Текст книги "Хмельной транзит"
Автор книги: Ксения Бахарева
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Шпионские игры
После неудачного свидания в следственном изоляторе Нелли твердо решила взять отпуск и отправиться с детьми к матушке на дачу, прежде всего для того, чтобы разобраться, как жить дальше. К тому же управиться с дочками будет легче, правда, какое-то время им придется пропустить занятия по музыке, зато получится сэкономить на оплате услуг няни.
– Здравствуйте, Нелли! – у самых ворот учреждения пенитенциарной системы поджидал рослый капитан Корнеев.
– Добрый день, интересуетесь результатом встречи с мужем? Он ничего не рассказал. Тайну следствия я вам не открою, – красивые глаза Соловьевой наполнились слезами.
– Зачем вы так, Нелли! Просто хотел вас подвезти.
– Спасибо, я пешком, мне недалеко, если помните.
– Что думаете делать? Вид у вас слегка удрученный.
– На дачу отправлюсь к матери с детьми. Это же в моем положении не возбраняется?
– Нелли, могу помочь с машиной. Понимаю, вам сейчас тяжело. Вы знали одного человека, а теперь открылся совсем иной. Как честный человек, вы не привыкли врать, тем более жить во лжи. Любому советскому гражданину это претит. Жизнь дается один раз.
– Да, как у Островского: и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы… Так-то оно так, только чувствую себя без вины виноватой. Собственно, я и мои дети в чем виноваты? Что пользовались какими-то благами, предоставленными заботливым мужем? Он же для нас старался, хотя какое это сейчас имеет значение? Я бы предпочла не знать достатка выше среднего, чтобы честно и с достоинством смотреть людям в глаза, чтобы это чувство у меня не отняли сегодня. Как отныне жить в одной квартире с лжецом, принимать ворованную еду, спать на украденной кровати и практически не доверять ему?
– Согласен. Долг каждого советского гражданина жить честно и достойно, защищая собственные жизненные принципы справедливости, в которых добро всегда побеждает зло, а вор должен сидеть в тюрьме. Иначе в советском обществе не выжить.
Всеми уважаемый сыщик Иван Корнеев, разумеется, сочувствовал прелестному созданию, что не мешало при этом любоваться красотой и изяществом точеных линий ее тела, наслаждаться запахом соломенных волос и бороться с нарастающим наваждением. У капитана с каждой минутой усиливались сумасбродные желания обнять, притянуть к себе, поцеловать, успокоить. Но, как честный и порядочный офицер, не готовый признаться, что обыкновенной симпатией к красивой женщине здесь и не пахнет, продолжал вести себя благородно и великодушно.
– Нелли Алексеевна, вам надо отдохнуть, скажите, в котором часу подогнать машину, отвезу вас с детьми на дачу. Не волнуйтесь, все образумится, забудется. Главное, оставаться верным своему долгу и принципам.
– И где эти принципы теперь? Спасибо, – и, немного успокоившись, Нелли добавила: – В шесть вечера вам будет удобно?
– Разумеется, я подъеду.
Дома Нелли заказала во второй раз за неделю междугородний телефонный звонок и, ожидая услугу, смыла в душе накопившуюся грязь вместе с тонной лжи, в которую окунулась в последнее время.
– Тетя Лена, здравствуйте! – через час ожидания телефонистка соединила с Южным Уралом. – Это Нелли, Сашина жена.
– Узнала. Случилось что-то?
– Нет, ничего страшного. Хотела спросить… Саша обманывал, нет, врал, простите, не рассказывал… – начала непростой разговор Соловьева, но на том конце провода ее тут же оборвала тетя:
– Что деньги присылал? Так он говорил, что вы не нуждаетесь, обеспечены.
– Посылал? Да-да. Обеспечены, конечно, – согласилась вдруг Нелли.
– На лечение Верочки много средств уходит… Но динамика в реабилитации положительная. Верочка ходит уже, правда, с палочкой, но какой прогресс! Будет кому в старости воды подать, – продолжила тетка с воодушевлением.
– Вера?
– Саша не говорил? Моя племянница. Много лет назад на нее напали, она осталась инвалидом. Вот Саша и помогает, спасибо ему.
– Его арестовали, – наконец удалось вставить два слова Нелли.
– Как? Опять?
– Почему опять? – с недоумением спросила Соловьева, но на другом конце провода послышались короткие гудки, ибо время разговора предательски истекло на самом интересном месте.
На этот раз женщина сильно разозлилась, почувствовав себя полной дурой. «Скажите, пожалуйста, какое благородство за чужой счет! Красть, чтобы лечить больную племянницу! Получается, у меня за спиной кипят настоящие шпионские игры. Почему в неведении только я одна? Идиотское положение, честное слово!» – подумала Нелли и с брезгливостью к дорогим вещам мужа стала собирать сумки.
Тем временем Корнеева в служебном кабинете ожидал сюрприз: верный помощник инспектор Бусько разузнал, что сразу после задержания главного фигуранта уголовного дела двое грузчиков ликеро-водочного завода внезапно уволились по собственному желанию.
– В такие случайности я не верю. Съезди, Серега, поговори с ними.
– Есть! – инспектор взял под козырек и тут же удалился, поскольку и сам желал познакомиться с теми, кто устоял от искушения пробовать каждый рабочий день отменный сорокаградусный эликсир.
Впрочем, далее не было ничего сверхъестественного: по первому адресу Бусько в посиневшем вчерашнем грузчике ликеро-водочного завода узнал молчаливого заросшего субъекта из гаража Куприянова, родственника Нелли. По словам соседей, мужчина впал в запой, и разговаривать с ним нет смысла, ибо понимать с полузакрытыми глазами он мог только красноречивый язык жестов, точнее, лишь один определенный жест указательным пальцем, что означало одно: налить в стакан очередную порцию сорокаградусной влаги.
– Слаб человек! Так и до белочки допиться недолго, – инспектор Бусько, вздохнув, покачал головой.
– Белок не видела, а мыши, точнее крысы, у него водились. Не понимаю, столько лет не пил, а как устроился на этот ликеро-водочный завод, развязал. И как только таких алкашей без медицинских справок туда берут, – сетовала опрошенная ярко-рыжая соседка из квартиры на той же лестничной клетке.
По второму адресу инспектору не повезло еще больше: бывший работник ликеро-водочного завода, хоть и был трезвым и вменяемым, но упрямо держался версии, будто уволился не по собственному желанию, а по настойчивому требованию начальства из-за мелкой кражи пары бутылок водки. Соловьева близко не знал и не общался, поскольку тот прослыл человеком непьющим, а потому заносчивым и надменным.
Матушка Нелли Соловьевой, Наталья Андреевна, женщина властная и требовательная, на дачу к которой свалились как снег на голову дочь с любимыми внучками, была удивлена, но несказанно рада, однако, разузнав истинную причину визита, сильно расстроилась. Последние несколько лет, выйдя на пенсию, бывший главный редактор известного литературного журнала перебралась за город на постоянное место жительства, освободив трехкомнатную квартиру дочери с мужем и детьми, дабы не мешать их семейному счастью.
– Что намерена предпринять?
– Мам, не знаю.
– Надо помочь Саше, что тут думать! Он там один в камере супротив настоящих убийц и насильников! А питается чем, тюремной баландой? Вот я и говорю: передачу надо собрать. Ты на свидание ходила, ведь даже не спросила, как он там… И не принесла ничего путного.
– Не спросила. Не принесла. Мам, о чем ты? Какая передача, он врал все эти годы, он – тунеядец, вор, ты не понимаешь!
– Не понимаю! Все эти годы ты была довольна супругом, беспрекословно принимая многочисленные подарки, поездки на море. И тебя не особенно волновало, что и откуда. А теперь ты, словно соседки завистливые, вечно судачащие у подъезда, быстренько с осуждением записала его в преступники. Ты что – суд? А как же презумпция невиновности? На дворе не 1937 год! Какая же ты после этого мужнина жена? – взволнованная женщина распалилась до такой степени, что перед тем, как заварить чай, нечаянно ошпарилась кипятком.
– Мама, да, я – неудачливая журналистка. Но я – человек! Думаешь, приятно сознавать, что тебя столько лет обманывали? – не унималась Нелли, но на покрасневшую руку матери внимания не обратила.
– Приятного мало, но надо понять природу этой недосказанности, а пока я вижу, что тебя другие мужчины подвозят за город!
– Мам, это милиционер, следователь, который ведет дело Саши.
– Что? Этот прохвост, который вынюхивает и стряпает дело, теперь еще и за тобой следит? Дочь, разуй глаза!
– Он по-дружески, просто увидел, как мне тяжело!
– Просто так даже прыщ не вскочит, я тебя умоляю! – Наталья Андреевна затушила очередную сигарету, еще раз зажгла газовую конфорку и зачем-то вновь поставила еще горячий чайник, однако, услышав детский плач в дальней комнате, тотчас направилась к внучкам.
В спальне на разложенном диване две худенькие девчушки в полосатых пижамах, уткнувшись в подушки, дружно рыдали.
– Аня, Таня, что случилось? – бабушка нежно погладила по волосам одну и вторую плаксу, но девочки заплакали еще сильнее.
– Хочу к папе! – сквозь всхлипы проныла Аня.
– И я хочу к папе! – вторила ей покрасневшая от слез Таня.
– Не плачьте, милые, папа скоро вернется.
– Нет, не вернется, – сказала Аня и зарыдала пуще прежнего.
– Нелли, принеси попить, – скомандовала нахмурившаяся бабушка, – довели детей, ироды.
Жадно выпив воды, вопреки ожиданиям, девочки не успокоились, горькие слезы постепенно превратились в истерику, унять которую было невозможно битых три часа. Все это время Нелли бродила по комнате, брала на руки то одну дочь, то другую, но тщетно: дети расстроились не на шутку.
Наталья Андреевна нервно пила капли валерьянки в сторонке, вспоминая недобрым словом заботливого милиционера, который, видимо, по дороге на дачу взболтнул лишнего. А детская психика дорисовала в своих прелестных головках картины безрадостного будущего без обожаемого заботливого отца.
Измучившись окончательно, девочки уснули, еще долго всхлипывая во сне.
– Теперь ты понимаешь, что натворила? – тихо сказала Нелли мудрая бабушка.
– Я в чем виновата?
– Надо было не самокопанием заниматься, а детей уберечь от ненужной информации, попутчиков правильно выбирать, мужу помочь в трудную минуту. Ишь, цаца… Нюни распустила. Обманули! Ей Богу! Тебе рассказать, какая жизнь тебя ждет, если и впрямь окажешься одна? На твою зарплату не сильно разгуляешься.
– Да знаю я…
– Брак, девочка моя, это большая работа, а не так, когда все по шерстке гладят. На твоем пути еще не было испытаний, но они делают нас сильнее, выпадает на нашу долю их ровно столько, сколько мы можем вынести. И не вздумай про развод думать!
– Мам, не начинай…
Трамвай желаний
Забавный седовласый Хоттабыч, не особенно вникая в сложившиеся непростые обстоятельства жизни Федорова, долго в задумчивости крутил длинные усы, однако обещал помочь с документами в течение пяти дней. На это время парню надо было куда-то спрятаться, за совершенное преступление милиция, наверняка, уже возбудила уголовное дело, объявила в розыск. И Гришка подался по адресу, который назвал старик, к некой тетке Лене. Одно сильно напрягало: за доставленные хлопоты надо было невесть где раздобыть внушительную сумму в качестве гонорара Хоттабычу и его тайным помощникам.
На краю Демидовки у самого Златоуста аккуратный бревенчатый домик с резными наличниками благоухал истопленной русской печью, от чего тепло разливалось по всей округе. Голубоглазая хрупкая женщина в длинном платье, похожем на те, что носили в прошлом веке то ли высокородные дворянки, то ли купеческие жены, с воротником-стойкой и мелкими оборками, нежданному гостю была несказанно рада, угостила, чем Бог послал, да спать уложила. А утром стала расспрашивать:
– Гриша, ты во сне все Веру звал, хотел вытащить ее откуда-то.
– Не может быть, плохо помню. Похоже, тетка Лена, шпиона из меня не выйдет, – попытался отшутиться Федоров.
– Вот и я думаю, у Николая дочка пропала.
– Какого Николая?
– Люди в округе его Хоттабычем кличут, а для меня он брат – Николай. У него дочка пропала, Вера, давно уже, я подумала, ты как будто ее звал, – тетка Лена присела на край деревянной лавки, вытерев кухонным полотенцем слезы.
Удивительно, как в смуглом морщинистом лице, длинной косе, закрученной наверху словно обруч, длинных музыкальных пальцах отчетливо угадывались былая красота и благородство.
– Когда, говорите, девушка пропала?
– Несколько лет уж прошло. Лечилась в больнице и оттуда исчезла.
– Как могла пациентка из больницы пропасть?
– Вот и я переживаю, сил нет, но сердцем чую: жива она. Николай много раз ездил туда, выспрашивал, выслеживал, но так ничего и не добился. Темная история.
– Фотография есть?
– Конечно, сейчас покажу…
Тетка Лена достала из шкафа потертый пыльный альбом, пролистала несколько страниц и остановилась на черно-белой фотокарточке. Гришка замер. Из миллиона снимков он узнал бы ее, и сейчас, пытаясь сохранить самообладание, тихо произнес:
– Красивая…
– На отца похожа. Николай не всегда таким был. Как она пропала, поседел весь, козлиную бородку отрастил, словно отшельник, на кладбище подался, говорит, грехи замаливать.
– А что? Были грехи?
– Да какое там! Я не жаловала Веркину мать, полагая, что именно она виновна в своем беспробудном пьянстве и последующей смерти. Как ни пытался он меня разуверить, стою на своем. А брат считает, грех на нем, что не уберег.
– Так он один ее воспитывал?
– Один… как же… Я за неимением детей в Верочку вкладывала свое неистраченное материнское чувство.
Тетка Лена отложила старый альбом, достала из старого деревянного комода замотанную в тряпицу гармонь, заботливо протерла, слегка погладив.
– Играешь? – с надеждой спросила тетка.
– Нет.
– А Вера играла. И Николай, когда совсем тяжело на душе, тоску разгоняет.
– А вы играете на инструменте?
– На гармони – нет. На фортепиано. Только оно в Сибири осталось. Мы когда-то там жили. Брат много песен знает. На гармошке этой прапрадед наш играл, его еще в прошлом веке сослали в Сибирь за участие в восстании, через всю жизнь гармонь провез, больно тосковал по родине.
– Тетя Лена, – Гришка не мог усидеть на месте от одной только мысли, что не знает, как сказать про искалеченную Веру. Да и не сказать никак нельзя, коль скоро пора решать ее судьбу, искать врачей, лечить. Ульяне Петровне все это не под силу, да и прокурорский дом совсем рядом. – Тетя Лена, я… не могу так… А как вы в Демидовке оказались?
Погруженная в свои мысли тетка Лена не расслышала вопрос. Не умея играть на дедовой гармони, задумчиво обняла старый инструмент, прижалась к нему щекой и запела. Пела она протяжно, чисто, и слова о том, что не для нее придет весна, рвали душу на куски.
– Ишь, как заголосила, – в избу вошел Хоттабыч в странном полосатом одеянии. – Зачем тоску наводишь на парня? У него и своей печали не занимать. А тебя, Григорий, ищут. У матери были гости. Так что сиди тихо и не высовывайся.
– С ней все хорошо?
– Нормально. Я присмотрю. Как ксиву сделаем, уйдешь.
– Сколько ждать?
– В три дня обернемся. Сторублевка с тебя.
Федоров покорно кивнул, даже не представляя, откуда за столь короткий срок он мог достать такие деньги, но виду не показал.
– Хоттабыч, а почему тебя так прозвали?
– Я ж на него похож, разве не так?
– Похож…
– Как дочка пропала, стал людям помогать. Вроде как заветные желания исполнять, вот и прозвали… Казалось, если кому подсоблю, так и мне помогут в моем горе, – дернул волосок из своей козлиной седой бородки Хоттабыч, чтобы самое сокровенное его желание исполнилось.
– Как же вы из Сибири на Урале оказались? – повторил вопрос Гришка.
– Жена, царство ей небесное, пить стала. Пришлось перебраться, – старик вздохнул тяжело. – Эх, кабы там остались, не было бы беды.
– Хоттабыч, а ты пропавшую дочь ищешь, или уже надежду потерял? – шепотом спросил парень, а тетка Лена услышала и на полуслове оборвала печальную песню.
– Ты зачем спросил? Может, знаешь, чего?
– Сам перевез ее в укромное место, но ненадолго. У бабули одной оставил, обещал забрать. Только вы кое-что знать должны: один человек покалечил Веру сильно. Не в себе она, лечить надобно, а мне с ней никак нельзя.
– Кто это сделал?
– Не волнуйтесь, кто сделал, того уже нет. Поквитался за нее. Поэтому и в бегах.
– Понятно теперь, почему из больницы дорогу домой не нашла. Говори, где спрятал, поеду.
– Я с вами.
– Без сопливых обойдемся. Есть кому помогать. Тебе надо сидеть тихо.
Тем же вечером Хоттабыч оставил свой странный наряд, облачившись в теплый кожух, раздобыл колхозный грузовик и отправился на поиски дома Ульяны Петровны за несколько десятков километров, усвоив главный ориентир в далеком районе – на небольшой горочке за высоким забором белый дом прокурора напротив. Предусмотрительно оставив машину перед главной улицей городка, незаметно подобрался к месту и постучал в дверь.
– Кто? – в окне появился блеклый свет от зажженной керосиновой лампы, и открылась фрамуга.
– Ульяна Петровна?
– Допустим. Что надо?
– От Гриши я, за Верой.
– Странно, нынче все нехристи, мало кто за верой приходит. Я сейчас.
В тесной, но чистой горнице царил запах лампады, керосиновой лампы и печеной картошки.
– Чаю с вареньем? Или ужинать? Как звать-то тебя?
– Хоттабычем… Э, Николаем. Спасибо, мне бы дочку увидеть?
– Николай Хоттабыч, странное имя… Дочку? – удивилась бойкая старушка.
– Да, два с лишним года искал. Да не там.
– Пойдем, мил человек. По всему видать, исстрадался.
В темной и теплой дальней каморке Ульяна Петровна посветила лампой у изголовья кровати, поправив Вере подушку. Девушка лежала с открытыми глазами и поднятыми руками, пытаясь обхватить воображаемый шар, при этом бормоча что-то неразборчивое себе под нос.
– Теперь спокойней стала, а сразу, когда Гришка принес на руках, нервничала сильно. Обидели, видать. Врачам показать надо бы, я уж не сумею. Она?
Хоттабыч упал на колени, плечи затряслись, он беззвучно заревел, пока истошный крик не вырвался наружу, и тут же, испугавшись, уткнулся в пуховое одеяло.
– Кто виноват в этом, Григорий расскажет. Шрам у нее на лбу большой, от того и соображает плохо.
– Спасибо тебе, Петровна, что не бросила, спрятала, – отревевшись, Хоттабыч взял за руку дочь, погладил и приложил к губам.
– Деда, смотри, звезды на небе такие яркие… – Вера смотрела вверх.
– Узнала во мне деда, что ли. Я, как она пропала, седой весь стал и бородатый. Ничего, дочка, мы тебя вылечим, дай время.
Скрипучей студеной ночью Хоттабыч забрал от доброй старушки дочь, перевез на грузовике к сестре, где, по его мнению, искалеченную девушку никто искать не станет, и ранним утром разбудил Федорова с расспросами:
– Кто это сделал?
– Я же говорил, поквитался. Сын прокурора, теперь его фамилия Ледогоров. Он меня оклеветал, обвинил в нападении, посадили на 5 лет, но я вышел по условно-досрочному. Пока сидел, Вера у него жила, на цепи. Сам прокурор района вывез ее из больницы, подписку с врачей взял о неразглашении. Я долго искал по всей округе, они фамилию сменили, а когда нашел негодяя, убивать не хотел, так припугнуть, проучить. Но тот при падении стукнулся головой об металлический замок старого комода… Я – бежать. Только Веру к соседке успел отнести.
– Парень, слушай, как ксиву сделают, уноси ноги отсюда прочь, пока вновь не попал на нары. За матерью присмотрю. Не обижу. И вот еще что: мы с тобой квиты. Ты ничего не должен. Благодарность моя такая. Думал, умер давно, а ты меня к жизни вернул, смыслом наполнил, Верочку вылечить теперь осталось…
Три дня и три ночи Гришка сидел около постели Веры, кормил, укрывал, рассказывал о жизни в колонии. И только когда речь заходила про космические дали, больная напрягалась, сосредотачивалась, будто отчетливо понимала смысл. А может, Гришке просто казалось, ведь очень хотелось верить, что слух вернулся. Между тем Хоттабыч привез знакомого доктора, тот осмотрел девушку, покачал головой и не обнадежил:
– Надо определять в специальный интернат, где с ней будут работать доктора узкого профиля, обеспечат необходимый уход. Сами не справитесь, к сожаленью. Да и лекарств без рецептов вам не достать.
– И на том спасибо, доктор. Может, посоветуете, куда стоит обратиться?
– Я написал рекомендации, и лекарства выписал на первое время. Но еще раз повторяю, вам самим не справиться.
– Какой ваш прогноз?
– Не могу ничего добавить, гадание на кофейной гуще – не моя специальность. Упущено время, кроме того, похоже, что и после операции пациентке длительное время наносились душевные травмы. Любое прикосновение вызывает у нее негативную реакцию.
Тем же вечером Хоттабыч принес документы, вручил Гришке со словами:
– Все, что мог. Времени у тебя больше нет. Мать предупредил, она собрала вещички в дорогу. Денег дам на первое время, дальше сам, не маленький. Рано утром уйдешь. Про Веру не думай, позабочусь.
– Спасибо тебе, Хоттабыч, за все. И вам, тетка Лена. Хорошие вы люди. Напишу, как устроюсь.
На рассвете Гришка попрощался с Верой, крепко пожав руку, и та как будто ответила тем же, обнял Хоттабыча и тетку Лену, взял узелок, запахнул серое пальто, подаренное матушкой на день рождения, и вышел во двор. Добрался по сугробам до дороги, запрыгнул в кабину зеленого газика с самодельным стальным верхом вместо брезентового тента, остановленного по пути, и выдохнул. Некоторое время он сидел неподвижно, уставившись в одну точку на живописной уральской облысевшей рыжей горе. По бокам красовались снежные шапки величественных сосен, пробуждающаяся от ночного сна природа радовала глаз и вселяла оптимизм на удачное разрешение навалившихся проблем.
– Слышь, малый, как звать-то тебя, не замерз? – крикнул белокурый водитель машины.
Он достал из-за пазухи пакет, раскрыл новенький паспорт и прочитал: Соловьев Александр Сергеевич, место рождения город Миасс Челябинской области, дата рождения 6 июня 1948 года. «Запомнил… Хоть не Пушкин, слава тебе, Господи», – подумал Федоров и даже близко не мог представить себе новую жизнь Саши Соловьева.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.