Текст книги "Друзья познаются в огне"

Глава 4

В земляном погребе, меньше всего напоминающем самое примитивное убежище для человека, Алексей очнулся от сильной боли в ноге. Чавкая грязью, он попеременно вытаскивал из грязной вонючей жижи то одну, то другую руку. Мерзостный воздух, который ударил ему в нос, произвёл на него тошнотворное действие. Чтобы хоть как-то помочь своей больной ноге, Алексей медленно повернулся на спину и попытался разглядеть, в чём заключалась травма, которая причиняла сильную боль. Он согнулся и стал осторожно ощупывать правую ногу. Кость была цела, но ниже колена образовалась опухоль, и это причиняло большие страдания.

Неожиданно сверху открылась решётчатая крышка, и вниз, прямо на него, сбросили пленного. Алексея пронзила острая боль, и он вновь потерял сознание.

В очередной раз он очнулся уже не в яме, а в каком-то помещении, напоминающем барак. Его левая нога была загипсована ниже колена, а правая туго стянута бинтом. Вокруг было множество кроватей, но в помещении он находился один. Вернувшееся сознание моментально напомнило о безысходном положении пленного. Всё тело ныло от какой-то общей боли, которая пульсировала, то усиливаясь, то отпуская. Он застонал. В барак вошёл человек в афганской одежде. Но по мере того, как он приближался, Алексей отчётливо различил, что это не афганец. Более того, когда он присел на соседнюю кровать, его европейское лицо показалось знакомым. И пока он стал возиться с какими-то бумагами, Алексей начал усиленно вспоминать, где он мог видеть этого человека, но так и не вспомнил.

Алексей не узнал Сашку, зато тот его прекрасно узнал:

– Ну что, Лёха, здравствуй, – тихо и как-то отрешённо произнёс второй друг детства, волею судьбы заброшенный в этот чёртов Афган и волею случая оказавшийся здесь. Усмехнувшись, он добавил: – Что, не узнаёшь Арамиса?

Да, Алексей действительно не узнавал Сашку Арамцева, некогда молодого красавца, непревзойдённого покорителя девичьих сердец, от которого только и остался игривый взгляд и гордо откинутая назад голова. В остальном перед ним сидел худощавый, полуоблысевший мужик в афганской одежде, которая смотрелась на нём как на корове седло. Сашка глядел на Алексея и тоже узнавал и не узнавал того. Ведь прошло много времени, когда они виделись в последний раз, ещё в Омске, на Родине.

– Узнаю, узнаю, – медленно, на выдохе произнёс Алексей. – Ты что ж, служишь этим головорезам?!

– Ой, только, пожалуйста, без пафоса, – саркастически произнёс Сашка. – Лёха, не корчи из себя дурака-замполита, уж я-то знаю, ты им никогда не был. И принимай жизнь такой, какая она есть. Да, я служу им, и в данной ситуации не тебе об этом судить. Сейчас твоя главная задача – поскорее унести отсюда свои больные ноги, если не хочешь пафосно сдохнуть во имя великой родины, которой в данный момент на тебя нас… или наплевать, как тебе угодно. Как она наплевала на меня, когда бросила необстрелянного танкиста на съедение этим бандитам и скотам.

И Сашка нервно расхохотался, захлебнувшись собственным смехом, после чего долго и болезненно кашлял.

– Ты этот монолог для себя произнёс, Санёк? – спросил Алексей, когда он прекратил кашлять и начал дрожащей рукой засовывать в рот какие-то таблетки. – Или ты полагаешь, что твоё трусливое мировоззрение – последняя инстанция для человека, попавшего в плен? Ошибаешься, Саня, ошибаешься. Я не пафосный замполит, в этом ты прав. Однако скажу тебе, возможно, в последний раз. Если ты однажды надел офицерские погоны, то через них ты надел на себя весь груз того, что было с нашей Родиной и армией, которую ты клялся любить и защищать, принимая присягу. И чем меньше таких подонков, как ты, тем меньше груз позора и предательства на офицерских погонах. И поверь, мне тоже страшно умирать, но, в отличие от тебя, я не пойду к ним пресмыкаться и не побегу спасать свои больные ноги.

– Замолчи! – зло выкрикнул Сашка. – Я не для того тебя спасал и притащил сюда, чтобы вновь отдать на растерзание. И мне плевать, что ты сейчас наплёл. Можешь ещё изгаляться. Но я буду последней сукой, – Сашка оглянулся по сторонам и тихо добавил: – Если не вытащу из этого дерьма своего друга детства.

Сашка зло глянул на Алексея, затем встал и начал быстро ходить возле его кровати туда-сюда. Глаза его горели, а руки слегка подрагивали.

– А теперь послушай меня, правдолюбец хренов, и не перебивай. Когда нашу колонну духи отсекли своим излюбленным приёмом на серпантине, подбив передний и задний танк, я тоже в том бою думал, как ты, помня об офицерской стойкости и чести. В этом бою погибли почти все мои сослуживцы-танкисты, мои дорогие друзья-товарищи с нашего танкового батальона. Так вот, наши танки и БТРы сожгли, а ребят всех перебили как слепых котят, потому что нам нечем было отстреливаться, несмотря на огромную огневую мощь. Стволы невозможно было поднять на определённый угол, а с автоматов много не постреляешь в горах. В том бою я не задавался вопросом, как это могло случиться, я отстреливался, как и остальные ребята.

Сашка резко замолчал, руки его продолжали дрожать:

– Это только потом я осознал, что война велась из Москвы, из сытых штабов, лоснящимися генералами и полковниками. Иначе как понять всю чудовищность того, что наш танковый батальон, абсолютно не подготовленный к боям в горной местности, сразу же был брошен на выполнение совершенно не свойственных ему задач, для сопровождения грузовых колонн по горным дорогам? Как было понять весь ужас того, что из десяти колонн до цели доходили пять или четыре? И несмотря на это, колонны всё посылались и посылались на смерть.

Сашка резко уселся на койку, причинив Алексею сильную боль. Но он этого не заметил. Он впился в него своими поблёкшими глазищами и зашипел ему прямо в лицо:

– Жаль, ох, как жаль, Лёха, что я никогда теперь уже не смогу вернуться в Союз. А то бы с каким удовольствием… нет, не убил и не ударил, а просто бы плюнул в рожи и хари тем военным чинушам, по вине которых были живьём сожжены в танках Витька, Колька, Вовка, Васька, Валерка, Лёнька… – Голос его дрогнул и перешёл почти на рыдание. – С которыми мы вместе окончили училище и много лет служили и корешковали. Кто ответит за них? С кого спросить?

Сашка не на шутку разошёлся. Он схватил Алексея за грудки и приподнял. Его безумный взгляд пронзал насквозь и уходил куда-то далеко под землю. Через несколько секунд напряжение спало, и Сашка, всё ещё не осознавая, что причиняет Алексею боль, швырнул его на кровать. Он вновь закашлялся и опять проглотил несколько таблеток, по-видимому, наркотики. Через некоторое время он успокоился.

– Значит, так, старлей, подпишешь некоторые бумаги, а когда сможешь ходить, будь готов к обмену. И без эмоций, пожалуйста, Лёха. Ты ведь не баба.

Не дав тому возразить, Сашка резко встал и медленно пошёл к выходу, бурча себе под нос:

– Офицерские погоны, офицерские погоны. Ни черта ты в жизни не смыслишь, Атос.

Алексей крикнул ему вслед:

– Арамцев, это тебя не оправдывает! И твои ребята, сгоревшие в танках, прокляли бы тебя за твоё предательство!

Сашка ничего не ответил, он молча вышел из барака. На Алексея нахлынули мысли и воспоминания далёкого детства и юности.

Глава 5

Итак, Сашка Арамцев, или Арамис, очередной друг детства.

Красивый парень среднего роста, детство и юность которого проходили в сытом достатке и постоянной родительской опеке. Сашка был не то чтобы умный, но и не глупый парень, в общем, как все, разве что немного избалованный беззаботной жизнью. Это был неплохой товарищ и друг, с ним всегда было комфортно. Правда, до определённого возраста. И вот почему. В детстве у мальчишек были единые цели и устремления, касалось ли это дерзких набегов на яблоневые сады, дальних походов или постоянных драк с пацанами соседнего квартала за место под уличным солнцем. В юности же, которая подкралась незаметно, приоритеты несколько поменялись, а жизненные векторы изменили свои направления на противоположные. Но в целом ребята оставались всё теми же неразлучными друзьями, мушкетёрами, как их называли все вокруг. К девятому классу из сорванца с вечно подбитым глазом Сашка превратился в статного юношу с привлекательной внешностью, став грозой для многих девчонок, обрекая их на любовные муки и страдания, заставляя сохнуть их трепетные сердца. Лицом он был красив, но не по-мужски, а с долей женской слащавости, жеманства и кокетства. Осознавая своё совершенство, Сашка самолюбовался и восхищался собой, как нарцисс. Он тусовался везде, собирая вокруг себя постоянные толпы девчат, своим балагурством и всевозможными модными штучками, которые мог приобрести в силу своего достатка. Одет он всегда был безукоризненно и модно, чего нельзя было сказать про остальных его друзей, обременённых вечной родительской нуждой и сводивших концы с концами. Однако, когда Сашка находился в среде своих друзей детства, с него моментально слетала его тусовочная спесь, потому что он прекрасно понимал, что мушкетёрские законы были аскетичны и не терпели фальши. В противном случае ему быстро напоминали о бурном детстве с вечно подбитым глазом. И Сашка не обижался, потому что не хотел терять боевую компанию, которой завидовали почти все. А далее судьба распорядилась таким образом, что все ребята из этой компании стали военными. С той лишь разницей, что Алексей Артосов поступил в лётное училище, Петька Дарьянов – в десантное, Сашка Арамцев – в танковое, а Яков Портель – в интендантское.

Что касается Сашки, то, если честно, он не любил военную службу и пошёл в танковое училище, повинуясь всеобщему подъёму патриотизма среди молодёжи того времени. В немалой степени этому способствовало и то, что его батя, возивший крупного начальника, через определённые связи устроил своего сыночка именно туда. А иначе Сашка вряд ли бы куда поступил, с его-то куриными знаниями, – учился он очень плохо. Несмотря на это, он всегда был в выигрышной позиции благодаря своей изысканной внешности и умению держать себя в обществе, в особенности женском. Он с легкостью мог увести девушку у любого парня, стоило ему только этого захотеть. Не избежал этого и Алексей.

В восьмом классе Алёша безоглядно и безответно влюбился в Веру Берёзкину, довольно-таки привлекательную девочку. А к девятому классу – уже девушку, которая долгое время никак не реагировала на его скромные ухаживания. Была у Алексея и масса конкурентов, а как же без них, ведь девочка была красивой. В общем, доставалось ему. Но синяки и фингалы ничего не стоили и мгновенно забывались от одного её приветливого взгляда. В общем, вода камень точит. И его усилия на любовном фронте возымели успех. Уже к концу десятого класса Алексей и Вера стали дружить по-настоящему, не по-детски. До поздней ночи они гуляли, любуясь звёздным небом, несмотря на то, что на носу были выпускные госэкзамены. Страстно целуясь где-нибудь в укромном местечке, ребята уже робко начинали строить свои семейные планы на будущее. Вера знала, что Алёша собирается поступать в военное лётное училище, и готовилась разделить его нелёгкую судьбу, став офицерской женой. Одно только немного смущало её – банальный быт. Алёша, смеясь, успокаивал:

– Пусть это меньше всего смущает тебя, милая Верочка, со временем наживём с тобой горы всякого добра, и даже «Волгу», – которая была недосягаемой мечтой и «священной коровой» каждого советского гражданина того времени.

Тем не менее Верочка всегда возражала и приводила в пример то, в каком достатке живёт Сашка Арамцев, имеющий буквально всё. Этим обезоруживающим доводом она выбивала почву из-под ног Алёши, и он мгновенно опускался со счастливых небес на грешную землю. Действительно, ему было очень стыдно привести Верочку в родительский дом, где была очень скудная обстановка и нелёгкий быт в силу того, что отец пропивал большую часть зарплаты, а его мама билась как рыба об лёд, чтобы хоть как-то прокормить и одеть семью. Что было разительным контрастом с соседями Арамцевыми, у которых, как говорится, была полна чаша добра и достатка. Что касается Сашки, то по тем временам у него было всё, ну почти что всё. Хочешь проигрыватель с пластинками – на тебе проигрыватель. Хочешь магнитофон – на тебе магнитофон. Хочешь мотоцикл – купим мотоцикл. Хочешь красиво обставить комнату – обставим. Родители души не чаяли в сыне, угрохивая на это все свои заработки. В том, как жили они и семья Артосовых, разница была вопиющей. Нет, семья Артосовых не была прокажённой. По тем временам многие семьи жили скромно, перебиваясь от зарплаты до зарплаты, к тому же главным бичом в некоторых семьях было пьянство. И конечно же многим детям хотелось поскорее вырваться из этого порочного круга. Поэтому не было ничего зазорного в том, что многие завидовали зажиточным семьям и тянулись к ним. Вот и Верочка нет-нет да и напоминала Алёше о том, как хорошо живёт Сашка и всё имеет. Алексея это страшно злило, и он всячески компенсировал этот недостаток или «изъян» своей семьи тем, что окружал Верочку постоянным вниманием. Их встречи были насыщены бесконечными походами в кино, на концерты и прочие увлекательные мероприятия. На что Алёша не жалел никаких денег. И то, как эти нелёгкие деньги доставались ему, знали только Алексей да его мама, которая ещё с седьмого класса устроила сына в свой цех грузчиком, где он три дня в неделю работал по вечерам. Так что у Алёши с Верочкой всё было хорошо и они были на седьмом небе от счастья. Сашка знал о их отношениях и всегда завидовал. В Веру он не был влюблён. Он вообще ни в кого не был влюблён. Все девушки были влюблены в него. А он торжествовал на вершине этой женской пирамиды, как хан, восседающий на подушках в своём гареме. Порой ему даже осточертевали все эти девчонки с манящими и жаждущими взглядами.

Гром грянул среди ясного неба. Однажды Вера не пришла на очередное свидание, и два билета в театр сгорели синим пламенем. Алексей не расстроился – чёрт с ними. Волнение его возросло, когда мама Верочки сообщила, что её дочь сегодня домой не придёт, потому что уехала на пригородном автобусе в деревню навестить бабушку. Алексей только пожал плечами и подумал: «Ну что ж, надо, значит, надо, хотя могла бы и мне сообщить об этом, и я бы не переживал».

Ночью сильно разболелась Алёшина мама: она часто болела и порой подолгу лежала в больнице. Отец, как всегда, был пьян, и «скорую» пришлось вызывать Алексею. Тогда телефонов почти ни у кого не было, поэтому пришлось ему «отмотать» ночью четыре квартала, чтобы из телефонной будки возле магазина позвонить в «скорую». Когда приехали врачи, маме стало совсем плохо, и её сразу же отвезли в районную больницу. Всегда, когда маму отвозили в больницу, Алёше было очень тоскливо, грустно и одиноко. Бредя по улице к своему дому, после провода «скорой», он грустил и очень жалел маму. Было около шести утра, помаленьку начало светать. Спать уже не хотелось, и Алексей присел на скамейку у Сашкиного дома.

Неожиданно послышались знакомые голоса. Затем калитка открылась, и на улицу, обнявшись, вышли Сашка и… Вера. Алёшкина Верочка. Его словно парализовало. Как приклеенный сидел он на скамейке, не в силах встать. Но самым страшным было слышать их любовный разговор, воркование. Естественно, пока они его не замечали.

– Санечка, как всё было здорово, я этого никогда не забуду. А какая была чудная музыка на твоём магнитофоне. А комната, а шторы, а постель, – и она, поднявшись на носки, поцеловала его в губы, а он даже не соизволил склонить голову.

Голос Веры был такой родной и близкий, но с этой минуты Вера была уже чужая и далёкая. И не потому, что Алёша её разлюбил. А потому, что его предали самые лучшие и любимые люди.

Вера была в лёгком платьице, почти просвечивающем насквозь, отчего её фигурка была ещё более манящей и привлекательной, а Сашка – в отцовском шикарном халате на голое тело. По всему было видно, что он страшно хотел спать и поэтому легонечко и ненавязчиво подталкивал Веру в сторону её дома.

– Иди, Верунчик, иди. Скоро родители должны подъехать.

Отсиживаться не имело смысла. Алексей встал и медленно подошёл к парочке, уже чужой парочке. На душе у него скребли кошки, а Сашку хотелось просто убить.

– Ну что, полуночники, не спится?

Оба были обескуражены и некоторое время не могли проронить ни слова. Затем Верочка, закрыв лицо руками и стыдливо опустив голову, быстро побежала в сторону своего дома. Сашка сделал шаг назад и приготовился к атаке.

– Не трону я тебя, Санёк, не трону, – тяжело вздохнув, произнёс Алексей. – Ты в этом кино не главный герой, хотя и тебе не мешало бы врезать по морде, скотина. Мало тебе девок, надо ещё у лучшего друга попробовать.

– Да пошёл ты, – окрысился Сашка. – Мне уже восемнадцать, и я не должен спрашивать, что и как мне делать. Знаешь что, Лёха, я мужик, и если ко мне приходят, я что, должен отказываться во имя высоких идеалов мужской дружбы? Ты бы не так поступил, а? Что молчишь? Или ты идиот, а не парень?

– Застегни папенькин халат, а то воробей улетит.

Сашка резко запахнул халат и стал переминаться с ноги на ногу.

– Ты знаешь, Сашка, в сущности, к тебе я никаких претензий не имею, – спокойно произнёс Алексей. – Потому что ты неисправимый кобель и бабский угодник, более того, возможно, когда-нибудь скажу спасибо.

– Ну и дурак. А я бы на твоём месте съездил бы по мордам и не один раз.

– Не переживай, ещё не вечер. За должок расквитаюсь. Только что с того? Мало я тебе харю бил за твои паскудные дела? Удовольствие ниже среднего. Ладно, иди спать. Так и быть, не буду я тебя сегодня бить, всё ж ты мой друг детства, а это многого стоит.

И Алексей собрался уходить.

– Прости, Лёха, прости. Если сможешь, конечно.

И Сашка медленно побрёл в свой дом.

– Как там у классиков? Бог простит.

Не дойдя до ворот, Сашка обернулся:

– А всё ж нехорошо следить.

– Нужны вы мне были сто лет, – тяжело вздохнув, произнёс Алексей. – Опять маму забрала «скорая».

Сашка резко развернулся.

– Как?! Тётю Машу? Опять в больницу? Прости, Лёха. Сегодня же проведаю её. Прямо сегодня же, – искренне продолжал талдычить Сашка, но Алёша уже не слышал его, быстро идя к своему опустевшему и осиротевшему дому.

В этот же день Вера наперекор увещеваниям матери собрала вещи и уехала к родственникам в Новосибирск.

Алёша же долго и больно переживал этот случай, поломавший всю его дальнейшую судьбу. Верочка была его первой любовью, которую так жестоко и цинично растоптал Сашка.

Ну а дальше неразлучные друзья детства стали взрослыми, и жизнь всех размела жёсткой, а порой и жестокой колючей метлой в разные стороны. И встречаться им пришлось впредь не всем вместе, как ранее, а один на один при разных и весьма суровых обстоятельствах.

Глава 6

Вот такие воспоминания нахлынули на Алексея в этом вонючем бараке. К вечеру помещение заполнилось моджахедами, и пленного бесцеремонно выволокли на улицу, приставив двух охранников. Теперь Алексей лежал на пыльной и горячей земле, мучаясь от зноя и боли в ногах. Солнце уже зашло за горы, когда к нему подошёл Сашка. Он отогнал в сторону охранников и расположился рядом с пленным, намереваясь провести очередную беседу. По всему было видно, что он имел определённый вес среди духов, так как те его слушались и подчинялись.

– Значит так, Алексей, – без церемоний начал Сашка. – Сейчас подпишешь ни в чём не компрометирующие тебя бумаги, предварительно ознакомившись, а затем, как говорится, дело техники. Деньги ваши – будут наши. Одним словом, через несколько дней будет произведён эквивалентный обмен, и вы, товарищ старший лейтенант, будете пить чай у себя дома в ближайшее же время.

Сашка достал какие-то документы и, ни чуточку не сомневаясь, протянул пленному ручку.

– А что, если не подпишу?

– Подпишешь. Ты не красна девица, чтоб ломаться. К тому же альтернативы у тебя нет. И не заставляй меня живописать все те ужасы, которым тебя подвергнут, если ты этого не сделаешь в силу своего упёртого характера. К тому же никакого предательства ты не совершишь по отношению к своей любимой Красной армии. Просто совершится выгодная сделка купли-продажи, которая совершалась уже много-много раз. Так что ты не первый и не последний…

Сашка замолк, уставившись на Алексея, который отшвырнул ручку далеко в сторону.

– Пошёл вон!!! – зло процедил Алексей и отвернулся от него. – Милости от тебя мне не надо, а там будь что будет. Гнильё, вот ты кто!

Сашка немного помолчал, а затем неожиданно, со всего маху заехал Алексею по лицу. Голова у того резко дёрнулась, а на губах появилась кровь. Сашка зашипел ему в лицо:

– Гадёныш, ты можешь изгаляться сколько угодно, я ненавижу тебя! – и Сашка вновь врезал пленному по лицу, но уже с меньшим энтузиазмом. – Ты думаешь, я ради тебя стараюсь? – Сашка зло сплюнул. – Ради тёти Маши, ради твоей больной мамы, которую я люблю не меньше тебя, говнюк ты эдакий. Которая небось уже тонну слёз выплакала, ожидаючи тебя здоровым и невредимым с этой поганой войны. А он тут, видите ли, геройствует, – и Сашка, скривив рот, ехидно передразнил: – «Хочу умереть героем, наплевать на жизнь». Дурак, надо бороться за неё, если предоставляется шанс. Ты думаешь, стал бы я помогать тебе, не будь ты…

Сашка запнулся. Глаза его горели, а на губах появилась пена.

– Я часто вспоминаю тетю Машу, такую же добрую, как и моя мама. Её руки, когда в детстве она нас вместе укладывала спать после того, как мы, заигравшись, валились на пол от усталости. А твой непутёвый отец, а сестра? Да, в конце концов, ведь и семья какая-никакая у тебя должна быть? Неужели и на них тебе наплевать?! И вообще, Лёха…

Сашка вновь закашлялся, достал из своих многочисленных карманов таблетки и быстро проглотил их:

– Знаешь, мне жить осталось немного, я это чувствую. Относись ко мне как угодно, считай кем угодно – сволочью, дерьмом, предателем. Но на правах друга детства прислушайся ко мне и спаси хотя бы себя. Перед близкой смертью не фальшивят, Лёха, я искренне хочу тебе помочь.

Сашка вновь закашлялся. Алексею вдруг стало жалко его. Последнее время Сашку преследовали неудачи по жизни. В карьере он не продвинулся в силу ранее перечисленных недостатков. В семейном плане у него тоже не сложилось, несмотря на его изысканные внешние данные. Видимо, не в этом счастье. Да он и сам это понял, но было уже поздно. После училища он женился на невзрачной девушке Кате, дочери начальника танкового училища. Точнее, её выдали замуж за него, а он был не против. Ещё Сашкин отец, дядя Володя, поучал сына, что для мужчины в жизни главное – это карьера. Всё остальное приложится. Но у Сашки не срослось и не приложилось, так как в силу своего кобелиного характера он уже через месяц со страшной силой закрутил любовь сразу с двумя девицами, истосковавшись с одной женщиной, к тому же нелюбимой. Узнав о похождениях своего любвеобильного зятя, отец Кати, генерал-майор, отправил Сашку на исправление, вместе с Катей, во тьмутаракань. Катя к тому времени была уже в положении. Но Сашка и там не пропал. Его любимой поговоркой была «Земля везде круглая, а значит, везде есть женщины». В общем, исходя из этой философской линии жизни, прожили они с Катей лет пять, мотаясь по Союзу, а затем тихо разошлись, устав друг от друга. Сашку не остановил даже сын Борька. Устав от постоянных примирений и заглаживаний ссор, Катин отец махнул на Сашку-кобеля рукой и занялся поисками для своей дочери новой, более достойной партии, загнав Сашку в дальний и непрестижный гарнизон. Откуда тот впоследствии и загремел в Афганистан. Но, несмотря на свой непостоянный и сумасбродный характер, Сашка по-настоящему любил только одну женщину – Людочку Проценко, свою одноклассницу. Она тоже была неравнодушна к нему, всё терпела и прощала. А Сашка всегда был уверен, что в любой момент может поманить её, и она простит ему всё и свяжет с ним свою жизнь. И так было не раз. Но однажды Люда вышла замуж и раз и навсегда прервала Сашкины набеги. Вот уж когда он понял, что потерял. Но Людмила была непреклонной, несмотря на то что он за ней буквально на коленях ползал и плакал, упрашивая выйти за него замуж. Вот таким сумасбродным был Сашка-Арамис, неисправимый почитатель и истребитель женских сердец.

– Сашка, а что за вертолёт Ми-8 стоит недалеко от барака? – неожиданно спросил его Алексей, потирая разбитую в кровь верхнюю губу.

– А что, хочешь удрать отсюда или покататься? Ни то, ни другое у тебя не получится, Лёха, потому что охраняют его как зеницу ока. И пилота они уже подыскали.

Сашка хитро прищурился, а затем саркастически произнёс:

– В отличие от некоторых, нашлись сговорчивые люди и согласились катать духов на вертолёте.

– И кто ж этот счастливчик? – в тон ему произнёс Алексей.

– Да нашелся тут один, сговорчивый. Кажись, Василием зовут, по фамилии…

Но Алексей взорвался и не дал договорить Сашке. Ухватившись за ворот его дурацкой одежды, он притянул его к себе, несмотря на сильную боль в ноге:

– Что?! Что ты сказал?! Васька Новиков согласился служить этим скотам? Не верю, врёшь!

Сашка почему-то зевнул и, отцепившись от Алексея, произнёс:

– Это твои проблемы, верить или не верить. Эти суки кого хочешь заставят и принудят. Так что тебе ещё повезло, а вот Василию, твоему второму пилоту, – нет. Его духи из зиндана привезли в аул, который ваши доблестные вертолётчики размолотили как бог черепаху. Привязали голого к столбу и позвали оставшееся население аула на справедливый суд. «Вот, люди добрые, посмотрите, кто убил ваших жён, детей и стариков. И не жалейте его». Что-что, а палки у населения нашлись, и стали они его обхаживать по полной, куда ни попадя. А те, кто привёз его, предупредили: как только ему всё это надоест, пусть крикнет: «Да, я согласен» – и его мучения прекратятся. Ну, в общем, ты понял. Дальше продолжать не стоит.

Сашка надолго замолк, а затем мрачно произнёс:

– Тогда, Лёха, в том бою на горном серпантине меня полуживого вытащили из-под танка. А дальше было нечто подобное. Эти суки – мастера на извращения.

Сашка рассмеялся.

– Ко мне отнеслись «гуманнее». Меня привязали верёвкой за пояс, тоже голого, и каждые пять минут опускали в дерьмо общественного туалета, а затем поднимали, чтоб я не захлебнулся. После этого я месяца два вонял.

Сашка снова рассмеялся и, глядя в глаза Алексею, произнёс:

– Так что можешь изгаживать меня сколько угодно, я изгаженный на всю оставшуюся жизнь.

Сашка сильно сжал зубы и, глядя в пространство, зло произнёс:

– Ну ничего, когда-нибудь сквитаемся.

Неожиданно Алексей спросил:

– А к наркоте они тебя тоже приучили?

– Да пошёл ты. Я сам себя приучил, ещё в Союзе. Ну а тут раскрепостился полностью. Что-что, а этой дури у духов полно.

– Саня, Александр, а ты пытался вернуться в Союз?

– Пытался. Пытался, Лёха, – грустно проговорил Сашка. – А потом подумал: зачем? К нелюбимой жене, к нелюбимой работе? А здесь во мне открылось истинное моё предназначение. Я стал помогать духам: менять наших пленных, кого за деньги, кого за таких же попавшихся бедолаг. И довольно-таки преуспел в этом деле. У меня стало много денег и прочего барахла. И всё бы хорошо, если бы не эта чёртова наркота. Это такое болото, из которого нет выхода.

Сашка снова горько усмехнулся.

– Так что, Лёха, похоже, моя песенка спета и мне немного осталось. Но я заверяю тебя: что-что, а тебя я вытащу из этой пропасти, из этого дерьма, чего бы мне этого ни стоило, – после этих слов Арамцев внимательно и как-то настороженно осмотрелся, а затем тихо произнёс: – Духи постоянно следят за каждым моим шагом. Хорошо, что хоть по-русски ни бельмеса не понимают. Хотя есть тут у них… Ну, ты будешь подписывать, мать твою?!

– Санька, думаю, что это безумная мысль, но давай вместе вернёмся в Союз. Постараюсь реабилитировать тебя и вылечить, – тихо и как-то доверительно предложил Алексей.

Сашка откровенно рассмеялся, а затем произнёс:

– Что касается реабилитации. Не успею я сделать и двух шагов по Союзу, как меня сразу сцапают компетентные органы, и ты меня долго-долго не увидишь, а то и вообще никогда. Что касается лечения в Союзе – тоже бред. Там только от триппера научились хорошо лечить, это я тебе говорю из собственного опыта. Так что, Лёха, давай не будем терять время на демагогию, а лучше на – читай и подписывай.

Алексей медленно взял бумаги, а Сашка встал и удалился, крикнув по дороге:

– Через час я подойду к тебе.