Текст книги "Небо 27"

– Что было дальше?

– Я пошёл к этому человеку – Чен Самнангу – и спросил его, что, собственно, происходит. Он ответил, что в его действиях нет никакой жестокости и он лишь следит за тем, чтобы этнические меньшинства подчинялись требованиям, предъявляемым ко всему населению. Но я засомневался в его словах.

– И как вы поступили?

– Тогда – никак. Но потом я подумал и решил, что, если не остановить его сейчас, он уничтожит половину населения страны по этническому принципу. Я и сам не чистых кровей. Мой отец, к несчастью, тоже был лао, а мать принадлежала к горному племени кхи и всегда свято чтила традиции своих предков. Что бы он сделал, узнав об этом?

– Каким образом вы попали в тюрьму?

– Я нашёл несколько генералов, которых тоже не устраивало то, что начинало зарождаться в нашей стране. Мы решили остановить его, пока не поздно. Два месяца мы готовились к перевороту.

– Вы хотели убить Чен Самнанга?

– Мы не исключали этого.

– Отвечайте конкретнее! Вы планировали убить премьер-министра Свободной Республики Таранг?

– Да, господин судья.

– Почему вы этого не сделали?

– У него была охрана. Всех генералов, участвующих в мятеже, перестреляли ещё на подходе к его вилле. Остальные солдаты бежали.

– А вы?

– Мне тоже удалось скрыться. Полгода я прятался в джунглях, пока меня не обнаружили правительственные войска.

– Вас отдали под трибунал?

– Да, меня приговорили к пожизненному заключению.

– Почему вас не расстреляли?

– Я не знаю. Спросите об том у Чен Самнанга.

– Чен Самнанг, вам есть что сказать свидетелю?

– Вы выслушаете меня?

– Да.

– Хорошо. Этот юноша был одним из моих самых любимых учеников и самым преданным соратником. Он подавал большие надежды, и в какой-то степени я даже видел в нём своего преемника. Естественно, я знал, что он не чистых кровей, у него лицо чёрное, как и у всех горных народов, а глаза косые и узкие, как у лао. Но это не помешало мне сделать его чуть ли не правой рукой – советником по особо важным вопросам. Я знал о готовящемся покушении, и я до последнего надеялся, что он одумается. Я даже позволил ему беспрепятственно бежать и скрываться в джунглях. Если бы я дал только одну команду, мои войска прочесали бы всё в округе и достали бы его хоть со дна Меконга. Он голодал. Он воровал пищу в деревнях, отбирал последний кусок хлеба у детей, чтобы прокормить себя. Но я всё равно верил в него. А потом… его поймали и отвели прямо ко мне. Он был бос, голоден и невероятно зол. Я спросил у него, чего он хочет, и он ответил: «Власти». Да, он посчитал, что должность советника для него слишком низкая, и решил занять моё место. Но даже тогда я не расстрелял его. Я посадил его в тюрьму и постарался забыть о нём.

– Лок Суон Лот, вы подтверждаете, что готовили военный переворот, чтобы стать новым премьер-министром?

– Я не думал об этом тогда.

– Конкретнее! Да или нет?

– Да. Возможно.

– Сколько времени вы провели в тюрьме?

– Без малого десять лет.

– Как к вам относились?

– Мне бы не хотелось об этом вспоминать. Я вышел только неделю назад, когда в столицу пришли войска армии лао.

– Суд осведомлён об этом. Тем не менее что происходило с вами в тюрьме?

– Господин судья. Меня унижали так, как только могут унизить живого человека. Мне стыдно признаваться в этом, но я ползал на коленях, плакал и молил их только об одном – дать мне умереть. Но даже в том они отказали мне. Каждый день для меня был невыносимой пыткой, и я приходил в ужас от мысли, что мне придётся терпеть это до конца своих дней. Я познал такой позор и ужас, что теперь я не могу спать ночами, не могу есть, не могу ходить. После освобождения меня поместили в больницу, где врачи сказали, что мои органы превратились в кашу, а кости сломаны в двадцати восьми местах!

– Они говорили вам, зачем они это делают? Почему они так жестоки с вами?

– Они сказали, что это его приказ. Приказ премьер-министра Чен Самнанга.

Вечер.

– Надо было убить его тогда! Заставить жрать свиной навоз! Извозить его чёрное лицо в грязи, вырвать его косые глаза и втоптать их землю, а потом испражниться на его корчащееся в муках тело!

– Красный – цвет жестокости, цвет демонов ярости, – Монах никак не отреагировал на отчаянные крики Самнанга. – «Как существо, охваченное бесом или духом, впоследствии превращается в него, так и мы в своём сознании, узнав себя и приняв свой истинный облик, становимся тем, чем мы являлись на самом деле, и остаёмся им навсегда».

– Мне плевать на это!

– Сейчас твоё сознание пребывает в Третьем Бардо – состоянии сознания, когда мы видим, слышим, испытываем и помним – в одиночку, вдали от коллективной правды повседневной жизни. Сейчас ты видишь демонов внутри себя – и самого себя внутри них. Третье Бардо закончится, когда твоё дыхание остановится навсегда. Настанет время для Четвёртого Бардо – Бардо Смертного Часа. Я постараюсь быть рядом, чтобы помочь тебе не поддаться своим демонам, но сейчас ты должен помочь себе сам.

– Заткнись! Я не звал тебя! Просто уходи со своими нравоучениями! Ты знаешь, сколько монахов было убито по моему приказу? Сколько храмов было разрушено? Сколько святынь сожжено?

– Я знаю об этом. Твои демоны не на шутку разбушевались тогда. Нет, монахи не боятся смерти. Святыни существуют в наших душах, а не в виде камней и деревяшек. Тем, что ты сделал, ты осквернил лишь себя, и не стоит особенно гордиться этим.

– Ты даже не спросишь, зачем всё это было?

– Мне это безразлично. Я здесь не чтобы копаться в прошлом, а чтобы помочь тебе в будущем.

– Тогда лучше бы ты сдох. Потому что теперь мне уже ничего не поможет.

День последний. Утро.

– Зачитывается приговор Чен Самнангу, бывшему премьер-министру Свободной Республики Тханг. Согласно законам Республики, вы обвиняетесь в геноциде и сознательном уничтожении более двух миллионов граждан страны. Из них около миллиона было уничтожено по этническому принципу, пятьсот тысяч – по религиозному, и остальные от пятисот до восьмисот тысяч – без видимых причин. Вы были ознакомлены с протоколами, указывающими точное количество жертв и содержащими неопровержимые доказательства вашей причастности к этому. В связи с вышесказанным вы проговариваетесь к смертной казни через расстрел. Приговор будет приведён в исполнение немедленно. Суд готов выслушать ваше последнее слово.

– Я не предоставлю вам этой чести! Я не верю в ваши доказательства! Вы все продались армии лао, все до единого, и теперь вечно будете мучиться под гнётом соседней страны и страдать от того, чего я всеми силами стремился избежать. Я не успел поубивать их всех. Два миллиона, говорите вы? Но их гораздо больше, и теперь они станут хозяевами на нашей некогда свободной земле! Эти тупые крестьяне, эти необразованные, грязные крысы без совести и сострадания будут теперь управлять вами, а вы будете рады, потому что вы боитесь. Вы испугались моей жестокости, так вот теперь пожинайте плоды своего малодушия. Каждый из вас будет рабом, хотя что я говорю? Вы всегда были ими, и я так и не смог сделать вас свободными. Засуньте свои доказательства себе в зад, где им самое место!

– Суд принял во внимание ваши слова. Однако есть доказательства, которые нельзя никуда засунуть, и мы с вами лично отправимся туда, где вы сделаете свой последний вздох.

После полудня.

Огромное бескрайнее поле и небо – настолько голубое, что взгляду зацепиться не за что. Дождя сегодня не было и, по всей видимости, уже не будет, ведь сезон муссонов подходил к концу и впереди было жаркое и плодородное лето. Откуда-то доносился стрекот цикад и пение птиц, невообразимо чистое и нежное, как будто это была песнь самой природы. Чан Самнанг стоял в окружении нескольких солдат и смотрел наверх. Его морщинистое лицо было спокойным, губы – сомкнуты в подобии безмятежной улыбки, а в глазах, слезящихся от солнца, читалась мудрая и святая отрешённость. Солдаты держали наготове свои ружья и не спускали глаз с пленника. Один из них – высший по рангу – сделал два шага вперёд и велел всем строиться.

– Чан Самнанг! Приказываю тебе посмотреть на то, что лежит перед тобой! – выкрикнул он.

Самнанг прищурился и взглянул на поле, усыпанное тут и там какими-то гладкими белыми предметами, которые, очевидно, изначально не были частью пейзажа.

– Что ты видишь здесь, Чан Самнанг?

– Кровь. В последние дни я вижу только её.

– Это черепа. И кости. Останки тех, кого ты убил. Здесь ровно четыре тысячи фрагментов. Тысяча – тех, кого забили мотыгами и проткнули железными прутьями, тысяча – тех, кого отравили ядами, тысяча – тех, кого сожгли заживо, и тысяча скончавшихся в тюрьмах. Сколько ещё их лежит в нашей земле, мы не знаем, но мы клянёмся, здесь и сейчас, что каждый будет найден и похоронен с почестями. В отличие от тебя, Чан Самнанг. Что ты скажешь, глядя на то, что было сотворено твоими руками? На какие мысли наводят тебя эти кости?

– Они прекрасны, потому что они свободны. Посмотрите, как красиво отражается солнце от их гладкой, как будто отполированной поверхности.

– Стреляйте!

Монаху не разрешили присутствовать на казни. Он тихо стоял рядом и читал мантры, и его голос не дрогнул от выстрелов, пронзивших воздух и распугавших всех птиц. Он продолжал читать, даже когда солдаты пинали ногами бездыханное тело Самнанга и сквозь зубы произносили ругательства, недопустимые в присутствии священнослужителя.

«О сын благородной семьи, пришло то, что называют смертью, и тебе нужно понять: пробил мой смертный час, и теперь благодаря смерти я увижу мир с позиций просветлённого ума, дружелюбия и сострадания, достигну полного просветления ради всех живых существ в беспредельном пространстве».

Он читал и надеялся, что будет услышан, но всё, что он видел перед закрытыми глазами, была кровь. И неистовствовавшие демоны, которые пытались заставить его присоединиться к солдатам и ударить ногой по старому немощному телу – уже пустой оболочке, ударить ногой в изношенном пыльном сандалии, в котором он когда-то, лет семь назад, по такому же залитому солнцем полю вместе с несколькими другими монахами убегал от нескольких десятков солдат Свободной армии Свободной Республики Таранг.

D. C. al fine

Обычная четырнадцатиэтажка, таких полно в каждом городе, и в каждой из этих квартир что-то происходит, за всем и не уследишь. Вот одна из них. Диван, которые тысячами штампует любая мебельная фабрика из опилок и клея ПВА, а потом продаёт втридорога, потому что диван нужен каждому, тут уж выбирать не приходится. И телевизор, конечно; таких тоже много – по два, а то и по три на квартиру, но уследить за ними проще. Когда они показывают что-то, жители многоквартирных домов радуются, или хмурятся, или равнодушно переключают канал, чтобы на следующем увидеть то, что им, вероятно, понравится. Здесь выбора больше, конечно. Здесь мир говорит с ними, и можно на какое-то время почувствовать себя его частью. Жильцы это любят. Они любят свой мир, потому что так проще, потому что им больше нечего любить, кроме того, что они видят перед собой каждый день. Любовь не выбирают, как говорится, и приходится довольствоваться тем, что есть. А если чего-то нет – не беда, нужно всего лишь не думать об этом. Вот так и проходит жизнь в этом многоквартирном четырнадцатиэтажном доме, и принято полагать, что в остальных домах она проходит так же. Ну или чуть-чуть по-другому, но главное – нужно верить в то, что эти дома существуют, а жильцы в них похожи друг на друга и никому из них не придёт в голову вытворить что-то такое, что поставит под угрозу существование этого мира. Всё должно работать так, как должно, иначе свет погаснет и жизнь прекратится. Так бывает, но жильцы ничего не знают об этом. Их сознание просто недостаточно развито. Пока что.

Вот один из них. Не молод, не очень красив, обитает на шестом этаже в двести двадцать четвёртой квартире. Как и все жильцы, любит смотреть телевизор и никогда не отказывает себе в этом удовольствии. Он долго и обстоятельно выбирает программу, а потом всё равно начинает перелистывать каналы, чтобы убедить себя в правильности своего выбора. На этот раз он начал с новостей.

– А сейчас новости культуры, – объявил телевизор. – В Нью-Йорке сегодня открылась долгожданная выставка работ самого загадочного художника двадцатого века Матье ди Оливейры. Картины данного мастера характеризуются уникальной цветовой палитрой, бескомпромиссной экспрессией и неожиданной расстановкой акцентов – приём, который был нехарактерен во времена его творчества. Наш корреспондент Даниил Иванов из Музея современного искусства, Нью-Йорк, США.

«Матье ди Оливейра – знаковая фигура в живописи второй половины двадцатого века хотя бы потому, что ни один другой художник его времени не вызывал столько споров относительно авторства своих картин. Утверждалось даже, что никакого Матье ди Оливейры не существовало, а все произведения, приписываемые ему, были созданы совершенно разными людьми, даже не знакомыми друг с другом. Однако тщательный анализ красок и другого материала, который художник использовал в творчестве, а также стилистических приёмов показал, что картины были написаны одним человеком и звали его Матье ди Оливейра. Как ни странно, при жизни он продал лишь около десятка своих работ и не участвовал ни в одной выставке. Художник умер, не дожив несколько месяцев до своего двадцать восьмого дня рождения, – он был убит выстрелом в голову в баре, который он часто посещал. Убийцей оказался совладелец крупной строительной компании. Он утверждал, что был знаком с художником и даже приобрёл одну из его картин. После смерти ди Оливейры его квартира вместе со всем содержимым была продана на муниципальном аукционе, а все картины, которые в ней находились, ушли к новому владельцу. Он отнёс их в лавку к местному старьёвщику, который согласился купить все полотна за семьдесят долларов. Лавка была слишком маленькой и не могла вместить все картины, поэтому старьёвщик устроил небольшую выставку в собственном гараже. К его огромному удивлению, работы привлекли внимание искусствоведов, и уже через полгода он смог продать их все в частные коллекции, выручив за них в общей сложности около миллиона долларов. Картины, которые ди Оливейра сумел продать при жизни, также были найдены и выкуплены коллекционерами. Сегодня они все собраны здесь, в одном из самых значимых музеев Соединённых Штатов. Давайте остановимся и полюбуемся на некоторые из них».

– Миллион за картины? Не, ну вы серьёзно? Да у них бомжей немерено, лучше бы им эти деньги раздали. Искусствоведы хреновы… – проворчал Жилец и переключил канал.

– И к международным новостям, – бодро отозвался диктор. – Вот уже пятый день не стихают народные волнения в Парагвае. Люди, доведённые до отчаяния, бросают самодельные бутылки с коктейлями Молотова в правительственные здания и требуют немедленной отставки президента страны Энрике Дуарте – младшего. Напомним, что ровно семьдесят лет назад власть в стране была захвачена группой радикально настроенных революционеров-социалистов во главе с отцом нынешнего президента, которая установила в стране жёсткий авторитарный режим и отбросила её в развитии на десятки лет назад. За семьдесят лет правления Дуарте-старшего и Дуарте-младшего уровень ВВП страны упал почти на пятьдесят процентов за счёт повсеместной безработицы и обнищания населения. Оппозиция во главе с Рикардо Дуарте – младшим братом нынешнего президента – ведёт ожесточённые бои, пытаясь прорваться в резиденцию президента. В результате столкновений погибло более ста мятежников и около двадцати военных. Также было убито два журналиста, один из которых – корреспондент из США. В стране введён режим чрезвычайного положения и комендантский час. Дуарте-младший в своём обращении к гражданам Парагвая призвал их не выходить на улицу и ни в коем случае не поддаваться на оппозиционные провокации, угрожая жестокой расправой тем, кто откажется повиноваться. Однако события последних дней показывают, что всё больше людей встают на сторону Рикардо Дуарте, который в случае победы обещает им экономическую стабильность и быстрый рост их благосостояния. Мы продолжаем следить за развитием ситуации в Парагвае и будем держать вас в курсе последних событий. На этом наш выпуск новостей завершён. Эфир продолжится после рекламы.

– Парагвай, Парагвай, – фальшиво пропел Жилец. – Кого хочешь выбирай. Взяли бы и выбрали кого хотят, а то ходят там, суетятся, коктейли разбрасывают. Эх, нам бы их проблемы. Тут Красные вон понаехали, не знаешь, куда от них деваться. Может, в Парагвай отправить? Убьём, так сказать, двух зайцев.

По телевизору начался рекламный блок. Экран показал красочную картинку древнего города, по улицам которого растекались огненные ручейки вулканической лавы. Люди в ужасе выскакивали из своих полыхающих домов и бежали прочь, в то время как за их спиной рушились каменные стены и горели величественные строения. Вскоре лава поглотила всё поле зрения, и по крикам бегущих людей стало понятно, что она добралась и до них. Следующий кадр показал руины, оставшиеся от города после стихийного бедствия. Всё было разрушено и сожжено дотла, и лишь знойный ветер гулял в обуглившихся руинах. Внезапно в кадр попал дом – чёрный, с белыми окнами и с неожиданной неоновой вывеской над дверью. Дом был абсолютно невредимым и гордо возвышался среди развалин, а неоновая вывеска призывно светилась таинственным голубым светом. Внезапно дверь распахнулась, и из неё вышел атлетически сложенный мужчина с аккуратной седой бородой и татуированными предплечьями. Он был одет в узкие чёрные джинсы и чёрную рубашку с закатанными рукавами. Мужчина сделал несколько шагов вперёд и пристально посмотрел в камеру.

– Пока другие спасаются бегством от непредвиденных расходов, – произнёс голос за кадром, – вы будете уверены, что ваши минуты и гигабайты не сгорят. Переходите на самого надёжного мобильного оператора в стране! Будущее за нами!

Жилец пожал плечами и ковырнул в носу. Реклама не раздражала его, а скорее забавляла. Ведь все эти маркетологи, аналитики, сценаристы из кожи вон лезли, чтобы привлечь его внимание и заставить сделать свой выбор. Это было даже приятно. Тем временем телевизор продолжал.

Картинки сменяли одна другую так быстро, что было невозможно понять, что именно происходит на экране.

Когда мир выйдет из кризиса? Какой ответ приготовили страны на наши санкции? Почему, несмотря на уменьшение добычи, продолжается обвал биржевых цен на газ? А также: суд вынес приговор форварду футбольного клуба «Гай Юлий Цезарь». Что не так с решением судьи? Пресс-секретарь президента выступил с официальным обращением: как повлияет концепция гуманитарной политики на отношения с другими цивилизациями и, в частности, с Красными? Выборы в органы муниципального управления: чей мозг превратился в чугунный шар? Кто стремительно катится по наклонной плоскости? Кто умеет только ныть, а не действовать? Кого надо из жалости убрать с политической арены? Кто получит всё, а кто уйдёт ни с чем? Ответы на эти и многие другие вопросы вы узнаете из новых серий вашего любимого сериала. Смотрите каждый день в 13:00! «Глухонемая» на канале М-1.

Жилец занёс руку над пультом, подумал пару секунд и решительно переключил канал. Экран показал бодрого розовощёкого ведущего посреди картонной студии, наполненной разношёрстной публикой, которая неистово аплодировала ему. Когда аплодисменты стихли, ведущий повернулся в камеру, залихватски поднёс ко рту микрофон и хорошо поставленным голосом с нотками вселенского трагизма произнёс:

– Какова ценность родственных связей? Кто и что оказывает наибольшее влияние на формирование личности и характера человека? Способны ли призраки прошлого догнать нас в настоящем? Вы смотрите передачу «За закрытыми дверями», и с вами я, её бессменный ведущий Андрей Поребриков, из студии в Санкт-Петербурге. Наша тема сегодня – «Как смерть моей матери спасла мне жизнь». Дело в том, что этот выпуск не совсем обычный. Сегодня я буду выступать не только в роли ведущего, но и в качестве главного героя передачи. Моя история о том, как я сначала лишился матери, а потом благодаря огромному количеству неравнодушных людей, а также удачному стечению обстоятельств вновь обрёл её, в тот самый момент, когда больше всего в этом нуждался. Мать у человека одна, и, если он теряет её, он теряет смысл жизни, и, следовательно, он перестаёт существовать для этого мира, – ведущий замолчал и тяжёлым взглядом посмотрел в камеру. – Моя мать всегда была особенной. Всё, к чему она прикасалась, приобретало смысл и становилось частью этого мира. Я расскажу вам одну историю. Как-то раз мы гуляли в парке, и я попросил у неё монетку, чтобы бросить в автомат и купить себе прыгающий мячик. Она дала мне десять рублей, и я запихнул их в монетоприёмник. Каково же было моё удивление, когда вместо мячика автомат выдал мне книгу. Это был восьмой том из собрания сочинений Достоевского – начало романа «Бесы». Я очень расстроился тогда, потому что я хотел мячик, а книга выглядела скучной и была не нужна мне. Но мама сказала, чтобы я сохранил её. Просто поставил на полку и забыл про её существование. Я так и сделал, и вы не поверите, но однажды, через тридцать лет, она спасла мне жизнь.

Зал взорвался аплодисментами, а на глаза ведущего навернулись слёзы. Он некоторое время не мог совладать с эмоциями и напряжённо кусал губы. В студии повисла неловкая пауза, и казалось, что прошла целая вечность, пока он не собрался с мыслями. Ведущий отбросил назад свои длинные роскошные волосы и продолжил:

– Мы редко задумываемся о том, как важно не терять связь с этим миром. Как важно оставаться самим собой, независимо от того, в какие условия ты попал. Порой в тяжёлые моменты нам хочется опустить руки и бросить всё на произвол судьбы. В этом выпуске мы вместе разберёмся, как пережить потерю и остаться человеком, способным верить в лучшее, способным видеть этот мир таким, каким он является на самом деле. Итак, начнём, – ведущий добежал до дивана, предназначенного для гостей, и, заняв на нём центральное место, продолжил: – Вернёмся в тот злополучный день, когда моя мать покинула меня, как мне казалось, навсегда. Я проснулся утром, как обычно, и пошёл заварить себе кофе, но тут в мою дверь позвонили, – Андрей Поребриков вскочил с дивана и быстрым шагом вернулся в центр студии. – Сейчас я хочу пригласить в эту студию нашего первого гостя. Этот человек положил начало нашей истории, и сегодня он здесь, чтобы рассказать всё, так сказать, от первого лица. Мне стоило больших усилий убедить его прийти, но он всё равно пожелал остаться неизвестным, поэтому перед приходом сюда он сделал пластическую операцию и поменял пол. Зачем такая секретность и почему я был вынужден сдать тест ДНК перед встречей с ним, вы узнаете сразу после рекламы.

– Не узнаем, – прервал ведущего Жилец и вновь переключил канал.

– Ребята, – на этот раз в камеру улыбалась неопрятная женщина лет сорока пяти, с очень усталым взглядом. – Ребята, сегодня у нас в гостях мой старый приятель! Он очень спешил на встречу к вам и не успел наложить грим. Поэтому, если вы не готовы встретиться с самым страшным существом в своей жизни, лучше переключить канал. Хотя какой смысл? Рано или поздно он всё равно вас догонит, так что лучше познакомиться с ним сейчас, когда вы ещё маленькие и ничего не понимаете. Итак, ребята, давайте вместе позовём его. Три-четыре: «Мон-стр! Мон-стр! Где тебя, засранец, носит?»

Женщина убрала обе руки под стол, и по их движениям было понятно, что она пытается что-то вытащить оттуда. Несколько секунд она продолжала натужно улыбаться в камеру и одновременно с этим сражалась с чем-то или с кем-то, прятавшимся под столом. Наконец она вытащила руки, на одну из которых была надета тряпичная кукла, наспех сделанная из старого носка, с неаккуратно приклеенными мутно-жёлтыми глазами и лохмотьями, свисающими по бокам. Кукла посмотрела сначала на женщину, а потом в камеру и презрительно скривила свой носочный рот.

– Монстр, поздоровайся с ребятами! – скомандовала ведущая.

– Здра-а-а-а-авствуйти… – неохотно протянул Монстр голосом, подозрительно напоминающим голос самой ведущей.

– Зачем же ты к нам пожаловал? – женщина заметно нервничала, и её руки отчаянно тряслись.

– Может, ты сама им скажешь, а, клуша?

Женщина покраснела.

– Ребята, не слушайте этого засранца. Я тоже стараюсь его не слушать, и у меня иногда получается. Давайте лучше попросим у него… ну, например… спеть нам песенку.

– Песенку! – обрадовался Монстр. – Песенку – это всегда пожалуйста. Сейчас… кхе-кхе…

 
Ам френдз виз зе монстер зэтс андер май бед
Get along with the voices inside of my head
You're trying to save me, stop holding your breath
And you think I’m crazy…
 

– Спасибо, Монстр, достаточно!

– Достаточно?! Как это достаточно? Нет, ты уж выслушай меня, клуша! А то кто же тебе правду-матку-то скажет? Крейзи, вот именно, что крейзи. И это про тебя. Живёшь в дерьме каком-то и света белого не видишь! Барахтаешься, что-то там пытаешься сделать, а в итоге только ещё больше в нём тонешь. И так каждый день, каждый божий день, без выходных и перерывов на обед. Что, узнала себя, а, Надюх?

Ведущая из красной превратилась в багровую и несколько секунд сидела с плотно сжатыми губами, а потом схватила руку, на которой был надет носок, и стала яростно колотить ей о стол.

– Да как! Ты! Смеешь! Так! Со мной! Разговаривать! – каждое её слово сопровождал один удар, настолько сильный, что, казалось, стол проломится под ними.

Правый глаз у носка отлетел и упал на пол, а ведущая всё продолжала бить стол своей искорёженной рукой, игнорируя собственные приглушённые стоны и оханье. На «голове» носка, там, где должны быть костяшки её пальцев, проступили пятна крови, которые с каждым ударом расползались всё сильнее. Наконец ведущая остановилась.

– Видите, ребята, – победно проговорила она, – тётя Надя победила своего Монстра. – Она тяжело дышала, и её улыбка выглядела зловещей. – И вы, когда встретитесь с ним, делайте то же самое. Не бойтесь, ребята, он не такой страшный, как кажется. А теперь, пока мне накладывают гипс, мы с вами посмотрим мультфильм. Как вы помните из предыдущих серий, Аска и Синдзи выбрались из LCL и нашли много новых друзей. «Кимочи варуи», – сказала Аска на прощание. Вот и мне что-то нездоровится. Спокойной ночи, ребята. Спокойной всем ночи!

Жилец, к сожалению, пропустил всё представление, потому что отошёл на кухню поставить чайник и заодно завернул в туалет. Когда он вернулся, на экране мелькали какие-то полоски и огоньки, и откуда-то был слышны крики о помощи. Он дотянулся до пульта и нажал на первую попавшуюся кнопку.

– И представьте себе ситуацию, – высокий и очень худой человек стоял на сцене, а перед ним за столиками сидели такие же высокие и худые люди и очень заразительно хохотали, выпятив свои острые подбородки. – Представьте себе ситуацию. – Зал загоготал ещё громче. – Я… в торговом центре… выхожу из туалета… – Очередной взрыв хохота. – С этим самым пакетом! И тут эта бабка опять подходит ко мне. – Острые подбородки трясутся, как на электрическом стуле. – И начинает принюхиваться! Представляете, бабка, которая меня сама туда же и загнала, всё-таки вычислила меня даже в туалете! И пакет ещё этот… В общем, тут я конкретно обосрался. Не, ну а с кем не бывает? И главное… Вы знаете, что главное? Главное – что она так и не поняла, почему от меня так воняет!

Зал зашёлся в истерике, а камера периодически выхватывала из него самые колоритные лица. Сразу после этого оратор сошёл со сцены и началась реклама.

Площадь средневекового города, вымощенная брусчаткой; на заднем плане виднеется круглый купол католического храма. Посреди площади размещён массивный деревянный крест, обложенный со всех сторон связками с соломой. Площадь окружена десятками людей, которые пришли посмотреть на предстоящее действо, и несколько священников в длинных облачениях и в колпаках, закрывающих их лица, совершают обход, бормоча себе под нос молитвы на латыни. В храме звонит колокол, который возвещает о том, что пора начинать. Толпа затихает. Двое священников торжественно вышагивают по площади, держа под руки своего пленника – молодого человека в рваной рубахе, с низко опущенной головой и связанными за спиной руками. Молитвы звучат всё громче, и вот уже пленника привязывают к кресту и под крики толпы в последний раз зачитывают ему приговор.

«Джордано Бруно! Именем святой Католической церкви ты объявляешься еретиком, пустившим в свою душу самого дьявола! Ты отрицаешь святость сына Божьего, Иисуса Христа, сомневаешься в троичности Господа нашего, утверждаешь, что есть иные миры, помимо сотворённого Им. В течение нескольких лет ты разносишь ересь среди праведных людей, ты убеждаешь их, что возмездия за грехи не существует и что, подобно тому, как рождаются в разврате животные, таким же образом рождаются и люди. Каждое твоё слово исходит от дьявола и требует немедленного покаяния или немедленной смерти. В последний раз спрашиваем тебя перед лицом Господа нашего, отрекаешься ли ты от своих богомерзких суждений? Готов ли ты принять Христа в сердце своё?»

Человек на кресте молчит. Толпа продолжает орать: «Жги! Жги! Жги!» Священник вопросительно смотрит на остальных, и те кивают. Он подносит к соломе, аккуратно разложенной под крестом, свой факел, и та вспыхивает, как спичка, озаряя всю площадь и присутствующих на ней резким ярко-оранжевым светом. Пламя моментально охватывает человека на кресте, и кажется, что он полностью растворился в его языках. Молитвы звучат всё громче и настойчивее, смешиваясь с восторженными криками публики. Через несколько минут всё успокаивается. Огонь постепенно догорает, и крест, обугленный и зловещий, возвышается посередине площади как единственный надёжный свидетель той сцены, которая только что произошла здесь. Внезапно крест оживает. Человек, который только что был съеден пламенем, поднимает голову, с лёгкостью освобождается от верёвок и спрыгивает на землю. Его лицо обрамляет белоснежная, аккуратно подстриженная борода, а руки покрыты татуировками. Он одет в узкие чёрные джинсы и чёрную рубашку с закатанными рукавами. Мужчина делает несколько шагов вперёд и пристально сморит в камеру.

– Пока другие операторы предлагают тарифные планы из глубокого Средневековья, – произносит голос за кадром, – наши абоненты могут позволить себе общаться без ограничений, потому что они знают, что их минуты и гигабайты не сгорят! Переходите на лучшего мобильного оператора в стране! Будущее за нами!