Текст книги "Тот, кто меня вернул"

Огни оживленного магазина отзываются резью в глазах.

Ад заходит в буфет и встает в очередь, как примерный гражданин. Пусть не притворяется: такие, как он, не ждут, чтобы получить желаемое. Они берут, не заботясь о последствиях.

– Лера, тебе надо перекусить. Ты еле держишься на ногах. Выбирай бутерброд! – говорит Ад и вопросительно смотрит на меня. Продавщица тоже. Кажется, весь окружающий мир осуждает меня за насупленное молчание.

Отступаю к лестнице и спускаюсь вниз. Ненавижу, когда меня кормят, когда относятся снисходительно, как к ребенку. Я всегда все делаю сама.

Голова кружится, и я неловко хватаюсь за перила. Нога соскальзывает, и – ох! – я приземляюсь на ступеньку. Ад стоит на лестнице за моей спиной, не помогая и не комментируя падение, и впервые за этот день во мне зарождается благодарность. Если бы он отругал меня, я бы разрыдалась. Прямо на лестнице, при посторонних. Поэтому хорошо, что он молчит.

Ад проходит мимо, оставляя меня сидящей на ступенях. Выбирает самую большую тележку семейного размера и заявляет приказным тоном:

– Выбирай еду на неделю!

Мне! Мне приказывает! Валерии Леоновой, которая испокон веков покупает еду только в больничной столовой, а дома питается урывками и без особого шика.

– Ты же баба, – поясняет для особо тупых.

– Надо же, от тебя и это не укрылось!

С этим напутствием мы двигаемся вперед по супермаркету. С продуктовой тележкой Ад выглядит нелепо, ему не к лицу обыденная жизнь. Суровый мужчина с темным, цепким взглядом, он вызывает опаску. Заставляет обходить его стороной. Классический плохой парень, который ведет себя странно. Достает из кармана апельсиновый сок и бутерброд с колбасой и сыром. Протягивает мне, нетерпеливо потряхивая рукой.

– Ешь!

Значит, он таки купил мне еду в буфете.

Вздохнув, беру предложенное, быстро заглатываю и даже выдавливаю из себя «спасибо».

Я не люблю кривляться и устраивать сцены, но каждый взгляд Ада пробуждает в памяти жуткие ассоциации. Поэтому я не могу не бунтовать, не могу притворяться, что мне приятно его вмешательство в мою жизнь. Однако стараюсь сдерживаться. Наверное, потому, что на похищение это не похоже. Я могу уйти прямо сейчас, могу позвать на помощь и вызвать полицию. Однако… ничего этого не делаю. Мне не хочется возвращаться в квартиру, где живет отчаяние. Меня заинтриговало поведение Ада, его мотивы. Ругаться с ним интереснее, чем тонуть в тоске и безнадеге. Скоро я сбегу от Ада и начну жизнь сначала, а пока…

Нам предстоит купить еду на неделю.

– Я не знаю, что ты ешь, – говорю, разглядывая переполненные полки.

– Я всеядный. А ты?

– Тоже.

Вот и познакомились.

Представляю выражение его лица, когда я предложу ему сухую овсянку!

– Ад, я не умею готовить.

В ответ он ругается, обзывает меня беспомощной обузой. Перед моими глазами красная пелена гнева. Еле сдерживаюсь и отстаю на пару шагов, чтобы не подраться с ним в общественном месте. Шансов победить у меня нет, однако удар гипсом по голове запомнится надолго.

Ад не виноват в моей трагедии, но какого черта он ко мне лезет и при этом ругается? Для меня он навсегда связан с Седовым, и каждое напоминание о случившемся вызывает нестерпимую боль. Как пульсирующий нарыв.

– Научишься готовить! – заявляет он.

– Ну да, запишусь на курсы идеальных жен.

Ад не реагирует на мой жалкий юмор и толкает тележку в отдел косметики.

– Кремом я не питаюсь, – острю, но послушно следую за ним.

Он кидает в тележку пару тюбиков крема и направляется в отдел игрушек. Игрушек! Раздраженно сканирует полки, матерится, потом подхватывает упаковку теннисных мячей и смотрит на меня с немым вопросом.

– В теннис будем играть? – вопрошаю раздраженно.

Похоже, Ад совсем свихнулся.

– Тебе эти мячи подойдут?

– Для чего?

Ругнувшись, он достает из внутреннего кармана стопку бумаг – копию моей медицинской карты. Для людей Седова не существует никаких правил этики. Чудовищно! Мало того, что Ад добыл конфиденциальные медицинские документы, так еще и умудрился сделать это в выходной день.

– Ты должна была ходить на лечебную гимнастику и заниматься дома. Разбирайся, что тебе нужно для упражнений. Написано, что можно использовать мячики разной формы… бусины, шарики… пластилин… Выбирай! – показывает на полку с детскими мячами.

Изумленно качаю головой. Ад точно записался в мои няньки и всерьез ищет медицинские товары в супермаркете.

– Ты еще среди товаров для животных поищи!

Вздернув брови, он кидает мячи в тележку и уходит, оставляя меня посреди моря игрушек и спорттоваров.

Я прекрасно знаю, что мне нужно для упражнений. Даже купила все что надо, а потом выбросила за ненадобностью. Не пошла к врачам, которые стремились вплотную заняться моей реабилитацией. Перестала бороться. Осознав, что никогда уже не стану прежней, я не согласилась на меньшее и сдалась.

Склоняюсь над тележкой, прикладываю руку к груди. Горячее отчаяние поднимается волной, угрожая лишить последних сил.

Моего плеча касается чужая ладонь, и я с трудом поднимаю взгляд. Ад стоит рядом, в его руке – набор игрушек для собак. Среди них мячики и резиновые косточки. Он делает это, чтобы вызвать мою реакцию и что-то доказать… только вот не знаю что.

Несмотря на кипящее внутри отчаяние, я вдруг ловлю себя на том, что улыбаюсь. Слабо. Впервые за эти недели растягиваю губы в подобии улыбки, пробуждая онемевшие мышцы.

– Нужны мячи разного размера и формы, – невозмутимо объясняет Ад.

– Мелким шрифтом приписано: «Не забудьте собачьи косточки».

Вздохнув, он проводит рукой по коротким темным волосам.

– На неделе съездим в магазин медтехники. Сегодня я не могу, и так потерял уйму времени, разыскивая человека, который поможет скопировать твою медкарту. Да и мало что открыто в воскресенье, а меня ждут на даче.

Мы идем дальше. Этакая образцовая семья, в тележке – игрушки для детей и животных. Впереди бесконечные полки с продуктами, и мы не знаем, с чего начать. Ад поглядывает на меня в надежде, что я по-женски уверенно возглавлю поход за едой, но я пожимаю плечами. Отчасти из принципа, отчасти потому, что понятия не имею, как закупают еду на неделю, да еще и на двоих. Особенно учитывая, что я совсем не знаю Ада.

Не дождавшись моих действий, он сворачивает в мясной отдел.

Мы толкаемся, тыкаем пальцами в упаковки, проверяем срок годности. Вернее, проверяю я, а Ад смотрит на меня с недоумением. Как же я сразу не догадалась: настоящие мужчины типа него не волнуются о сроках годности, они едят сырое просроченное мясо голыми руками.

Постепенно заполняем тележку с разных концов. У меня своя кучка, у Ада – своя. Я предпочитаю курицу, он – говядину. Я обожаю салаты, он косится на зелень с брезгливой миной на лице. Я пью вино и ликеры, он – пиво и водку. Я обезжиренное молоко, он – никакое. Я набиваю тележку сладким, он кривит лицо и набирает пакеты с чипсами и орехами.

Покупаем уйму еды, как будто живем на два дома.

Два самых непохожих в мире человека.

Я отодвигаю мои покупки, заталкиваю их в угол тележки, подальше от выбранного Адом. Моя курица не касается его говядины. Зигмунду Фрейду было бы что сказать по поводу нашей экспедиции в супермаркет.

Потом Ад вздыхает и решительно направляется в отдел товаров для малышей.

– Думаешь, там остались еще мячи? Мне кажется, мы выбрали все запасы, – смеюсь я.

Мне действительно смешно. Меня развлекло наше приключение. Оно предоставило полный, хотя и временный уход из моей такой непривлекательной действительности.

Ад тихо ругается и кидает в тележку упаковку памперсов. Крутит в руке бутылочку и сует мне под нос.

– Эта подойдет для малыша?

Среди детских вещей он выглядит так забавно, что над моей головой рассеиваются тучи. Становится легче дышать, хотя и ненадолго.

– Ты что, похищаешь меня навсегда? Даже если так, еды нам хватит всего на неделю, а за это время мы не успеем родить ребенка.

Дурачусь так искренне, что не узнаю себя. Не знаю себя такой, беззаботной пофигисткой на краю пропасти.

Ад, похоже, вообще меня не слушает, только трясет бутылочкой перед моим носом, требуя ответа. Меня внезапно озаряет мысль, что у него может быть семья. Ребенок. По непонятной причине Ад винит себя за поступок Седова, поэтому везет меня к своей семье в надежде, что их забота поможет мне восстановиться.

Ну уж нет!

– Если на даче живет твоя семья, я не поеду. Это отвратная идея. В таком настроении мне лучше не общаться с детьми, да и от присутствия взрослых станет только хуже. Я должна переболеть случившимся. Да, я позволила себе погрязнуть в отчаянии, но это мое право. Я обязательно выкарабкаюсь, обещаю! Не вези меня к своей семье, будет только хуже.

– У меня нет детей. Детские вещи нужны для моего… это для соседей. Ребенку шесть месяцев, – говорит отрывисто и отворачивается.

С Адом непросто. Он не говорит всей правды, толком не отвечает на вопросы, не объясняет свои мотивы и не собирается меня отпускать. Обернувшись, смотрю на выход из супермаркета, на охранника в форме…

Потом беру бутылочку и читаю надпись на этикетке.

– Возьмем вот эту. Одну?

Ад пожимает плечами, и в этом жесте столько тоски, что моя догадка кажется соленой на вкус. Как слезы. По словам охранника, Ад уезжал к невестке из-за брата. Вернулся через несколько недель, поэтому и пропустил то, что со мной сделали. Раз его не было так долго, то…

– Эта бутылочка для твоего племянника? С твоим братом что-то случилось?

Ад хмурится, кидает в тележку связку погремушек и спешит к кассе. Мои вопросы остаются без ответа.

Перекладывая продукты в пакеты, я замечаю, что Ад купил крем для массажа. Даже под прицелом пистолета я не позволю ему притронуться к моей больной руке.

Ад платит. Отбирает мою сумочку и кладет в один из пакетов.

– Вернешься домой, тогда и будешь за себя платить. А пока я, и это не обсуждается.

А потом мы едем в место, которое я с первого взгляда нарекаю бандитским поселком. Километров двадцать заснеженного леса, посреди которого разбросаны дома. По высоте заборов видно, что живут здесь не мирные бабули, а крутые парни, которые не приветствуют гостей. Мне здесь не место.

За высоким каменным забором прячется дом Ада – настоящая крепость, способная выдержать натиск дружины викингов. Только что ров не выкопан вокруг забора, а в остальном – полная боевая готовность. Судя по нетронутому снегу, на этих так называемых дачах мало кто зимует, и это радует. Друзей я не ищу.

У меня дачи нет и не было, мы с родителями жили небогато, без излишеств. Нам незачем было скрываться за кирпичными заборами в полтора роста высотой. В нашем городке не ожидалось нашествия викингов, да и психопаты типа Седова тоже не водились.

Мы заходим в дом, пропахший зимней свежестью и смолой, и я тут же приземляюсь на диван. Ад разбирает покупки и смотрит на меня с укором.

Хоть я и согласилась на это похищение, но помогать ему не собираюсь.

Пока Ад возится с пакетами, я рассматриваю кухню. Совмещенная с гостиной и столовой, современная, чистая, жалюзи на окнах. Скудный зимний свет заползает внутрь, выливаясь на деревянный пол. Из мебели – стол и диван, лаконичное убранство. Дом закоренелого холостяка.

Посреди гостиной – самая настоящая печка в лучших традициях русских сказок.

Ад следит за моим взглядом.

– Дом отапливается, но я люблю открытый огонь.

Странное выражение, но я охотно ему верю. Ад из тех мужчин, которые с удовольствием играют с огнем.

Будь на моем месте вежливый человек, похвалил бы дом и печку, но в наших с Адом отношениях вежливость неуместна. Я не собираюсь хвалить его дом, да и вообще не напрашивалась в гости. Я поехала с ним, потому что он не оставил мне выбора.

Ладно, не буду врать, выбор у меня был. Я могла убежать к соседям или позвать на помощь в супермаркете, но не сделала этого. Я поехала с Адом добровольно, потому что мне негде жить. Моя прошлая жизнь вытолкнула меня на леденящий холод, а новая жизнь отказывается открывать двери. Так что никто меня не похищал, не в этот раз. Наоборот, мне нужна именно такая встряска. Без нее, боюсь, я бы так и не слезла с дивана.

А теперь я на бандитской даче, в заснеженном лесу, наедине с мужчиной, который однажды, миллион событий назад, пригвоздил меня к полу одним осязаемым взглядом. Тогда, в лифте, он сказал, что я в безопасности. О том, что случилось после, лучше не вспоминать.

Разложив продукты, Ад уходит за дровами.

– Выбери себе комнату и распакуй вещи!

Забавно, когда тебе приказывают. Я бы разозлилась, но мне лень. Да и любопытно наблюдать за Адом, таким незнакомым и непонятным. Таким донельзя уверенным, что он сможет взять мою жизнь под контроль. И зачем ему это, спрашивается? Мое общество ему в тягость. Он ругается, хмурится, выдавливает слова с усилием, как зубную пасту из почти пустого тюбика. Тогда зачем приволок меня на дачу? Если собирается убить и закопать в лесу, то не раньше чем через неделю, уж очень много купили еды.

Поднявшись наверх, рассматриваю спальни. Их всего три, и сразу ясно, какая из них хозяйская. В ней кровать такого размера, что с нее можно запускать космические корабли. Выбираю спальню в другом конце коридора и бросаю на пол мешок с одеждой. Обустраиваться не собираюсь. Одной рукой разбирать вещи – умаешься, да и не планирую задерживаться на даче Ада. В аду, короче.

– Эй! Ты наверху?

Женский голос.

Ну вот, началось! Дачные подружки узнали о возвращении Ада и прибежали за ним охотиться. Сажусь на кровать, стараюсь не шуметь в надежде, что меня не найдут. Если повезет, то девица залезет прямо к нему в постель и будет тихо лежать, ждать.

Откуда во мне столько злобы?

– Эй, Адик! Ты наверху?

Адик! С ума сойти можно.

– Я слышала, как ты шуршишь. Не заставляй меня подниматься наверх с ребенком! – настаивает незнакомка.

А вот и так называемый соседский ребенок. Прибыл вместе с мамашей навестить Адика.

Вздохнув, я выхожу к лестнице и останавливаюсь на верхней ступени. Снизу на меня смотрит миловидная женщина с ребенком на руках. Упитанный, забавный, как раз подходит под шесть месяцев.

– Ой, ты Лера… девушка, которая болеет, да?

Девушка, которая болеет. Ну и прозвище, похуже, чем Ад!

– Да.

Женщина поправляет выбившиеся из-под шапки светлые волосы и стряхивает снег с сапог.

– Извини, что помешала. Я Женя. А где Ад?

– Вышел за дровами.

– Столько снега намело, что еле дошла. Он бутылочку купил?

– Да.

Нехотя спускаюсь вниз, стараясь не встречаться с женщиной взглядом. Я девушка, которая болеет, мне все дозволено. На таких, как я, не смотрят в упор.

– Будь добра, подержи Гришку, пока я сниму дубленку!

Женя пытается всучить мне малыша, а я в ужасе отступаю. Не удержу одной левой… Споткнувшись, плюхаюсь на диван и таращусь в голубые детские глаза.

– Не приставай к Лере! – раздается морозный окрик Ада из дверей. Ребенок вздрагивает и хнычет от испуга.

– Ой, прости! Я не сообразила, что ты не можешь из-за гипса… – оправдывается Женя, как и я оглушенная резким вторжением Ада.

– Все в порядке.

Мне стыдно перед Женей. Ведь я могла спокойно объяснить, что боюсь не удержать ребенка одной рукой, а вместо этого меня переклинило.

Ад бросает на пол охапку дров.

– У Леры болит рука, – говорит чуть мягче и виновато косится на испуганного ребенка.

– Извини, Лера! – Женя отдает мальчика Аду и снимает дубленку, открывая взгляду приятные округлости, сохранившиеся после беременности. – Целый день наедине с Гришкой, аж мозги набекрень! Не соображаю, что говорю. Посижу с вами часок, а то с ребенком все «сю-сю» да «хи-хи». Скоро разучусь говорить по-человечески.

Ад смотрит на меня, словно спрашивает разрешения. Он и вправду ненормальный. Дом его, знакомая его, я-то тут при чем? Как будто я заставлю их выгнать! С какой стати? Пусть они остаются, а вот я уйду. Мне не до общения.

Выдавив из себя подобие улыбки, я поднимаюсь наверх.

За окном занесенные снегом дома, заборы и глухой лес. Тоже мне, дачи! Мужики собираются на выходных, пьют пиво и меряются высотой заборов, вот тебе и дача. А сейчас поселок выглядит заброшенным. Удобное место, чтобы спрятать человека…

Что, если Седов задумал очередную месть, и Ад решил меня спрятать?!

От этой мысли кружится голова. Та операция на складе, ее не забыть. Иногда ночью просыпаюсь на импровизированном операционном столе и вижу карие глаза моего мучителя над маской. После этого уже не заснуть. Купаюсь в холодном поту и прокусываю губы, чтобы не кричать.

Любое напоминание о прошлом отзывается в душе невыносимой болью.

Забираюсь в постель и стараюсь ни о чем не думать. Снизу раздаются тихие голоса, звон посуды, детское хныканье. От батарей тянет теплом, и я постепенно отогреваюсь. Сон не приходит, но общаться с чужими людьми не хочется.

Однако у Ада иные планы. Постучав, он открывает дверь, не дожидаясь моего «войдите».

– Вставай! Пойдем готовить еду!

Сдергивает одеяло, поднимает меня с кровати и подталкивает к двери.

Наверное, мне хотелось, чтобы он за мной пришел. Чтобы выдернул из постели и из заточения в себе и заставил бороться. Сначала с ним, а потом и с самой собой. Я не хочу быть слабой и нуждающейся, но не знаю, как выпустить из себя боль. Болепускание вместо кровопускания. Я парализована отчаянием и не могу с этим справиться.

А больше всего я боюсь узнать, что останется после того, как боль уйдет. Боюсь встречи с пустотой.

Малыш лежит на диване, я смотрю в окно, Женя режет салат, Ад пьет пиво. Отличное разделение труда.

– Ты голодная? – спрашивает Женя. Говорит приветливо, но не улыбается. Она совсем не улыбается, даже когда разговаривает с сыном.

– Нет, – отвечаю тихо.

Я не знаю, что делать на кухне, мне здесь не место. Медленно отступаю к холодильнику, прижимая больную руку к груди.

– Лера голодная, – говорит Ад между глотков. – За весь день съела один бутерброд.

– Неправда! – возражаю из вредности.

– Что ты ела?

– Не твое дело!

Я веду себя как ребенок, Гриша и то более уравновешенный. Тут же смущенно смотрю на Женю, но она не обращает внимания на мою грубость.

– Поможешь мне, Лер? – Сует мне в левую руку помидоры в упаковке. – Сполосни и порежь! Потушим курицу с овощами и специями, а потом добавим рис. Подойдет?

Голодное урчание в животе выдает меня с головой. Однако никто не смеется, даже не улыбается. Только ребенок гулит на диване, лежа на животе распластанным лягушонком. Пытается ползти, хватается за пеленку и пускает пузыри. Упорный, мне бы у него поучиться.

«Сполосни и порежь».

Протыкаю пальцем пленку упаковки и достаю помидор. Надо было сначала включить воду, потому что теперь рука занята. Мою помидоры по очереди, кладу на разделочную доску и с сомнением смотрю на нож.

Ад ставит пиво около раковины и встает за моей спиной. Медленно, слишком медленно отводит мою больную руку в сторону и берет нож. В кухне слишком тесно, слишком жарко. Слишком много мужчины за моей спиной. Он не прижимается ко мне, но стоит очень близко, и я ощущаю его всем телом, с головы до пят. Каждое его движение отзывается внутри волной тепла. Он просто помогает резать помидоры, но в моей голове этот момент прокручивается замедленными кадрами, и я не могу вырваться из странного оцепенения. Как в лифте.

Женя щебечет что-то о пользе имбиря, потом оборачивается и вскрикивает, и я тут же заливаюсь румянцем. Пытаюсь вырваться, но только ближе прижимаюсь к Аду.

– Прости меня, Лерочка! – причитает Женя. – Что у меня с головой? Тебе не справиться одной рукой, а я, дура, велела тебе помидоры резать.

– Ничего страшного, – отвечает Ад, обдавая теплом мой затылок. – Я помогу, мы справимся.

Женя продолжает извиняться, а я дергаюсь, вырываясь из рук Ада.

Он нехотя выпускает меня на свободу.

Ад. Мужчина, которого я не знаю. Совершенно. С которым поехала на дачу. Которого подпускаю слишком близко к себе, как в лифте, так и сейчас. Почему? Доверия между нами нет и быть не может, но есть странное, сильное, ноющее чувство, толкающее меня к Аду. Инстинкт выживания. Уверенность, что Ад знает путь к моему спасению и подскажет мне, как выжить. Как пройти через пустоту и пробудить в себе жизнь.

* * *

Мы едим молча, и только лепет ребенка разбавляет тишину. С чужими людьми легче, они меня не знают. Понятия не имеют, какой я была, какой могла стать. Им неизвестны обещания моего прошлого и блеск талантливого будущего.

После еды убираем со стола, потом Женя садится на диван, берет ребенка на руки и следит за Адом. Тот решительно указывает мне на стул.

– Сядь, Лера!

Я неохотно подчиняюсь. Женя следит за нами обоими, словно предвидя неизбежную схватку. Ад небрежно кидает на стол распечатку с комплексом упражнений и достает пакет с игрушками.

– Делай упражнения!

– Отстань от меня!

Ад ловит меня у лестницы. За последние недели я отощала, и он с легкостью удерживает меня одной рукой.

– Давай не будем ссориться при Жене.

– Тогда отпусти меня.

– Нет.

Тащит меня обратно, усаживает за стол и вываливает передо мной содержимое пакета. Женя удивленно разглядывает игрушки для собак, особенно резиновую косточку.

Ад тычет пальцем в первое упражнение, и я недовольно кошусь на Женю.

– Обязательно это делать при свидетелях?

– Да, потому что я тебе не доверяю. Завтра мне надо уехать на работу, и Женя за тобой проследит.

– Следить за мной не надо!

Я пытаюсь улизнуть, но тяжелая рука опускается на мое плечо. Ад сует мне в руки массажный крем и отходит в сторону.

– А собачья косточка зачем? – не выдерживает Женя, и я фыркаю.

– Это вклад доктора Ада в лечебную гимнастику.

Не успеваю закончить фразу, как морщусь от стыда. Ад пытается помочь, хотя и неумело, а я над этим насмехаюсь.

– Не хочешь, чтобы я вмешивался, действуй сама. Не сдавайся, не жалей себя, и вперед! – с глухой злобой говорит он и отворачивается.

Смотрю на застывшие без движения пальцы, торчащие из-под края гипсовой повязки. Осторожно растираю их, массирую суставы. Слезы переливаются через края век и капают на руки, смешиваясь с массажным кремом. Ад отходит к окну, Женя не сводит с меня глаз. Даже ребенок затих. Смотрит на мои игрушки широко распахнутыми глазами.

Пытаюсь сжать мячик. Раздается противный писк, слабый, как я. Раз, два, три. Нет, три не получается. Перебираю шарики, пытаюсь подобрать, но пальцы не слушаются[1]1
  Упражнения, методы лечения и виды реабилитации адаптированы в качестве фона истории и не являются рекомендацией.


[Закрыть]. Упущено много времени, ведь я фактически отказалась от правой руки. Мое тело предало меня, подпустив врага, и я не смогла этого простить. Забросила реабилитацию. А теперь пальцы застыли в неповиновении.

Слезы кончились, от усилий выступает пот на лбу.

– Тебе больно?

Ад подходит ближе и заглядывает мне в лицо. Отодвинув челку, проводит ладонью по моему вспотевшему лбу. Хмурится. От его сочувствия снова хочется плакать. Как он может работать на Седова? Как?!

– Если больно, остановись, Лера. Я записал тебя на прием к врачу, послезавтра в клинике, где ты начала курс реабилитации. Но если надо, можем съездить завтра, тебя примут без очереди. Только скажи, и я отменю встречи на работе.

Он записал меня на прием к врачу. Невероятная наглость! Невероятная и немного трогательная. От действий Ада, от его внимания в груди закипает гремучая смесь гнева и благодарности.

– До вторника доживу.

Отворачиваюсь и снова пытаюсь двигать пальцами.

– Прости, Лера, но я не могу на это смотреть! – Подхватив ребенка, Женя спешит к выходу. Ад идет следом проводить, прикрывая за собой дверь.

Моя рука ноет, душа тоже. Как я могла настолько запустить себя? Почему позволила себе сдаться?

Я сижу на диване, нянчу руку и жду. Его, Ада. Как собака – хозяина. Чужой дом наблюдает за моей неуверенностью, давит тишиной. Я переехала в жизнь Ада, и ее правила мне незнакомы. А в моей жизни больше нет правил, только бездействие.

Когда Ад возвращается, уже темнеет. Он, словно впервые, разглядывает меня, изучает, как рентгеновский снимок.

– Одевайся на прогулку!

– Темнеет…

– Мы ненадолго.

Обходим вокруг бандитского поселка. Едва успеваю подумать, что, возможно, сужу несправедливо и здесь живут обычные люди, как Ад предупреждает:

– Одна по поселку не ходи.

– Понятно.

– Мне завтра на работу. Попробую вернуться пораньше, но дел много.

– Как-то справлялась без тебя всю жизнь. Думаю, и завтра не окочурюсь.

Говорю бодро, с усмешкой, а сама волнуюсь. Без Ада мне нечем заполнить пустоту моих мыслей. Справлюсь ли? Или снова опущу руки и утону в жалости к себе?

– Мне нравится твой настрой. Не позволяй себе сидеть без дела. Займитесь с Женей чем-нибудь хоть отдаленно полезным. Кто вас, женщин, знает, чем вы заполняете время… Полистаете журналы, приготовите еду, потреплетесь…

Не выдержав, я вспыхиваю:

– Отдаленно полезным?! Что ты знаешь о женщинах?! Да и вообще, я хирург. Ничем отдаленно полезным я не занимаюсь.

Ничто так не придает сил, как гнев, даже больные пальцы задвигались.

Ад выглядит чрезвычайно довольным моей реакцией. А ведь я могла и догадаться, что он нарочно меня провоцирует.

– Ты больше не хи… – Не договорив, он останавливается и пинает грязный комок снега на дороге.

Давай же, Ад, не стесняйся, закончи предложение. «Ты больше не хирург». Ведь ты читал мою медкарту.

– Сейчас ты не хирург, Лера.

Он никогда не узнает, как ранили меня его несказанные слова. Каким холодом обдали. «Ты больше не хирург». Некоторые вещи нельзя говорить равнодушно, даже если они чистая правда.

Ад жесток. Очень. Режет, как… как хирург.

Говорят, на правду не обижаются. Вот и я стою и не обижаюсь, совсем. До слез не обижаюсь.

– Утром сделаешь упражнения при Жене, вечером вместе со мной, а днем занимайся сама. Гриша спит после обеда, поэтому Женя вернется к себе. Если станешь отлынивать, заставлю ходить к ней домой.

Остановившись у кирпичного забора, я кручу пальцем у виска.

– Ты ненормальный, Ад. Ты вообще хоть слышал о правах человека? Я не ребенок, чтобы принуждать меня жить по расписанию и следить за каждым моим шагом.

– Докажи, и тогда я тебя отпущу.

– Отпустишь?! Я добровольно с тобой поехала и могу вернуться в город в любую минуту.

– Вперед!

Ад машет рукой в сторону заснеженного леса.

Снег скрипит зимней свежестью, промораживая подошвы. Здесь намного холоднее и приятнее, чем в городе. Наверное, я не хочу уезжать. Ад сделал мне больно, но он же и разбудил меня, вырвал из абсолютного черного отчаяния.

– Мне следует тебя поблагодарить, Ад. Ты по-своему обо мне заботишься. Понимаю, что ты просто подтираешь следы за Седовым, но все равно спасибо.

– Не усложняй, Лера. Все очень просто. Ты работаешь над собой, а я вожу тебя в клинику на реабилитацию. Как только я решу, что тебя можно отпустить, наши пути разойдутся. Навсегда. Никаких «спасибо», никакой дружбы семьями, никаких открыток на Новый год.

– Зачем это тебе?

– Считай это моей причудой.

Мы подходим к дому. Внедорожник припорошило свежим снегом, и только дворники выделяются на белом фоне удивленными полосами бровей.

– Не презирай меня, ладно? – прошу тихо и удивляюсь сама себе.

Мне наплевать, что он обо мне думает, так с чего вдруг забеспокоилась?

Стряхнув снег, Ад скидывает куртку и зажигает свет. У него действительно красивый дом. Внутри сосновые балки, тепло, уютно. По внешнему виду и не догадаешься, как хорошо внутри. Может, когда-нибудь я скажу Аду, что мне нравится его дача, но не сейчас.

– Я не смогла справиться с потерей и утонула в отчаянии, но ты не думай, я выкарабкаюсь. Обязательно что-нибудь придумаю.

– Не надо ничего придумывать! – Забрав мое пальто, Ад стряхивает снежинки и вешает его у печки. – Вообще ни о чем не думай! Лучше занимайся делом. Утром готовь завтрак и ешь как следует. Потом можешь погулять по саду, но за ворота не выходи. В одиннадцать придет Женя, тогда сделаешь упражнения. Потом приготовите обед. Когда Женя отнесет Гришу домой, ты снова займешься упражнениями. Как закончишь, приготовишь ужин, и к тому часу я вернусь. У тебя не останется времени думать. Не думай, Лера! Вообще.

Неплохой совет, даже отличный. Почему Ад не появился раньше? Почему сразу не научил меня не думать?

Остановившись в дверях, я наблюдаю, как Ад подбрасывает дрова в печку. Чугунная кочерга в сильной руке, зола на джинсах. Хочется подойти и отряхнуть. Или сесть рядом и сказать…

Что? Спасибо?

Как выразить то, что я чувствую? Весь день бунтовала, злилась, а ведь Ад добился своего. Разбудил меня, подтолкнул к действию. И я ведь подчинилась ему…

– Сегодняшний день стал для меня большой неожиданностью. В хорошем смысле.

Ад резко оборачивается, словно услышав в моих словах угрозу.

– Хватит придумывать и анализировать!

Знать бы, как. Научиться бы жить не думая.

После душа я расчесываю волосы, впервые за этот день. Длиной чуть ниже плеч, они тут же закручиваются влажными каштановыми кудряшками. Синяки под глазами – жуть, во взгляде тоска. С какой стати Ад со мной нянчится, не знаю. Уж точно не из-за моей неписаной (читай – несуществующей) красоты. Очищает свою карму?

У меня было двое мужчин. Первый в конце института – хороший парень, умный, целеустремленный. Мы с самого начала знали срок годности наших отношений. Нас ожидали разные больницы, разные города. Невероятной любви между нами не было, скорее, высококачественная дружба с довеском секса. Второй мужчина – один из местных хирургов. Ничего серьезного, но мы друг друга понимали, а это многого стоит. Когда ты проживаешь жизнь в больничных стенах, хочется сделать ее похожей на настоящую. А потом он уехал в другой город заведовать кафедрой. Я искренне за него радовалась. Мы прежде всего хирурги, а уж потом остальное…

А теперь я больше не хирург, и я не узнаю своего отражения. Зеркало настаивает, что я стала другой. Тени под глазами и сухость губ – они не от дежурств и не от переживаний за больных. Карие глаза выцвели от боли. Бледная кожа как чужая. Веснушки на плечах удивляют, потому что в моей жизни нет солнца. На лице появились морщины – горькие у рта, усталые на лбу. Случившееся состарило меня, выжгло во мне жизнь, ту самую, которая, по словам Ада, еще недавно переливалась через край.

Что он видит, когда смотрит на меня? Женщину или жертву?

У меня появилось время разглядывать себя в зеркале, и это плохо.

– Ты там заснула?! – ругается Ад из-за двери. – Сколько можно мыться?

Выхожу и останавливаюсь в темном коридоре. За моей спиной свет, клубы пара вырываются наружу, смягчая тьму и закручиваясь между нами. Нереальная, фантастическая картина. Ад спускается взглядом по моему телу, задерживаясь на самых невинных его частях. На обнаженных ключицах над плотно замотанным полотенцем, на бледной коже предплечья. Напряжение между нами нарастает, как будто сейчас раскроется нечто недосказанное и важное. Мы приближаемся друг к другу, две взрывные силы, столкновение которых может разрушить, а может и возродить.

Останавливаемся в шаге друг от друга. Темный, колючий взгляд Ада на моем лице, на плечах…