Текст книги "Друзья познаются в огне"

Глава 7

Бумаги действительно не содержали ничего такого, в чём пленного Алексея можно было бы упрекнуть в плане предательства или шпионажа, если бы он их подписал. Обыкновенная анкета, что такой-то такой попал в плен и желает вернуться на Родину в связи с предоставлением такой возможности афганским правительством, исходя из гуманных и благородных побуждений. В общем, если отбросить всю эту «дипломатическую» шелуху, то документ представлял собой куплю-продажу либо обмен, чем постоянно пользовались моджахеды, получая при этом немалые дивиденды.

Алексей подписал. В конце концов, не идиот же он. Да и вариант был беспроигрышный, раз сам Сашка брался помочь ему. Хотя много позже Алексей узнал, что как раз вариант у него был проигрышный, поскольку не такой уж крупной фигурой он был, чтобы за него выкладывали большие деньги или меняли на неординарные личности. Конечно же всё дело было в Арамцеве. Сашка прекрасно понимал, что за Алексея крупный выкуп не дадут – в лучшем случае помурыжат, а потом забудут, как забывали многих, отдавая на откуп кровожадным духам.

Сашка пошёл ва-банк. По ведомым только ему каналам он «засветил» в Союзе хорошо внедрённого афганского шпиона и представил духам всё таким образом, что он якобы ловко договорился с русскими на неэквивалентный обмен простого летуна на ценного осведомителя.

Всего этого Алексей сейчас не мог знать, равно как и то, чем Сашке это обернулось впоследствии. Узнав о его предательстве, его привязали к столбу и били палками по позвоночнику до тех пор, пока у него не отнялись ноги.

Алексей всё так же продолжал сидеть у пыльной дороги под неусыпными взглядами двух афганцев, когда увидел, как из того же барака под руки вывели Василия Новикова, его стрелка-оператора. Он был весь избит. Его лицо представляло сплошную опухшую маску из кровоподтёков. Но палками его били не только по лицу, он шёл, еле переставляя ноги.

– Вася, держись! – надрывно крикнул ему Алексей.

Василий даже не повернул головы, он был настолько невменяем, измождён и измучен, что всё вокруг слилось у него в сплошной шум и однообразную картину.

Когда вернулся Сашка, чтобы забрать бумаги, Алексей первым делом потребовал, чтобы он немедленно посодействовал освобождению Новикова. Арамцев тяжело вздохнул и сурово произнёс:

– А может, сразу освободить всех, кто неделями гниёт в зинданах?! А? Давай! Я же всевышний, что мне стоит, – он смачно сплюнул и зло выругался. – Тут с тобой-то не знаешь как раз… а он советы даёт.

Немного остыв, Сашка добавил:

– Знаешь, Лёха, будешь в Союзе, не спеши докладывать насчёт измены твоего стрелка. Скажу тебе по опыту: он обязательно что-нибудь выкинет этим сукам – не завтра, так через месяц. Здесь я понял, что побоями и издевательствами только вначале наших можно запугать, но не сломить. Потом… – Сашка надолго замолчал, затем, глянув на Алексея, тихо произнёс: – В общем, даст бог, когда-нибудь услышишь о своём Ваське, и не самое худшее. Кстати, на его месте вполне мог оказаться ты.

Неожиданно Сашка тихо проговорил:

– Как там Петька Дарьянов, наш Дартаньян? Что слышно о Портосе?

Алексей не сразу ответил, потому что последние проникновенные слова, сказанные Сашкой, вдруг отбросили его в далёкое детство. Они были как бы на одной волне, и Сашка не торопил Алексея с ответом.

– Портеля выперли из интендантского училища за какие-то махинации, и сейчас он работает в омском радиоинституте. Ты же знаешь, он без своего радио и шагу ступить не мог. Ещё не женился. Ну и всё, пожалуй, что я о нём знаю. Редко видимся.

Алексей раскашлялся, а потом замолк.

– Лёха, ты ничего не сказал про Петьку Дарьянова. Как там наш Дартаньян? Всё служит? Небось уже полковник? Вот уж кто любил всех защищать. Ведь это он нас всех в детстве военщиной заразил.

Резко перебив Сашку, Алексей быстро проговорил:

– Сашка, там, у подбитого вертолёта, погиб десантник, капитан. Ему оторвало ноги. Так вот, у меня к тебе просьба: найди у того места капитанский погон с приклеенной к нему семейной фотографией и передай его мне, – ухмыльнувшись, он добавил: – Надеюсь, это тебя не сильно затруднит?

– Артосов, ты что, идиот?! Ты думаешь, что говоришь?! Там, после того боя, «грачи» всё распахали, а потом ваши подчистую всё забрали и всех убитых вывезли. И потом, к чему вся эта сентиментальность? Я тебя не узнаю.

– Это Петькин погон! – с надрывом в голосе произнёс Алексей. – Нашего Петьки Дарьянова погон, Саня.

Сашка скорбно склонил голову, затем резко встал и отошёл в сторону. Немного постояв так, он в злобе что-то прокричал двум афганцам, которые, как сычи, сидели неподалёку и внимательно следили за всем происходящим. После этого окрика они резко вскочили и убежали, а Сашка вернулся к Алексею.

– Выходит, это он взорвал напоследок гранату. Я тогда рядом был, и меня взрывной волной немного задело.

Сашка искренне вздохнул.

– Уж лучше бы и меня тогда убило – лежал бы рядом с Петькой. Он мне был, как брат.

Сашка отвернулся, но чувствовалось, что он плакал.

Еще с неделю Алексей Артосов «прохлаждался» в лагере моджахедов, пока не наступил день обмена. С утра его представили местному начальству, видимо, напоказ – убедиться, соответствует ли товар обмену. Затем, перед тем как присоединиться к группе, которая должна была провести его через границу, он остался наедине с Сашкой Арамцевым.

Глядя на Сашку, Алексей ухмыльнулся про себя: от былого бриалинового красавчика не осталось и следа. «Эх, видели бы его сейчас девки и те многочисленные женщины, которых он обманывал и соблазнял! Наверняка бы не узнали – такого жалкого и постаревшего от частого употребления наркотиков. Вид у него сюрреалистический в этой нелепой афганской одежде».

– Ну, вот и всё, Лёха, прощай, – тихо, чтоб его не услышали, произнёс Арамцев и, улыбнувшись, добавил: – Прощай, Атос. Теперь у меня к тебе будет просьба. Поскольку мои родители умерли и поклониться некому, разве что их могилкам, поклонись, Лёха, моему дому и тому тополю, который я сам сажал. Ну, ты знаешь. И ещё, Лёха, – Сашка как-то даже зарделся. – Если, конечно, будет возможность и время, проведай в Омске Людочку Проценко и скажи, что в жизни у меня роднее и любимее её никого не было.

Всё это время Алексей стоял молча, опустив голову.

– Ладно, иди, Лёха, не поминай лихом, всё ж мы друзья детства. Так хочется обнять тебя на прощание, видать, не свидимся больше. Так ведь эти суки увидят и всё сразу поймут. Прощай, Лёха. Да, чуть совсем не забыл. Вот, возьми.

И Арамцев незаметно передал Алексею Петькин погон с наклеенной фотографией, который он разыскал на поле боя.

– Прощай, Саня. А за погон особое спасибо, – тихо ответил Алексей и, медленно развернувшись, хромая, пошёл в сторону ожидающей его группы.

Не успел он пройти несколько шагов, как его окликнул Сашка:

– Лёха, прости за Верочку!

Алексей ничего не ответил, лишь отвёл взгляд и склонил голову. Через несколько шагов Сашка вновь окликнул его:

– Лёха, обязательно поклонись моему дому и тополю, – произнёс он дрогнувшим голосом.

В глазах у него стояли слёзы, и впервые за всё это время Алексей увидел их добрыми, удивительно схожими с глазами его мамы, тёти Ани, тепло и доброту рук которой он запомнил на всю жизнь. Когда она их, сорванцов, укладывала вместе спать после того, как они, обессиленные от игры, валились на пол.

Алексей не смог ответить, потому что в горле стоял ком. И лишь медленно покачал головой. Таким последний раз Алексей видел Сашку, своего друга детства.

Часть 2. Искушение

Глава 1

После лечения в госпитале, уже через два месяца, Алексей был в своей части. Проведённая военно-врачебная комиссия ничего хорошего ему не посулила, недвусмысленно объявив, что с лётной работой придётся расстаться в силу серьёзных ранений, полученных в Афганистане, поскольку тот взрыв у вертолёта даром для Алексея не прошёл. Правда, всё остальное, в том числе и повреждённые ноги, зажили. И чтобы хоть как-то успокоить Алексея, командование предложило ему штабную работу в части и предоставило долгосрочный отпуск.

Перед тем как поехать к себе на родину, в Омск, Алексей решил заскочить в Воронеж, к семье погибшего капитана Дарьянова, чтобы выполнить его последнюю просьбу. Отдать его семье святую реликвию в память о человеке, с которым довелось воевать и видеть его в последние минуты жизни.

После того как Пётр уехал из Омска и поступил в десантное училище, Алексей о нём ничего не слышал и не знал о его дальнейшей судьбе, и только год назад их вновь свёл Афганистан.

Улицу и дом в замечательном старинном городе Воронеже Алексей разыскал быстро. Позвонил в квартиру. Дверь открыла миловидная женщина, вся в чёрном. Алексей сразу догадался, что это и есть капитанская вдова. Хорошее настроение как рукой сняло.

– Вам кого? – грустно спросила женщина.

– Мне? Да… вот, – запинаясь, начал Алексей. – Я от Петра, – не подумавши, бухнул он.

– От Пети?! Но ведь он… – и женщина схватилась за сердце. – Значит, он жив?

– Простите, пожалуйста. Вы меня неправильно поняли, – извиняясь, промямлил Алексей.

Он быстро подскочил к женщине и, ухватив за локоть, провёл в комнату, по пути чертыхаясь за своё бестактное поведение. Ему пришлось пережить массу неловкостей, прежде чем женщина всё же поняла, с какой миссией он пришёл в их дом.

Виолетта, так звали жену капитана Дарьянова, долго не могла успокоиться после столь прямолинейного и нетактичного заявления, предполагая, что её муж жив. За чашкой чая, которую Алексей так и не пригубил, он в подробностях и достоверно рассказал, как героически погиб её муж, утаив лишь страшную картину того, что с ним сделала мина. В конце своего повествования Алексей передал ей капитанский погон с наклеенной фотографией их семьи и сказал о его последнем желании.

Виолетта слушала, не перебивая, рядом сидела девятилетняя дочка Марина, удивительно похожая на своего погибшего отца. Выслушав рассказ, Виолетта молча взяла погон, затем крепко сжала его и отшвырнула в сторону.

– И это всё, что он прислал?! – со сталью в голосе спросила она, чем немало удивила Алексея. – Это всё? А чем прикажете мне, инвалиду третьей группы по сердцу, кормить вот её? – и она пальцем указала на дочь. – А что мне делать с его больными стариками-родителями, которых он притащил из Омска?

Алексей растерялся, испытывая определённую неловкость. С одной стороны, он осуждал её бестактный поступок по отношению к погибшему мужу. С другой стороны, понимал законное возмущение и требование беспомощной женщины, оставшейся без кормильца.

– Когда узнали, что мой муж погиб, а точнее, пропал без вести, от меня все отвернулись. Воинская часть, где он служил, военкомат, райсобес, райком, горком, обком, профком и конечно же лучшие друзья. И оказывается, нам ничего не положено, – язвительно продолжала женщина. – Ни долгожданной квартиры, которую мы с Петей так долго ждали, ни льготных выплат, ни пособий, ни многого другого, потому что, несмотря на то что есть очевидцы вроде вас, которые утверждают, что он погиб, тем не менее тело его не найдено. А стало быть, он не погиб, а пропал без вести. Вот об эту бюрократическую стену всё и разбивается.

Виолетта дрожащей рукой взяла кружку с остывшим чаем и быстро выпила.

– И что мне прикажете делать, уважаемый?! Да ладно, не смущайтесь, переживёте. Это ведь не с вами случилось, не с вашей семьёй, – зло улыбаясь, произнесла офицерская вдова.

И Виолетта, опустив голову на ладонь, замолкла. Было видно, что она уже даже не в силах плакать, так много за эти кошмарные месяцы она пережила.

Алексей тоже сидел и молчал. Ему вдруг вспомнились слова Сашки Арамцева, сказанные в сердцах: «Вот ты, Лёха, говоришь, скоты и подонки эти духи, а ты приедь в Союз, больной и немощный, – и тогда ты сравнишь, кто скотинистее и подонистее. Наши бездушные чиновники или духи».

– Я могу для вас что-нибудь сделать, помочь? – тихо спросил Алексей после длительного молчания.

– Что? А, вы всё ещё здесь? Просто удивительно. Обычно никто столь длительного молчания не выдерживает и тихо уходит. Думаю, что и вам пора, а насчёт помощи я так скажу: мужа вы мне не вернёте и не замените, а те немногочисленные деньги, что вы мне предложите, вряд ли спасут наше бедственное положение.

Она цинично рассмеялась:

– В остальном было бы смешно, если бы вы вдруг начали ходить по инстанциям в поисках справедливости и правды. В лучшем случае наши чиновники сочли вас за идиота или набивающегося ко мне любовника.

– Прекратите! – не выдержал Алексей. – Что-то уж больно рано вы себя хороните! Главное – вы живы, у вас есть дочь. Вы образованны, умны. Мир состоит не из одних чинуш и подонков, есть много хороших людей, которые помогут, должны помочь вам справиться с вашей бедой.

Алексей поперхнулся. Затем, отпив немного чая, продолжил:

– Давайте так. Я ваш город плохо знаю, а точнее, совсем не знаю. Поэтому вы мне дайте адреса перечисленных вами инстанций, а я, как человек опытный в этих передрягах, постараюсь выяснить, так ли правы эти чиновники. И в чём они вас обманывают. И прекратите страдать, не хватало, чтобы вы ещё слегли. Подумайте о дочери, куда её потом, в детдом?

– Да уж лучше в детдом! – сорвавшись, не выдержала Виолетта. – Не нужна мне она такая, не нужна! Копия своего скуластого и настырного отца!

С женщиной случилась истерика. Она отшвырнула свою дочь в сторону и, тряся перед лицом кулаками, визгливо закричала:

– Зачем?! Зачем он привёз меня сюда из Москвы, где у меня теперь ничего не осталось? Зачем он женился на молоденькой девчонке? Чтобы ездить по этим войнам и сгубить ей жизнь? Убирайтесь вон отсюда!

Алексей подскочил к обезумевшей женщине и с определённым усилием уложил её на диван.

– Тихо, тихо, тихо, – непрерывно твердил Алексей. – Успокойтесь, Виолетта, пожалуйста, успокойтесь, всё будет хорошо, всё будет хорошо, – твердил он как попугай, нежно гладя её по волосам.

Мариночка стояла рядом и тихо плакала. Через некоторое время Виолетта всё же успокоилась, а когда Алексей дал ей немного валерьянки, и вовсе заснула, утомлённая нервным срывом и безысходностью. Алексей накрыл её пледом и вошёл в комнату Мариночки.

Девочка сидела на старенькой детской кроватке и, склонив голову, прижимала к груди смятый отцовский погон, на котором виднелись маленькие крапинки крови. Алексей осмотрелся вокруг и ахнул. Вдоль стен располагалось большое количество полочек, на которых вразнобой сидели многочисленные игрушки, сделанные отцом Мариночки. Алексей подошёл к ней и, встав на колени, всмотрелся в детское личико. Да, действительно, лицом она не уродилась в красавицу мать. У неё было широкое отцовское лицо и чуть выдвинутая вперёд челюсть. Зато глаза были красивые, как у Петра, – голубые и добрые.

– Мариночка, – тихо прошептал Алексей. – Твой папа велел передать, что там, на небесах, он всегда будет любить тебя. И ещё он просил поцеловать тебя крепко-крепко…

Мариночка не дала ему договорить, она резко оттолкнула его своей ручонкой и, насупившись, произнесла:

– Мой папа живой. Он обещал вернуться и доделать кораблик.

И девочка, не глядя, протянула руку в сторону полочки, где стоял недоделанный Петром кораблик.

Алексей обнял её головку и несколько раз поцеловал в лобик. Напоследок он произнёс:

– Слушайся свою мамочку и храни этот папин подарок. Пока он с тобой, у тебя всё будет хорошо. Он будет тебя хранить и напоминать о твоём добром и хорошем папе.

Алексей вышел на улицу. На душе было скверно. «Вот такая наша военная жизнь, – сокрушённо и с обидой думал он. – Оказывается, никому мы не нужны. А зачем? Когда вокруг всё так хорошо и здорово. Не рвутся снаряды, не падают бомбы. Многим гражданским вообще непонятно, зачем содержать такую громоздкую армию, когда вокруг царят мир и благоденствие. Поэтому у многих чинуш возникает «справедливый» вопрос: откуда только берутся эти военные калеки и больные, в мирное-то время? Мало того, ещё умудряются что-то требовать, просить, как будто мы их посылали на какие-то непонятные войны?!»

Когда же наконец наше государство популярно и доходчиво разъяснит своему народу простую и банальную истину? Что Народ и Армия едины. И что если больно Армии, то больно и Народу. Что если повсеместно будут ущемляться права Армии, то и Народ будет находиться в дерьме. И самое главное: что постоянное издевательство над Армией, её предательство и неограниченное сокращение приведёт к тому, что народа-то нашего, увы, в ближайшее время может не стать. Просто будем, как рабочий скот, ходить в подмастерьях у китайцев, японцев, американцев, немцев, англичан и прочих-прочих благодетелей, которые будут давать нам немножко покушать, чтобы мы не подохли окончательно. А если и сдохнем, то они сильно переживать не станут.

На следующий день, рано выйдя из гостиницы, Алексей прямиком направился в областной военкомат и с утра записался на встречу с комиссаром. Ему повезло: комиссар его принял и внимательно выслушал. При этом он заверил Алексея, что его личное свидетельство в корне меняет дело, так как он прямой очевидец гибели капитана Дарьянова. Полковник Быстров дал необходимые распоряжения, чтобы вновь рассмотрели дело Дарьянова по начислению пособия и полагающихся льгот. Это была уже победа, пусть маленькая, но победа. Далее предстояла борьба с другими муниципальными монстрами, но это только раззадоривало Алексея.

И вот с этой радостью он бежал, нет, нёсся к Виолетте. Дело было уже к вечеру. На звонок в дверь никто не открыл. После нескольких попыток из соседней квартиры вышла хозяйка и грустно сказала, что Виолетта вместе с Мариночкой уехала в Москву, к каким-то своим дальним родственникам. Квартиру она сдала хозяевам и адрес не оставила. Вот так закончилась поездка Алексея в славный город Воронеж.

Глава 2

Виолетта с Мариночкой сошли на перрон Казанского вокзала и еле удержались от стремительного людского водоворота, едва не разлучившего их. Виолетта крепко сжала ручку девочки и, внимательно глядя себе под ноги, направилась в сторону вокзала. Этот московский неповторимый дух, эта завораживающая атмосфера вновь возвратили Виолетту на много лет назад, в её родную Москву. Город её детства и юности, из которого её вырвали сложившиеся безжалостные обстоятельства, а точнее, скороспелое и необдуманное замужество. Так думала она сейчас, точнее, ей так хотелось думать. Так было легче оправдаться перед собою. А как же, ведь надо же было оправдать столь быстрое бегство из Воронежа. И то, что она бросила больных стариков своего мужа на произвол судьбы. Да, она решилась резко изменить свою неудавшуюся жизнь, всё забыть и начать сначала. С чистого листа.

Но куда идти? Родители несколько лет назад погибли в автокатастрофе, а в их квартире жил старший брат Артём – подающий большие надежды музыкант и композитор. Виолетта всегда втайне гордилась своим одарённым братом. А больше из родни в Москве у Виолетты никого не было, разве что двоюродная тетка-пьяница да две её дочери, вставшие на материнский путь. Их она видела раза три за всё время проживания в Москве. Вон вроде того обрюзгшего бомжа возле мужского туалета. Так что нечего было раздумывать. Вперёд – к брату. На первых порах хотя бы зацепиться, найти старых друзей, а там, глядишь, и на работу помогут устроиться. Несмотря на то что прошло немало лет, Виолетта безошибочно добралась до родительского дома. С замиранием сердца она подошла к некогда родной двери и с волнением приготовилась нажать на кнопку звонка. С братом они не виделись с тех пор, как она уехала с Петром мотаться по гарнизонам. Иногда перебрасывались письмами, и то больше поздравительными.

И только она собралась нажать на кнопку звонка, как дверь квартиры резко распахнулась и в коридор вышел здоровенный дог – весь чёрный, с озверевшими глазами и открытой пастью, которая была вровень с головкой Мариночки. Вслед за псом выплыла дама пышных размеров и, не обращая внимания на вжавшихся в стену женщину и ребёнка, проследовала вниз по лестнице. Ни живые ни мертвые стояли Виолетта и Мариночка. В особенности девочка, которая от испуга сделала вдох и не могла сразу выдохнуть, стоя с открытым ртом. Дверь оставалась открытой, и Виолетта осторожно заглянула внутрь. От старой родительской обстановки не осталось и следа. Да что там от обстановки! Интерьер был совершенно другим – изысканным и потрясающим воображение. Виолетта, забыв про ребёнка, робко вошла в шикарную прихожую и постучала в открытую дверь.

– Микки, ты ещё не ушла? – раздался громовой мужской голос из соседней комнаты.

– Извините, здравствуйте! Можно к вам? – блеющим голосом проговорила Виолетта.

Из соседней комнаты выплыл мужчина в атласном халате и розовых тапочках, распевая гаммы своим сногсшибающим басом.

– А-а-а-а-а-а…

На ноте «ля» он оборвал свою распевку и, глядя на испуганных Виолетту и Марину, грозно произнёс:

– Сегодня я не подаю милостыню, а вот воровать не позволю, – и, сделав страшную гримасу, заорал на и без того испуганных посетителей. – А ну пошли вон отсюда, воровки!

Спотыкаясь и перемахивая через несколько ступенек как ошпаренные, выскочили на улицу мать и дитя.

Немного погодя, разобравшись в ситуации, хозяева пригласили их в квартиру.

Виолетта и её дочурка скромно сидели за кухонным столом в уже чужом доме.

Капитанская вдова вкратце рассказала посторонним людям о своей трагичной судьбе и о том, что бесповоротно решила вернуться к себе на родину и начать жизнь сначала, чего бы это ей ни стоило.

Выслушав её жалостливый рассказ, басистый мужчина, вздохнув, произнёс:

– Милочка, а где же вы собираетесь жить, да ещё с таким маленьким ребёнком? Не думаете же вы всерьёз, что останетесь у нас, несмотря на весь трагизм вашего положения? – И хозяин квартиры мягко и нежно глянул на худенькую Мариночку. – Мне искренне жаль вас, но в том, что ваша родительская квартира некогда на законных основаниях была приобретена нами у вашего непутёвого братца, нет нашей вины. Более того, скажу вам откровенно, что если вы будете претендовать на некогда принадлежащую вам квартиру, то смею заметить – у вас нет ни единого шанса, чтобы отсудить её. Тем более, в своё время вы выписались из неё.

Молча выслушав этот монолог, Виолетта тяжело вздохнула и произнесла:

– Да куда уж мне претендовать, если даже жить негде. Я ведь надеялась временно остановиться с дочкой у нормального человека, а не у пьяницы и опустившегося бомжа. Разве я могла подумать, что такое может случиться с моим замечательным братом. То, что вы рассказали о нём, о его теперешней судьбе, до сих пор не укладывается в моём сознании. У вас же мы останавливаться не собираемся, хотя нам идти действительно некуда. Хотя, постойте. Всё же у меня в Москве есть родственники, точнее, родственница. Моя двоюродная тетка не то по отцу, не то по матери, хотя это не столь и важно. И у меня к вам будет только одна просьба: помочь отыскать её.

– Никки, дай ей слово, что завтра же ты найдешь её двоюродную тётю, максимально используя свой огромнейший запас связей, – назидательно и надменно произнесла Микки, жена басистого мужчины. – Но учтите, милочка, приют в нашей квартире вам будет предоставлен не более чем на сутки.

Виолетта, слегка улыбнувшись, глянула на чванливую и напыщенную даму и в тон ей проговорила:

– Вы забыли произнести «милостью нашей». Нет, мы уж как-нибудь сами справимся и без вашей помощи и постараемся найти свою родственницу. Тем не менее огромное спасибо за чай и за подробный рассказ о моём братце.

Выйдя на улицу, Виолетта с дочкой присела на скамью и начала усиленно вспоминать, где проживала её тётка, пусть и двоюродная, но всё же тётка.

Начало смеркаться. Просидев минут десять, Виолетта так ничего и не вспомнила. И ничего не оставалось делать, как снова ехать на вокзал и ночевать на вокзальных скамейках, бок о бок с тысячами пассажиров, которых судьба несла чёрт знает куда.

Неожиданно к ним подошёл теперешний хозяин некогда бывшей квартиры Виолетты и, коснувшись плеча женщины, по-доброму произнёс:

– Ладно вам, девчонки, дуться – ночь на дворе. Пойдёмте спать, утро вечера мудренее. И не обижайтесь на мою благоверную Мишель Яковлевну.

Мужчина присел рядом на скамью и, глубоко вздохнув, продолжил:

– Это она с виду напыщенная злюка, а в душе она очень сердобольная женщина. Да-да, не улыбайтесь, это ведь она послала меня за вами, чтобы вернуть. А несчастная она потому, что очень давно у нас на вокзале пропала единственная дочь, а возможно, её и украли. Вот с тех пор она страшно невзлюбила цыганок и прочих попрошаек и нищих. Вот и вас мы вначале приняла за таких.

И мужчина, улыбнувшись, произнёс:

– А вы оказались славными людьми, вот только беда с вами приключилась жестокая. Но вы не отчаивайтесь, всё в жизни поправимо. Вон и дочка у вас какая хорошенькая, с ясными голубыми глазами. Возможно, вам удастся устроиться в Москве, а мы чем сможем – поможем.

– А вы что, артист? – робко спросила Виолетта.

– В какой-то мере да. Я оперный певец.

И с удивлением посмотрев на Виолетту, мужчина продолжил:

– Удивительно, что вы меня не узнали. А впрочем, это и хорошо. Признаться, я устал от надоевших поклонников и наскучивших лизоблюдов, которые в любой момент готовы подставить тебе ножку, чтобы ты грохнулся и не поднялся. Поэтому я и квартиру приобрёл на окраине города, подальше от центра и «восхищенных» обожателей. Кстати, мы так и не познакомились. Я Николай Петрович, а моя жена – Мишель Яковлевна. Ну, а между собой мы зовём друг дружку Никки и Микки, – Николай Петрович, сплюнув, произнёс. – Чёрт знает, откуда это прилепилось.

Мужчина поёжился от холода и, зевая, проговорил:

– И чего это я разоткровенничался, право, не пойму. В общем, айда в дом спать.

– Там собака, я её очень боюсь, – испуганно произнесла Мариночка.

– Да она добрая, мухи не обидит. К тому же через неделю мы её отдадим соседям, когда те вернутся из отпуска. Так что быстро встали и пошли.

Благодаря хозяину квартиры уже на третий день Виолетта знала точный адрес своей двоюродной тётки, которая к тому времени сменила столько адресов, что Виолетте вряд ли бы удалось разыскать её, даже со всеми собаками Москвы.

За время проживания в семье оперного певца Виолетта сдружилась с хозяйкой дома и находилась всё это время в комфорте и сытости, хотя всё равно чувствовала себя неловко и неуютно. И, как только Николай Петрович вручил ей адрес тёти, Виолетта засобиралась и в тот же день съехала с их квартиры. На прощание Никки и Микки тепло и нежно распростились с Мариночкой, которая за это короткое время очаровала и понравилась им. Они просили не забывать их и держать в курсе обустройства в Москве.

Стоя у обшарпанной двери квартиры тети Клавы, Виолетта не испытывала радостного трепета, как перед своей бывшей квартирой.

Дверь ей открыла пожилая женщина в замусоленном фартуке, с папироской во рту.

– А… Вилка! Ну, заходи, – произнесла тетка. Как будто бы и не было огромной временной пропасти между ними. – А я тебя сразу узнала – вылитый мой братик.

И она рассмеялась своим беззубым ртом, ухватив Виолетту за рукав и втащив в квартиру.

– Заходи-заходи, гостем будешь. О, да у тебя и приплод имеется, молодец, девка, хорошего пацана забацала! Ой, да это ведь не пацан, а девчонка! Видно, в батю, скуластая, – бесцеремонно продолжала кудахтать уже поседевшая тётя Клава. И она закрыла за ними дверь в помещение, в котором резко пахло тушёной капустой с чесноком и ещё каким-то пойлом на спирту. По грязному полу нарезал круги здоровенный таракан, нисколько не стесняясь посетителей. Из соседней комнаты доносилась разухабистая песня. «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны…»