Текст книги "Охотник за мечтой"

Глава 20

Арден лежал с закрытыми глазами, не желая видеть дневной свет и признавать свое раздражение и еще меньше желая снова попасть в свой сон. Во сне он старался плыть, старался добраться до серой фигуры среди темных водорослей, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Белое лицо мертвой девушки превратилось в лицо Зении, а ее тихий голос откуда-то из-под воды все еще звал и звал его на помощь. Когда в полумраке рассвета в комнату вошла служанка, чтобы разжечь камин, Арден, ничего не понимая, сел. Его мучила жажда, и, выпив полпинты воды, он снова опьянел, у него закружилась голова, и он опять провалился в свой сон.

Сейчас он лежал, не имея ясного представления о времени, а только сознавая, что уже очень поздно. Желудок у него болезненно сжимался, а голову, казалось, насквозь проткнули десятидюймовым колом. Под действием выпитого накануне он чувствовал себя больным и подавленным.

С тех пор прошло очень много времени, но физические ощущения принесли острые воспоминания о еще более ужасном пробуждении. Сны оставались снами; Арден по-настоящему не помнил девушки, зовущей его на помощь, и не видел ее под водой. Во времени и пространстве образовался провал. Он мог вспомнить, как начал пить в своей комнате, мог вспомнить, как пил из фляжки с симпатичным конюшим, мог вспомнить, как шейный платок путался у него в руках, когда он одевался, чтобы встретить ее, и как он снова и снова наполнял фляжку из стоявших в столовой графинов. А затем следовал калейдоскоп мгновений: тихое озеро, пятна краски на весле, девушка молча и испуганно смотрит на него, а черный лебедь преследует лодку, злобно шипит и взмахивает крыльями; он сам рассмеялся, а девушка закричала, когда лебедь зашипел. И все. Ардену казалось, что он только помнит, как мокрый сидел на берегу и плакал, но в этом он не был окончательно уверен. Говорили, что она по глупости встала, чтобы спастись от лебедя, и перевернула лодку, что он старался спасти ее. Его отец и два садовника подтвердили следователю, что видели, как все произошло, что Арден пытался вытащить ее на берег, но она истерически кричала от страха и отбивалась от всех, кто дотрагивался до нее. Его отец застрелил лебедя, но Арден больше ничего не помнил. И все считали происшедшее не более чем трагической случайностью. Кроме всего прочего, какой человек станет умышленно топить свою невесту? Но он помнил, как отец смотрел на него. Дело было так: он просыпается, больной и хмельной, а отец ждет…

Арден уткнулся лицом в подушку.

Потом он уехал из Суонмира и больше сюда не возвращался. Прошло много лет, до того как он снова прикоснулся к спиртному и смог без тошноты переносить его запах, да и то он отпивал только глоток на виду у всех, чтобы не привлекать к себе внимания окружающих.

Он убил ее и считал себя освобожденным. Он с удовольствием принял свое изгнание; будучи одиноким, он чувствовал себя живым и настоящим. Среди людей он смущался и становился сам собой, только превращаясь в беглеца. Как Хадж-Хасан он знал, что говорить и что делать; как достопочтенный Арден Мэнсфилд, лорд Уинтер, он вел себя замкнуто и неуклюже.

Прошлым вечером ему не следовало оставаться там и пить эль, который ему усердно подливали, – Арден понимал, что опьянеет. Он уверен, что там держал себя вполне пристойно, с подобающей случаю улыбкой на лице. Все арендаторы обращались с ним демонстративно вежливо и так же официально, как и он с ними, в то время как его отец пожимал им руки, хлопал по плечам, расспрашивал о пшенице, волах и, по всей вероятности, о закоулках тоже – образец великолепного добросердечного английского лорда. Только после обеда именно в этой комнате Арден повел себя как последний дурак. И теперь нельзя оправдаться спасительным алкогольным дурманом, его голова была абсолютно ясной.

Арден услышал, как открылась дверь, и, застонав про себя, подумал, что пришла служанка, но сразу же раздались шлепки бегущих ног, радостный, любознательный возглас «Га!», и теплые ручонки заколотили по его голому локтю.

Повернув голову, Арден одним глазом взглянул поверх локтя: Бет светилась счастьем, ее глаза округлились, а губы приоткрылись.

– Га, – повторила она, толкая его в плечо.

Когда он приподнялся, опираясь на локти, малышка взвизгнула и рассмеялась. Арден решил, что вся его жизнь стоит одного такого мгновения, но тут же вспомнил, что накануне вечером Элизабет отвернулась от него, и не стал протягивать руку, чтобы притянуть ее к себе, как ему хотелось.

– Мисс Элизабет! – раздался из приоткрытой двери строгий шепот. – Сейчас же идите сюда!

Голос няни звучал строго, и Арден застыл, ожидая услышать голос Зении, но когда дверь отворилась немного шире, оказалось, что в комнату заглядывает только миссис Лэм.

– О, сэр, прошу прощения, – все так же шепотом выговорила она. – Пойдемте, мисс Элизабет!

– Нет, не забирайте ее, – попросил Арден охрипшим от сна и спиртного голосом, – она может остаться. – Движимый присущей ему некоторой скромностью, он поднял с пола лежавшую возле кушетки рубашку.

Бет подбежала к выкрашенному белой краской шкафу с игрушками и забарабанила по дверце. Арден встал, сделал глубокий вдох, чтобы справиться с неприятными ощущениями в желудке, открыл ей шкаф, и тут же кубики, мячи и рыжая кукла оказались на полу.

– Леди Уинтер здесь? – на всякий случай спросил он у няни, заметив, что она еще стоит по ту сторону двери – он видел ее руку, придерживающую дверь открытой.

– Нет, сэр, – ответил бестелесный голос. – Она вместе с ее сиятельством уехала в Оксфорд. Если не возражаете, сэр, сегодня я буду присматривать за мисс Элизабет.

На самом деле он и не думал, что Зения там, однако услышать, что ее нет, узнать, что она уехала, уехала специально, так же как вчера вечером закрыла дверь между ними… Арден почувствовал, как у него от возмущения и обиды болезненно сжалось горло. Он приготовил себе стопку чистого белья, бросил на нее бритву и принадлежности для бритья и распахнул дверь, едва не сбив с ног перепуганную миссис Лэм.

– Я оденусь в спальне. Пожалуйста, наденьте на Бет то, в чем она ходит гулять, и через час принесите ее вниз. Потом можете заняться чем хотите или устроить себе выходной. Сегодня я присмотрю за ней.

– О сэр!

– Нам понадобится корзина с едой, – проходя мимо женщины, добавил лорд Уинтер. – Побольше сладких бисквитов для Бет. Миссис Паттерсон знает, что я люблю.

– Сэр, – няня в ужасе смотрела, как он раскладывает на кровати свои вещи, – я уверена, что леди Уинтер будет очень недовольна.

– Я ленив по натуре, миссис Лэм, – улыбнулся он ей, – но если кошка оставляет мышиную нору без присмотра… – Он пожал плечами. – Во всяком случае, у нас будет один день свободы. Когда их сиятельства обещали вернуться?

– К сожалению, сэр… леди Уинтер не сказала.

– Быть может, вы последите за дорогой и сделаете знак, когда появится их экипаж.

– Не знаю, хорошо ли это, сэр, – заметила миссис Лэм со строгостью, не коснувшейся ее глаз. Миловидная женщина старалась придать себе непреклонный вид, а глаза она тщательно отводила от его полуодетой фигуры. – Мне не хотелось бы обманывать мадам.

– Миссис Лэм, вы не донесете на нас?

– Я хочу, чтобы вы знали, сэр, я совершенно одна вырастила трех младших братьев, кроме того, двух мальчиков Хастингсов и четырех сыновей Торпов. Я все знаю о мальчиках.

– Но Бет девочка, – мягко указал он.

– Да, сэр, – она сделала реверанс, – но когда вы с ней, ваше общество становится так же опасно. – В игровой комнате раздался грохот, и миссис Лэм, кивнув, воскликнула: – Вот видите! – и бросилась выполнять свои обязанности.

К полудню Зении уже не терпелось вернуться домой. Прежде она никогда так надолго не оставляла Бет, а леди Белмейн все сидела и сидела со своими старшими кузинами. Держа за руку прикованную к постели леди, которая уже не могла говорить громче, чем шепотом, она беседовала с встревоженной сестрой этой дамы, послав Зению за особым лекарством в специальную аптеку, чтобы сестра могла лучше спать, и проинструктировав повара, как именно подготовить кладовую для тех необычных продуктов, которые они привезли из Суонмира.

Несмотря на беспокойство об Элизабет, Зения радовалась, что может чем-то помочь. По правде говоря, она несколько удивилась открывшимся ей новым образом леди Белмейн, той спокойной деловитостью, с которой графиня снова привела в порядок дом, перевернутый вверх дном. Без всяких нежностей или сентиментальностей она резко оборвала причитания сестры твердыми распоряжениями. И уже ко времени их ухода обе леди были по возможности удобно устроены и даже улыбались.

– Мы вернемся на следующей неделе, – оповестила их леди Белмейн.

Экипаж катился мимо серых университетских башен со шпилями, мерно звонили колокола, и несколько молодых людей в развевающихся накидках быстро шли по улице под ярким зимним солнцем, даже в рождественские каникулы все еще поглощенные своими науками.

– А до того времени я приготовлю и пошлю им дичь и домашние яйца, в городе невозможно раздобыть настоящие полезные яйца. – Леди Белмейн посетовала на шум и с сожалением заметила, что ее кузин невозможно перевезти в более тихое место, даже в Суонмир. – Да они и слышать об этом не хотят, – с некоторой досадой добавила она. – В своем доме они живут с самого рождения, а до того там жили их родители. Признаюсь, я никогда не понимала, почему люди так прирастают к месту.

– Я могу их понять, мадам: иметь дом и не желать расстаться с ним, – тихо отозвалась Зения.

– И все же вы не очень любили вашу мать. – Леди Белмейн, глядя прямо перед собой на дорогой серый атлас противоположного сиденья, впервые за все время заговорила о матери Зении.

– Нет, не очень. – Зения нагнула голову.

– Одно время я была величайшей поклонницей леди Эстер.

Зения, удивившись, взглянула на леди Белмейн. Графиня сидела, вскинув подбородок, ее белая кожа выглядела безупречной, если не считать небольших морщинок, едва заметных в резком зимнем свете.

– Однако она зашла слишком далеко в своей независимости, – добавила леди Белмейн. – Вам известно, что мы состоим в родстве?

– Нет. – Зения поразилась услышанной новостью.

– Правда, в очень дальнем. У нас общий предок по материнской линии в четвертом или пятом колене – Роберт Питт, сын Даймона Питта. Моя линия идет от Камелфордов, а ваша – от Чатемов и Стенхопов.

Зения хорошо знала свою родословную, ее мать говорила о своем происхождении с безграничным упоением и высокомерием: одному премьер-министру леди Эстер доводилась внучкой, другому – племянницей. Она с наслаждением рассказывала истории о жестокости семейного патриарха Даймона Питта – неугомонного, безрассудного индийского торговца, который пренебрег законом и Ост-Индской компанией ради собственного будущего, и о своем гордом, беспощадном кузене лорде Камелфорде – самом отъявленном дуэлянте своего времени, защищавшем бедных от мошенников и вымогателей методами, более подходящими для кровожадного паши, чем для английского джентльмена. Он выбрасывал сотню гиней уличным бродягам и порол кнутом владельцев придорожных постоялых дворов за кражу полпенса. Камелфорд погиб на рассвете на дуэли, когда ему еще не исполнилось и тридцати. Леди Эстер, приказывая расстрелять стадо козлов, потому что пастух обманул ее, или наказывая палками слуг за неповиновение, или выступая против тирании эмира, всегда приводила в пример лорда Камелфорда как образец для подражания.

– Я не знала, мадам, – ответила Зения.

– Кровь Даймона Питта, огонь с Востока, – задумчиво произнесла леди Белмейн, – тяжелое наследие, можно сказать, роковое. Там встречались и великие люди – я не хочу сказать, что ваши дед и прадед не относятся к выдающимся личностям, но существует и темная сторона, с которой нельзя шутить. Ваша мать в своих склонностях заходила слишком далеко, потворствуя своим страстям.

Зения не могла отрицать правдивость слов леди Белмейн и молча отвернулась к окну.

– Вы не считаете, что ваша мать страдала неуравновешенной психикой? – спокойно спросила графиня.

– Нет. Я знаю, что для европейцев… то есть я знаю здесь людей, которые так полагают, но на Востоке все по-другому, мадам. – Она взглянула на графиню. – Там жизнь более жестокая, и мать приспособилась к ней.

– Я понимаю. Но вы не приспособились.

– Нет, мадам, нисколько. Я ненавидела ту жизнь.

– Вы очень привязаны к моему сыну? – после некоторого молчания спросила леди Белмейн, не изменив своего ровного тона.

Зения в замешательстве снова отвернулась, не зная, что ответить.

– Буду откровенной, – продолжала графиня. – Я предпочла бы, чтобы вы не становились его женой.

– Да, мадам, я знаю.

– Вы, конечно, уверены, что причина – ваше незаконное рождение и недостаток воспитания. Если бы я не познакомилась с вами, я, безусловно, пришла бы в ужас от такого брака в нашей семье, но дело обстоит совсем не так. Не могу сказать, что вы, Зенобия, сами по себе не нравитесь мне.

– Благодарю вас, мадам, – смутившись, тихо откликнулась Зения.

– Пока мы считали, что наш сын мертв, я действительно хотела видеть вас своей невесткой. Вы тихая и сговорчивая женщина, и тогда не было другого выбора, понимаете? Но теперь я вынуждена сказать, что получается трижды опасная кровь, соединение самых дурных наклонностей из наследства Питта… Я слышала припадки вашей дочери в последние недели, и они меня пугают.

– С Элизабет все в порядке, – поспешно отреагировала Зения. – Просто лорд Уинтер слишком много позволяет ей.

– Думаю, Зенобия, вы совершенно не понимаете свою дочь, – с абсолютно бесстрастным лицом заявила леди Белмейн. – Думаю, вы не понимаете и моего сына. Мой муж тоже никогда не понимал его. – Она вытащила руку из муфты и быстро засунула в ридикюль платок, который держала в руке, но Зения успела заметить разорванный кружевной край.

– Что я должна понимать, мадам? – напряженно спросила Зения.

– О, если вы сами не видите, то я, вероятно, не смогу вам объяснить. Но ни один из них не будет привязан к дому. Ни один из них не будет сидеть в клетке. Я потеряла своего сына, потому что мой муж не хотел его понять. Совсем недолго, пока Арден оставался мальчиком, я его, возможно, понимала. Во всяком случае, пока его задатки не проявились в нем естественным образом. Их не следовало допускать, но меня подвело собственное воспитание; я полагала, что он послушный и управляемый, как я. И совершила самую большую ошибку. Я знала его, как мой муж никогда не знал его. Я знала его, как саму себя.

– С моей дочерью все в полном порядке, – резко повторила Зения.

– Я не сказала, что каждый избалованный ребенок обладает дурным… – начала графиня, слегка приподняв брови и краем глаза глядя на Зению.

– В ней нет ничего дурного! – с горячностью воскликнула Зения.

– Но то, что определенные черты не проявились в вашем характере и не заявили о себе, еще не означает, что ваша кровь очистилась от них. И это полностью справедливо в отношении моего сына.

Тяжело дыша, Зения смотрела на графиню.

– Вы можете сказать, что я не права? – спросила леди Белмейн. – Что он не осуществит какое-нибудь немыслимое свое желание, чего бы оно ни стоило?

Потупившись, Зения так туго обмотала вокруг пальцев шнур своего ридикюля, что они начали неметь.

– Даже если бы вы выросли под самой респектабельной крышей Англии, я бы возражала против вашего брака с моим сыном, – заявила леди Белмейн. – Нет смысла провоцировать беду, объединяя вновь родственную линию, которая породила неуравновешенную натуру вашей матери. Но у вас уже есть дочь, и мы молимся, чтобы ее миновало такое несчастье. А если бы вы захотели освободить моего сына и себя от грозящего ужасами союза, я бы всеми силами помогла вам и проследила, чтобы вы и моя внучка ни в чем не нуждались.

Зения смотрела, как шелковая упряжь покачивается в такт движению экипажа, и думала о нервных припадках Элизабет, о том, какое наслаждение получал лорд Уинтер от опасности, свободы и одиночества, о приступах ярости у своей матери. Зения и сама говорила себе, что лорд Уинтер никогда не останется дома, не сможет остаться, и все же, когда леди Белмейн сказала то же самое напрямик и без обиняков заявила, что Элизабет будет такой же, ей стало дурно от страха.

– Граф сообщил, что если я не сделаю так, как он советует, – с трудом начала она, – Элизабет будет… – Зения не могла произнести унизительного слова, – будет как я.

– Ваш отец и его жена много времени прожили во Франции, не так ли? Думаю, вам понравилось бы жить в уютном доме недалеко от Парижа. Или, быть может, на швейцарском курорте с минеральными водами, где миссис Брюс собирается зимой провести курс лечения. Можете быть уверены, я прослежу, чтобы моя внучка воспитывалась в подобающих условиях и не знала ни в чем нужды. У вас будут деньги на школу или гувернеров, смотря, что вы выберете, и на все, что вы захотите иметь в смысле одежды, слуг и домашнего хозяйства. Вам не следует бояться, что вы будете изгоем в обществе. Разумеется, речь идет о пребывании на континенте.

Зения молча смотрела в окно. Она тосковала по отцу, по Марианне и по недолгому приятному времени, проведенному на Бентинк-стрит. Она хотела сделать так, как будет лучше всего для Элизабет, хотела спокойствия и надежности, хотела, чтобы ее дочь росла в полной безопасности. И в то же время не могла забыть лорда Уинтера и отчаяния в его голосе: Не знаю, смогу ли я с этим справиться. С болью в сердце Зения признавала, что он не мог остаться, не разрушив себя, не став таким, какой была его мать, у которой все чувства превратились в лед. Зения понимала, что он непременно уедет, и тогда он может взять с собой Элизабет, если она даст ему права на дочь. Повернувшись, Зения увидела, что леди Белмейн смотрит на нее с пристальным вниманием.

– Не нужно говорить о нашем разговоре ни графу, ни моему сыну, – посоветовала графиня. – Если вы позже захотите поговорить со мной, мы будем беседовать наедине.

Занимаясь штопкой, миссис Лэм в течение первого часа все время с беспокойством поглядывала в окно, наблюдая за лордом Уинтером, который играл с дочерью на лужайке неподалеку от террасы. Конечно, свое мнение она держала строго при себе, но оно подтверждалось тем, что малышка счастлива, гуляя под открытым небом. Именно прогулки не хватало мисс Элизабет – немного побегать и покувыркаться на свежем загородном воздухе. Миссис Лэм была абсолютно уверена, что девочка одета достаточно тепло, а лорд Уинтер, очевидно, находился в хорошем настроении и не собирался уходить с ней далеко. И все же няня с тревогой думала о леди Уинтер. Она пережила несколько неприятных минут, когда увидела, что граф вышел на террасу и разговаривает с сыном, но они расстались, видимо, дружески, и миссис Лэм, вздохнув с облегчением, отвернулась и взялась пришивать заплатку к сорочке. Через некоторое время она собралась позвать их на завтрак, несмотря на то что они взяли с собой корзину с едой. К тому же мисс Элизабет, безусловно, необходимо поменять подгузник, а ее отец, видимо, не беспокоился по такому поводу. Но когда миссис Лэм закончила пришивать заплатку и выглянула в окно, виконт, прихватив плетеную корзину и держа на руках мисс Элизабет, направлялся в дальний конец лужайки. Мгновение миссис Лэм смотрела на них, прижав к губам пальцы. Хотя она не имела права иметь собственное мнение, несмотря на гораздо больший опыт обращения с детьми, чем тот, которым могла похвастаться леди Уинтер, тем не менее ее убеждение состояло в том, что характер мисс Элизабет требовал большей свободы, если она не вела к болезням и травмам. Девочка напоминала ей сильный побег, который заставляют расти на чересчур малом пространстве. Миссис Лэм могла понять безграничную преданность молодой вдовы своему единственному ребенку, но теперь, когда лорд Уинтер вернулся… впрочем, не дело миссис Лэм судить о супружеских отношениях леди Уинтер, но трудно оставаться слепой и не замечать очевидной натянутости между мужем и женой. Миссис Лэм не нравилось смотреть, как мисс Элизабет превращают в пешку, и она очень боялась, что леди Уинтер склонна простирать свою власть над ребенком далеко за пределы разумного. Миссис Лэм решила дать гуляющей паре еще час, прежде чем потребовать, чтобы они вернулись домой помыться и немного вздремнуть, и, взяв ножницы, снова склонилась над расстеленной на полу тканью. Когда прошел еще час, она снова взглянула в окно – лорда Уинтера и Элизабет на лужайке не оказалось. Миссис Лэм тихо охнула и бросилась за своим пальто.