громко открылась, по праву владельца Куприянов в темноте нащупал выключатель, и взору оперативно-следственной группы явилась хаотично набросанная гора металлических ящиков с пустыми бутылками из-под водки, о чем свидетельствовали наклеенные по бокам одинаковые этикетки.

– Так-так. Как говорится, овчинка стоила выделки. Вот и недостающие улики виновности нашего спортсмена, – Бусько заглядывал то в одну бутылку, то в другую, рассчитывая, что хоть где-нибудь осталась живительная влага на опохмел.

– Пустая тара – это не улика, во всяком случае – косвенная, до сих пор не ясно, каким образом и откуда Соловьев брал водку.

– Будем изымать?

– Да, сходи за понятыми.

– Здесь? Работаю довольно редко, а недовольно – каждый день, – буркнул в ответ инспектор, убедившись, что на донышках бутылок ни капли не осталось. – Тут даже кота бездомного не сыщешь.

– Подойдет и кот, если расскажет чего-нибудь по делу. Посмотри в соседних гаражах, кто-нибудь непременно возится со своей ласточкой на колесах.

И правда, минут через пятнадцать недовольный инспектор притянул двоих недоумевающих перепачканных автолюбителей в качестве понятых. Несколько ящиков с пустыми бутылками сыщики справно пересчитали, педантично задокументировали изъятие, поставив в нужном месте автографы, и собрались было убираться восвояси, когда в дверь гаража постучали.

– Санек, открывай, кому говорят! – раздался чей-то сиплый голос.

Корнеев с Бусько переглянулись.

– Вы ждете гостей?

– Боже упаси, сто лет тут не бывал, кого мне ждать? К Саше же пришли, не слышите? Его зовут!

Непрошеные гости вновь стукнули в дверь, на этот раз тяжелым предметом, напоминающим огромную кувалду, и заорали пуще прежнего:

– Санек, что оглох, мы знаем, ты там, имей совесть, не томи! Милиционеры отдела по борьбе с хищением социалистической собственности предусмотрительно притаились по разные стороны от входа, не забыв выудить из карманов табельное оружие.

– Открывайте!

Перепуганный родственник на коротких ножках, скрючившись от опоясавшего страха, сделался вдруг маленьким, никчемным.

– Я? Я же не…

– Смелее, уважаемый, мы подстрахуем.

Задвижка мягко поддалась, и в открытой гаражной двери показались две красные лохматые рожи. По грязным комбинезонам, растительности и стойкому перегару можно было только догадываться, сколько времени эти двое аборигенов не видели минимальных признаков цивилизации.

– Ты кто такой? Санек где? – удивился первый гаражный абориген, икая.

– Нет его.

– А где он? Ты кто?

– Я – родственник. Не могу знать. Не слежу.

– Слышь, родственник, выпить дай, больно надо, нет сил терпеть! – заорал второй абориген, держась за косяк и покачиваясь на ветру, словно молодой дубок.

– Нет тут ничего, пустые бутылки только. Так что извините, рад бы помочь, но нечем.

– Да какой ты родственник! – не унимался первый, стоявший на ногах немного уверенней.

Принимать невнятные извинения хозяина гаража хмельные гости не собирались, решительно оттолкнув Куприянова в сторону, прямо на стоящего в засаде инспектора Бусько, они вошли внутрь, после чего от блюстителей порядка последовала двойная подсечка, и вмиг оба представителя местного колорита оказались на холодном полу в наручниках. Надо признать, что до обоих любителей выпивки не сразу дошло, как и почему они вдруг оказались закованными в браслеты, и все же одному из них, повертев головой, удалось навести резкость, затем сфокусировать взгляд на милицейской форме со звездочками на погонах, напрячь извилины и вымолить:

– Товарищ капитан, за что? Я ничего не сделал! Мне бы выпить, а не то помру, так и не доехав до кутузки! – просипел первый лохматый. А второй, словно ожидая момента, когда окажется в горизонтальном положении, от непомерной усталости тут же заснул.

– По всему видать, бывал там не раз.

– Что мое, то – мое. Чужого мне не надо. Заначка у Санька есть всегда. Товарищ капитан, в колесе в углу гляньте, очень прошу!

Инспектор кивнул хозяину металлического гаража, тот послушно направился к стопке автомобильных покрышек, аккуратно сложенных в глубине, ловко отыскал в середине водочную заначку и обратил внимание на припрятанную коробочку в нижнем запасном колесе.

– Товарищ капитан, смотрите, может, вы это искали? – Куприянов участливо поднес сыщику найденный предмет.

Корнеев перочинным ножичком вскрыл коробку, в которой были сложены этикетки да завинчивающиеся пробки к бутылкам.

– А вот и улики. Неопровержимые факты подделки.

Утолив в считанные мгновенья жажду, местный абориген, пока похрапывал его дружок, под испепеляющем из-за такой же жажды взглядом Бусько, тут же разомлел и разговорился, поведав, что в самые трудные минуты посталкогольного синдрома не раз выручал его Санек Соловьев, поскольку водочного добра бывало у него столько, хоть плавай.

– Иногда и по 40 ящиков сорокаградусной можно было заметить, и наоборот, только ящики с пустыми бутылками, как сейчас.

– Санек не рассказывал, откуда 40 ящиков?

– Нет, а я не раз спрашивал, товарищ капитан. Только он всегда молчок, говорил: Витя, много будешь знать, до старости не доживешь.

– Тебе и так не светит до старости дожить.

– Это почему?

– Пьешь много.

– Немного. Просто я запойный, не могу остановиться, пока бочку свою не выпью. И употребляю я, кстати говоря, чистейший высококачественный продукт.

– А когда не пьешь, чем занимаешься?

– Тачки до ума довожу. Ручки-то у меня золотые, спросите у кореша.

– Не добудиться. Устал сильно. Калымишь, значит?

– Не, я в свое удовольствие из дерьма конфетку делаю. Вы машинку Соловьева видели?

– Сказка, а не машинка. Твоих рук дело?

– Вот именно.

– А так в миру – тунеядец?

– Обижаешь, капитан. Я – инженер. Работаю в проектном институте. Если более вопросов не имеется, пойду спать, пока трясучка опять не началась.

– Иди, дорогой, спи. Друга своего забери. Только из города никуда не уезжай. – Корнеев достал ключик и расстегнул железные браслеты на руках обоих работяг в перемазанных комбинезонах.

Витя поднапрягся и поднял спящего кореша, поставил на ноги, чтобы двинуться в тяжелый путь длиной в метров двести, но, как назло, именно в этот момент дунул легкий ветерок, и молодой дубок, не просыпаясь, покачнулся и наклонился, уткнувшись головой в стену. Подоспевшие на помощь милиционеры подхватили лохматого, положили одну его руку на плечо товарища, который со словами: «Мы своих не бросаем», потащил неподъемный груз в долину автомобильных пристанищ.

– Куда теперь, по домам? – мечтающий подкрепить надорванное вчерашним застольем здоровье инспектор Бусько первым бросился к автомобилю.

– Отвезем тару на экспертизу и заглянем в еще одно местечко.

– В какое? – инспектор едва сдерживал нарастающее раздражение от бесконечной рутинной работы.

– Помнишь, три года назад по делу проходил некий Голубев?

– Бывший министерский чиновник Родион Николаевич, владелец подпольного мини-завода, который меня из-за левой водки чуть на тот свет не отправил?

– Не зачем пробовать все подряд, Серега, сам виноват.

– Так он же сидит, насколько я помню.

– Вышел. Откупился, видать.

– Так, может, сначала к нему, а потом оптом на экспертизу отдадим, если что-то отыщем? – смекнул Бусько в надежде на оживляющую жидкость.

– И то правда. Едем.

Дачный поселок Южный показался за поворотом железнодорожной станции минут через тридцать пути по ухабистым пыльным дорогам Минской области. В низине у соснового леса желтый двухэтажный деревянный домик мало напоминал свечной заводик, но труба его дымилась исправно, издавая характерный хмельной аромат на всю округу.

– Гонит Родион Николаевич, – Бусько потирал руки, убежденный, что очень скоро попробует исправить головную боль рюмочкой.

– Горбатого могила исправит.

– Видимо, больше ничего не умеет Голубев, кроме как гнать. Раньше, как работник министерства гнал пургу, теперь на пенсии гонит самогон.

– Или смешивает ингредиенты. Есть кто дома? – капитан Корнеев постучал прикрепленной к двери железной подковой.

– Кто там? – не сразу отреагировал хозяин за дверью.

– Ваша удача и в придачу милиция. Открывайте!

Отчетливо слышный шорох за дверью означал только одно: уничтожение особо важных улик.

– Какие люди! Капитан, сколько зим, сколько лет. Не ожидал… – накинув махровый халат на волосатые плечи бывший чиновник чесал плешивый затылок.

– Три года миновало, а мое звание помните. Это приятно.

– Иван Николаевич, как можно вас забыть, вы же меня на путь истинный направили, работы лишили, семьи, от звонка до звонка новой профессии обучили…

– Вот и вижу, что мои труды не пропали зря, не бедствуете нынче.

Нагрянув так внезапно, что, как ни скрывай бутылки и самогонный аппарат, всего не спрячешь: в пятидесятилитровой бутыли, наскоро прикрытой покрывалом, напухала брага, а из самодельных труб капала прозрачная жидкость.

Внимательно изучив процесс, инспектор Бусько со знанием дела взял граненый стаканчик, нацедил самогонный напиток и жадно осушил.

– В такую тару входит ровно семьдесят пять грамм, это любимая мера моего деда. Ежедневно в обед он откушивал именно такой первач, и ни капли больше, потому не спился, а прожил почти девяносто лет…

– Вот и тебе хватит, эксперт! Что скажешь? – оглядывая дачные хоромы, забрал пустой стаканчик Корнеев, – распробовал?

– Да… Смачно, но к нашему искомому продукту не имеет отношения.

– Что и требовалось доказать.

Все это время наблюдавший в сторонке Родион Николаевич стоял по стойке смирно, не шелохнувшись, и только когда инспектор оценил его хмельной продукт, бухнулся на колени:

– Пощадите! Очень прошу, первый раз попробовал, штраф заплачу, честное слово! Только не забирайте! Только не в тюрьму!

– Что вы делаете! Встаньте сейчас же! Сохраняйте достоинство! Лучше скажите, что вам известно о заводской водке, которая вне учета заполонила рестораны города?

– Не я это, честное слово, не губите, товарищи милиционеры! Вы на заводе поищите получше, заводскую подделать невозможно…

– Ладно, сворачивай производство. Штраф заплатишь, но если еще раз попадешься, точно на нарах отдыхать будешь. Поехали, Бусько!

– Самогон на экспертизу брать?

– Зачем, ты у нас лучше всякой экспертизы.

Нокаут

Несколько раз Федоров наезжал в соседний район, каждый раз останавливаясь у душевной Ульяны Петровны, за чашкой чая следил из окна за домочадцами прокурорского дома. И вот, наконец, этот день настал. Гриша понял, что в семействе не все ладно, когда старушка поведала, мол, видела, как молодая дамочка на высоких каблуках уехала на машине с собакой, дождался, пока прокурор не удалился на служебном автомобиле, и решил, что время не ждет. Не дожидаясь наступления темноты, Федоров в три прыжка пересек сельскую улочку, подскочил к высокому забору, подтянулся, зацепился за березовую ветку и оказался в богатых прокурорских владениях. Незаметно пробрался мимо парадного входа к маленькой неказистой деревянной двери с обратной стороны строения, которая вдруг скрипнула и с шумом распахнулась. Федоров едва успел затаиться за покрытым сугробом стогом прошлогоднего сена. В накинутом овечьем кожухе из дома выплыла дородная баба с ведром, чуть прихрамывая, по вычищенной дорожке направилась в сторону сарая. Парень не преминул воспользоваться случаем и тут же юркнул в открытую дверь, не имея ни малейшего представления о том, что он будет делать. Однако цель отомстить наглому обидчику, лишившему его на несколько лет свободы, подогревала, жгла и, вспоминая о драматичной судьбе Верочки, заставляла двигаться вперед.

Меж тем короткий зимний день приближался к своему логическому завершению, откуда-то изнутри зажиточного дома доносились хриплые звуки радио, протяжно скрипнула и хлопнула входная дверь. Федоров, осторожно ступая, оглядывался, прислушиваясь к каждому шороху чуждой ему жизни. Наконец он добрался до лестницы, вскарабкался и притаился на верхнем этаже, услышав шаги возвращающейся с улицы грушевидной бабы. Предательски скрипнула половица под ногами, и он догадался скрыться за первой межкомнатной дверью. В висках бешеным ритмом отдавался пульс. Затаив дыхание в сумерках небольшой узкой комнаты, парень не сразу приметил около окна кого-то неподвижно сидящего в низком кресле. Однако, вопреки ожиданиям, человек, затылок которого был повернут скорее мимо окна, чем к свету, никак не отреагировал на появление непрошеного гостя.

– Прошу прощения, – прошептал Гришка, – мне бы Ледогорова младшего.

Человек в кресле не отреагировал, и тогда Федоров подкрался поближе, подумав ненароком, что, быть может, он спит или плохо слышит.

– Не может быть! – прошлое настигло Гришу, молниеносно узнал прежнюю знакомую и бросился к ее ногам. Казалось, Верочка была все той же, только коротко стриженной, в черной старческой юбке до пола, накинутом на плечи траурном платке, с абсолютно отсутствующим пустым взглядом, синими губами и уродливым шрамом на лбу. – Верочка, что они с тобой сделали! – всхлипывал потрясенный Федоров. Он в исступлении тряс ее, все еще надеясь заметить проблески сознания, но увидел лишь стеклянный взгляд да цепь, которая была прикована к ее ноге.

– Вот ужас-то… Ты не помнишь меня? Я – Гриша Федоров. Рабочий клуб, танцы, верхний пруд, космос, «Солярис»… Неужели ты ничего не помнишь?

– Нет, она ничего не помнит и ничего не слышит, – с громким смешком оборвал взволнованную речь Гришки ввалившийся в комнату Ледогоров младший. – Это называется посткоммоционный синдром, что обычно заканчивается амнезией, депрессией, апатией, умственной отсталостью и потерей слуха! Все-таки ты нашел меня. И зачем? – прокурорский отпрыск подошел к комоду, на котором нащупал пачку сигарет.

– Ты сделал девчонку инвалидом, зачем она тебе? Гнусно держать на цепи больного человека!

– Ай-ай-ай, какие мы нежные и сердобольные!

– Как и почему она здесь? Кто позволил забрать ее из больницы?

– Эка невидаль! Прокурор забрал и доставил домой, вот и все дела. А вдруг к ней память вернется, и она расскажет, как дело было… А ты что? Мало получил? – великовозрастный сынок в клетчатых брюках подошел к Вере, развернул кресло, расстегнул ширинку, засовывая руки под юбку. – Зачем? Ничто человеческое нам не чуждо! От меня бегала, а вот с первым встречным пошла. Так что я теперь пользуюсь, причем регулярно! Хочешь, терпила, бери, я не жадный, только после меня! Что-то я сегодня игривый!

То ли от того, что самодовольное лицо Ледогорова приблизилось слишком близко к девушке, то ли от того, что наглый отпрыск полез под юбку, Верочка вдруг вся изогнулась, рот ее искривился в страшной гримасе, издавая истошный крик, а тело задергалось в эпилептическом припадке.

– Отвянь, гнида! – не выдержал Гришка, схватив за шкирку Ледогорова младшего.

– Ну что ты, Федоров, наслаждайся, пока я добрый. У нее хоть способность к умственной деятельности отсутствует, зато двигательные рефлексы не утрачены. Слышишь, как орет! Удовольствие и сама получает, и другим доставляет. В тюрьме-то, небось, забыл, что это такое?

– Ты не понял, тварь, ты к ней больше не притронешься!

Федоров в ярости ударил Ледогорова в тот момент, когда тот этого меньше всего ждал… Выше ростом на голову широкоплечий соперник встал, пошатываясь, попытался ответить, но промахнулся. А Гришу было уже не остановить, словно ротвейлер после команды «фас» он вцепился в жертву и бил, завершив месть коронным нокаутирующим кроссом, которому обучил его в колонии Дед Филимон. Ледогоров упал навзничь прямо на массивный деревянный комод с огромным металлическим замком посередине, через минуту на полу образовалась лужа крови.

Все это время Вера продолжала громко кричать, раздался стук в дверь, Федоров быстро накинул на Ледогорова покрывало с кровати.

– Что тут у вас за грохот, случилось чего? – с порога спросила Клавдия.

– Вера нервничает. Сейчас успокоим.

– Ладно, зовите, если надо чего, – поверив, она удалилась, а Гриша быстро совладал с замком на цепи, погладил Веру по коротко стриженной голове, и когда та замолкла, поднял на руки и вынес в коридор.

На первом этаже Федорову вновь попалась на глаза вездесущая помощница по хозяйству, которая, увидев Веру на его руках, спросила:

– Куда ты ее тащишь?

– На двор, пусть подышит, раскричалась, теперь воздуха не хватает.

– Ааа… Ну пусть. А Ленчик-то где?

– Так в комнате, отдыхает, вы его не беспокойте, пусть поспит, перебрал малость.

– Эх, пьет, окаянный, – согласилась Клавдия и удалилась по своим делам.

На дворе, окутанном наступившей темнотой, Гришка с Верой на руках быстро пробрался к калитке, отворил без труда, на одном дыхании пересек улочку и вновь постучался к старушке в бревенчатый дом, что располагался аккурат напротив прокурорского.

– Бог мой, кто это?

– Простите, умоляю, помогите, Ульяна Петровна!

– Привязался на мою голову, чуяла неладное, зря показала дом этот злосчастный, – пробубнила она, но в дом пустила.

– Ульяна Петровна, это Вера, этот гад ее инвалидом сделал, а теперь на цепь посадил. Не могу я с ней, мне бежать надо, а Веру врачам показать некому. Вы спрячьте пока ее у себя, под самым носом искать не станут, а я что-нибудь придумаю.

– Что ж ты, милок, придумаешь, коли бежать надо?

– Не знаю… Но не мог я оставить ее на растерзание, – Гришка хотел было добавить подробности, но передумал.

– Ступай, милок, путь не близкий, ночь на дворе. Ты мне скажи только, есть у нее родные? Откуда она?

– Ой, не знаю. Училась в Златоусте, а сама из села Куваши. Простите, если что не так! Веру берегите!

Федоров встал на лыжи и помчался по слегка наезженной колее проселочной дороги, то и дело прячась в сугробах от редких светящихся фар машин. Усиливающийся мороз пробирался под одежду, ветер обжигал щеки, но более всего парня трясло от мысли, что он убил человека. Пусть не самого лучшего на земле, пусть по нему давно тюрьма плакала, но не он должен был решать, жить ему на этом свете или нет. Гришка сбился с пути, на развилке повернул не в ту сторону, руки-ноги озябли до невозможности, в такой трескучий холод остаться в сугробе означало верную погибель. Несколько минут он просидел неподвижно, не замечая то озноба, вдруг настигшего его тело, то нервной дрожи, то горячей испарины, от которой хотелось сбросить промерзлую куртку. Потом наугад пробежал в одну сторону, наткнувшись на высокий железобетонный столб с двумя указателями в противоположные стороны: Европу и Азию. Глотая слезы, окоченев с головы до пят, он вдруг заметил издалека мерцающие огни. «Отступать – бежать и наступать – бежать», – подумал Гришка и двинулся к обочине, подождал, когда грузовик подъедет ближе, тотчас догнал и запрыгнул в кузов. Прикрывшись оставленной кем-то телогрейкой на перевозимых матах, Федоров, оставшись незамеченным, уснул. Сколько времени прошло, он, открыв глаза, не знал, только, когда тормоза автомобиля заскрежетали, двигатель фыркнул несколько раз и затих, понял – конечная остановка. Спросонок парень не сразу понял, куда привез его водитель, но надо было немедленно прыгать, пока никто не заметил. Скрывшись за старой сосной, Гришка пробрался к длинному двухэтажному зданию со светлыми колонами и понял, где находится. От главного корпуса городской больницы Златоуста до Демидовки было рукой подать.

Светало. Матушка, аккуратно сложив на груди, разбухшие от постоянной мойки посуды руки, крепко спала, как спят изможденные тяжелой работой люди. Как всегда, на деревянном столе ждала любимого сына накрытая полотенцем давно остывшая картоха в мундире, рядом едва светила почерневшая керосиновая лампа, чуть скрипели под ногами половицы. Тишина и благодать, если бы не одно но…

Только теперь до Федорова стало доходить, что он натворил. «Чего ждать, неминуемой расплаты, ареста? Кто видел его? Ульяна Петровна… В ней можно быть уверенным, ничего не скажет. А вот баба из дома Ледогорова, кто она? На хозяйку не похожа, скорее, помощница, прибиральщица. Запомнила ли она его? А если и так, то прокурору надо будет объяснять, почему искалеченную Верочку на цепи держали. Не смешите, кому и что прокурор объяснять будет? Если его не найдут, спишут на кого-нибудь. Им ли привыкать…»

Гришка глянул на остывшую еду, весь вчерашний день маковой росинки во рту не было, не считая чая с вареньем у сердобольной старушки, но в глазах потемнело, к пересохшему горлу подкатил ком, муторно стало до невозможности. Он выскочил во двор, по дороге едва сдерживая рвотные массы. Освободившись от мучений, сел на приступок отдышаться.

– Что с тобой, сынок? – в накинутом теплом платке поверх ночной сорочки выглянула мать.

– Ничего, мам, не волнуйся, съел что-то не то. Сейчас пройдет.

Нет, не прошло. Гришка пытался заснуть, то и дело вставая испить воды, ворочался, пытаясь отогнать гнетущие мысли, в конце концов, сонное царство его настигло. По правде говоря, сложно было назвать сном прерывистую дрему. События прошедших суток настолько врезались в сознание бедового парня, что он вздрагивал от неизменного кошмара, в котором постоянно появлялся Ледогоров младший с окровавленной головой и просившая о пощаде Верочка.

Парень проснулся с разбитой головой, в отличие от Ледогорова младшего, его просто болела. Мать, по всей вероятности, ушла на работу, стрелка часов приближалась к десяти часам. Поразмыслив, Гришка решил поискать знакомого Кузьмича, или того, кто поможет его найти.

На окраине города у старого заброшенного кладбища Гришка наткнулся на странного дворника, чистящего снег.

– Вы не подскажите, как мне найти Хоттабыча?

Высокий бледный старик в длинном полосатом халате с белой козлиной бородкой и смешными закрученными усами остановился, грозно поставил лопату, выдернул волос из своей седой растительности и с видом мужественного и величественного аксакала произнес:

– А на кой тебе, милок, сдался этот Хоттабыч?

– Дело есть, Кузьмич мне сказывал, что в крайнем случае могу обратиться.

– Ах, Кузьмич, так бы и говорил. Вот он я!

– Стало быть, вы умеете управлять ветром и разговаривать с животными, раз вас так прозвали?

– Пока я разговариваю только с тобой. Поможешь вычистить снег до конца забора, попробую решить твои проблемы…

– Джинн, который исполняет любые желания? – Гришка охотно взялся за лопату, чтобы заглушить негативные эмоции.

– На Луну не заброшу, а куда поближе – могу.

Когда снег был убран, Хоттабыч присел на корточки, достал из-за пазухи самокрутку и выпустил кольцо дыма.

– Рассказывай, куда вляпался.