Текст книги "Небо 27"

Следующее письмо пришло ровно через семь дней. Это была смена Серхио, довольно молодого надзирателя, который был «своим человеком» в тюрьме. Он частенько приносил Альваресу лишнюю порцию еды и воды и заметно нервничал, передавая их. За пособничество революционерам можно было запросто получить пулю в лоб прямо на тюремном дворе, без какого-либо суда и приговора. Рикардо презирал Серхио за это малодушие, но в то же самое время ждал его прихода, надеясь, что когда-нибудь он принесёт что-то более существенное, чем ломоть заскорузлого хлеба и кружка протухшей воды. В этот раз парень боялся сильнее обычного.

– Люсия – моя сестра – просила передать вам это. И узнать, прочитали ли вы предыдущие два письма от неё, – шепнул он, передавая послание.

– Ничего я не читал! – рявкнул Альварес, и Серхио затрясся от страха. – Не знаю я никакой Люсии и знать не хочу!

Но письмо он всё-таки взял. И развернул, как только убедился, что за ним никто не наблюдает.

«Уважаемый сеньор Рикардо! Я опять осмелилась написать вам, хотя не знаю точно, читаете ли вы мои письма или нет. Видите ли, позавчера, в праздник Розария, мне было видение во сне, которым я хочу поделиться с вами. Пресвятая Дева Мария стояла передо мной в неземном сиянии и держала в одной руке младенца Иисуса, а другую протягивала мне. В той руке были чётки Розария, на которых висел маленький серебряный ключ. Я, упав на колени, с благоговением приняла этот дар, а Она положила свою ладонь на мою голову и благословила меня, как только мать может благословить свою дочь. Я проснулась и сразу же подумала о вас. У меня нет ключа, которым я могла бы отпереть вашу камеру, но благословение Девы Марии теперь пребудет и с вами. Поверьте мне, оно отведёт от вас любую беду и недуг и исцелит вашу больную душу. С искренним уважением к вам,

Люсия Аурелия Гарсиа-Риос»

«Люсия Аурелия, – повторил Альварес. – Золотой Свет. Как давно я не видел света!» Он достал из-за пазухи огрызок карандаша и начал неуклюже писать левой рукой на обратной стороне листка:

«Уважаемая сеньора или сеньорита Гарсиа-Риос. Я прошу прощения за то, что не отвечал на ваши предыдущие письма, которые мне пришлось смешать с тюремной грязью для вашей же безопасности, разумеется. Видите ли, моя правая рука всё ещё в плачевном состоянии, а левую я стараюсь не перегружать и не пользоваться ей без лишней нужды, потому что где-то в глубине души надеюсь, что она сгодится для чего-то более важного, чем ответы незнакомой, но очень настойчивой женщине. Спасибо за ваше сердоболие, но в моей ситуации оно более чем неуместно. Касаемо ваших молитв и снов я могу сказать только одно: у меня есть лишь два святых, которым я служу, – это Свобода и Справедливость. Но, к моему огромному сожалению, они оба оставили меня, и теперь я полностью предоставлен самому себе. Однако, как мне видится, это ненадолго. Не беспокойтесь обо мне. Не я первый и не я последний приму смерть от рук преступной хунты, разрушающей нашу страну. И пока эти генералы продолжают грабить нашу землю, унижать и убивать наш свободный народ, наживаться на нашей трусости и нашем бессилии, никакая Дева Мария не поможет нам. Прощайте, сеньорита. Надеюсь, глупые видения оставят вас после моего письма, а вы наконец оставите в покое меня.

Рикардо Альварес»

Это письмо далось ему нелегко. Левая рука его тряслась, а последние строчки были написаны совсем неразборчиво, как насекомые, застывшие на листе бумаги и готовые в любой момент разбежаться в разные стороны. Альварес в изнеможении прислонился лбом к холодной и влажной стене, сжал левую руку в кулак и стал наносить им удары по равнодушному камню. Ему невыносимо захотелось убить кого-то: может быть, себя, может быть, Люсию Аурелию, а возможно, этого пацанёнка Серхио, который притащил ему письмо и заставил потратить последние силы на ответ. Эта бессильная злоба поднималась у него из живота и где-то в районе сердца смешивалась с уже привычным отчаянием, и, кажется, слёзы текли у него из глаз и падали на пол, смешиваясь с всепоглощающей очистительной грязью.

Альварес несколько дней хранил написанное им накануне письмо за пазухой, дожидаясь прихода Серхио, и всё это время он сомневался, стоит ли передавать его. С одной стороны, он чувствовал, что ему уже недолго осталось, и он хотел сохранить хоть какую-то память о себе. А с другой… сама ситуация почему-то казалась ему чрезвычайно унизительной, и он уже представлял себе, как эта вертихвостка вместе со своими подружками смеётся над его пламенными словами, которые с таким трудом легли на бумагу. Наконец, настала смена Серхио, и Альварес решился.

– Передай это своей сестре и скажи, чтоб не писала мне больше, – его голос прозвучал наигранно грубо и слишком сурово.

– Хорошо, сеньор.

Мимо единственного окна затхлой тюремной камеры продолжали проплывать безразличные дни, у каждого из которых не было ни начала, ни конца. Рикардо Альварес лишь отметил, что пыток в последнее время стало меньше, и отстранённо подумал, что, наверное, конец уже близок. В последнее время у него очень сильно ломило спину, и он никак не мог найти удобное положение, чтобы хоть как-то дожить те крохи, которые остались от его существования. Правая рука, наоборот, как будто стала оживать, и он уже мог выполнять с её помощью простые действия. Мог, но не хотел. Он был рад, что соратники не видят его в таком состоянии, но иногда думал, что им тоже неплохо было бы испытать те страдания, которые пришлись на его долю.

Когда Серхио сунул ему очередное письмо, Альварес даже не удивился.

– Сеньор, я сказал Люсии, что вы не хотите, чтобы она вам писала, но она так настаивала…

– Спасибо. Из группы новостей нет?

– Простите, я не знаю. Я лишь передаю вам письма.

– Хорошо. Я подожду.

«Дорогой сеньор Рикардо! Ваше ответное письмо очень взволновало и обрадовало меня. Я несколько раз перечитывала его, но, признаюсь, многое из того, что вы написали, звучит для меня странно и настораживающе. Мне всего восемнадцать лет, и всю свою жизнь я прожила при режиме правительства генерала Ромеро. Я знаю, что вы очень умный и начитанный человек, и когда вы говорите, что этот режим надо уничтожить, я вам верю, верю на слово. Но ни один генерал, ни одно правительство не стоит того, чтобы слепо жертвовать ради него своей свободой, а возможно, и жизнью. И поэтому я призываю вас бороться: не за идею, не за страну, а за собственное счастье. И не сдаваться. Я уверена, что ваш дух всё ещё силён, а ваше тело, хоть и изранено многочисленными пытками, до сих пор способно удержать в себе вашу чистую душу. Я буду продолжать молиться за вас. Пожалуйста, пишите ещё, вам нужно разрабатывать руку. Искренне ваша,

Люсия Аурелия Гарсиа-Риос»

«Уважаемая Люсия Аурелия. Моя рука уже получше, видимо ваши молитвы каким-то неведомым образом вернули её к жизни. Я подумал, что мне надо поблагодарить вас за это. Я не удивился, узнав, что вы так молоды, – ваши суждения незрелы и полны иллюзий, которые мешают вам осознать реальное положение дел. Да, молодость и невежество – вот то, что всегда раздражало меня в людях. Если бы вы удосужились почитать что-то ещё, кроме Библии и развлекательных рассказиков, которые сейчас так популярны у молодёжи, вы бы поняли, что молчать и бездействовать дальше нельзя. Режим генерала Ромеро уже высасывает из нашего народа последние капли крови и даже не собирается останавливаться на этом. У нас почти не осталось надежды, но я готов пожертвовать своей жизнью и свободой только ради того, чтобы диктатура больше никогда не коснулась наших земель. Оглядитесь вокруг, уважаемая сеньорита Гарсиа-Риос! Могу поспорить с вами, что вы не увидите ничего, кроме нищеты, лжи и разрухи. И после этого вы будете мне говорить, что нужно поставить своё счастье превыше всеобщей свободы? Подумайте ещё раз. Как говорил Ленин, тот самый, которому удалось построить по-настоящему социалистическое государство Советский Союз: „Раб, осознавший своё рабство и поднявшийся на борьбу за своё освобождение, наполовину перестаёт быть рабом“. Я надеюсь на то, что и в вашей душе когда-нибудь загорится искра Революции. Простите, бумага заканчивается. Будьте счастливы.

Рикардо Альварес»

Его кровь кипела, а глаза налились праведным огнём, в котором горела его недавняя слабость и отчаяние. Он вспомнил, как, будучи ещё на свободе, выступал перед членами их революционной группы, стараясь донести мысли о необходимости революции до каждого, кто позволил себе сомневаться в этом. Ему нравилось говорить с людьми, и с каждым разом его речи становились всё более пламенными и убедительными. Покойный Фернандо Бенитес всегда стоял в первых рядах и согласно кивал, а остальные смотрели на него с обожанием и неподдельным восторгом. Где теперь эти времена? Зарыты в могилу вместе с Бенитесом? Удастся ли кому-нибудь вернуть их, или то, к чему они шли всё это долгое время, утеряно безвозвратно?

Следующее письмо пришло через пару дней, и в этот раз оно было упаковано в довольно большой конверт, который Серхио каким-то чудом спрятал за поясом своих брюк. Внутри конверта было несколько коротких, но хорошо отточенных карандашей, пара чистых листов бумаги и само письмо, написанное давно знакомым квадратным почерком Энрике Дуарте.

«Рикардо, наш храбрый боевой товарищ! Нет, дорогой друг, мы не забыли про тебя, более того, мы делаем всё возможное, чтобы облегчить твою участь. К сожалению, нам пришлось на некоторое время затаиться. Правительство генерала Ромеро пошло на беспрецедентные меры, опасаясь бунтов, спровоцированных убийством Бенитеса и твоим арестом. Они расчехлили всё оружие, тайное и явное, которое у них было, мобилизовали всех своих людей, повсюду расставили ловушки. Но цена, которую они очень скоро заплатят за это, будет огромной. И в данной ситуации у нас есть два только пути: оставить всё как есть и позволить стране погрузиться в вечный мрак, без возможности какого-либо роста или развития, либо ударить сейчас – жёстко, больно и беспощадно. Как сказал Карл Маркс: „Один акт насилия может быть искоренен только другим таким же актом“. Ты знаешь, какой путь мы выбрали, но без тебя нам не удастся его пройти. Будь готов, Рикардо, скоро ты будешь в первых рядах нести победное знамя Революции!

Бенитес и товарищи»

«Энрике, друг! Ты знаешь, что я тебе отвечу. Действуйте, со мной или без меня, не оглядываясь, не колеблясь, не тратя время на подготовку, не вступая в переговоры с этими чудовищами. Делайте так, как считаете нужным, потому что „государство нуждается в очень суровом воспитании со стороны народа“. Разрушайте, чтобы построить новое, без оглядки на прошлое, но с верой в будущее. „Войну надо вести по-настоящему или совсем не вести“. Обо мне не волнуйтесь. Даже если я не выйду отсюда, я вашими руками пронесу знамя Революции, безмерно гордясь тем, что на нём есть и моя кровь.

Ваш товарищ,

Рикардо Альварес»

Разумеется, Бенитес слишком слаб и неопытен, чтобы сделать то, о чём он писал в своём письме, и его слова – это лишь пустое сотрясание воздуха. Но пока что он должен оставаться на своём месте и всеми силами сохранять боевой дух группы. Позже, когда настанет время действовать, ему придётся посторониться и уступить дорогу настоящему лидеру, тому, кто сейчас потерял всё, но вскоре вернёт себе ещё больше. Альварес почему-то вспомнил про медсестру. Сейчас она уже не так сильно раздражала его, а наоборот, казалась существом из другого мира – мира, где все были счастливы и свободны. У него, конечно, всегда было много женщин: София, Изабелла, Адриана, Лаура. Последняя из них, Алехандра Мендес, была красивее всех их вместе взятых. Но почему-то она совсем не писала ему. Наверное, теперь кто-то другой гладит её длинные светлые волосы и прижимает к себе тонкое податливое тело. Альварес сел поудобнее, взял один из остро заточенных карандашей и стал писать другое письмо, тщательно подбирая слова.

«Дорогая Люсия Аурелия. Я, наверное, был немного грубоват в своих предыдущих письмах, и я прошу простить меня за это. Конечно, вы ещё слишком молоды и наивны, чтобы разбираться в таких сложных вещах, как политика, да и откуда вам знать о том, что сейчас реально происходит в нашей стране? Согласитесь, что чем меньше у граждан свободы мысли, чем меньше государство доверяет им, тем сложнее им учиться политике и делать собственные выводы на основе доступной информации. Вы съедаете то, чем вас кормит диктаторское правительство, и боитесь, что ваши желудки не переварят ничего иного. Это не так. Все люди без исключения способны сделать свой выбор – понять, что именно в данный момент лучше для них самих и для государства, потому что они сами и есть государство. Я надеюсь, вы разделите мои идеи, как только узнаете о них больше и из первых рук. А сейчас я бы хотел высказать немного странную просьбу, но, поверьте, это очень важно для меня. Пишите, пожалуйста, почаще. Каждый день, проведённый здесь, может стать для меня последним. Остаюсь искренне вашим,

Рикардо Альварес»

Альварес теперь ждал каждого прихода Серхио, который исправно носил письма от Люсии, полные нежности и сострадания. Отвечая ей, он почти исписал все карандаши, переданные ему соратниками, но слов всё равно было больше, чем могла вместить бумага. Эти слова не успевали за его мыслями, в которых революция была теперь неразрывно связана с Люсией Аурелией. Он ещё больше любил свою родину, потому что теперь она приобрела лицо той, которую он даже никогда не видел. А что Люсия? Она засыпала в обнимку с письмами Альвареса, которых становилось всё больше, и с каждым новым письмом она всё сильнее ждала следующего, чтобы и его положить под свою подушку. Рикардо надеялся, что очень скоро товарищи организуют для него побег и они наконец-то будут вместе. Он лишь ждал от них знака, что для его освобождения всё готово. Наконец, одним ранним утром этот знак пришёл в виде записки, привязанной к камню, вероломно влетевшему в его окно.

«Завтра вечером охранник "забудет" запереть дверь. Иди вдоль тюремной стены, а когда стрелок на вышке отвернётся, быстро перебегай к забору. У тебя есть секунд пять. У тюремных ворот небольшая куча сухих листьев, прячься в ней. Чуть дальше, тоже под листьями, небольшой подкоп. Он очень узкий, и у тебя опять будет только пять секунд, чтобы пролезть в него. Беги к реке, мимо заброшенного храма, к причалу. Наш человек будет ждать на катере после наступления темноты. Все остальные инструкции получишь от него».

Завтра! Уже завтра он будет на воле и сможет наконец осуществить то, о чём мечтал все эти долгие месяцы в заточении!

На следующий день, ближе к вечеру, надсмотрщик зашёл в его камеру проверить, всё ли в порядке. Потом он пристально посмотрел на него и нарочито долго гремел ключом в замочной скважине. Рикардо понял, что путь открыт и осталось лишь дождаться, когда остальные охранники завершат свой вечерний обход и сядут играть в покер. Этот ритуал повторялся изо дня в день, и Альварес уже успел выучить его наизусть. Однако в этот раз они почему-то никак не хотели расходиться. Лишь когда за окном окончательно стемнело, он услышал их голоса из дальней комнаты в конце коридора. Он очень плавно толкнул дверь, и она поддалась, почти без скрипа, как услужливая продажная женщина. Альварес, стараясь не дышать, проскользнул по коридору и, к своему огромному облегчению, обнаружил, что охранник главной двери тоже ушёл играть в карты с остальными. Стараясь вжаться в тюремную стену, он стал медленно двигаться к тому месту, откуда можно было совершить рывок к ограде, где должен был быть подкоп. Пятачок, на котором он сейчас стоял, отлично просматривался со всех сторон, и как раз здесь можно было получить пулю в голову от стрелка на вышке. К счастью, тот выглядел каким-то расслабленным и то и дело опускал винтовку, чтобы дать отдых рукам. Наконец, Альварес решился. Он уже почти чувствовал, как свинец пронзает его черепную коробку, но, когда под его ногами оказалась спасительная кучка листвы, понял, что это было лишь игрой его воображения. Он долго лежал, зарывшись в листья, и их запах был невероятно приятным, потому что означал приближающуюся свободу. Подкоп оказался действительно довольно узким, но сухая земля не могла удержать его отощавшее тело, и он настырно расталкивал её руками и пробивал себе путь головой, как младенец, появляющийся на свет из утробы матери. Выбравшись, Альварес ещё немного подождал, пока стрелок повернётся лицом к тюрьме, и со всех ног побежал по пустырю в направлении заброшенной церкви. Там он упал на землю и некоторое время неподвижно лежал в окружении старых каменных стен и молился, как ребёнок, со слезами на глазах, молился, сам не зная кому.

Человек на катере, кажется, очень удивился, увидев, что Альваресу удалось выбраться живым, и долго тряс его грязную ослабевшую правую руку, а другой рукой хлопал его по плечу. В катере была еда и одежда, и надо было немедленно отправляться, пока в тюрьме не начался ночной обход, который обнаружит этот беспрецедентно дерзкий побег. Через несколько минут они на полной скорости неслись по направлению к границе с Боливией, где Альваресу должны были передать поддельные документы и машину, чтобы добраться до Ла-Паса. Так он и оказался у нас, мой дорогой советский друг. Конечно, этот побег не афишировали, но несколько недель по всему Асунсьону и окрестностям кишмя кишели патрули, прочёсывая всё на своём пути, вплоть до сточных канав. Разумеется, Альварес к тому времени находился в нескольких сотнях километров, и все их усилия были напрасны. Вы, конечно, скажете, что эта история невероятна, но лично я думаю, что ему просто подфартило, как это обычно бывает с людьми его круга. Как вы считаете?

– Я согласен, но что же было дальше? Ему же надо было вернуться в Парагвай и воссоединиться со своими товарищами?

– Безусловно. Это было второй, самой лёгкой частью плана. В Ла-Пасе Альварес поселился в небольшой квартире на окраине города, где просидел несколько дней, боясь высунуть нос на улицу. В квартире ему оставили немного денег и еду на первое время, и всё, что он делал, – это ел, спал или смотрел в окно, опасаясь преследования. Он не знал, что с ним будет, и почти не думал об этом, он просто решил дать отдых своему телу и разуму и покориться судьбе, утешая себя тем, что совсем скоро он наберётся сил и сможет решить, что делать дальше.

Через пару недель в Ла-Пас прибыл доверенный человек из революционной группы. Он без промедления направился на квартиру к Альваресу, чтобы увезти его в Парагвай, где власти, кажется, немного успокоились и почти прекратили его поиски. Квартира была в плачевном состоянии, как и её жилец. Альварес пил. Он был постоянно пьян в стельку и, кажется, уже плохо соображал, что происходит вокруг. А ещё он звал Люсию и каждый раз, когда слышал шаги за дверью, думал, что это она. Но сейчас это был лишь… не знаю… назовём его Мигель. Он был в ужасе, когда увидел, во что превратился тот, кому уже совсем скоро придётся возглавить народный бунт. Он не верил своим глазам. Он пытался поговорить с Рикардо, но тот был абсолютно не в состоянии вести осмысленный диалог.

– Я привёз вам ещё один поддельный паспорт. С ним вы можете вернуться в Асунсьон, где все ждут лишь вас. У нас пока нет точного плана восстания, лишь наработки, которые, возможно, придётся полностью переписать. Зато после убийства Бенитеса нам удалось привлечь на свою сторону ещё несколько сотен человек, большинство из них – с оружием, многие в прошлом военные. Думаю, теперь нас уже ничто не остановит. Мы можем выехать хоть завтра, когда вы… будете в форме.

Альварес молчал и смотрел на Мигеля неподвижным, ничего не выражающим взглядом.

– Вам нужно отдохнуть с дороги, – наконец проговорил он. – А мне – проспаться. Прошу вас, дружище, занимайте мой матрас, я лягу на полу.

Конечно, на следующий день Альварес никуда не поехал. Ближе к вечеру его видели в хлам пьяным на одной из центральных улиц, а потом он и вовсе пропал на несколько дней.

– А как же этот Мигель? – удивлённо спросил я. – Он не пытался ещё раз уговорить Альвареса, настоять, применить силу? Ведь всё-таки группа так рисковала, организовывая ему побег, а в ответ получила… это? Что он сказал им, когда вернулся в Парагвай?

– Мигель… – Диего замялся. – Нет, он не вернулся.

– Почему?

– Знаете, мой друг, я не привык никого обвинять голословно, а прямых доказательств у меня нет. Но чисто между нами. Альварес убил его. Уложил спать и перерезал ему горло кинжалом, который купил на рынке, как только приехал в Ла-Пас, и несколько дней доводил до идеального состояния. Группа так и не дождалась их обоих.

Я замер.

– И что было дальше?

– А дальше они решились отправить к Альваресу Люсию, которая каким-то чудом разыскала последнего оставшегося лидера, Энрике Дуарте, и долго умоляла сообщить, где находится беглец. Конечно, многие были против, но, в конце концов, она убедила их в том, что только ей удастся вернуть и Рикардо, и потерявшегося Мигеля. Она выехала в Боливию якобы на похороны своей дальней родственницы, что не вызвало никаких подозрений у пограничников, ведь о её связи с группой не знал никто, кроме её брата. Конечно же, она сразу направилась по адресу, который ей сообщили в группе, но Альвареса в квартире не было. Дверь была заперта, а соседи лишь пожимали плечами и отвечали, что не видели жильца уже несколько дней. Люсия села под дверь и заплакала. Она была уверена, что Альвареса убили.

Но к утру на лестнице послышались неустойчивые шаги и, окружённый вонью и запахом перегара, на ступенях появился Рикардо. Она видела его лишь однажды, и то мельком, и не хотела верить в то, что этот сгорбленный, еле державшийся на ногах человек был тем, кто писал ей такие нежные и возвышенные письма из тюремной камеры. Но Альварес направился к своей двери, и Люсия всё поняла. Она вышла из тени и сделала три шага по направлению к нему. В этот момент его ноги подогнулись, и он чуть не рухнул на ступени прямо перед ней. Люсия растерянно подала ему руку, и они молча прошли в квартиру, где не было ничего, кроме грязного матраса и пустых бутылок, окруживших его, словно хищные рыбы. Они, не сговариваясь, сели по обе стороны матраса, на котором уже успела высохнуть кровь Мигеля, и она, так же молча, смотрела на него, а он опустил глаза и разглядывал морщины на своих руках.

– Сеньор, – робко начала Люсия, – вы очень плохо выглядите. Вы, наверное, долго не спали? У вас под глазами синяки размером с мою ладонь.

Её ладонь действительно была очень маленькой, но, когда она провела ей по его небритой щеке, ему показалось, что весь мир дотрагивается до него.

– Я ждал тебя…

– И вот я здесь. Я приехала за вами, сеньор.

– Очень хорошо. Мы поселимся в этой квартире, пока не сможем переехать куда-то поприличнее. Я знаю, где найти работу. Я завтра же устроюсь в местный комиссариат: пожарным, или сторожем, или разнорабочим – это не имеет значения. Теперь, когда мы вместе.

Он прижал её руку к своей щеке, и колкие щетинки впились в её маленькие пальцы.

– Вы, кажется, не поняли меня, – она обеими руками повернула его лицо к себе, и их взгляды наконец соприкоснулись. – Ваши товарищи, группа. Они ждут вас. Они сделали всё, чтобы вы сами оказались на свободе и смогли освободить нашу страну. Всё уже почти готово, но Дуарте не хочет начинать восстание в одиночку. Вы нужны ему!

– Я?

– Вы.

Тело Альвареса дёрнулось в порыве неконтролируемой ярости.

– Да кто я такой, чтобы вешать на меня эту ответственность? Люсия, я сделал всё, что мог. Я рисковал своей жизнью, когда пуля, попавшая в Бенитеса, пролетела в миллиметре от моей груди. Я сражался с армией, превосходившей по численности всю нашу группу в несколько раз. Я был схвачен, брошен в одиночную камеру, меня пытали, выворачивали мне руки и били по хребту прикладами. Я не сказал ни слова. Может быть, пора наконец-то оставить меня в покое? Вы не считаете, что на мою долю и так пришлось слишком много страданий? Или вы продолжите выжимать из меня последние соки, пока я не сдохну прямо на ваших глазах с пеной у рта, как загнанная лошадь? – Альварес умоляюще смотрел в её чёрные глаза, а его тело тряслось, как деревья во время урагана.

Люсия медленно убрала руки от его лица.

– Так вы не поедете?

– Останься со мной, прошу тебя. Хочешь, я каждый день буду носить тебя на руках?

– В этих руках вы должны нести знамя революции. Или в противном случае вовсе лишиться их, – её голос дрогнул.

– Что? Почему ты так разговариваешь со мной?

– Я думаю, вы знаете почему.

Она встала с матраса.

– Я изменилась. Я уже не та восемнадцатилетняя медсестра, которая взяла на себя смелость написать абсолютно чужому человеку, чья жизнь в тот момент висела на волоске. Я много читала всё это время и с каждым днём видела всё больше того, что раньше было скрыто от моих глаз. Беспомощные люди из последних сил вкалывают на той земле, которая должна была принадлежать им. Горстка погрязших в воровстве и коррупции генералов, выжимающих последние соки из страны, которую они вероломно присвоили сорок лет назад. Я плакала, видя вокруг себя эту несправедливость и унижение и понимая, что я сама являюсь его частью. Я молилась, да, я молилась Деве Марии, чтобы Она даровала нам силы на борьбу за собственную свободу. «Сейчас или никогда», – ответила мне Она, и я немедленно направилась к вам, чтобы быть с вами на этом праведном пути. Я ещё раз предлагаю вам свою руку, своё плечо, да всю свою жизнь, и, если вы скажете мне прямо сейчас взять винтовку и пойти на баррикады, я, ни секунды не колеблясь, сделаю это!

Люсия остановилась, чтобы перевести дух, и посмотрела на Альвареса глазами, полными слёз и надежды. Он покачал головой.

– Я останусь в городе ещё на несколько дней, – тихо пробормотала она. – Каждый вечер я буду ждать вас в баре «Пещера» на улице Тариха Эскина, там работает наш товарищ. Я надеюсь, вы придёте.

Рикардо вскочил и схватил её, собираясь, кажется, убить, так же как и Мигеля. Он что-то шептал ей на ухо, и из его рта воняло, как из мусорного бака. Люсия стояла прямо и смотрела в окно, где горел одинокий грязный фонарь. Потом она резко высвободилась из его рук и, не давая ему опомниться, вышла из квартиры. Альварес неподвижно застыл в середине комнаты, и его левая рука была прижата к груди, а правая висела, как плеть. Больше они не встречались.

– «Пещера»? – я с удивлением посмотрел на рассказчика. – Не тот ли это бар, в котором сидим сейчас мы?

– Именно! – воскликнул Диего, обрадовавшись моей прозорливости. – Этот тип приходит сюда каждый вечер и часами молча стоит в дверях, прямо как настоящее вонючее пугало!

Он рассмеялся, и остальные подхватили его веселье. Я уже представлял себе окончание этой истории, но всё равно хотел услышать его прямо сейчас.

– Скажите, коллега, а как это Дуарте решился на восстание, несмотря на то что потерял обоих соратников?

– Да, вы правы, – Диего затянулся сигарой. – Решиться было нелегко. Не знаю, о чём он думал, да только кажется мне, что у него просто не осталось выбора. Он не задавал лишних вопросов ни себе, ни другим, а просто делал своё дело – дело, которое начинали они втроём. Он был простым парнем, этот Дуарте, – это сейчас он отрастил усы и выглядит более чем солидно, как и положено президенту. А тогда ему было лет тридцать, не больше, и многие даже не воспринимали его всерьёз. Боялся ли он? Думаю, да. Хотел ли отступить? Вероятно, он думал и об этом. Но что-то не дало ему. Может быть, тот внутренний стержень – fuerza de la mente, как мы называем это. А возможно, это был его природный авантюризм, без которого нельзя стать настоящим лидером. Как бы то ни было, он победил.

Диего с полуулыбкой посмотрел на нас, и все согласно закивали головами.

– А Люсия? – не унимался я. – Неужели она не пыталась вернуться? Помочь Альваресу, поддержать его, да хотя бы просто накормить? Ведь после смены власти она могла беспрепятственно видеться с ним.

– Нет, не могла. Может быть, хотела, но не могла. Не положено замужней женщине, первой леди страны ездить по чужим странам и видеться с предателями революции.

– Замужней? Первой леди?

– А вы так ничего и не поняли?

– Так, подождите, вы же не хотите сказать, что Фернанда Дуарте и Люсия Аурелия Гарсиа-Риос – это одно лицо?

– Именно. Да, она поменяла имя в честь убитого Фернандо Бенитеса. Народ обожает её и называет Донья Президенте, как бы ставя её заслуги наравне с мужем. Кстати, у них с Дуарте недавно родился второй сын, Рикардо. Первому, Энрике-младшему, уже три года, и он просто феноменально похож на мать.

Диего закончил свой рассказ и зевнул, давая понять, что ему нужна передышка. Кто-то наполнил его бокал бордовым портвейном, а я огляделся по сторонам в поисках Альвареса. Бар «Пещера» был пуст, и только провод от телевизора безвольно лежал на полу, напоминая о том, что всё, что я только что услышал, не было выдумкой. Вот такая история, которую я хранил в памяти без малого пятьдесят пять лет. Что скажете, Юрий?

– Замечательный рассказ, Владимир Сергеевич. Интересно, какие выводы вы сделали для себя из него?

– Выводы? Видите ли, Юрий, я журналист, и моей задачей всегда было донести объективную информацию до своего зрителя, слушателя или читателя. Я привык оставлять своё мнение при себе, потому что оно может ввести в заблуждение других, и тогда это уже не будет той журналистикой, которой я прослужил всю свою жизнь. Как человек я, конечно, долго размышлял об этом и думаю, что здесь не всё так однозначно. Но это уже совсем другая история.