Текст книги "Мать Мария (Скобцова). Святая наших дней"

Как у всякого художника, у монахини Марии есть несколько тем, к которым она возвращалась на протяжении всей своей жизни. Так, с середины десятых годов вплоть до сороковых она неоднократно работает над акварелями, иконами и вышивками Софии Премудрости Божией. В 1920-х гг. в Париже мать Мария была близка Братству Святой Софии[181]181
  Братство Святой Софии, созданное еще в России по благословению Святейшего Патриарха Тихона, возобновило свою деятельность в эмиграции. Членами Братства были о. С. Булгаков, Н. А. Бердяев, С.Л. Франк, П. Б. Струве, Г. Н. Трубецкой, А. В. Карташев и др.)


[Закрыть] и внимательно изучала софиологию отца Сергия Булгакова. В трех разных по времени изображениях можно проследить, как языком художественной пластики претворялись идеи ее духовных учителей.

Первоначальная икона Софии Премудрости Божией была написана на Руси между XI и XIII веками, элементами для написания послужили древние библейские и апокрифические сказания. Отсюда, конечно, и берет свое начало такой синтез разнообразия символов и загадочности темы, которая так увлекала м. Марию. Икона Софии встречается только на православном Востоке и почти не известна на Западе. На первом плане изображен как бы юноша ангельского вида, с длинными волосами и большими крыльями. Он (она) одет в царский хитон или саккос с омофором. На голове – венец с городами, в правой руке – длинный жезл, а в левой – свиток. Восседает эта фигура на византийской подушке золотого престола. По сторонам фигуры предстоят в склоненном положении: справа – Св. Дева с Предвечным Младенцем на круглом диске, который она держит у груди обеими руками, а слева – Иоанн Предтеча во власянице и хламиде. Над головой центральной фигуры в малом круге поясной образ Спасителя, а выше – во всю ширину иконы – радуга, украшенная рядом звезд; посреди же ее – престол с книгой, и перед престолом – скамейка с крестом и копьем.

Центр этой иконы есть Иисус Христос, Он – Воплощенная Премудрость, и изображен он в виде ангела (иногда в виде младенца, покоящегося в лоне Св. Девы). В своем тексте «Миросозерцание Вл. Соловьева» (1929) мать Мария так описала эту икону: «…крылатая женщина, сидящая на престоле, а по бокам ее Богоматерь и Иоанн Креститель, над нею Христос и мир небесных сил. Эта икона – икона Святой Софии, Премудрости Божией, – не совпадающей ни с Богоматерью, ни с Христом, обличает тайное ведение наших предков, не нашедшее никакого словесного воплощения. Предстоящие крылатой женщине Богоматерь и Иоанн Креститель являются образом совершеннейших вершин творения, истинными представителями всего человечества, всей единой и соборной Церкви»[182]182
  Вышивка «София Премудрость Божия» находится сейчас в православном монастыре в Англии, а две акварели на ту же тему – в собрании Русского музея в Санкт-Петербурге.


[Закрыть].

Акварель м. Марии «В саду Эдемском» представляет для нас особый интерес по сочетанию сказочности и символики Ветхого Завета. Здесь налицо настоящий симбиоз истории семи дней творения и «нового богословия». В центре композиции с распростертыми крыльями стоит София Премудрость Божия (т. е. Иисус Христос как воплощенная Премудрость), и Христос же, но в виде Младенца, пребывающего в лоне Св. Девы. Обнимает Премудрость, как древо познания добра и зла, сам Адам. Справа фигура Евы с ребенком на руках, и, можно предположить, что изображенные дети – Авель, Каин, Сиф – дети Адама и Евы. Ведь именно от Каина и Сифа расцвело родословное древо человечества… На багровом небе в виде сказочного Змея-Горыныча застыл над миром змий-искуситель! Долгое время в советской музейной атрибуции эта акварель носила название «Змей Горыныч», но правильнее было бы изменить его на другое.

Глава 10
Рождение в смерти

Отъезд Гаяны в СССР, сборник «Стихи», основание «Православного Дела», начало войны, лагерь Компьень, связи с Сопротивлением, арест м. Марии, Равенсбрюк…

 
Так сильно связано все в жизни в узел вечный:
И неба синь, и улиц серый прах,
И детский звонкий крик, и смысл в стихах…
 

1930 г.

Для м. Марии, остро и болезненно пережившей выкорчевывание себя из России, смерть маленькой Насти, а в 1936 году отъезд и гибель Гаяны в СССР, бедность и страдания окружающих ее людей привели к настоящему раскрытию монастырских стен души. Она была богословски глубоким человеком, и ее понимание того, что происходит в мире, было выше каждодневных проблем: мировое Зло и его столкновение с Добром было для нее очевидным. К началу Второй мировой войны чувство отчаяния от невозможности остановить приближение катастрофы заполняло все ее существо. В 1938 году это предчувствие становится для нее почти реальностью, и в те же годы ее собственный суд над собой за собственное нарушение устава, за грехи, за которые многие ее винили достигает крайней меры.

 
Еще до смерти будет суд,
Мой, собственный и беспощадный,
Когда возьмут и унесут
Монашеский наряд нарядный.
 

Оказавшись в эмиграции, она искала именно тех путей в монашестве, которые были недоступны в России, особенно после революции. Ей казалось, что та свобода, которую получило русское православие (церковь), в эмиграции дает огромные возможности. «Наша церковь никогда так не была свободна, – говорила она Мочульскому, – такая свобода, что голова кружится. Наша миссия – показать, что свободная церковь может творить чудеса. И если мы принесем в Россию наш новый дух – свободный, творческий, дерзновенный, – наша миссия будет исполнена. Иначе мы погибнем бесславно».

«Мать Мария жаждала “неудобного” (по ее определению) христианства, где не было бы вообще никакого комфорта. Ее христианство и ее монашество были обращены всем своим существом и деянием к миру… в этом же апостольнике и рясе она таскала с рынка мешок с рыбой и овощами, и рыба оттаивала на солнце и заливала рясу. Ее упрекали, что она в этом же доме на улице Лурмель держит свою старую мать и своего сына – значит, не отреклась от семьи, от мирского. А разве было бы лучше и по-христиански примернее снять у чужих людей убогую комнату (денег-то ведь не было) для старушки с мальчиком? Ведь вопрос не в том, в разных ли квартирах живут или в одной, а в том, как соблюдают заветы Христовы, переносят тяготы друг друга. Мать Мария написала много статей о заповеди любви к ближнему. Она сама стала живым протестом и даже соблазном, и в жару полемики иногда переступала через край, особенно когда ей казалось, что одностороннее восприятие заповеди о любви к Богу затмевает и заслоняет от сознания заповедь о человекообщении! Классический принцип монашества состоял в противопоставлении своего подвига обычаям грешного мира. Для инока затвор был одним из высших проявлений подвижничества. Но вот на какой-то ступени Божия Матерь выводит иеромонаха Серафима Саровского из затвора на старческое служение народу – миру. Затвор – это только школа, этап духовной собранности, но не самоцель, не гнездо личного спасения. Затвор – время молитвы и размышления и база на пути к деянию, к деланию. Это становится особенно ясным в XIX в., когда в мире ясно чувствовалось приближение социальных бурь.

Мы, русские православные, имеем много свидетельств о том, что русские подвижники XIX века, тот же Серафим Саровский, епископ Игнатий Брянчанинов и оптинские старцы, предвидели новую эпоху столкновения и мировых сил, и миросозерцания. Монастыри старой формации доживали свой век, над ними уже была занесена рука истории»[183]183
  Кривошеин И. А. К 25-летию со дня кончины матери Марии (Скобцовой).


[Закрыть].

Мировые революционные потрясения русский народ пережил сполна. Мать Мария, дочь XIX века, будучи по натуре бунтарем и максималисткой, приветствовала Февральскую революцию и вполне разделила идеи левой интеллигенции. Разочарование и отчаяние оттого, что все идет не так, как мечталось, и что страна окунается в Гражданскую войну и красный террор, очень скоро отрезвили ее. Крестьянство, этот важнейший и корневой источник экономики и православия в России, подвергся разорению и уничтожению. Интеллигенция – воплощение русской души и мысли, которая к началу XX века была уже сращенной с европейской культурой, – массово покидала страну; те, кто оставался с надеждой на перемены, – платили жизнью. Духовенство, над которым «была занесена рука истории», не подозревало о грядущем тотальном выкорчевывании. Довольно быстро, уже в 1918-м, началось разорение церквей, монастыри превратились в казематы смерти, чередой следовали аресты и расстрелы священников.

Спасая себя и опасаясь за жизнь близких, м. Мария, как и тысячи русских, оказалась на чужбине. Огромный социокультурный пласт людей – интеллигенция, дворянство, военные, духовенство, крестьянство, – оставив родину, пытался вжиться в совершенно незнакомые для них обстоятельства, в которых чаще всего приходилось думать о том, как не умереть с голода. Но с первых дней эмиграции вплоть до самого своего конца странная монахиня мечтала вернуться на родину. Можно только удивляться неосведомленности и наивности, с которой м. Мария грезила о своем миссионерстве в тогдашнем СССР. Ни о свободной церкви, ни о новом ее духе, ни о странствиях по дорогам, в сталинской Стране Советов не могло быть и речи! Как и сотни тысяч граждан, она была бы арестована и закончила бы свой недолгий путь в ГУЛАГе. Но как не подумать о другом: может быть, она вполне предвидела, что ей предначертана гибель, и вполне сознательно стремилась к ней, да только Господь выбрал другой каземат, не Колыму и Соловки, а Равенсбрюк.

Знаковые судьбы ее двух детей, как зарубки в нашей памяти о тех временах! Гаяна – 22-летняя девушка, увлеченная марксизмом, едет в сталинский СССР, где погибает через год. Сын Юрий – 24-летний молодой человек, идеалист, глубоко верующий, помощник матери по Сопротивлению – арестован гестапо и гибнет в Бухенвальде. Как странно, что и смерть ее детей была отмечена сталинизмом и нацизмом, этими двумя сиамскими близнецами апокалиптического века, о котором так часто писала сама монахиня Мария. В 1935 году патриотически настроенная Гаяна едет в СССР. Почти через полтора года она умирает в Москве при загадочных обстоятельствах. Официальная версия – то ли дизентерия, то ли тиф. До сего дня многие исследователи пытаются докопаться до истинной причины ее отъезда и обстоятельств внезапной смерти. Гаяна была похоронена на Преображенском кладбище в Москве, но никаких следов от могилы не осталось, кроме нескольких строк в архивных кладбищенских отчетах.

 
Не слепи меня, Боже, светом,
Не терзай меня, Боже, страданьем.
Прикоснулась я этим летом
К тайникам Твоего мирозданья.
Средь зеленых, дождливых мест
Вдруг с небес уронил Ты крест.
 
 
Принимаю Твоей же силой
И кричу через силу: «Осанна!»
Есть бескрестная в мире могила,
Над могилою надпись: Гаяна.
Под землей моя милая дочь,
Над землей осиянная ночь.
 
 
Тяжелы Твои светлые длани,
Твою правду с трудом принимаю.
Крылья дай отошедшей Гаяне,
Чтоб лететь ей к небесному раю.
Мне же дай мое сердце смирять,
Чтоб Тебя и весь мир Твой принять.
 

Отношения в семье, несмотря на разъезд м. Марии со Скобцовым, сохранялись теплыми: Гаяна дружила с братом, очень любила отчима, с матерью много спорила и бунтовала, а бабушку нежно любила. Членов семьи, несмотря на развод родителей, связывало общее дело и дружба. Живая и общительная девушка, Гаяна почти всегда сопровождала мать во время ее поездок по Франции, в том числе и на съезды РСХД. В доме на улице Лурмель в ее обязанности входила работа по кухне и уборке дома. Кроме того, Гаяна вместе со своими единомышленниками, в основном сверстниками, принимала активное участие в молодежных марксистских кружках и съездах. Что она знала об СССР? Судя по всему, достоверной информацией эмигрантская молодежь не обладала, и если возникали негативные или резко критические замечания в адрес «красной России», то подобные сведения сразу отвергались. Гаяна вполне унаследовала материнский максимализм, стремление к справедливости и безапелляционность суждений, внешне она была красивой, привлекательной черноволосой девушкой. Она не отличалась особенным усердием в школе, к своим 18 годам у нее так и не выявились пристрастия к определенному ремеслу или продолжению учебы. Можно допустить, что и сильная личность матери стояла некой преградой к ее взрослению. Протест – как защита, а на самом деле незащищенность и даже наивность сыграли в ее судьбе роковую роль!

Неизвестно, как сложилась бы судьба Гаяны, если бы она, как и предполагалось, поехала бы переводчиком в СССР вместе со знаменитым писателем Андре Жидом. Увлеченный социалистической идеей поклонник Сталина, он яро выступал защитником коммунистической системы. В середине 30-х гг. он посетил Союз, где было издано его полное собрание сочинений, но в 1935 году в Париже он встретился с Борисом Пастернаком, который в беседе с ним несколько приоткрыл ему глаза на истинное положение дел в СССР. Его следующая двухмесячная поездка в 1936-м окончательно сняла с него розовые очки, в результате чего он написал книгу «Возвращение из СССР». Не только для Советов, но и для всей западной левой интеллигенции откровенные развенчивания сталинской пропаганды стали своего рода разорвавшейся бомбой. И. Эренбург в своих мемуарах «Люди, годы, жизнь» высказывал свое недоумение: «В 1936 году Андре Жид приехал в Советский Союз, всем безоговорочно восхищался, а вернувшись в Париж, все столь же безоговорочно осудил. Не знаю, что с ним произошло…» Напротив, Г. П. Федотов сразу же откликнулся на выход книги и точно определил ее значение: «“Возвращение” есть событие в мире моральном. Закрывая эту книгу, говоришь с облегчением: да, в мире не окончательно пропала совесть»[184]184
  Федотов Г. П. Судьба и грехи России. Т. II.


[Закрыть].

В июне 1935 года в Париж на 1-й Конгресс писателей в защиту культуры приехал старый друг семьи Скобцовых Алексей Толстой. Посланец Страны Советов в составе большой делегации советских писателей 23 июня выступил с трибуны конгресса, рассказывая о «рождении в Советском Союзе нового гуманизма»! После долгих метаний, отъездов за границу и возвращений в СССР Толстой выбрал берег, к которому и «причалил свой баркас». В Париже ему была отведена незавидная роль агитатора-пропагандиста, заманивателя в СССР писателей и общественно-культурных деятелей эмиграции. Его слава как русского писателя была своего рода гарантом правдивости слов и обещаний, которые он раздавал при личных встречах с эмигрантами. Жертвами «возвращенческой ностальгии» (в тот период) стало немалое число русских, среди них А. Куприн, И. Билибин, М. Горький и др. Позже, в 1946 году, этот патриотический порыв заманенных Сталиным привел к очередному витку отъездов для тысяч закончивших свои жизни в лагерях и ссылках.

Зарождение движения «возвращенцев» относится еще к 1925 году, когда советское консульство в Париже официально известило всех эмигрантов, бывших военнопленных и других лиц, оказавшихся во Франции, что желающие вернуться в СССР могут сделать это, зарегистрировавшись в консульстве. Летом того же года на родину отправился первый эшелон с беженцами. Осенью 1935 года в Париже возник «Союз оборонцев», лозунг которого был воспринят многими рядовыми эмигрантами с энтузиазмом: «Надо быть с Россией. Надо познать родину, изучать советскую жизнь. Надо верить в новую Россию». К «оборонцам» примкнул Бунаков-Фондаминский, сын российского министра земледелия И. А. Кривошеин и многие другие. Со временем движение «оборонцев» превратилось в «возвращенцев», которое особенно активизировалось после принятия в СССР новой Конституции. Указом от 14 июня 1946 года Президиум Верховного Совета СССР объявил «амнистию белой эмиграции», виновной в организации контрреволюционной деятельности, и предоставил желающим возможность принять советское гражданство. Во время обеда в советском посольстве в Париже с представителями эмиграции приехавший в Париж для участия в конференции министров иностранных дел четырех держав товарищ В. М. Молотов заверил собеседников в полной неприкосновенности по возвращении на родину. Он обещал им, что они смогут выбрать место жительства, получить жилье и работу по специальности. «Этому безумному “возвращенческому порыву”» поддались тогда около десяти тысяч «белых эмигрантов, в числе которых были Угримов и И. А. Кривошеин».

В последние годы появилась новая информация, приоткрывающая завесу смерти дочери Е. Ю. Скобцовой Гаяны. Статьи А. Н. Шустова и Гжегожа Ойцевича[185]185
  См. раздел «Из архивов».


[Закрыть] – это своего рода следственная филология, попытка проследить и увязать в одну цепочку всех действующих лиц и обстоятельства тех драматических событий. «В дни работы Конгресса А. Толстой встречался с матерью Марией. Откровенно трусить писатель не мог, но под постоянным вниманием НКВД он вел себя крайне осторожно. Позднее, в 1937 году, во время поездки в Лондон А. Толстой признавался, что НКВД “ходит за ним по пятам”. В этом контексте его свидания с м. Марией были весьма рискованными. По возвращении домой в СССР Толстой “захватил” с собой Гаяну. Ехали они отдельно от остальных членов делегации, через Лондон. Толстой писал с дороги своей жене Н. Крандиевской: “Из Парижа я вывез дочь Лизы Кузьминой-Караваевой, Гаяну. Она жила в нечеловеческих условиях и, кроме того, была лишена права работы. Девочка умная, коммунистка, ей нужно учиться в вузе. Я думаю так: до осени она будет жить в Детском Селе, а осенью – в прежней комнате Марьяны Дымшиц. Всю историю про Лизу (она монахиня м. Мария) и про Гаяну расскажу подробно”»[186]186
  См. раздел «Из архивов». Шустов А. Н. Е. Ю. Кузьмина-Караваева (м. Мария) и Алексей Толстой.


[Закрыть].

Странное впечатление производит это письмо – словно бы оно написано не только жене, но и сотрудникам НКВД (с расчетом на возможную перлюстрацию?). Не успев вернуться в Ленинград, 22 июля Толстой в целях реабилитации поспешил опубликовать несколько интервью и очерков о командировке, в которых он доказывал свою лояльность. Для критики западной жизни, в том числе – русской эмиграции, он не жалел темных красок. Напомним, что этот метод по отношению к своим соотечественникам Толстой применял и раньше: «Исказить, прибавить, раздраконить – благо никто не ответит»[187]187
  Черный С. Графская небрежность (Сменовеховская новелла).


[Закрыть]. Мать напутствовала уезжавшую Гаяну стихами, представляя ее библейской голубкой, вылетающей на волю в поисках суши после великого Потопа.

 
О горлица моя, лети, лети же,
Среди разлившихся, раздутых рек.
…
О горлица, среди разверстых хлябей
Лети, лети, ищи себе приют.
Не для тебя законы жизни рабьей,
Которыми в ковчеге все живут.
 

«В Париже Гаяна отличалась какой-то «огненной живостью”. Она напоминала свою мать в ее молодые годы. Сама м. Мария очень образно сказала о дочери, что это был “пир огня и света”. В СССР это был совсем иной человек – “огня в крови у нее не было”, – писал Никита Алексеевич Толстой (сын писателя). Молчаливость и замкнутость Гаяны объяснялась тем, что она оказалась в совершенно чуждой, не той, о какой мечталось, атмосфере и расстановке реальной жизни.

В Ленинграде Гаяна попыталась разыскать родных. Двоюродные бабушка (Н. Д. Цейдлер) и тетя (Т. А. Чистович) жили в Ленинграде; двоюродный дядя (член-кор. АН СССР Б. Н Делоне) тоже был ленинградец; но связей с племянницей все они не поддерживали, видимо, опасались, что в дни сталинского террора она их “скомпрометирует”. Но Гаяна не унывала, она была уверена, что нашла свое место в жизни как активный строитель социализма! В конце октября 1935 г., сразу по возвращении из Чехословакии, Толстой оформил развод с Н. Крандиевской и женился на Л. Баршевой. Крандиевская с младшим сыном Дмитрием уехала из Детского Села, и Гаяна осталась в доме одна. Когда в декабре 1935 г. после двухмесячного отдыха в Кисловодске новобрачные Толстые вернулись в Детское Село – Гаяны там уже не было. Она уехала в Москву. Кстати, и Толстые вскоре перебрались в столицу, но с Гаяной они больше не встречались: “ Долгое время нам о ней ничего не было известно, а еще много времени спустя мы узнали, что она умерла от тифа. Как звали ее мужа и чем они занимались в Москве, я не знаю” (со слов Л. Толстой (Баршевой)). <…>

А Гаяна в Москве поступила на службу в проектную контору и вышла замуж за Г. Мелия, с которым познакомилась еще в Париже. Он был студентом одного из парижских университетов. Гаяна писала в Париж своим родным письма, полные оптимизма, а в апреле 1936 г. поздравила по телефону мать с Пасхой»[188]188
  А. Н. Шустов, см. раздел «Из архивов».


[Закрыть].

Несомненно, что А. Н. Толстой сыграл в этом деле непростую роль; тяжело думать, что он был крестным отцом Гаяны. Из ее письма родным в Париж видно, что она не только была одурманена перспективами молодого строителя коммунизма, но и надеждой на брак с писателем: «Вообще, в всеобщем представлении (кажется), что приехала дочь поэтессы Кузьминой-Караваевой, развела Алешу, и они поженятся в ближайшем будущем и уедут в Москву. Это совершенно достоверно говорят все до такой степени, что я не знаю, как мне отбояриваться от всяких обедов, вечеров и т. д.»[189]189
  См. раздел «Из архивов».


[Закрыть]. Очевидно, что когда операция по «спасению» наивной патриотки успешно завершилась, он забыл о ней. В истории Гаяны до сих пор больше вопросов, чем ответов: почему и при каких обстоятельствах Гаяна вышла замуж за Георгия Мелия? кем был сам Мелия? действительно ли она умерла от тифа? Свое тщательное расследование в 2012 году провел известный филолог-криминалист Гжегож Ойцевич:

«О лице, представляющемся мужем Гаяны, и ее замужестве мы знаем очень мало. Из доступных материалов вытекает, что Гаяна вышла замуж в Москве в 1936 году за ревнивого советского студента, с которым она познакомилась еще в Париже. Мы знаем его имя и фамилию: Георгий Мелия, называемый Гаяной – Жоржем.

Я не в силах это еще доказать, но мне кажется, что Георгий Мелия мог быть тайным сотрудником НКВД, подставленным сталинской полицией для наблюдения за русскими эмигрантами, прежде всего – за самой же Матерью Марией и ее ближайшим окружением. Явные отношения с Гаяной – опирающиеся на настоящую или притворную любовь – могли создавать идеальную легенду для ведения спецопераций. Несомненно, факт принадлежности Георгия Мелии к НКВД решал бы много вопросов, в том случае и связанных с нехваткой данных о нем в то время, когда он вел себя безопасно в характере промарксистского студента в Париже, и потом – после внезапной смерти своей первой жены (в Париже).

<…> Есть еще один важный и достоверный источник информации на тему смерти Гаяны, источник стыдливый, но полностью обосновывающий московскую мистификацию, какая, по всей вероятности, имела место и целью которой было сохранить доброе имя Матери Марии, ее семьи, мужа (сожителя) Гаяны и, спасая жизнь тому, кто был виноват в ее смерти. Речь идет о том, что Нина Берберова (1901–1993) в документально-биографическом романе о баронессе Марии Будберг, озаглавленном “Железная женщина”, указывает на неудачный аборт как непосредственную причину смерти Гаяны. Берберова пишет: «Он (А. Н. Толстой. – К. К.)увозил крестницу с собой на теплоходе из эмигрантского болота в счастливую Страну Советов. В Париже девочка (ей было тогда лет восемнадцать) “погибает”, она – коммунистка и хочет вернуться на родину, откуда ее вывезли ребенком. Ее мать теперь православная монахиня, а отец, давно разошедшийся с ее матерью, известный реакционер Кузьмин-Караваев, перешел в католичество и делает карьеру в Ватикане. “Давайте поможем дочери монахини и кардинала, – сказал Толстой, смеясь. – В Париже она не знает, что с собой делать, и хочет домой”. Локкарт, разумеется, тотчас обещал Толстому сделать все, что нужно. Это была Гаяна, дочь Е. Скобцовой (матери Марии) от первого брака. Через год она умерла от неудачного аборта»[190]190
  Гжегож Ойцевич, см. раздел «Из архивов».


[Закрыть].

Гаяна постоянно писала письма в Париж. Получала ли она ответы, или они оседали в особых отделах НКВД? Ее письма сохранились, но, к сожалению, для общественности и для историков они остаются недоступными. Какую тайну опасаются приоткрыть держатели этих бесценных документов? Единственное письмо, приводимое в этой книге, достаточно красноречиво говорит о восторженности Гаяны, не подозревавшей о той западне, в которую ее угораздило попасть: «Перед праздниками у нас будут раздавать награды, и как ударнице-стахановке мне, кажется, будет преподнесено полное собрание сочинений Сталина. Я так довольна, что мне трудно описать». И далее: «Теперь только я поняла, почему мама любила бродить по Ленинграду. Я это так хорошо понимаю, что сама брожу часами, и когда уже от усталости ноги не идут, мне все же еще хочется ходить и ходить. Я совершенно влюбилась в этот город, и мне кажется, что на свете ничего не может быть лучше. Была на премьере в Мариинском театре; мне очень понравился балет “Бахчисарайский фонтан”, и Галя Уланова была бесподобна. Была и в Филармонии, и в Александринке – все мне тут нравится и всем я довольна, но поверьте, что я от этого не забываю вас и часто думаю о вас и крепко люблю»[191]191
  См. раздел «Из архивов».


[Закрыть].

Что это – наивность, глупость? Или расчет на цензуру? В 1935 году страна находилась на пороге «большого террора»: слежка, доносы, аресты, расстрелы… а Гаяна пишет: «…у меня есть друг[192]192
  Имеется в виду писатель и литературный критик А. О. Старчаков, близкий друг, соратник, помощник и соавтор Алексея Толстого. После ареста его в 1937 г. Алексей Толстой отрекся от него. – Прим. авт.


[Закрыть], совершенно очаровательная личность, он мне помогает, редактирует, а после этого обыкновенно мы с ним долго-долго беседуем на литературные темы. Вот уже несколько раз мы говорили только о Льве Толстом: теперь скоро будет его юбилей, – и готовятся работы о нем. Одну из них взял мой друг Старчаков, и мы с ним выясняли, откуда симпатичный Лев Николаевич брал свое учение, кто был его учителем и т. д. Я страшно довольна нашей дружбой с ним, так как это мне дает не только очень ясные понятия о литературе, но также и общеобразовательные. При этом он старый коммунист, и я в сопровождении с ним расту партийно многим больше, чем на заводе или же даже при чтении книг[193]193
  Гаяна работала в Ленинграде на макаронной фабрике электриком. – Прим. авт.


[Закрыть].

Сейчас вот уже две недели, как я сижу дома, хожу в театры, концерты и вообще ничего не делаю, кроме писания, так как я поранилась на заводе, разрезала довольно сильно палец. Наталья Васильевна[194]194
  Крандиевская Н. В. (1888–1963 гг.) – третья жена А. Толстого, русская поэтесса. – Прим. авт.


[Закрыть] страшно испугалась, и поэтому были подняты все знаменитости города, чтобы смотреть мой палец и лечить его, когда ничего, в общем, нету. Одним словом, прописали “аква дистилата”. Самый печальный факт в моей биографии, если это можно назвать моей, – это то, что Алеша разошелся с Натальей Васильевной, и это были совершенно феноменальные драмы, в которых я себя очень глупо чувствовала. Алеша еще не вернулся из Чехии, а когда вернется, ходят слухи, что мы с ним переедем в Москву. А там не знаю».

Что было в ответных письмах и доходили ли они до Гаяны – об этом история умалчивает.

«Гаяна скончалась скоропостижно 30 августа 1936 года. Согласно укоренившейся версии, основанной, видимо, на слухах из Москвы, причиной смерти Гаяны считается тиф. Сомнение по этому поводу позже высказала Ахматова: ведь от тифа так быстро не умирают – тем более никаких вспышек этого заболевания в Москве тогда не было. Если вспомнить, какие это были годы… то не исключался и акт насильственной смерти. Очевидно, в гибели Гаяны Анна Андреевна Ахматова серьезно подозревала НКВД, основываясь на собственном печальном опыте. Сын Ахматовой неоднократно был арестован, тянул большие сроки. А если вспомнить судьбу дочери Марины Цветаевой, то Гаяна и ее смерть были логичны в длинном, скорбном списке репрессированных детей. Жизнь Гаяны в Москве была столь же одинокой, изолированной, и она была никому не нужна. В предсмертные дни возле нее был только ее муж»[195]195
  Отрывки и статьи А. Н. Шустова «Е. Ю. Кузьмина-Караваева и А. Толстой: контакты», см. раздел «Из архивов».


[Закрыть].

Невольно задаешься вопросом: читала ли Гаяна книгу Андре Жида, в которой он говорит: «На лжи не построишь ничего прочного. Надо видеть вещи такими, каковы они в действительности: народ в СССР сейчас более несчастен, чем когда-либо, более несчастен и менее свободен, чем в какой-либо другой стране…»; «ложь СССР слишком долго совращала с пути не только наивных, но иногда и лучших среди нас»[196]196
  Жид А. Возвращение из СССР (1936 г., переведена на русский язык в 1989 г., изд.: М., 1990).


[Закрыть].

Получив известие о смерти Гаяны, м. Мария писала: «Очень тяжело. Черная ночь. Предельное духовное одиночество…»

* * *

В кружках и на собраниях м. Мария зачитывает свою статью о тоталитарных государствах и демократии. Она говорит, что предчувствует неслыханную катастрофу: «Культура кончена, мы вступаем во времена эсхатологические. Ее христианство освещено огнем мира и Страшного суда. Неужели вы не чувствуете, что конец уже близок?» Поражает в этих словах не столько предчувствие, а предсказание – ведь святые мученики и исповедники российские уже взошли на голгофу и, просияв своим подвигом, спасли Церковь и Россию!

«Православное Дело» продолжало развиваться. Соборность, столь близкая сердцу м. Марии, была фундаментом при основании «Дела» и оставалась связующим звеном и, со слов о. Сергия Булгакова, «душой православия». Современники отмечали, что мать Мария творила настоящие чудеса, сближая и одухотворяя людей, – вокруг нее кристаллизовался «соборный организм». Она была охвачена воинственным духом, со слов Мочульского, она «бунтует против комфорта, христианского благополучия и обрядового благочестия. Читает отрывки из своей замечательной статьи (“Типы религиозной жизни”) о христианстве синодальном, эстетическом, аскетическом и евангельском».

Вместе с тем она постоянно жалуется на усталость, у нее опускаются руки и все чаще она впадает в мрачное настроение: «Я ничтожна, но судьба моя огромная. Мне дана страшная сила (не моя), и она меня раздавливает. Есть люди с трагической судьбой. У меня никакого мировоззрения нет. Но я знаю, что судьба моя трагическая»[197]197
  Мочульский К. Воспоминания «Монахиня Мария» (машинопись в архиве Кривошеиных).


[Закрыть].

В 1938 году за неделю до Рождества она собирается в поездку с целью посетить психиатрические лечебницы, перед отъездом говорит: «Уеду на четыре дня по сумасшедшим домам. Тьма надвигается. Мы уже давно живем в лепрозории». Многие дома ей были знакомы еще по прежним поездкам. Но тут она поставила задачу максимально выявить русских больных. Возвращается потрясенная и берет на содержание несколько человек. В газете «Последние новости» появляется ее отчет об этом путешествии. Она проделала его без отдыха, без чемодана, без вещей и почти без денег. «Дирекция и врачебный персонал встретили меня не только доброжелательно, но и радостью. Потому что, как мне объяснила главный врач-женщина, она не имеет возможности лечить ни русских, ни арабов, так как в психиатрии самое главное – понимать, что человек говорит, а русские, почти без исключения, не говорят ни одного слова по-французски <…> Директор заранее собрал всех русских в большом зале, чтобы я имела возможность поговорить с ними. Входя туда, я наивно думала, что смогу обратиться к ним ко всем с какой-то простой речью, но вид моей аудитории навел на меня некоторую оторопь: один гримасничал, другие кричали и жестикулировали, некоторые сидели с совершенно отсутствующим видом. Мне пришлось просто по алфавиту вызывать их и иметь беседу отдельно»[198]198
  М. Мария. Статья о посещении психиатрической лечебницы // Последние новости. 1939. Янв.


[Закрыть].

Один из собеседников оказался простым деревенским парнем из Перми. Попал в плен, и началась его «сумасшедшая жизнь»: «Свобода, французская речь, новая пища и быт. Он оказался недостаточно гибким, чтобы примениться ко всему этому». Во время разговора с м. Марией он сказал: «Я-то здоров, а вот жизнь сошла с ума». Большинство пациентов оказались люди, впавшие в сильнейшую депрессию, совершенно оторванные от событий и внешнего мира. «И с каждым вновь подходящим рушились мои надежды на то, что я найду среди них нормальных». В результате она отобрала восемь человек, которые, по свидетельству врача и как ей самой показалось, были скорее «поправимы». Они были «скорее здоровы, и врач сам связывал их симптомы с войной». Ей разрешили увезти с собой только троих, но и то, писала м. Мария, «я безгранично рада тому, чего здесь добилась»: