Текст книги "Замуж после 30-ти. Твое счастье – впереди!"

Ты мне обещал!

Вчера мой супруг пришел домой за полночь, очень-очень веселый. Впрочем, дело совсем не в том… Трудно, согласитесь, сохранить кристальную трезвость на массовой корпоративной вечеринке. Да и час ночи – по сути, детское время. Проблема в другом: он обещал мне не пить и быть к девяти!

Не помню, кто из великих сказал: «Хороший политик обязан исполнять все свои обещания… Поэтому он должен как можно реже их давать».

Этого принципа я и стараюсь придерживаться. В итоге каждый мой день напоминает перетягивание каната: я, упираясь руками и ногами, отбрыкиваюсь от дальних и близких, вынуждающих меня принести им обет.

«Ты позвонишь мне, точно позвонишь?» – настаивает подружка. «Ты зайдешь вечером, хорошо?» – заявляет мама. «Ты придешь в гости?» – требует бабушка. «Какого числа ты сдашь роман?» – напирает издатель. «Вы сдадите статью до 29-го?» – звонят из журнала. «Подъедешь ко мне? Хочу предложить тебе работу», – вливается в общий хор приятель.

А обещание – временное рабство. Сказал – делай! Хочешь-не хочешь, можешь, не можешь. Посему меня не покидает паническая мысль: в тот день, когда я дам слабину и скажу «обещаю» всем оптом, мне и наступит конец. Во-первых, у меня тут же не останется и пяти минут на саму себя: я больше никогда не подпилю ногти, не вымою голову, не посмотрю новый фильм и доживу остаток дней грязным и необразованным чучелом. Во-вторых, если я таки пойду в гости к бабушке, потом подъеду поговорить о новой работе, потом загляну к маме, затем позвоню подруге, я точно не сдам статью до 29-го (то есть, завтра). А если буду продолжать в том же духе, мой издатель получит роман ближе к 2030 году.

«Неужели вы не понимаете?» – в отчаянии вою я. – «Я не могу дать вам обещание. Потому что я его не сдержу!» Странно, мой вопль не производит ни малейшего впечатления… Или закономерно? Просто, в отличие от меня, нормальные люди не впадают в депрессию оттого, что из пяти данных ими обетов, исполнили только три. Не посыпают голову пеплом, не корят себя: «Я должна была понять, что не успею сделать и то и другое». Они преспокойно пожимают плечами и говорят: «Ну не сложилось».

За всю свою тридцатилетнюю биографию я встретила всего одного (!) человека, который ВСЕГДА держал данное им слово. «Ты мне обещал», – напоминала я. Он смотрел на меня мученическими глазами, скрежетал зубами, вздыхал и делал. Зато я знавала немало людей, которые, будучи припертыми к стенке твоим «ты обещал», буквально взрывались от возмущения и с криком сбрасывали «рабские оковы»: «Ну и что? Чего ты от меня хочешь теперь? У меня изменились обстоятельства!»

К несчастью, тот, единственный, обязательный индивидуум, являлся по совместительству моим непосредственным начальником. Он-то и привил мне три отвратительных черты:

а) невротический страх «пообещать и не сделать»;

б) привычку анализировать последствия «не сделанного»;

в) иллюзию, что чужие обещания тоже чего-то стоят, благодаря которой я постоянно попадаю в глупейшую ситуацию.

Смотрю на собеседника несчастными глазами и удивленно канючу: «Зачем же ты обещал, раз не был уверен?»

Ну, допустим, зачем мужчины дают дамам пустые обещания жениться, я еще понимаю. Обещание похоже на некий официальный договор, лишенный юридической, зато наделенный большой психологической силой. В результате сего соглашения, пообещавший получает кредит: доверия, любви, секса. Пользуется – и «делает ноги». В уголовном кодексе (не применимом, увы, к лживым любовникам) это называется мошенничеством.

Зачем моя мама в стотысячный раз обещает не перекладывать мои беззащитные вещи с места на место – мне тоже понятно. Чтобы в данный момент я успокоилась и от нее отстала… В простонародье это называется «ложь во спасение».

Зачем мой издатель требует от меня назвать ему «писанное вилами по воде» число сдачи романа – он объяснил мне сам. Исходя из его опыта работы с другими писателями, он приплюсовывает к названному ими сроку еще месяц-два, и таким образом узнает, когда он реально получит рукопись. Это называется «знание человеческой психологии».

Но зачем, отправляясь на вечеринку, мой муж пообещал мне не пить и быть дома в 21.00? Ведь, провожая его, я спокойно уточнила: «Думаю, сегодня вы крепко загуляете. Раньше двенадцати мне тебя ждать не стоит?» «Нет-нет…» – заверил он меня. И я, морально готовая к худшему, поверила и стала надеяться на «лучшее». Перестала воспринимать этот вечер как свободный, отменила встречу с подругой, перекроила планы и с девяти, сидела и доверчиво его ждала…

Согласно толковому словарю, «обещать» – означает «внушить другому надежду на что-то». И крушение подаренных тобой надежд на деле куда ужаснее, чем сам факт, сделал ты это «что-то» или не сделал. «Ну зачем? Зачем?» – кричала я. – «Скажи, зачем ты мне обещал?» «Я хотел быть дома в девять», – ответил он.

Бывает, лживые обещания даются сознательно. Но чаще мы обманываемся на собственный счет, принимая желаемое за возможное. И я не врала издателю, клятвенно заверяя его, что сдам роман через три месяца – просто оказалась не в силах рассчитать свои силы. И моя подруга, обещавшая отправится со мной на пафосное мероприятие, где (по причинам, не касающимся темы данной статьи) мне требовалась моральная поддержка – не хотела меня подводить. Просто в тот день ей внезапно подвернулась крупная денежная сделка. И вообще, как постоянно повторяет моя мама, когда я упрекаю ее в том, что она снова нарушила то или иное слово: «Жизнь есть жизнь. Нельзя же все запланировать!»

Да, конечно, «человек предполагает, а Господь располагает», и даже в официальных контрактах фигурируют форс-мажорные обстоятельства, как-то: пожар, наводнение или хотя бы перелом ноги. Но, признайтесь честно, кто из вас, не сдержав обещание, мог хоть раз похвастаться такой уважительной причиной, как землетрясение?

Что же касается прочих житейский подвохов – поверьте моему неврозу «обещать и не сделать» – мы способны их регулировать. Нам просто лень утруждаться! Обещание ж не контракт, не юридический документ, его неисполнение не предполагает никаких серьезных взысканий. Ну побурчу я на маму, подругу и мужа, и все вернется на круги своя.

Или не вернется… Не имея никакой юридической силы, словесный договор, подчиняется, тем не менее, тем же законам. Если я не верну выданный в банке кредит, то пойду под суд. И уж точно не получу новую ссуду. Так же получивший от меня «кредит доверия», но не оправдавший его, будет мной осужден и оценен, как некредитоспособный. Я поняла и легко простила подругу, отказавшуюся от взятых на себя обязательств ради форс-мажорных денег. Но вдруг поймала себя на том, что автоматом вычеркиваю ее из планов («Нет-нет. Она может не прийти»), а, планируя что-либо вместе с ней, сразу отбрасываю это как «вряд ли осуществимое». Я перестала ей доверять столь же безусловно, как раньше! Это всего лишь нюанс наших долгоиграющих отношений. Но и самое несущественное, невыполненное нами обещание – всегда несет разрушительные последствия. Незаметные, на первый взгляд: нас ни в чем не упрекнут, нам скажут «ну ладно», но поставят в уме зарубку. Одну, вторую, третью – «не сделала», «не перезвонила», «не смогла». И постепенно «ей нельзя до конца доверять» переродится в «а стоит ли с ней связываться?»

Но если истинно близкие могут транжирить твое доверие годами, люди, которые стучаться в твою жизнь, получают этот «кредит» всего один раз.

Недавно N предложила мне любопытный проект. Потом пропала, а через три месяца объявилась, как ни в чем не бывало… Я отказалась. Зачем тратить время, ясно – она необязательный человек, с таким опасно начинать общее дело. Знакомая зазывала меня в увеселительную поездку. Но я ее знаю. Прошлый раз, отправляясь с ней в путешествие, мы заранее оговорили программу, а потом она пошла в разнос и забыла про все договоренности… Соседка рвалась ко мне в гости на пятнадцать минут. Но я ее знаю. Она всегда говорит «на пятнадцать минут», а потом сидит три часа, и весь твой рабочий график летит к чертовой бабушке…

…раз я тупо проспала утренний эфир на радио, куда меня пригласили в качестве гостьи. Кто из нас не просыпал – дело житейское. Однако, проснувшись, мне пришлось сходу смириться с унылой мыслью: на это радио меня не пригласят уже никогда. Они меня уже знают!

Мы не задумываемся, как часто наши отношения с другими завязываются именно с первого выполненного обещания. Обещания оказать кому-то услугу. Обещания прийти на свидание. Обещание сделать предложенную работу качественно и в срок. Мы не задумываемся, что, начиная (и тут же оканчивая) отношения с первого же неисполненного обязательства, мы навсегда остаемся в глазах обманутых людьми, про которых достоверно известно только одно: нам нельзя доверять, с нами лучше не связываться! Мы вряд ли узнаем, сколько человек давно вычеркнули нас из своих списков из-за одного-единственного несдержанного нами слова. Сколько предложений нам решили не делать. Сколько перспективных работ нам уже не предложат…

Но знаю точно: отправляясь на первое свиданье вслепую со своим будущим мужем, я проклинала себя за данное мной обещанье прийти. У меня изменились обстоятельства. Я предпочла бы остаться дома и поработать.

«Подумай, милый», – сказала я ему, – «что было бы, если бы я решила «ну, не сложилось» и наплевала на свое обязательство?

Мы с тобой просто никогда бы не встретились».

Если бы я была компьютером…

Эх, если бы я была компьютером… Или телевизором. Или хотя бы мясорубкой! Столь сюрреалистические мысли посещают меня достаточно часто. Каждый раз, когда семейная жизнь ставит мне подножку, я начинаю завидовать вещам: телевизорам, блузкам, вазам и лампам.

Вот просыпаюсь я утром в прескверном состоянии души и тела. Голова болит. Звуки бьют по ушам. Была бы я лампой, мне хватило бы надписи «не толкать, не кантовать». Именно это я и пытаюсь сказать окружающим: «У меня такое состояние… в общем, “не толкать, не кантовать”». Пожалуйста, не говорите так громко. Пожалуйста, не включайте музыку». Не тут-то было! В ответ я слышу: «Точно нельзя включать музыку? А если я сделаю чуть тише? А если не бравурную, а минорную? А давай попробуем, если тебе будет плохо, мы сразу выключим…» А вот если бы я была стеклянной лампой, никому бы и в голову не пришло отвечать: «Тебя точно нельзя бить молотком? А если я ударю чуть мягче? А если не молотком, а молоточком? А давай попробуем стукнуть, и если ты треснешь, мы сразу перестанем бить…»

Один из самых долгих и трудноразрешимых конфликтов меж мной и супругом возник на первый взгляд из-за ерунды. В порыве увлечения реставрацией мебели я расписывала масляными красками столик. «Только, пожалуйста, не говори мне ничего под руку» – заранее предупредила я мужа. Что ничуть не помешало ему час спустя подойти и задать мне какой-то вопрос. Моя рука дрогнула. На поверхности появился незапланированный мазок. Мы поссорились. Выяснили отношения. Помирились. А вечером того же дня он появился у меня за спиной и громко сообщил какую-то новость… В эту минуту я старательно вела кисточкой ровную линию. Линия превратилась в зигзаг, тихий идиллический вечер выходного дня – в ад кромешный.[4]4
  Подробней про «ад» читайте в статье «Женская истерика».


[Закрыть]

И дело было не в испорченном столике! «Послушай, – кричала я, – мы ведь утром уже ссорились по этому поводу. Ты уже мог убедиться, если сказать мне что-то внезапно, я вздрагиваю. Всегда. Гарантированно. Поэтому я и попросила: «Не говори». Я разъяснила на словах. Ты увидел на примере. Как еще я могу объяснить?» И, наверное, если я добавлю, что мне понадобилось почти полгода, чтоб пережить этот случай, вы не поймете меня. А вот если бы я была колесом телеги, а мой благоверный – палкой, вы б меня поняли сразу! Может ли телега чувствовать себя в безопасности рядом с тем, кто два раза за сутки собственноручно пустил ее под откос… и не видит в том проблемы! «Я просто забыл. Зачем так кричать?» – не понял муж.

Говорят, мужчины с Марса, а женщины с Венеры, они любят глазами, мы – ушами, мы верим словам, они – поступкам. И я могу перечислить с десяток ситуаций, в которых им действительно трудно понять нас… Но если на третьем году совместной жизни вдруг выясняешь, что ни словами, ни поступками ты не способна объяснить ему простейшую истину – «не суй палку в колесо, когда оно на ходу» – тут есть от чего впасть в ступор. Потому как, во-первых, непонимание гарантирует: завтра катастрофа разразится опять. А во-вторых, как теперь верить, что я в принципе могу объяснить ему что-то? Вдруг понимание невозможно вообще?

Коль так, Марс и Венера здесь ни при чем. Как-то подруга рассказала о многолетнем конфликте с матерью. «Каждый раз, когда мама делала мне чай, я обжигалась – он был слишком горячий. Я много раз просила: «Мамуля, пожалуйста, разбавляй его кипяченой водой. Или хотя бы предупреждай меня: “Осторожно, он не остыл”». Но ситуация повторялась. Каждый раз мама ставила передо мной чашку и говорила: «Пей», я послушно делала глоток, вскрикивала… Было больно и обидно до слез. Мама только пожимала плечами: «Разве ж он горячий? Он почти холодный». А папа фыркал «Тоже мне, барыня. Возмущается, что ей чай не так подали».

Во всем остальном мать подружки была милейшим человеком. Просто сама она любила горячий чай. И так и не смогла запомнить: у них с дочерью разная степень чувствительности. В итоге правило заучила дочь: никогда не доверяй маминому «пей»! «Пойми, – объяснял мне супруг, – я не могу так сразу запомнить, что ты вздрагиваешь от каждого слова. У меня такой проблемы нет». «Так-то оно так, – соглашалась я, – но если бы я была антикварными часами на жардиньерке, ты бы запомнил, «подставку не стоит трясти» с первого раза». Если бы моя подружка была блузкой, на бирке которой стоит значок «нельзя гладить», клянусь, ее мать ни разу б не ошпарила ее утюгом! Вот и выходит, дело не в мужском и женском. И вовсе не в памятливости, а в отношении. Как тут не позавидовать блузке? Часам, вазе, компьютеру…

«Простите, я не могу помочь вам с ремонтом сейчас. У меня столько дел по работе. Займемся им через месяц», – предлагаю я двоюродной тете: «Точно? – недоверчиво уточняет она. – А что, интересно, у тебя за дела? Может, все же попробуешь?». Если бы я была вазой, никто бы не стал требовать от меня химический состав хрусталя и справку от эксперта – от чрезмерного давления он может треснуть. Каждый, кто работает на компьютере, знает, если открыть слишком много «окон», тот может зависнуть, и последствия этого непредсказуемы и опасны. И вообще, ваза имеет право не знать свой состав! И я тоже не знаю… Может, я устала, мало спала, переутомилась, мне не хватает витаминов. Я знаю одно: сил не осталось. Еще одно дельце, и я «перегорю». Как и в прошлый раз, когда я поддалась на ее уговоры, попыталась угодить «вашим и нашим» и заработала нервный срыв. «Вы ж помните?» – взываю я к родственнице. «Ну, да… – тянет она. – Что-то у тебя тогда не сложилось».

Она не помнит о своей вине. Ей невыгодно помнить! Запомнив, нужно сделать усилие, изменить нечто в себе. А забыв, можно продолжать в том же духе. Конечно, она ничего не понимает в компьютерах. Но если бы после двухдневной глажки у нее перегорел утюг, она бы точно не стала перенапрягать его так второй раз. Как не задуматься, может, утюг она ценит больше? Может быть, муж все же любит компьютер больше меня? С ним он живет душа в душу!

«Подумай, – пытаюсь растолковать я ему, – если бы я была телевизором или видеомагнитофоном с инструкцией по применению, ты бы давно прочел ее, разобрался во всех нюансах и соблюдал все правила. Я ж знаю, как бережно ты относишься к технике! Ты б не стал проверять, что будет, если во время работы выдернуть вилку компьютера из розетки или разобрать его и засунуть туда руку… Почему же ты продолжаешь говорить под руку мне? Ты бы не стал ставить на видеомагнитофон кастрюлю с борщом и брызгать в телевизор водой. Но сколько раз я просила тебя не брызгать в меня водой, когда мы купаемся. Почему ты делаешь это? Представь, что я – телевизор, и у меня тоже есть инструкция!»

Да, отправляясь с милым в ЗАГС, я была убеждена, что ему повезло больше других – он получил в жены женщину с подробной инструкцией по эксплуатации. Благодаря склонности к самокопанию и привычке раскладывать все по полочкам, я изучила большинство своих слабостей, склонностей, недостатков. За годы жизни с самой собой я обучилась самоэксплуатации и точно знала, если не наступать мне на пять-шесть любимых мозолей, я – очень полезный в быту предмет. Не хуже, чем пылесос. Почти как компьютер! Я была так горда, озвучивая свои знания мужу: «Не ставь на меня горячие кастрюли, не поливай водой, не суй мне палки в колеса – от этого я ломаюсь. Проверено собственным горьком опыте…» Знала бы я, что весь мой опыт будет поставлен им под сомнение, – муж будут верить лишь своему. И сколько бы я ни повторяла ему: «Не делай этого, я взорвусь», он примет правило только после трех-пяти взрывов… А ведь не стал бы он взрывать пять телевизоров! Три компьютера!

«Ладно, бог с ним, с компьютером, – не прекращала попыток я. – Представь, что я часы (муж собирает часы и любит чинить их на досуге). Идеальный механизм. Но ты же знаешь, любой инородный предмет, пыль, ржавчина выводит его из строя. Твоя привычка говорить мне под руку – тоже… Понимаешь меня?» «Я понимаю, что ты хочешь сказать, – кивнул он. – Просто, прости, не могу представить тебя часами. Ты ж не неодушевленный предмет…»

На первый взгляд – логично. На второй – обидный абсурд. Каким бы сложным механизмом ни обладал неодушевленный предмет, он все равно устроен намного проще, чем человек. Но даже в отношениях с примитивной механической мясорубкой мы соблюдаем ряд правил по ее эксплуатации. А по отношению к близким – нет! Мы признаем в мясорубке индивидуальность – ее отличие от терки и чайника. А в близких нет? Они не вправе отличаться от нас? Как часто мы упрямо подкраиваем их под себя, из душевной лени отказываясь запомнить десяток особенностей их характера. Только ребенок может попробовать забить гвоздь хрусталем, из детского любопытства «А вдруг получится?» Почему мы так часто безжалостно пробуем на прочность наших родных из эгоистичного «А вдруг, несмотря на десяток личных проблем, они выполнят нашу просьбу?» Не значит ли это, что нам просто нет дела до их проблем? И свои компьютеры, вазы, утюги, блузки, часы мы действительно любим больше?

«А если нет, – сказала я мужу, – давай начнем все сначала. Представь себе, что я мясорубка. Правило первое: когда я работаю, не суй в меня пальцы…»

Женская истерика

Недавно мне позвонили из журнала и попросили сдать три статьи вместо одной. Затем мне позвонили из другого издания, напомнить: «Мы ждем от вас текст на неделе». Взяв календарь, я честно распределила работу по дням и смирилась с безрадостной мыслью: в ближайшее время выходных у меня точно не будет… Вдруг взгляд мой приметил число, а ум осознал катастрофу: аккурат, 23-го (завтра!) я обещала продюсерам сесть за сценарий. И написать его в кратчайшие сроки!

Вот тут-то у меня и случилась истерика.

Пожалуй, я готова подписаться под утверждением «все женщины – истерички». Во всяком случае, с другими я не знакома. Хоть, подозреваю, вы лично знаете дам, кажущихся со стороны «железными леди», «снежными девами» или, напротив, непробиваемыми оптимистками. Но это парадный фасад. Мою подругу № 1 считали циничной стервой. Все подчиненные боялись ее, как огня… А она каждый день рыдала в подушку. Мою подругу № 2 все считали ходячим энерджайзером – у меня на глазах она разгромила половину квартиры. Моя знакомая (милая, интеллигентная, кроткая), впав в истерику, швырнула в супруга торт…

В какой-то момент ты точно проваливаешься в мокрую, влажную яму. Ум исчезает. Ты открываешь рот и начинаешь орать, обвиняя во всех смертных грехах всех, кто подвернулся под руку. Не знаю, как вы, я в этот момент не переношу себя на дух. И, отходя от истерики, как от наркоза, оглядываясь назад, с трудом узнаю свое «я» в этом кричащем, ревущем, бездумном существе… И страшно сочувствую мужу. Ему приходится с этим жить!

Не знаю, как вы, но, выходя за него, я честно представилась ему истеричкой. «Предупреждаю», – говорю я новым знакомым, – «я – не спокойный человек. Я способна сорваться». И вот любопытно, многие мне не верят. Некоторые говорят прямо: «Ты даже слишком расчетливая, бесчувственная. Ты все продумываешь». Эх, видели бы они меня, злобно вышвыривающую на пол вещи из шкафа. Я страшно опаздывала и не могла найти сумку…

Впрочем, в том-то и таится подвох: они меня не видели!

В юности я впадала в истерики так часто, легко и привычно, что слезы и крики стали моей повседневностью. Я била посуду с таким постоянством, что энное время спустя завела на кухне специальную полку. Там жили пустые и ненужные банки, поджидающие моей грядущей истерики. Бить их было не жалко… Я была асом многосерийного плача (Знаете? Когда ревешь часа четыре подряд, то тихо всхлипывая, то вновь взвывая с утроенной силой). Истерика была логичным финалом всех моих ссор с родными и близкими, любимыми, друзьями, работодателями. И слыша от мамы упрек «Ты – истеричка», я даже не спорила. Я знала, кто я такая.

Позже я сняла квартиру. И, прожив в ней года два, вдруг с удивлением осознала: за все это время я не только не «истерила» – не обронила ни слезинки. Клянусь! На пятом году самостоятельной жизни я забыла, что женщинам свойственно плакать. Я помнила: «я – истеричка». Но знание это стало теоретическим. Настолько, что те, кто познакомился со мной год, полгода назад, были уверенны: я «даже слишком бесчувственная». Я не изменилась – изменились лишь обстоятельства.

У меня не было причин для истерики!

Не то чтобы любимые перестали меня предавать, друзья – разочаровывать, а у начальства выросли крылья. Просто никто не пытался включить телевизор на полную громкость в тот миг, когда я пишу очередную статью. Никто не пытал меня: «Почему ты сидишь с кислым видом?» Никто не доказывал мне «Ты должна делать то-то и то-то» в тот миг, когда мне хотелось посидеть и покукситься. Поселившись одна, я вычеркнула из жизни одновременно два взрывных фактора.

Первый известен нам под кодовым названием «последняя капля». С детства я знала, что могу завестись из-за любой ерунды. Но понятия не имела: я могу пережить любовный удар, десятки проблем, неприятностей, трагедий, если в критический час на голову мне не капнет та самая…

Жизнь не скупится на стрессы. Начальник сказал, что ему не понравилась ваша работа. Мужчина нарушил обещание. Поездка сорвалась. Тебе обидно и больно. Но разве обида и боль – приятные чувства? Отнюдь. Тогда зачем их переживать? Разве взрывные эмоции совместимы с трезвым расчетом? Нет. Значит, нет ни малейшего смысла решать эту проблему сейчас. Лучший способ, апробированный мною неоднократно, сказать, подобно Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра». Купить детектив или диск, и «выключить» голову. Сколько ссор я перепрыгнула лишь потому, что бросала трубку в тот миг, когда во рту клокотали злые слова. Живя одна, я научилась увиливать от ненужных мне стрессов, выяснений отношений и срывов. Переключаться, ждать, пока чувства остынут, разум вернется, и вдумчиво произносить отрепетированный текст, вместо взрывного «А не пошел ли бы ты?!».

Но раньше, возвращаясь домой под мышку со своей катастрофой, я садилась к телевизору, желая отвлечься, и слышала от бабушки: «У меня сериал. Что значит, ты хочешь?… Почему мы должны все подстраиваться под тебя?» Стоит ли уточнять, что в этот момент катастрофа возвращалась ко мне бумерангом, помноженная на «меня никто не любит», «не понимает», «мои проблемы никому не нужны». Именно эти слова я с ревом кричала в ответ…

Но, вырвавшись из чужого быта, сменив семейный уклад на свой собственный, я поняла: истерика – только реакция. Естественная реакция на нетактичность, нежеланье понять, слепоту близких. На несправедливость. На тяжесть мира, навалившегося на наши плечи и добившего нас «последней каплей».

Когда нам кажется, что мир невыносимо тяжел – мы орем. Мужчины – пьют. К слову, как и алкоголь, истерия засасывает. Мы начинаем кричать по поводу и без. Привыкаем решать все проблемы с помощью крика. Опасный синдром. Но, будучи крикухой с большим юношеским стажем, я точно знаю: мы не рождаемся истеричками. Порой достаточно изменить обстоятельства, и сварливая, нервная, невыдержанная, срывающаяся из-за любой ерунды супруга превратиться в спокойного, думающего, уравновешенного человека… Не верите? Попробуйте сами!

Бывает, однако, и наоборот. После пяти лет удобной самостоятельной жизни, я вышла замуж. И, прожив в браке два года, вдруг, с удивлением осознала: за это время я плакала больше, чем за предыдущие пять лет. Не то чтобы я была несчастна с мужем… Просто, когда я дописывала очередную статью, кто-то опять включал телевизор (пусть и не на полную громкость). Когда я сидела с кислым лицом, меня снова спрашивали: «Почему?» Вот я и ответила: «У меня катастрофа. Завтра я должна сесть и писать сценарий, который я не сяду писать ни завтра, ни послезавтра, ни после…»

Забавно, если бы я не произнесла это вслух, я б не заплакала. Точно не заплакала б, кабы он не ответил: «Ничего. Ты справишься»!

Второй фактор взрыва – наличие публики. Как-то я прочитала историю. Пятилетний ребенок долго и самозабвенно рыдал до тех пор, пока не заметил, что в комнате никого нет. «Зачем же я плачу?» – спросил он и преспокойно взялся за игрушки. Бывает, что мы истерим в одиночестве, но, как известно, сами с собой пьют одни алкоголики. Чаще наши слезы и крики рассчитаны на конкретного слушателя. Наша истерика бьется о него, как мяч о стену, и возвращается к нам. Помну, я долго бегала за ревущей белугой подругой, пытаясь утешить ее. Пока не поняла, все, что я говорю (что бы я ей ни говорила!) вызывает только новый припадок.

И, по правде, я не знаю, возможно ли отыскать слова, способные успокоить кричащее, крушащее, топающее существо, в которое мы превращаемся в миг провала. Мою подругу бросил парень. Но все, что я могла ей сказать по данному поводу, было трезвым – а, значит, несовместимым с эмоциями. Ей казалось, она это не переживет, а я говорила ей про дальнейшую жизнь. Я объясняла мужу: «Мне конец. Я завалила работу», а он, «бездушная сволочь», противоречил очевидному, уверяя меня: «Все будет хорошо».

Анализируя причины самоубийства, философ Николай Бердяев заметил: «люди кончают с собой оттого, что принимают миг боли за вечность». Им кажется: так плохо, как сейчас будет всегда. И все же, ключевое слово здесь – «кажется». На следующий день я позвонила продюсерам и перенесла сроки. В журнале мне объяснили: нет ничего страшного в том, что я сдам вторую статью чуть попозже. Муж мужественно пережил мой нервный срыв. И хотя еще вчера его «хорошо» вызывало у меня обиженный, отрицающий рев, протрезвев, я, естественно, с ним согласилась…

И все же, пожалуй, нет ничего ненормального в том, что, когда удельный вес неприятностей, мнится нам большим, чем мы способны поднять, – мы кричим. Мы протестуем! Мы не помышляем покончить с собой, а яро сопротивляемся «мигу, принятому за вечность», мысли «так плохо будет всегда»…

Конечно же нет! Достаточно лишь немного изменить обстоятельства, и мы вообще позабудем, что женщинам свойственно плакать.