Текст книги "Красавицы Бостона. Злодей"

Персефона протянула руку, чтобы выхватить ее. Я поднял выше, медленно качая головой.

– Я нашел цену своей души.

– Я тебя слушаю. – Она скрестила руки на груди.

– Перестань навещать бабушку бывшего мужа. Это неуместно, неприятно и несет в себе неверное послание.

На мгновение наступила тишина, пока она пыталась сообразить, откуда я вообще об этом узнал.

– Нет, – резко возразила она. – У нее никого нет. Она страдает деменцией, одинока и нуждается в общении. И ей недолго осталось жить. Я ее не брошу.

Меня удивило, что она даже не стала отрицать, что видится с бывшими родственниками.

Хотя не должно было удивлять. У меня всегда складывалось впечатление, что с Персефоной справиться легче, чем с ее подругами и сестрой – с этой ПМС бригадой. На деле же у моей жены оказался нестандартный подход. Вместо того чтобы твердо отстаивать свою позицию, она хитро проталкивала ее с милой улыбкой.

Но все равно, по сути, стояла на своем, не сдвинувшись ни на сантиметр.

– Она больше не твоя ответственность. – Упершись кулаками в стол, чтобы сдержаться и не начать щелкать костяшками, я наклонился вперед, чувствуя, как начинаю утрачивать самообладание.

– Я не стану покупать твою душу ценой пятнания своей. – Персефона выпрямила спину. – Прости, муженек, тебе придется придумать что-то другое.

– Я найму для нее сиделку.

Неужели я правда торгуюсь с этой женщиной? Опять?

– Нет, – невозмутимо ответила она.

– Двух сиделок, – процедил я.

Персефона помотала головой.

– Да у этой женщины маразм, – оскалился я. – Она не заметит разницы между тобой и профессиональной сиделкой.

– Но я-то замечу. – Она расстегнула заколку, и ее золотистые волосы рассыпались по плечам, словно потоки водопада. – И буду знать, что бросила беззащитного человека из-за прихоти своего мужа.

Я хотел… я хотел… да что я, нахрен, хотел сделать с этой женщиной?

Какого хрена мне в голову только что пришло слово «хрен»?

Я снова это сделал.

Черт его дери.

Она подошла ко мне, потянулась через стол и накрыла мою ладонь своей.

– Киллиан, – прошептала она. – Послушай меня. Два самых важных решения в нашей жизни принимать не нам. Наше рождение и смерть. Мы не выбираем появляться на свет и не выбираем, когда и как умрем. Но все, что в промежутке? Это в нашем ведении. Мы можем заполнять пробелы, как пожелаем. И я решаю заполнить свой правильным поступком. Быть хорошим другом – и хорошим человеком, – по моим стандартам.

Я спокойно забрал контракт и сунул его в ящик стола. Затем запер его и убрал ключ в передний карман. Своего я не добьюсь (по крайней мере, сегодня), но переговоры – мое поприще, а приписки мелким шрифтом – мой конек.

Она перестанет видеться со старухой, даже если мне придется работать не покладая рук, чтобы этого добиться.

Я обошел стол, прислонился к нему и скрестил ноги в лодыжках.

– Иди сюда.

Персефона без колебаний подошла ко мне вплотную, безотказная и отзывчивая. Идеальная. Я еще никогда не встречал кого-то столь же покладистого, но при этом упрямого.

Мы стояли, прижавшись друг к другу, и ее цветочный аромат коснулся моих ноздрей.

– Видела свою тетю Тильду в последнее время? – Я обхватил ее щеку ладонью. Персефона сделала прерывистый вдох, и все ее тело задрожало от моего мимолетного прикосновения.

Я задавался вопросом, насколько восприимчива она была к прикосновениям бывшего мужа.

Как сильно дрожала, когда прижималась к телу того, кого выбрала сама.

Того, в чьи объятия я ее подтолкнул.

– Да, вообще-то видела, на днях… – Персефона запнулась, позволяя мне поставить ее в желаемую позу. Она оказалась верхом на моей правой ноге, зажав ее бедрами. Я наклонил ее так, чтобы клитор прижимался к моему мускулистому квадрицепсу. – Хм, кажется, это был вторник?

Она не могла собраться с мыслями.

К сожалению, я тоже.

Я наклонился в тот же миг, когда она запрокинула голову и приоткрыла рот. Я набросился на ее губы, прижимая колено между ее бедер и чувствуя, как напрягаются ее мышцы. С ее губ сорвался стон. Она прильнула грудью к моей груди и стала двигаться, жаждая трения. Наши языки слились в танце, и я обхватил ее лицо ладонями, углубляя поцелуй, а потом прошелся губами по ее подбородку, затем вдоль шеи. Остановился, чтобы лениво провести кончиком языка по пульсирующей точке, когда дошел до чувствительной части ее горла.

Персефона впилась пальцами в мои плечи. Она оказалась на грани оргазма от одних только поцелуев. Вместе мы были поразительны, и я задумался, когда же она подведет черту. Осознает, что я хочу от нее то, что она не готова мне дать.

– О боже, Килл! – вскрикнула она.

Я не стал указывать на то, что бога не существует, а лишь продолжил двигаться губами ниже к ее ключицам, затем к груди, которую обхватил ладонями, а потом провел языком вдоль ложбинки. Она схватила мою голову и пододвинула к соску. Проглотив смешок, я отодвинул край ее платья, взял возбужденный розовый сосок в рот и пососал его. Она шумно выдохнула, уткнувшись в мои волосы, царапая маленькими ноготками плечи, блуждая руками по спине и изо всех сил стискивая ладонями мои ягодицы.

– Дай мне все. – Персефона замотала головой из стороны в сторону и пробормотала, прижавшись губами к моим волосам: – Всего себя. Я хочу все, что ты даешь им и даже больше.

Им.

Женщинам, которым я платил.

Женщинам, которым я собирался платить и впредь, потому что Персефона не была рождена, подготовлена и нацелена удовлетворять мои самые темные фантазии. Об этом не могло быть и речи.

Она слишком хороша.

Слишком невинна.

Слишком прекрасна.

К тому же, нужно быть самым тупым человеком на земле, чтобы намеренно связать наши жизни еще сильнее.

Я взялся за второй сосок, облизывая, пощипывая и покусывая. Дразня ртом, я довел ее до грани оргазма, до того, что она начала бесстыдно тереться о мое бедро. Я знал, что она скоро кончит. Об этом мне подсказала дрожь в ее бедрах.

Именно в этот момент я оторвался от ее губ и сделал шаг назад.

Она чуть не упала на стол. Я схватил ее за талию, снова притянул к себе и приподнял ее лицо за подбородок.

– Я по-прежнему целуюсь, как голодный ротвейлер?

Я был рад обнаружить, что мой голос звучит все так же сухо и бесстрастно.

Персефона прокашлялась, обмякнув в моих руках.

– Ты делаешь успехи. Этот вышел лучше.

– Лучше, но не идеально? – Я в изумлении приподнял бровь.

Она помотала головой, с озорной улыбкой расстегивая мою молнию.

– К сожалению, нам все еще нужно практиковаться. Часто.

Я не сдержался.

Рассмеялся в наш поцелуй.

Я смеялся впервые за многие годы.

Может, даже десятилетия.

И это было… ново. Приятно.

– А теперь покажи мне, почему ты держишь своих любовниц на другом континенте? Чем же таким извращенным ты можешь с ними заниматься?

Она не дала мне времени на ответ. Потянула меня за руку и повела по коридору прямо с расстегнутой ширинкой, то и дело оглядываясь в ожидании, что я покажу ей дорогу в мою спальню. Так я и сделал, хотя знал, что ей это и так было известно.

Знал, что она устроила экскурсию по дому в мое отсутствие. Я видел ее на камерах, когда Петар показывал ей дом.

Я закрыл за нами дверь, на всякий случай, заперев ее на замок, и Персефона встала передо мной. Спустила платье, позволив ему собраться возле ее ног, словно замерзшее озеро.

Она взяла мою руку и обернула ладонь вокруг своей белоснежной шеи.

– Вот что ты любишь? – Ее грудь вздымалась и опускалась в такт бешеному сердцебиению, а глаза блестели от возбуждения. – Ты делал так, в тот день… в тот раз…

Когда с воплями выгнал ее вон.

– Или… – Она замолчала, проведя моей ладонью вдоль своего тела прямо до округлости ягодиц, пока я не коснулся промежности. – А может, это? Я тоже не против кое-чем с тобой заняться. Я на все согласна, Киллиан. При условии, что ты делаешь это со мной.

Моя решимость исчезала быстрее, чем съедобные стринги на убогом мальчишнике в Вегасе.

Дьявол на моем плече твердил, что я не обязан отговаривать ее спать со мной.

А ангел на моем плече… ну, на данный момент валялся в багажнике у дьявола с кляпом во рту.

– Я трахаюсь грязно, – предостерег я.

Персефона все еще держала меня за руку. Поднесла мои пальцы к складочкам между ее ног, разводя бедра. Я погрузил указательный палец внутрь. Она вытащила его и начисто облизала.

Я умер. Конец.

Ладно. Не умер. Но был близок к этому, и все доводы о том, почему мне не стоит с ней спать, – мой контроль, мое состояние, да и тот факт, что она слишком хороша для меня, – начали казаться одной сплошной чушью.

– Покажи мне свое истинное лицо, – прохрипела Персефона срывающимся от эмоций голосом.

– Оно уродливо, – прямо сказал я.

Она покачала головой.

– Не для меня. Для меня ты никогда не будешь уродлив.

Этого оказалось достаточно, чтобы растопить мою решимость в ничто. Схватив Персефону за волосы, я притянул ее и обрушился на ее губы в карающем поцелуе.

– Мне нужно стоп-слово? – Она сделала резкий вдох.

– Твой рот будет слишком занят для разговоров. Стукни дважды по любой поверхности, и я остановлюсь.

Я толкнул ее, совершенно голую, к окну, выходящему в сад, прижав грудью и киской к стеклу, затем спустил брюки и вытащил член. Она захныкала, двигая задом ближе ко мне, выгибая спину, умоляя. Она была так сильно возбуждена, что от влаги ее бедра липли друг к другу. Я заставил ее расставить ноги и так грубо смял ягодицы, что на них остались розовые отметины. Я смотрел сверху вниз на ангельское лицо своей жены, стоя позади нее, когда реальность происходящего вонзила в нее свои когти.

Она была прижата к окну с видом на мой двор, но еще и на чей-то частный сад. Стояла в чем мать родила, и сейчас ее трахнут так жестко, что женщины в соседних кварталах испытают оргазм вместе с ней. Персефона громко сглотнула, но не остановила меня, когда я наклонился, поднял ее влажные трусики, скатал их в шарик и засунул ей в рот.

Цветочница подавилась своим практичным хлопковым бельем, и у нее заслезились глаза. Я замер, ожидая, когда она поднимет кулак и постучит. Почувствовав, что я прощупываю почву, она прижала ладони к стеклу и кивнула в ответ.

Давай же.

Я ворвался в нее одним толчком.

Она закричала, но трусики заглушили ее стон. Мой сосед вышел во внутренний дворик с бутылкой пива в руке, одетый в майку-алкоголичку и брюки, как я и предполагал. Каждый вечер ровно в десять Арми Гузман, банкир из «Уэллс Фарго», выходил полить кусты роз.

Персефона округлила глаза, когда я начал двигаться в ней. Сосед смотрел куда-то прямо перед нами, и ему было прекрасно видно, как ее трахают у окна.

Она всхлипнула, когда я ворвался в нее снова, отвесив шлепок по заднице, от которого остался отпечаток.

– Постучи два раза. – Я впился зубами в ее шею, напоминая о том, что она могла отказаться. Но то, как она отвечала на мои толчки, выгибая спину, подсказало мне, что она вовсе не была маленьким невинным созданием, каким я ее представлял.

Я хотел, чтобы она сказала, что это слишком. Слишком быстро. Слишком извращенно. Доказала мне, что мы не подходим друг другу во всех тех отношениях, в которых, как мне казалось, мы подходили. Если бы она оказалась холодной и нечувствительной, то уйти от нее, как только она забеременеет, было бы легко.

Ладно. Не легко. Посильно.

Персефона помотала головой, двигаясь мне навстречу, схватила мою руку у себя за спиной и снова положила ее на свою ягодицу.

Я отвесил шлепок еще раз.

И еще.

И еще.

И еще.

Она обернулась посмотреть на меня полуприкрытыми глазами, опьяненная тем, что мы с ней вытворяли. Но что еще хуже, каждый раз, когда я врывался в нее, то чувствовал, как оставлял маленькую частицу себя, которую был не готов отпустить.

Осколок самоконтроля.

Я схватил ее за подбородок и повернул лицом к соседскому двору.

– Поиграй перед ним со своими сиськами, – велел я. – Вознагради его.

Я пытался довести ее до предела в надежде, что она стукнет дважды, развернется кругом, согласится на ЭКО и оставит меня нахрен в покое.

Она сделала, как я велел: стала играть с грудью перед ним, пощипывая, оттягивая, лаская округлость тяжелых грудей. Сосед средних лет оторвал взгляд от роз и замер, повернув лицо к моему окну.

Персефона Пенроуз была хорошей.

Правильной.

Милой.

… и такой же развратной, как и я.

Оттого она становилась очень мощным наркотиком.

– Вот так, – прорычал я ей на ухо, двигаясь все сильнее, и каждый сантиметр ее кожи покрылся мурашками. – Раздвинь бедра, размажь свои соки по стеклу и покажи своему новому соседу, что с тобой делает твой муж, моя сладкая, красивая шлюшка.

Конечно, она отступит.

Она не может…

Не станет…

Она сделала это.

Послушно раздвинула бедра и стала ласкать себя, пока я врывался в нее сзади.

Мужчина смотрел все так же пристально, но выражение его лица оставалось бесстрастным, пока моя жена терлась киской о стекло, а я трахал ее сзади. От трения по клитору ее тело сотрясала неистовая дрожь. Ее внутренние мышцы сжали меня, и я понял, что она близка к оргазму. Я нагнул ее, что позволило мне войти глубже. Затем схватил ее за ягодицы и принялся безжалостно трахать. Она водила ладонями по стеклу, оставляя потные отпечатки.

Мы оба были совсем мокрые. Я посмотрел на ее трясущуюся, покрытую синяками задницу и испытал отвращение от того, как сильно мне нравился ее вид.

Мне претило, какую власть она имела надо мной. Она никогда не узнает, как сильно я жаждал ее. Считал ее несравнимо лучше всех остальных.

Как чувствовал, будто ее великолепные светлые волосы обвивались вокруг моих ног и запястий, словно существо из греческих мифов, приковывая нас друг к другу.

Она выплюнула трусики.

– Ах черт, я кончаю!

Ее ноги задрожали, и она упала на четвереньки прямо на ковер, уставшая и основательно оттраханная.

Я опустил руку вниз ее живота и стал массировать клитор, чтобы заставить ее кончить второй раз. Не прекращая врываться в нее, я гнался за собственным оргазмом.

Через минуту яйца напряглись, и я, ощутив эйфорическую разрядку от грубого секса, кончил в нее, как раз когда она второй раз достигла пика удовольствия.

Закончив, я сразу вышел из нее и вытер еще не опавший член о ее ягодицы. Встал, слегка ошалев от оргазма, и принялся быстро одеваться, стараясь взять себя в руки.

– Боже. Не могу поверить, что он нас видел. – Персефона повалилась на ковер, уткнувшись в него лицом, а ее задница, покрытая красными и розовыми пятнами, оказалась прямо у меня на виду. – Я никогда не выйду из этого дома.

– Выйдешь и очень скоро, – съязвил я.

Я еще не закончил выставлять ее напоказ, как трофей.

– Я сгораю от стыда.

– Не стоит.

– Почему же? – простонала она, уткнувшись в ковер. Наверное, сейчас неподходящее время сообщать ей о том, что он стоит больше, чем вся квартира-студия ее сестры, и просить не пачкать его.

– Окно затонировано с внешней стороны, – сухо бросил я, застегивая ширинку и чертовски надеясь, что она сегодня забеременеет.

Это не только поможет мне избавиться от навязчивого влечения к ней, но к тому же в корне пресечет любую потенциальную драму с бывшим мужем. А с ней мне искренне не хотелось иметь дела. Не завидую этому ублюдку, если он вдруг вернется, чтобы забрать то, что теперь принадлежит мне. Я никогда не был настроен делиться.

Персефона резко обернулась, ее глаза вспыхнули.

– Ты шутишь?

– У меня нет чувства юмора, забыла? – Я застегнул рубашку, которая оказалась наполовину расстегнута, хотя я не припомню, чтобы порывался ее снять.

– Тогда на что же он смотрел? – Она села и повернулась ко мне лицом, все еще совершенно голая.

– На цветник на моем балконе. Мой ландшафтный дизайнер выращивает превосходные розы. Сосед от них с ума сходит.

– Почему же ты не сказал?

– Меня возбуждало смотреть, как ты нервничаешь. – Я наклонился и погладил ее по растрепанным светлым волосам, будто домашнего питомца, после чего подошел к креслу и открыл стоящую возле него коробку с сигарами.

– Что, прости?

– Охотно. Прощена и свободна. Уже как шесть минут с момента, когда мы закончили. – Я махнул ей рукой.

У нее были сногсшибательные сиськи, особенно, когда она внезапно резко встала. Полные, грушевидной формы с розовыми сосками, похожими на две маленькие бриллиантовые сережки. Моя жена подняла платье с пола и надела его, качая головой.

– Петар вызовет тебе водителя. – Я зажал сигару уголком рта, набирая сообщение управляющему поместьем, пока Персефона пыталась втиснуть ноги в пару туфель Manolo Blahnik, в которых натерла мозоли.

– Иди ты в задницу, Килл.

– Можно попробовать. Как насчет завтра? У меня есть свободное время в обед. Если не получится, то тебе придется ждать, пока я вернусь с работы примерно в половине десятого.

Она молча развернулась и зашагала к двери. Остановилась на пороге, уперлась рукой в стену и посмотрела на меня поверх своего изящного плеча.

– Знаешь, я ведь такая же, как и ты.

– Очень в этом сомневаюсь. – Я неотрывно смотрел в телефон, уже отвечая на письма от юридического отдела. Не самое лучшее проявление джентльменского поведения, но я знал: если взгляну на нее, то попрошу остаться.

– Мне тоже нравится смотреть, как ты нервничаешь.

Моих губ коснулась ухмылка.

– Очаровательно. Меть высоко, Цветочница.

– Вот почему, пока я танцевала сегодня с Эндрю Эрроусмитом, я приняла его предложение, – спокойно пояснила она.

Я тотчас оторвал взгляд от телефона.

– Какое предложение?

– О, посмотрите-ка, – мило улыбнулась она. – Теперь ты весь внимание.

– Какое предложение? – повторил я, понизив голос.

– Обучать его детей.

Я понимал, что делал Эрроусмит.

Подводил мою жену ближе к моей тайне. К моему позору. К заряженному ружью. Заставлял ее осознать, кем я был, что это означало, и насколько я уступал ее очевидному совершенству.

Я вскочил с места, намереваясь высказать ей свое мнение.

Она подняла руку.

– Брось, муженек. У тебя свои условия, у меня свои. Одним из них было мое желание продолжить работу.

– В качестве воспитательницы, а не гувернантки моего заклятого врага. Это идет вразрез с соглашением об отказе от конкуренции, который ты, кстати говоря, подписала.

– Ты не можешь указывать, как мне поступать с моей карьерой.

Ее голос звучал безмятежно, будто она парила на облаках, которые так сильно любила.

По моим венам понесся раскаленный докрасна гнев. Пульс участился.

Не к добру.

– Только что указал. – Я сверкнул зубами, выпуская дым. – И я повторю еще раз для отстающих извилин: ты не будешь работать на Эндрю Эрроусмита. Видишь? Все просто.

Персефона сцепила ладони вместе, словно само очарование.

– В таком случае ты не будешь бурить скважины в Арктике.

И вот так внезапно я уже больше не рисковал попросить ее остаться.

– Прости, милая, но твоя задача – скакать на моем члене, а не давать мне деловые советы.

Она кивнула.

– Ну тогда твоя – сделать мне ребенка, а не указывать, кого мне навещать по выходным и с кем работать.

– Это нарушение нашего контракта, – предупредил я.

Персефона сделала вид, будто размышляет об этом, а потом повела плечом.

– Тогда уходи от меня.

– Ты же знаешь, что развод – не вариант, – процедил я.

Она поморщилась.

– А это и впрямь сглаживает острые углы контракта?

Вот же маленькая за…

Тут она права.

– Я сделаю твою жизнь очень несчастной, если ты ослушаешься меня, Персефона.

Моя жена взмахнула рукой и прошмыгнула за дверь.

– Я не первый раз замужем. Доброй ночи, муженек!

Шестнадцатая

Персефона

На следующий день я слонялась в учительской во время обеденного перерыва, сжимая в руках остатки энчилады[30]30
  Традиционное блюдо мексиканской кухни: тонкая тортилья из кукурузной муки, в которую завернута начинка, чаще всего мясная, но может состоять и из яиц или овощей.


[Закрыть] из супермаркета и переминаясь с ноги на ногу, как наказанный ребенок.

Задница болела после ударов, но настоящую жгучую боль мне причиняли шрамы, которые Киллиан оставил на моей душе.

Секс с Киллом не был хорошим. Нет.

Он был умопомрачительным. Невероятным. Таким, подобного которому я не испытывала еще никогда.

Но оттого, как стремительно он вышел и восстановил самообладание, у меня так сильно шла кругом голова, что я не могла дышать. Не потому, что ожидала, будто мы будем часами лежать в обнимку и вести беседы, а потому, что такой резкий переход от чуткости к резкости был для меня подобен удару хлыста. Меня пугала неистовость собственных чувств к нему, а потребность защитить его от опасности вызывала приступ тошноты.

Сводила с ума. Заставляла чувствовать себя безнравственной.

Я никогда не жертвовала своими моральными принципами ради Пакса.

Теперь я все поняла. Поняла, почему Киллиан платил за секс. Дело не в том, что его предпочтения были слишком нестандартны. Он терял контроль, когда был с женщиной. Становился живым, чертыхался, расслаблялся. Слои сдержанности, в которые он облачился, слезали, как змеиная кожа, оставляя его открытым и уязвимым. Он дергался, дрожал и рычал, а его сердце бешено колотилось у меня за спиной, когда он входил в меня.

Я собрала вещи и выбежала из его дома, пока он не успел меня выгнать. Не могла рисковать и снова оказаться отвергнутой. Не могла допустить, чтобы он переступил через меня, как через коврик с надписью «Добро пожаловать отсюда» на пороге его особняка.

Надеюсь лишь, что план, который я придумала на благотворительном вечере, сработает.

– Сюрприз! – Два знакомых голоса завизжали у меня за спиной, вырывая из размышлений.

Я обернулась и увидела на пороге Белль и Эш с пакетами еды навынос. Бросила недоеденную энчиладу на один из круглых столиков.

– Что вы здесь делаете? – Я обхватила обеих за плечи, притягивая в дружные объятия.

– «Мадам Хаос» откроется только вечером, а сидеть дома и смотреть в стену мне надоело, давай-ка посмотрим, – сестра глянула на часы Tory Burch, – примерно два с половиной часа назад. – Она вошла в учительскую в кожаном мини-платье и безразмерном пушистом свитере. Присев за свободный столик, достала из пакетов коробки с едой.

– А у меня перерыв между занятиями, и я решила зайти тебя проведать. Ты пропустила наши еженедельные посиделки на прошлой неделе, и я начала беспокоиться. Я люблю своего брата, но не доверила бы ему даже пластиковую ложку, – рассмеялась Эшлинг.

Справедливо, притом, что он, наверное, попробует засунуть ее мне в интимные места.

От запаха фрикаделек, пасты, фетучини Альфредо[31]31
  Итальянское блюдо из пасты фетучини, смешанной со сливочным маслом и молодым сыром пармезан. Блюдо названо в честь повара Альфредо Ди Лелио, который создал его в своем ресторане в Риме в начале XX века.


[Закрыть] и чесночного хлеба у меня заурчало в животе. Девушки сели, выжидательно на меня глядя. Точно. Наверное, нужно к ним присоединиться.

Тяжело вздохнув, я опустилась на стул и втянула воздух сквозь зубы, когда задница коснулась пластика.

Киллиан, сукин ты сын. Как только рожу тебе наследника, то назову его Эндрю. Эндрия – если родится девочка.

– Ну что, как жизнь с Люцифером? – Белль наколола фрикадельку пластиковой вилкой и целиком отправила ее в рот.

Я накручивала спагетти на вилку, размышляя над ответом. Мои подруги и сестра знали, что мы с Киллианом живем раздельно, но списали все на мое желание не торопить события.

Мне было слишком стыдно признать, что идея жить отдельно исходила от него.

Пусть и нехотя, но я должна была признать, что Килл соответствовал всем моим требованиям к хорошему мужу, даже если только формально. Он баловал меня шикарным гардеробом и сверхсовременной квартирой, выплатил мои долги, не подпускал ко мне бандитов и боготворил мое тело так, как я вообще не считала возможным, открывая мне новые, неведомые грани.

Он был скуп лишь на то, чего я жаждала больше всего.

Страсть. Эмоции. Преданность.

Требуя этого от Килла, я не просто нарушала наш контракт, а разрывала его на мелкие кусочки и бросала в воздух, как конфетти.

А это не только глупо, но и бесполезно. В лексиконе Киллиана не было такого слова как «эмоции», а тем более не было представления о том, как их испытывать. Я еще не видела его печальным, обиженным или отчаявшимся. Единственное подобие эмоции, которое он когда-либо испытывал, это раздражение. Я часто его раздражала. Но даже тогда он с рекордной скоростью брал свое настроение под контроль. В остальном мой муж превратил свое сердце в просто-напросто функционирующий орган. Пустую, никчемную вещь.

– Нормально, наверное, – жуя, ответила я. – Каждая пара переживает свои взлеты и падения, верно?

Взгляд Белль метнулся к моей приоткрытой сумке, висящей на стуле. Из нее выглядывал рисунок, который одна из моих учениц, Уайтли, нарисовала для Греты Вейтч с именем старушки в окружении цветов и сердечек.

– Он знает, что ты до сих пор навещаешь бабушку Пакса каждые выходные? – спросила Белль.

– Вчера узнал. – Я разрезала фрикадельку пластмассовой вилкой.

– Вот блин. – Сестра поморщилась. – И как ты сообщила ему эту новость?

– Никак. Это сделал кто-то другой.

– Кто? – Эш вытаращила свои васильковые глаза.

Я не знала наверняка, но не нужно быть гением, чтобы сложить два и два. Эрроусмиты.

Я пожала плечами.

– Точно не знаю. Но теперь об этом стало известно. Он потребовал, чтобы я перестала ее навещать.

– Этот ублюдок даже не имеет права требовать, чтобы ты спускала, когда сходишь в туалет у него дома. – Белль прищурилась, явно позабыв о своем обещании больше не говорить гадости о моем муже, которое дала, когда проиграла в покер. – Твой брак дорого тебе обошелся, но только не ценой присущего тебе феминизма.

– Я отказала ему, – спокойно сказала я.

Эш потянулась и погладила меня по руке.

– Ты хотя бы попыталась.

– И смогла. – Я поднесла вилку со спагетти ко рту. – Он отступил.

– Что? – взвизгнули Белль и Эш.

– Ты уверена? – Эшлинг с открытым ртом переводила взгляд с моей сестры на меня. – Я знаю Килла с самого своего рождения и могу пересчитать количество раз, когда он проигрывал, по пальцам одной руки. Честно говоря, одним пальцем. Может, половиной пальца. Мизинчика.

– Уверена, – ответила я, подавшись вперед и понизив голос до шепота. – Эш, я могу задать тебе пару вопросов?

– Само собой.

– У Киллиана правда в саду фонтан с демоном?

Я думала об этом фонтане с того дня, когда Хантер упомянул о нем во время отдыха на ранчо, но не смогла его найти. Вчера, пока Киллиан брал меня сзади, мой взгляд блуждал по каждому закоулку сада. Единственный вариант, что пришел мне на ум: фонтан был в маленьком дворике за садом. Там виднелась увитая плющом дверь в высокой деревянной ограде, которая плохо сочеталась с остальной частью сада.

– Правда, – ответила она. – Во всяком случае, был.

Был.

Ну конечно.

Может, он попросту разбил фонтан прямо перед свадебной церемонией.

Так или иначе, я знала, что спрашивать об этом Киллиана бесполезно. Я никогда не получу прямой ответ.

– Спасибо. Следующий вопрос. – Я прокашлялась. – Ты знаешь, в чем причина его конфликта с Эндрю Эрроусмитом? Похоже, они питают друг к другу сильную неприязнь, но твой старший брат не самый откровенный человек нашего времени.

– Это еще мягко сказано. У пресса для чеснока и то можно выудить больше информации. – Белль открыла бутылку воды, закатив глаза. – Всем известный факт.

– Я знаю об Эрроусмите. – Эшлинг нахмурилась, взвешивая свои слова. – У нас с Киллианом приличная разница в возрасте. Я была еще в пеленках, когда они с Эрроусмитом дружили, но, насколько я понимаю, в какой-то момент они были не разлей вода. Как говорят, (заметь, я собрала эту информацию по кусочкам из разных источников и сложила воедино в своей голове), Килл и Эндрю отроду были лучшими друзьями. Они родились в один день в одной бостонской больнице и оба немного не доставали в весе. Мой отец познакомился с отцом Эндрю, пока они вместе наблюдали за своими новорожденными сыновьями через стеклянное окошко. Вскоре после этого athair нанял отца Эндрю бухгалтером в «Королевские трубопроводы». Киллиан и Эндрю все делали вместе, а когда Киллу, согласно нашей семейной традиции, пришла пора отправиться в Эвон, athair оплатил половину суммы за обучение Эндрю и отправил его вместе с сыном. Килл и Энди были как братья. Вместе проводили летние каникулы. Вместе катались верхом, ночевали в гостях друг у друга и вместе строили планы по завоеванию мира. Пока athair не уволил отца Эндрю и не отсудил у него все деньги, которые тот украл у компании, в результате чего семья Эрроусмита осталась без пенни в кармане и едва сводила концы с концами. Athair прекратил выплаты за образование Эндрю, наказав сына за грехи отца. В первый год отец Эндрю отказывался признавать поражение и забирать сына из Эвона. Он хотел избежать позора. Семья начала просить у своих родственников деньги взаймы. Поговаривают, что мать Эндрю, Джуди, даже стала любовницей какого-то богатого парня, чтобы они могли держаться на плаву. Вскоре после этого родители Эндрю развелись. На следующий год его самого отчислили из Эвона, и он вместе с сестрой и матерью перебрался в крохотную квартирку в Южном районе Бостона. Их жизни были разрушены, как и дружба Энди и Килла. Семьи провели невидимую черту посреди Бостона, поделив его пополам, и избегая друг друга любой ценой.

«Эндрю знает мою тайну», – сказал Килл.

Мне на ум не приходило ничего, что могло бы смутить безупречного Киллиана Фитцпатрика. Но если Эндрю когда-то был его лучшим другом, значит, тоже знал путь к его душе.

Когда она у него еще была.

– А Эндрю пытался отомстить за решение твоего отца через Килла? – спросила я.

Эш покачала головой и приподняла плечо, как бы говоря «понятия не имею».

– Мама говорила, что в тот год, который Эндрю и Киллиан провели вместе в Эвоне, она чуть не лишилась сына. Мой старший брат очень сильно похудел, перестал играть в поло и окончательно отгородился от мира. Брат всегда был черствым и непохожим на других, но после того года все сошлись во мнении, что он стал, ну… – Эш сделала глубокий вдох и опустила взгляд на исцарапанную столешницу. – Бездушным.

Это слово сразило меня, разъедая, словно кислота. Мне хотелось перевернуть стол со всем, что на нем лежало, и закричать: у него есть душа. Такая необъятная, что вы даже не можете себе представить!

Белль протянула мне бутылку воды, почувствовав, что я начинаю терять самообладание. Эндрю сделал Киллиану что-то ужасное. В этом я была уверена.

А Киллиан, в свою очередь, стал таким, каким был на сегодняшний день.

– Спасибо, что рассказала мне, Эш. – Я потянулась и сжала ее ладонь.

Она в ответ крепко сжала мою.

– Для этого и нужны невестки, правда? Только прошу, не говорите Киллу. Он никогда меня не простит.

– Мы сохраним твой секрет, – заверила ее Белль.

Вопрос в том, сохранит ли Эндрю Эрроусмит секрет моего мужа?

Одно ясно наверняка: я не собираюсь ждать, чтобы это выяснить.

Позже в тот день я зашла в пустую квартиру.

Сперва даже не заметила пустоту, возможно, потому что никогда в полной мере не считала ее своей.

Вся мебель, блестящая, футуристичная, тщательно подобранная дизайнером интерьера, осталась на своих местах. Кухонная техника мигала, чудаковатые семейные фотографии и ароматические свечи, которые я привезла с собой, все так же стояли на каминной полке.