Текст книги "Дама с биографией"

– И что ты этим хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что Ростислав такой же, как многие. Только другим все как-то сходит с рук, а ему – нет. Поэтому давай не будем лишний раз пинать его. Лежачего не бьют.

– А я и не бью! Ты прекрасно знаешь, что я ничего от него не потребовала при разводе! Ничего! Лишь бы его никогда не видеть! Ничего мне от него не надо! Обойдусь, заработаю… – Несчастная Лялька затихла и вдруг, чего уж никак нельзя было ожидать, прошептала со слезами: – Мам, скажи, за что мне все это?

Растерявшись от такого вопроса, Люся не сразу нашлась, что ответить, боясь неосторожным словом отпугнуть свою невероятно скрытную дочь, первый раз признавшуюся ей в тайных сомнениях по поводу собственной безгрешности.

– Ох, Ляль, разве несчастья обрушиваются на людей обязательно за что-то? Если бы это было так, то белый свет населяла бы исключительно порядочная публика. Но, увы, кругом полным-полно всяких сволочей, которым почему-то не воздается по заслугам. Короче, не бери в голову. Просто жизнь, Лялечка, – штука сложная, – улыбнулась она в трубку и все-таки не удержалась, добавила, но очень-очень осторожно, философски: – Другое дело, что каждое тяжелое событие – это повод, чтобы кое-что переосмыслить, может быть, и в себе…

– Лично мне переосмысливать нечего! Пусть Каширин переосмысливает! – резко перебила ее Лялька, по-видимому, уже пожалев о внезапно прорвавшейся искренности. – И хватит об этом! Я, собственно, звоню, чтобы сказать тебе следующее. Марк на днях собирается в Москву с очередной своей картиной. Он позвонит тебе и поделится нашими творческими планами, к реализации которых он, видите ли, не может приступить без согласования с тобой.

– Батюшки! С чего бы это?

– Не спрашивай меня ни о чем! Боюсь сглазить. Пожалуйста, встреться с ним, сделай милость.

– Сделаю.

– Не слышу энтузиазма, – плутовато хихикнула Лялька. – А напрасно. По-моему, Марк по-прежнему неровно к тебе дышит. И, по-моему, настала пора вас наконец-то поженить. По крайней мере, тогда у меня появится шанс избавиться от нашей Марии-Магдалины. Правда, мать, давай! Сыграем свадебку на Невском, в самом крутом кабаке. Погуляем! Ты – вся в белом… тебе ужасно пойдет длинное серебристое платье с голой спиной и горжеткой из белого песца. А жених у нас будет в черном фраке…

– Нет, жених у нас тоже будет в белом. Я тут видела вашу фотографию в журнале. Про тебя я уж не говорю: ты, как всегда, неотразима, но и Марк, замечу тебе, просто обалдеть до чего хорош в белом смокинге! – хохотнула Люся, по правде сказать, уже из последних сил: глаза слипались, и такая отчаянная напала зевота, что скулы сводило. – Ладно, Лялечка, хватит шутки шутить. Ложись, выспись как следует. Чтобы завтра опять выглядеть лучше всех.

Куда там! Развеселившись, та продолжала выдумывать что-то смешное, забавное, нелепое – свадебное. Чувствовалось, что девочке безумно одиноко в чужом городе, в чужом доме, где и потрепаться-то толком не с кем. Но, с другой стороны, это же был ее собственный выбор, никто не неволил ее уезжать из дома.

Перебравшись, как сомнамбула, со стула на кровать, Люся сладко, не таясь, зевнула разок-другой, да так и осталась с открытым ртом, услышав в трубке, снова приложенной к уху:

– И последний вопрос. Если я сниму большую, удобную квартиру в центре Питера, ты переедешь ко мне?

– Ой, я даже как-то не знаю… – пролепетала Люся, огорошенная неожиданным предложением, грозившим порушить все планы, связанные с Костей. Однако и малейшего сомнения в ее голосе оказалось достаточно, чтобы гордая девочка Ляля моментально пошла на попятную:

– Впрочем, еще неизвестно, удастся ли мне раскрутиться и будут ли у меня деньги на приличную квартиру, – лениво-равнодушным тоном проговорила она и поспешила распрощаться: – Пока-пока! До связи.

Глава вторая

Давненько она не бывала в здешних краях!.. Так давно, что, прогулявшись легкой походкой от Маяковки в сторону Белорусской, по беспамятству свернула не в тот переулок. В результате заплутала и вскоре обнаружила, что не только за Яузой, но и в двух шагах от центра столицы преобладает все тот же удручающий пейзаж: во дворах – груды ледяного снега с вкраплениями из отходов жизнедеятельности бездомных кошек и собак, где пониже – моря разливанные и густая темная жижа под ногами и под колесами.

Навигатор в голове срабатывал, но держать верный курс оказалось ужас каким непростым делом. Владельцы припаркованного на тротуарах автотранспорта, по-видимому, считали, что нарядная женщина – в шубе, тонких сапогах, со свежеуложенной, непокрытой головой, – чтобы попасть в Дом кино, должна лететь туда по небу, вроде парочки на картине Шагала. Между мощными задами коричневых от грязи джипов и не менее грязными стенами домов для дамы в роскошной норке, спешащей на просмотр нового фильма бывшего гражданского мужа, осталась лишь опасная, узкая тропа. Со встречной теткой в серой каракульче невозможно было разойтись иначе, как только боком, дружно втянув животы и крепко, дабы не перепачкаться, обернув вокруг ног полы драгоценных шуб. С крыш между тем нещадно капало, и вряд ли эти капли были чище мутной водицы в местных лужах.

Но холодная весна – тоже весна. По крайней мере, светло. В зимней темнотище, с ледяными колдобинами внизу и сосульками над головой, нацеленными прямо в темечко, ни за что не удалось бы толкнуть дверь в стеклянный предбанник Дома кино на Васильевской вовремя. Без десяти семь.

Получив пропуск в окошке администратора, Люся протянула его билетерше на входе, переступила порог «царства грез», на ходу огляделась, и подбородок сам собой пополз вниз: «Я в шоке!» Где галдящая, возбужденная предстоящим зрелищем толпа кинематографистов? Где золотая молодежь? Где лохматые, подвыпившие вгиковские студенты, которые штурмом брали этот дом в дни премьер, закрытых просмотров и кинофестивалей? Где знаменитости, наконец?

По пустынному, слабо освещенному фойе бродили одинокие угрюмые личности интеллигентско-бомжистого вида в чем-то грязно-вязано-джинсовом и прохаживались, ступая по паркету тяжелыми зимними сапогами, пожилые тетки типа периферийных библиотекарш.

И на черта, спрашивается, она наряжалась? Наглаживала белую блузку, плохо поддающиеся утюгу косые оборки на черной юбке из натурального шелка с коттоном, полдня подбирала украшения. Продуманный до мельчайших деталей наряд явно не соответствовал окружающей обстановке. Пришлось от зеркала вернуться в гардероб, протянуть номерок позевывавшей от безделья гардеробщице и попросить достать шаль из рукава шубы.

Завернувшись в теплую, уютную шаль с кистями и больше не чувствуя себя белой вороной, Люся направилась к хорошо знакомой лестнице, ведущей на второй этаж, в просмотровый зал. Первый звонок уже прозвенел, но она не спешила: народу-то все равно никого, а приятных воспоминаний – эх, немало! Сколько раз она, хорошенькая молоденькая девчонка в чем-нибудь фирменном, из «Березки», опаздывая на просмотр, скакала на высоченных шпильках по этой самой лестнице, хватая за рукав, чтобы не упасть, смеющегося над ее прыжками Марка. Или наоборот: крепко держала его под руку, чтобы не потеряться в плотной гудящей толпе известных всей стране кинематографистов, и, как в рапидной съемке, медленно-медленно поднимала ногу, стараясь не наступить на блестящий подол какой-нибудь советской кинозвезды – небожительницы, парящей в облаке настоящих, из самого Парижа, французских духов. «Шанель номер пять» или что-нибудь в этом роде…

На втором этаже торговали по дешевке мемуарами народных и заслуженных артистов.

– Скажите, пожалуйста, а что, здесь теперь всегда так немноголюдно? – из чистого любопытства обратилась Люся к пареньку, от нечего делать менявшему местами на лотке залежалую продукцию обанкротившегося издательства. – Или сегодняшний антианшлаг связан с эпидемией гриппа?

Много раз зарекалась она шутить с незнакомыми людьми и вот, поди ж ты, опять не удержалась. Парень не понял юмора, взглянул с неприязнью, но, правда, без удивления. Видать, уже привык, что среди богемной публики чокнутые дамочки не редкость.

– Почему? Если фильм креативный, собирается много зрителей, – недовольно пробурчал он, однако торговая жилка сработала, и, просветлев лицом, малый протянул одну из своих книжек: – Вот, женщина, полистайте, ознакомьтесь, очень креативная вещь! С настоящим драйвом написано! Честное слово, дешевле нигде не найдете!

«Батюшки, какие мы продвинутые!» – подумала Люся, но вслух иронизировать уже не рискнула, прикинулась восторженной идиоткой:

– Спасибо огромное! Действительно, потрясающие мемуары! Я уже имела счастье познакомиться… Да, это тоже, вы правильно говорите, чрезвычайно креативная вещь, я читала ее три раза!.. И этот драйвовый бестселлер давно стал моей настольной книгой…

Короче, еле отвязалась.

В большом зале гулял прохладный ветерок. К третьему звонку любители российского кино все-таки подтянулись, заняли по меньшей мере половину мест, и Люся приободрилась. А как же? Разве не должна она переживать, что картина бывшего гражданского мужа может с треском провалиться, еще не начавшись? Никакого шедевра от Марка она не ждала: с чего бы это вдруг? Но вместе с тем, пожалуй, огорчилась бы, если б его фильм оказался полным гов… пардон, некреативом.

На пять пустых стульев на сцене упал дополнительный луч света. Простучала каблучками кругленькая дама, судя по павловопосадскому платку размером со скатерть, в который она куталась на ходу, тоже замерзшая. Деловито приноровившись к микрофону: раз, два, три, – дамочка расслабилась и обратилась к залу яркими праздничными губами:

– Дорогие друзья! Сегодня мы рады приветствовать у нас в доме петербургских коллег!

Публика поддержала ее жидкими хлопками, и из-за кулис к стульям потянулись петербургские коллеги – три меланхоличных молодых мужичка, длинноногая девчонка и, как всегда великолепный, Марк в отличном темно-синем костюме, классной бледно-сиреневой рубашке и шелковом галстуке. Жених, да и только. Завидев его, дамочка у микрофона, прямо как тетка Мария в Лялькином рассказе, тут же и сомлела: расплылась в улыбке, расцвела всеми розами на своем павловопосаде.

– Позвольте представить вам продюсера картины Марка Крылова! – провозгласила она в зал, сверкнула глазками направо: – Пожалуйста, Марк Спиридонович, представьте нам ваших коллег по картине, – и напоследок голосом администратора попросила всех присутствующих отключить мобильные телефоны.

Гражданка исключительно законопослушная, Люся не преминула последовать ее приказу и, громко щелкнув кнопкой на клатче, опять уставилась на сцену. У микрофона теперь возвышался Марк, а за его спиной скромно, сложив руки на коленях, будто школьники, сидела на стульчиках серенькая творческая молодежь.

Одарив всех женщин в зале лучезарной улыбкой, Марк задержал взгляд на бывшей гражданской жене и выразительно перебрал пальцами левой руки: мол, закруглюсь и сразу приду к тебе. Ближайшие соседки по ряду воззрились на нее с завистливым интересом, отчего к щекам моментально подступило приятное тепло, живо напомнившее о временах, когда артист Крылов, выходя на поклон, точно так же подавал с авансцены тайные знаки девочке в партере. Ох и тщеславной была та девочка!

Марк тем временем начал представление молодежи:

– Это наш замечательный оператор… – Заросший волосами так, что и лица не различить, сонный вьюнош в темно-синих джинсах приподнялся со стула, кивнул, сел… – Это наш замечательный звукооператор… – Лысый, длинный как жердь парень в голубых джинсах приподнялся, кивнул, сел. – А это наш замечательный второй режиссер…

То ли Марку лень было выдумывать иные характеристики, то ли он дипломатично придерживался правила никого не выделять, но всех мужчин он скупо наградил лишь определением «замечательный». Когда же под конец – безусловно, не случайно – он представил зрителям совсем молоденькую исполнительницу главной роли, студентку театрального училища с не очень подходящей для актрисы, но удивительно подходящей к ее комплекции фамилией Зяблик, то не пожалел слов. Мало того, кавалеристый продюсер посчитал необходимым вывести свою Полину Зяблик вперед, к микрофону, чтобы та сообщила зрителям, какое ей выпало несказанное счастье сниматься в его картине. Трогательно, с чувством, как при вручении «Оскара», куколка поблагодарила за безоблачное детство родителей, сидевших с букетиком гвоздик в первом ряду, и снова начала рассыпаться в благодарностях в адрес продюсера фильма. По неопытности большеглазый, коротко стриженный зяблик неожиданно сбился с заготовленного текста, застыл с открытым ротиком, засмущался, и Марк, чтобы приободрить дебютантку, по-отечески ласково обнял ее за острые под тонким свитером плечики.

Вот с ней-то он и подживает! На фиг ему тетка Мария! – заключила Люся, просто так, смеха ради, из женской вредности. Однако по мере того, как зардевшийся от близости юного дарования сладкоголосый Марк все больше заходился от восторга, перечисляя призы и премии, полученные «Полиночкой за роль в нашей картине» на каких-то там кинофестивалях районного значения, Люся поняла, что не ошиблась. Если он еще и не уложил девушку в койку, то, вне всякого сомнения, страстно мечтал об этом. Потому-то и разливался соловьем, потому так настойчиво, изо всех сил пиарил начинающую артистку. И сегодняшнее мероприятие он, скорее всего, организовал только ради своей ненаглядной Полиночки. А кому еще, скажите на милость, оно нужно? Никому, если учесть, что в зале сидит, что называется, полторы калеки.

Бенефис достиг апогея, когда в кулисе возникла дамочка в безразмерном платке и протянула заспешившему к ней Марку большущий букет девственно-белых роз в помпезной упаковке, которые он торжественно, под энергичные хлопки выдрессированной группы вручил своей новой пассии.

Марк явно перебарщивал в стараниях покорить девчонку, так бездарно, при всех демонстрируя свои тайные мужские желания. Впрочем, может быть, никто, кроме бывшей гражданской жены, и не замечал его откровенного кобеляжа. Хорошо еще, что ему хватило соображалки не грохнуться перед девчонкой на колено! Когда-то он обожал подобные эффектные выходки. Чай, испугался, что не поднимется самостоятельно, ухмыльнулась Люся.

Некий укол ревности она, естественно, испытала: а кому понравится, когда в твоем присутствии мужчина отдает столь явное предпочтение молоденькой девчонке? Но ревность эта тут же, еще и свет не погас перед сеансом, с лихвой компенсировалась радостным, всепоглощающим чувством освобождения от ложного образа нового Марка. Да каким он был, таким и остался! Горбатого могила исправит. И как только в голову могло прийти, что по молодости, по неопытности она не сумела оценить человеческие качества своего небесноглазого возлюбленного? Так что пусть больше не пудрит мозги, изображая из себя благородного отца!

На этом Люся поставила жирную точку и сосредоточилась на экране.

По экрану плыли и плыли титры. Медленно опускались в полноводную Неву со шпилем Адмиралтейства на заднем плане фамилии помощников пиротехников, водителей и осветителей. Таким нехитрым способом режиссер, очевидно, добирал необходимый хронометраж, а из этого следовало, что сюжета в кино на копейку, в основном – вода. Но в данном конкретном случае интрига выходила за рамки сюжета: не терпелось увидеть Полиночку, так сказать, в деле: совсем Марк сдурел на старости лет или девчонка так хороша, что ему можно посочувствовать?

Истошно взвыла «скорая помощь», понеслась через город Петербург, сверкая мигалкой. В реанимационном отделении заметался персонал в голубых халатах, и Люся сразу отвела глаза.

О господи! Что же это у Марка за страсть к больничной тематике? То Лялька у него в коме, теперь еще какую-то свистушку будут вытаскивать с того света! К счастью, на экране возникла уже другая, не порождавшая тяжелых ассоциаций мизансцена, в которой участвовала Полиночка. Она же Катя в мини-халате. Надо полагать, провинциалка, иначе девчонка нашла бы себе занятие поинтереснее, чем драить полы в районной больнице. Правда, возила она шваброй в белоснежной одноместной палате, где с ногой на вытяжке валялся мордатый, но не лишенный обаяния мужичок. Болезный, видать, уже вполне оклемался после аварии, потому что не сводил блестящих карих глаз с Катиной попки, зазывно округлявшейся всякий раз, когда девчонка наклонялась к ведру с водой.

Просчитать возможные варианты дальнейшей судьбы чистой, скромной, нищей Кати не составляло труда – Лялька в своих сериалах таких Кать переиграла до чертовой матери, – поэтому Люся не сильно расстроилась, когда ближайшая дверь приоткрылась, в полоске света образовалась представительная мужская фигура и Марк, опустившийся в соседнее кресло, зашептал в щеку:

– Извини, Лю, к сожалению, у меня очень мало времени… К тому же я видел картину уже раз пять и, признаться, устал от нее… Не огорчайся, я дам тебе диск. Пойдем, посидим где-нибудь.

Насчет отсутствия времени он, безусловно, приврал, диск вручить не поспешил и из Дома кино поторопился переместиться в ресторан на Тверскую. Складывалось впечатление, что он вовсе не горел желанием показывать б/г жене свою барахлянскую картину, не хотел, чтобы она стала свидетельницей дружного исхода зрителей из зала или услышала их реплики после просмотра.

Пока официант принимал заказ, по обоюдному желанию состоявший из зеленого салата и диетической рыбы на гриле, пока наливал шампанское («Вспомним молодость, Лю, ты же всегда любила шампанское!»), а непьющему Марку минеральную воду, говорили ни о чем. О погоде. Холодной в Москве и промозглой, еще хуже, в Питере. Но при всей своей улыбчивости и обходительности Марк как будто бы нервничал. Сам того не замечая, отстукивал пальцами дробь по столу, задумывался без видимой причины.

С Полиночкой не сложилось, со злорадством подумала Люся и, проводив официанта взглядом, подняла бокал:

– Ну что, выпьем за успех твоей картины?

– А?.. Да, – очнулся влюбленный. – Нет, Лю, выпьем лучше за тебя. Ты сегодня потрясающе выглядишь! – Чокнувшись водичкой, он отпил глоток и скривился. – Какой там успех, Лю! Дай бог вернуть то, что вложил. Сценарий так себе, на три с минусом. Думал, режиссер вытянет, но и он оказался жалкой посредственностью. Оператор, ты видела, сущий ленивец, спит на ходу. Устал я от них ото всех невероятно! Делать хорошее кино совершенно не с кем. Сплошь серость, необразованность и отсутствие профессионализма.

Последнее заявление очень напоминало филиппики Руслана: тот тоже все свои неудачи норовил свалить на сотрудников. Однако подчиненным Марка работать с ним наверняка было куда приятнее и легче. Не злобный, не истеричный – а что может быть омерзительней мужской истерики? – и не хам, он, конечно же, никогда не багровел, не топал ногами и не брызгал слюной. К тому же был хорош собой и элегантен, как рояль. Лишний раз пообщаться с таким начальником – одно удовольствие. Впрочем, внешность, как известно, обманчива. Особенно подкачанная ботоксом. Будь Марк таким белым и пушистым, каким казался со стороны, он вряд ли смог бы руководить большим студийным коллективом.

– Можешь себе представить, не успел я сегодня прилететь в Москву, как звонят со студии, – словно бы в подтверждение ее мыслей, продолжил он с незнакомым прежде, начальственным видом. – У них там опять ЧП! Монтажер, корова… извини, но у меня уже не хватает слов… так вот, эта бандитка засветила только что отснятый на натуре в Чехии материал. А это, на минуточку, двенадцать тысяч долларов… Уволю ее, конечно, в двадцать четыре часа, но денежки-то тю-тю! Что с нее возьмешь? Даже если пойти на крайнюю меру – подать на нее в суд и засадить годика на три, то, кроме горьких бабьих слез, все равно ничего не получишь.

– Поэтому ты сегодня такой напряженный?

Важный начальник вздрогнул и, хотя имел все основания быть расстроенным из-за потери двенадцати тысяч долларов, поспешил изобразить удивление высоко вскинутыми бровями: разве?

– Возможно, несколько утомился от презентации, – сказал он с мягкой улыбкой и расслабленно откинулся на спинку кресла. – Чудесно выглядишь, Лю! Тебе необычайно идет классика – сочетание черного с белым. Выпей, дорогая, еще шампанского.

– Мерси, мерси… достаточно, достаточно.

Официант притащил тарелки с салатом, и – голод не тетка! – Марк сразу переключил все внимание на еду. Под Лялькиным руководством он, кстати, заметно похудел, чтобы не сказать осунулся. Или тому виной была безответная любовь, иссушающая страсть к дебютантке?.. Нет-нет, голодает бедняга, улыбнулась Люся, заметив, с каким аппетитом Марк лопает салат с креветками и пресловутым, запрещенным дочерью майонезом.

Встретившись взглядом, они прыснули от смеха: да, погоня за стройностью и молодостью дается нелегко!

– Это называется, Лю, есть хочется и худеть хочется!

– Ты и так уж стройный стал, прямо как Джордж Клуни!

В ответном «О-хо-хо-хо!» – с высоко запрокинутой головой было столько неожиданно радостного мужского кокетства, что Люсе даже стало жаль стареющего красавца. В молодости он довольно равнодушно, а иногда и с раздражением относился к бесконечным комплиментам по поводу своей внешности – артисту хотелось, чтобы девушки восхищались его талантом! Времени с той поры прошло немало, а красота, пусть и не такая ослепительная, как раньше, по-прежнему упорно держала лидерство.

Настроение у Марка заметно улучшилось, и между салатом и рыбой он принялся зажигать – весело, с юмором и без начальственного выпендрежа делиться своими производственными проблемами.

– А не далее как позавчера я, который, ты знаешь, очень хорошо отношусь к женскому полу, вынужден был снять с роли одну… Ох, Лю, скоро и я начну ругаться матом! – хохотнул он и мгновенно подобрал определение для молодой, заболевшей звездной болезнью артистки, трижды опоздавшей на съемку и тем самым нанесшей студии большой материальный ущерб.

– Из-за этой профурсетки, – повторил он, смакуя приглянувшееся словечко, – пришлось срочно вносить изменения в сценарий. Правда, задача эта не слишком сложная. Не Шекспир ведь, как ты догадываешься, не Лопе де Вега и даже не Гришковец. Звоню сценаристу – и в следующей серии наша Маша, злостная нарушительница трудовой дисциплины, погибает в авто– или авиакатастрофе. Но это крайний, жесткий вариант. Обычно, если куколка прилюдно покается, чем разжалобит мое необычайно доброе сердце, сценарист отправляет ее куда-нибудь в Австралию или Новую Зеландию, где неожиданно скончался профурсеткин дядюшка, оставивший ей миллионное наследство и виллу на берегу океана. Возвращаться из этого эдема в наш сериал, как ты понимаешь, ей нет никакого резона!.. Ха-ха-ха!

После двух бокалов веселящего шампанского с хорошим закусоном Люся тоже была не прочь пошутковать.

– Вот вы там прикалываетесь, а бабушки потом рыдают у экрана, когда ваша Маша, успевшая им полюбиться, вдруг погибает в автокатастрофе. Знаешь, как Нюша переживала в таких случаях! Валерьянку пила пузырьками. Ночь не спала. Мы с Лялькой, бывало, уговариваем ее, пытаемся объяснить, что все это туфта, а она сердится: вам, дурочкам, никого не жалко!

– Вот она, великая сила искусства! – довольно рассмеялся Марк. – Честно говоря, Лю, я и сам не очень понимаю, как можно воспринимать всерьез всю эту, как ты выразилась, туфту. Но факт остается фактом: попробуй предложить бабушкам вместо пошлой мелодрамы что-нибудь психологически сложное, без внезапных кончин, небольшой порции насилия и секса, без настоящей, горячей любви, и они дружно переключат ящик на другой канал. Поэтому и приходится снимать всякое «мыло». Впрочем, заполнять эфир двадцать четыре часа в сутки только шедеврами все равно невозможно. Для создания шедевров необходимы выдающиеся таланты, а они всегда в дефиците. Не только у нас, везде. Кроме того, по нынешним временам, чтобы сделать в кино нечто из ряда вон выходящее по художественности, требуются колоссальные деньги.

Возражать ему: поменьше бы вы там набивали себе карманы, глядишь, и денежки нашлись бы на приличное кино! – Люся не стала. Не для того она сюда явилась, чтобы задираться с Марком, от которого теперь целиком и полностью зависела Лялькина карьера. Кстати, уже давно пора было тормознуть его и перейти к разговору о предмете гораздо более важном – о дочери.

Не вышло. Заухал золотистый понтовый мобильник, лежавший на столе по правую руку от «большого руководителя», и, взглянув через очки, как через монокль, на высветившийся номер, Марк скороговоркой извинился и быстрыми шагами направился в вестибюль, в зону полной неслышимости.

Не иначе как звонила какая-то его куколка. Возможно, та же Полиночка… А что если девчонка изъявит сейчас желание встретиться и охваченный неудовлетворенной страстью к зяблику продюсер смоется, так и не сказав ни слова о Ляле, не посвятив, как было обещано, в свои загадочные творческие планы? – Глядя ему вслед, Люся занервничала и очень пожалела, что сразу же не взяла быка за рога. Сейчас ускачет к своей телке, и поминай как звали! С него станется.

Ревнивые женские прогнозы не сбылись: спустя несколько минут Марк вернулся в отличном настроении и опустился в кресло с видом человека, который только что обтяпал выгодное дельце и теперь имеет полное право отдохнуть в ресторане с милой его сердцу дамой.

– Расскажи-ка мне, Мар, как там Лялечка? В последнем нашем с ней разговоре она сказала, что ты как будто бы хотел обсудить со мной ваши творческие планы. Чем страшно заинтриговала. Речь идет о мюзикле, да?

Стародавнее интимное «Мар» не осталось незамеченным, вызвав чарующую улыбку, но последний вопрос мгновенно стер ее с лица Марка.

– Мюзикл? – удивленно переспросил он. – С чего ты взяла?

– Ты же вроде мне сам говорил. Помнишь наше приватное свидание у озера?

– А-а-а… да-да-да… Нет, Лю, с этим ничего не выйдет. Видишь ли, у девочки слабовато с вокалом. Она в принципе не очень музыкальна. Мюзикл не Лялин формат. Затраты будут бешеные, а результат под большим вопросом.

«Ну и зараза же ты! – чуть не выдала ему Люся. – С вокалом слабовато! А ты что думал, Лялька – Монсеррат Кабалье? Вешал девчонке лапшу на уши, обнадеживал, сагитировал уехать, а теперь – в кусты?»

– Пойми меня правильно, Лю, девочка сейчас не в том состоянии, чтобы петь и отплясывать. – Спохватившись, что был чересчур резок, Марк доверительно понизил голос и подался вперед. – Для нее гораздо органичнее будет драматическая, трагедийная роль. В связи с этим у меня возникла вот какая идея…

С тем же воодушевлением, с каким морочил голову мюзиклом, он принялся излагать свою новую грандиозную задумку. Только жестикулировал сдержаннее, чем на пленэре. Сообразно ресторанной обстановке.

– Представь: свинцовые тучи, бушующие волны и маленькая, хрупкая женская фигурка на палубе. Затем – переход на крупный план, и мы видим прекрасные женские глаза под тонкой вуалью. Глаза, полные страдания. Их взор устремлен к горизонту, туда, где тает в море полоска земли – любимая и одновременно ненавистная родина. Там в огне жесточайшей революции погибли муж и малолетний сын нашей героини… В действительности им удалось спастись, но бедняжка уверена в обратном. Поэтому-то всеми правдами и неправдами, с колоссальным трудом получив заграничный паспорт, она садится на пароход, который отплывает за океан, в Америку… Далее – флешбэк: перед нами бальная зала, барышня кружится в вальсе с женихом, офицером царской армии…

Объявив, что Ляля будет играть сразу две роли – себя, известную актрису Ольгу Каширину, и свою прабабку-аристократку, бежавшую от большевиков, Марк застыл в торжественном молчании. Кажется, он ждал если и не аплодисментов, неуместных в ресторане, то по крайней мере бурного словесного восторга.

– Что-то я не припомню, чтобы у нас в роду были аристократы, – хмыкнула Люся, маскируя иронией чувство протеста, охватившее ее, как только она сообразила, к чему клонит Марк. – Или ты имеешь в виду собственных предков?

До чего же всем хочется слыть аристократами! Даже детям бывших партийных бонз. Сынок крупного партийного работника, в свое время ничтоже сумняшеся пользовавшийся и пайками, и распределителями, и прочими обкомовскими благами, тут же с готовностью заявил, что да, его предки по линии матери – теперь об этом можно говорить открыто – были аристократами, крупными землевладельцами в Бессарабской и Херсонской губерниях. И преспокойно принялся за рыбу. Пока-де рыбка не остыла.

А Люсе уже и кусок не лез в горло, до того ее переполняло негодование. Просто в голове не укладывалось, как могла Лялька, так долго и безутешно оплакивавшая Нюшу, вывалить перед Марком все грязное белье семьи Артемьевых, а потом еще и согласилась сделать это белье всеобщим достоянием. Ведь тем самым девчонка предавала любимую бабушку. Уж наверное, у Нюши были причины, чтобы, так и не поделившись ни с дочерью, ни с внучкой, унести в могилу тайну своих непростых, скорее всего казавшихся ей стыдными, отношений с Сергеем Михальцевым. Или с кем-то другим. Кто знает?

Конечно, Лялька с ее современными установками: подумаешь, кто-то с кем-то когда-то переспал, ну и что? – и не раз изображавшая на экране матерей-одиночек, не могла воспринимать бабушкину любовную коллизию как нечто особенное, однако это все равно ее не оправдывало. Причина ее предательства могла иметь лишь два объяснения: либо за четыре месяца тесного, изо дня в день общения циничному Марку удалось развратить девчонку окончательно, либо она совсем дошла до ручки от тоски и отсутствия былой московской востребованности. Варианты, честно сказать, были один другого хуже, и перевесило извечное материнское желание оправдать дочку: никакого белья Лялька перед Марком не вываливала! Просто не удержалась и похвасталась собственным дворянским происхождением в ответ на новость об аристократизме папочки, о чем, бахвал и краснобай, он трубит теперь направо и налево.

– Так кого же все-таки ты имел в виду под прабабкой-аристократкой? – непринужденно поинтересовалась Люся, когда, покончив с форелью, Марк сложил на тарелке вилку и нож.

Он удивленно округлил глаза и, разумеется, напомнил о проклятых архивных документах. Попадись они сейчас Люсе в руки, в ту же секунду полетели бы в помойку! Там им самое место!

– На меня, Лю, сходство барышни на фотографии и нашей Лялечки произвело ошеломляющее впечатление. Если ты не возражаешь, то, взяв за основу историю вашей многострадальной семьи, я готов сделать отличный семейный сериал. Возможно, сам напишу сценарий. Отправлю ассистента по питерским архивам, засажу его в Интернет – там, как в Греции, все есть, – и он наберет мне кучу материала об этих Михальских…