Текст книги "История православия"

«Р. Так что же ты желаешь знать?

А. Я желаю знать Бога и душу.

Р. И ничего более? А. Решительно ничего». Здесь Августин немного лукавит, понимая, что при его темпераменте, с его увлеченностью всеми красками жизни невозможно удержаться в рамках только этих, пусть и важнейших метафизических проблем бытия. Результатами выхода за границы названных тем стали блестящие и, как правило, совершенно оригинальные работы по этике, эстетике, гносеологии, психологии, философии истории.

Тринитарная проблема рассмотрена Августином в обширном трактате «О Троице» и ряде более мелких работ. Язык, который он использует, явно заимствован им у неоплатоников. Если же язык, превышая свои чисто служебные функции, начинает влиять на сущность рассуждений, то возможны серьезные последствия. Так Августин впервые высказал предположение об исхождении Св. Духа «и от Сына», так называемое filiogue, что делает Св. Дух в некотором смысле «служебной» Ипостасью и вносит в Троицу иерархию, приближая Ее к триаде Плотина. Удовлетворительной с точки зрения ортодоксального христианства можно признать предложенную им аналогию: «Если ты видишь любовь, то поистине видишь Троицу… вот три суть: любящий, любимый и любовь».

Акт творения, связь Бога и мира рассмотрены во многих трудах Августина, например в трактате «О книге Бытия», где даны толкования на первые главы Библии. Здесь он следует за «Шестодневами» Василия Великого и своего духовного отца св. Амвросия. Как творческая Личность Бог желает для Себя «иного», «другого» – друга; так Словом Бога был сотворен мир и его центральная фигура – человек. По мнению Августина, нелепо спорить о том, появилась ли бесформенная материя до акта творения или одновременно с ним, поскольку до тех пор, пока силами Св. Духа хаос не превратился в космос и гармонию, времени – как фактора, упорядочивающего события, – не существует.

Первоматерия Августина напоминает «Ungrund» немецкого мистика начала XVII в. Якова Бёме. Первоматерия, хотя и возникшая из «ничто», как творение Бога, не может быть сама по себе злом, но ее хаотическая природа способна нарушать гармонию мира, уменьшая добро, а значит, служить причиной зла. Таким образом, если Бог не будет постоянно заботиться о поддержании должного уровня благодатной энергии в мире, «производительных сил» по терминологии Августина, то мир может вернуться в состояние хаоса. Бог постоянно трудится и не может ни на мгновение прекратить свой труд: «Если Он отнимет от вещей Свою производительную силу, то их не будет так же, как не было их до сотворения».

Здесь уже просматриваются элементы его будущего учения о благодати и предопределении. Согласно Августину, «благодать есть внутренняя и таинственная, чудесная и невыразимая сила Божия, производящая в сердцах людей не только истинные откровения, но и благие произволения». Сам Бог желает спасения для всех, но почему-то у Августина одни обречены на погибель, а другие спасутся и обретут вечную жизнь. Кто избран спастись, кроме Бога, не знает никто, во всяком случае собственной волей или поступками спастись нельзя, если ты для этого не предназначен Провидением.

Греховность присутствует в человеке изначально, хотя бы из-за первородного греха, поэтому умершие младенцы, еще не успевшие совершить ничего плохого, могут попасть в ад, если на них не снизойдет спасительная благодать. В «Исповеди» приведено тончайшее наблюдение из области детской психологии, имеющее отношение к сказанному: «Младенцы невинны лишь по своей телесной слабости, а не по душевной. Я видел ревновавшего малютку: он еще не умел говорить, но уже злобно и ревниво поглядывал на своего молочного брата».

Крайняя позиция Августина в его учении о предопределении в значительной мере была вызвана борьбой с пелагианами, считавшими добрые дела основным условием спасения. Церковник Августин с этим согласиться не мог, и в ходе яростной полемики, по сути, пожертвовал в деле спасения свободой воли, хотя в последние годы жизни частично вернул ей права как спасающего фактора, «второго крыла». В позднем «Энхиридионе» он пишет: «Спасение совершается и желанием человека, и милосердием Божиим… недостаточно одного желания человека, коль скоро не будет милосердия Божия, недостаточно и одного милосердия Божия, коль скоро не будет желания человека».

Убеждение Августина в том, что зло есть следствие отсутствия добра, и более ничего, также возникло в пылу его борьбы с манихеями. Одна из причин этих отклонений от ортодоксальных представлений – бурный темперамент Августина.

Основная идея гносеологии Августина заключена в его афоризме «Credo ut intelligam» – «Верю, чтобы понимать». И хотя для него вера предшествует разуму, присутствие веры не уменьшает ценности разума, напротив, они должны содействовать друг другу в процессе познания. О стремлении людей, часто неосознанном, к знанию, к истине он написал в «Исповеди»: «Такова человеческая душа: слепая, вялая, мерзкая и непотребная, она хочет спрятаться, но не хочет, чтобы от нее что-то пряталось. Воздается же ей наоборот: она от Истины спрятаться не может, Истина же от нее прячется. И все же, даже в нищете своей, она предпочитает радоваться Истине, а не лжи».

На протяжении всей своей жизни Августин пытался разрешить проблему времени и вечности, которая лежит в основе большинства его богословских построений. Он признается в «Исповеди»: «Если никто меня не спрашивает, что такое время, то я знаю – что, но как объяснить вопрошающему – не знаю». Действительно, прошлого уже нет, настоящее неуловимо, а будущего еще нет. Что можно утверждать, так это – текучесть и необратимость земного времени, возникшего вместе с миром и с ним же обреченного исчезнуть. Категории вечности и времени и их взаимоотношения Августин рассматривает в плоскости понятий Единого и многого, хорошо известных в платоновской философии. Вечность – одно из имен Бога, и время приобретает смысл лишь постольку, поскольку оно сопричастно Вечности, в Которой все неизменно и потому настоящее. На этих представлениях основана философия истории Августина.

Языческие историки представляли космос вечным, а исторический процесс, как правило, циклическим. Впервые линейность времени – «стрела времени» – появилась в иудаизме, где Яхве ведет избранный Им еврейский народ к только Ему известной цели, наказывая за непослушание и награждая за преданность. Августин был первым христианским философом истории, до него не было философии истории в ее нынешнем понимании, т. е. никто до него не рассматривал историю человечества как процесс, основанный на определенных принципах и закономерностях с указанием внутренних пружин этого процесса. При всей мифологичности некоторых исторических взглядов Августина сама его постановка проблемы в дальнейшем была воспринята историками и трансформировалась в широкий спектр различных теорий.

Историософия Августина, изложенная им в огромном труде «О граде Божием», возникла так. В 410 г. вестготы под предводительством арианина Алариха захватили и разграбили Рим. Многие тогда сочли это падение «вечного города» следствием ухода из него языческих богов, охранявших Рим в течение тысячелетия, а христианский Бог, вытеснивший языческих, оказался не в силах защитить древние святыни. Против такого мнения решительно выступил Августин; его возражения, подкрепленные многочисленными рассуждениями на различные темы, составили 22 книги. В предисловии он говорит о содержании творения: в первых десяти книгах приведены подробные опровержения языческих религий и соответствующих философских систем, а также некоторых еретических учений внутри христианства. Затем он пишет: «После того, как опровергнуты ложные мнения, следует главная часть в двенадцати книгах, где описывается христианское учение. Первые четыре из них рассуждают о двух градах, о граде Божием и о граде земном; четыре последующие – об их развитии, а четыре последних – о конце».

Таким образом, внутренним содержанием истории Августин считает борьбу двух градов – земного и небесного: «…два града созданы двумя родами любви: земной – любовью к себе, дошедшей до презрения к Богу, небесной – любовью к Богу, доведшей до презрения к себе». И далее: «Род человеческий мы разделили на два разряда, символически назвав их двумя градами, т. е. двумя сообществами людей, из которых одному предназначено вечно царствовать с Богом, а другому – подвергнуться вечному наказанию с дьяволом». Земное государство объединяет «плотских людей», небесное – «людей духовных», т. е. разделение здесь не социальное, не территориальное, не национальное, а этическое, проходящее внутри существующих человеческих сообществ, а иногда – внутри сердца, которое, по словам Ф. Достоевского, есть поле битвы Бога с дьяволом.

«В земном государстве, – пишет Августин, – господствует похоть власти, одолевающая в такой же мере его правителей, в какой и подвластные им народы; в небесном – те, кто поставлен у власти, и те, кто им подчиняется, преданно служат друг другу по любви, правители – руководя, подчиненные – им повинуясь». В этих словах о небесном государстве нетрудно увидеть прообраз многочисленных утопий, сочиненных в дальнейшем по этому образцу. Но Августин несравненно глубже и мудрее авторов этих, как правило, поверхностных фантазий, у него град земной и град небесный не могут существовать друг без друга, и внутренняя пружина исторического процесса заключается именно в этом, часто кровавом, самосогласовании жизни двух градов, чьи ценности и цели диаметрально противоположны: «Два града – нечестивцев и праведников – существуют от начала человеческого рода и пребудут до конца века. Теперь граждане обоих живут вместе, но желают разного, в день же Суда поставлены будут розно». Об этом сказал Иисус: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч; ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невесту со свекровью ее» (Мф 10:34,35).

Нетрудно увидеть в разработке концепций двух градов следы многолетних увлечений Августина манихейством, где смысл истории состоит в борьбе двух самостоятельных начал – доброго и злого, – а ее завершение – в победе светлого добра над темным злом.

В годы пастырского служения в качестве епископа Гиппона Августин был вынужден сотрудничать со светскими властями и поэтому старался отчасти оправдать дела «разбойничьего земного государства», считая его власть временной и допущенной Богом в целях воспитания погрязших в грехах «людей плотских». В этом смысле власть земного государства Августин считает относительным благом, особенно если ее действия регламентированы четкими нормами, определенными, например, римским правом. Право с точки зрения Августина, если пользоваться известной формулировкой Вл. Соловьева, представляет собой «минимальную нравственность». При этом светская власть должна подчиниться церковной.

Попытка реализовать подобный теократический идеал стала главной задачей Августина в последний период его жизни. Но для этого требовалось, прежде всего, изменить некоторые идеологические установки Церкви и реформировать ее структуру. Такая задача не по силам одному человеку, и решить ее невозможно во временных рамках человеческой жизни, но Августин был среди первых, кто взялся за ее осуществление.

Подобно двум государствам, Церковь как сообщество людей и организация делится на земную и небесную. Земная Церковь постоянно изменяется, странствует, это – Церковь воинствующая. Церковь небесная неизменна, это – Церковь торжествующая, мистически связанная с земной, освящающая последнюю и источающая благодать. Земная Церковь, по сути, совпадает с небесным градом; небесная Церковь – цель истории, земная – путь к этой цели.

В своей церковной деятельности Августин твердо отстаивал ряд принципов, главный из которых – единство Церкви и ее вселенский характер. Для единства недостаточно общности веры, необходима такая могучая объединяющая сила, как христианская любовь. Но при том Августин понимал, что только верой, любовью и надеждой на спасение обеспечить единство всечеловеческой Церкви невозможно, такая Церковь требует четкой иерархии священнослужителей и твердой дисциплины прихожан.

Джвари – храм Святого Христа. 585–604 гг. Мцхета, Грузия.

Для создания подобной организации Августин призывал не гнушаться даже насилием, а для обращения язычников и еретиков возникло его знаменитое «coge intrare» – «заставь войти». Следующий принцип – святость Церкви как залог непогрешимости и ее право на истину не только в делах духовных, но и светских. Наконец, принцип, выраженный Августином в следующих словах: «Церковь и теперь есть царствие Христово и царствие небесное», т. е. Церковь – царство Божие на земле.

Несмотря на твердо отстаиваемый им принцип церковного единства, некоторыми из своих трудов Августин невольно способствовал процессам раскола в Церкви. Так, filiogue послужило одной из главных причин великого раскола 1054 г., а идею Августина о предопределении и спасении только верой (sola fides) начертали на своем знамени деятели Реформации в своей борьбе с Католичеством.

Наконец, несколько слов о стиле творений блаженного Августина, каким он представляется автору данной книги. В первую очередь это относится к его «Исповеди», но не только к ней. Читателю «Исповеди», особенно с первого взгляда, может показаться, что она написана на одном дыхании в состоянии крайней экзальтации. Однако при внимательном прочтении становится ясно, что экзальтация представляет собой скорее литературный прием, чем реальное состояние. Все здесь очень четко продумано, выверено, ничего лишнего нет, а Августин при этом, образно выражаясь, подобен архитектору готического собора, который, возводя ажурные, тянущиеся к небу сооружения, ни на минуту не забывает о сопротивлении материалов и крайне требователен в отношениях со строителями.

В заключение рассказа о блаж. Августине повторим, что его творения оказали огромное влияние на богословскую, религиозно-философскую и историософскую мысль последующих поколений. Как писал А. Гарнак в своей «Истории догматов», «порой кажется, что жалкое существование дряхлой Западной Римской империи было продолжено для того, чтобы возможна была всемирно-историческая деятельность Августина».

Блаженный Августин достойно завершает плеяду великих Отцов и Учителей западной Церкви золотого периода, он, несомненно, – величайший «вероучитель Запада». Идеи укрепления церковной власти и церковного строительства, развитые блаженным Учителем, были подхвачены и не без успеха использованы его младшим современником папой Львом I Великим. У этого святого папы имеются серьезные заслуги также и в других областях духовной деятельности, хотя к описанному выше ряду религиозных гениев он не принадлежит.

Биографические данные о св. Льве до его избрания на римский престол в 440 г. практически отсутствуют. Есть основания полагать, что родом он был из Тосканы. В 30-е годы V в., при папе Сиксте III, Лев занимал видное место в церковной иерархии. В смутное время, когда Западная Римская империя клонилась к своему концу, дипломатический талант Льва был востребован для усмирения раздоров – его избрали папой, когда он находился с императорской миссией в Галлии. Понтификат Льва I длился более двадцати лет, срок по тем временам очень большой, за это время ему удалось укрепить авторитет и устойчивость Западной Церкви.

Не будучи яркой творческой личностью, он обладал способностью четко формулировать положения догматического характера. Лев I яснее, чем его предшественники, определил значение кафедры Петра среди всех остальных епископатов. По его словам, через папу управляет первоапостол Петр, а через Петра – принявший его «в приобщение нераздельному единству» Христос, поэтому при одинаковом достоинстве епископов только папе «дано возвышаться над прочими» (переиначивая известную фразу Оруэлла, можно сказать: «Все епископы равны, но папа Римский – равнее других»).

Согласно Льву, папе принадлежит высшая догматическая и церковноправовая власть; под его надзором находятся решения Соборов. Идею папского примата Льву I удалось значительно продвинуть из-за благоприятных общеполитических условий того времени. В первые годы папства Лев I поддерживал достаточно тесные контакты с Восточной Церковью, вел интенсивную переписку со св. Кириллом Александрийским и Иоанном Кассианом. Тезисы Кирилла против монофизитов он изложил в своем знаменитом догматическом послании константинопольскому патриарху Флавиану, которое даже назвали «Гласом Петра».

Название это порождено легендой, записанной в VII в. св. Софронием: «Когда св. Лев написал свое послание св. Флавиану, епископу Константинопольскому, против нечестивых Евтихия и Нестория, он положил его на гробницу верховного апостола Петра и, пребывая в молитвах, бдении и посте, умолял верховного апостола: «Если как человек я погрешил в чем-либо, добавь недостающее и уничтожь все излишнее в писании моем, ты, которому Спаситель Господь и Бог наш Иисус Христос поручил престол сей и всю Церковь». По прошествии сорока дней апостол явился к нему во время молитвы и сказал: «Я прочел и я исправил». Взяв послание с гробницы блаженного Петра, Лев развернул его и нашел его исправленным рукою апостола».

В этом послании с поразительной четкостью и силой сформулирована истина двух природ в едином лице Христа. Вот краткая выдержка из него: «Спаситель рода человеческого Иисус Христос, устанавливая веру, возвращающую нечестивого к правде и мертвых к жизни, проливал в души учеников своих увещание учения Своего и чудеса дел Своих, дабы Христос был ими познан и как единородный Сын Божий, и как Сын Человеческий. Ибо одного из этих верований без другого недостаточно было для спасения, и одинаково пагубно было исповедовать Господа Иисуса Христа только как Бога, но не человека, или только как человека, но не Бога (делая его в первом случае недостижимым для нашей немощи, а во втором – бессильным спасти нас). Но необходимо было исповедовать и то, и другое, ибо как истинное человечество нераздельно с Богом, так и истинное Божество нераздельно с человеком».

В 449 г. в Эфесе был созван собор, на который Флавиан Константинопольский повез «Тоше» – догматическое послание папы Льва I. Однако власть на Соборе удалось захватить сторонникам поддерживавшего моно-физитство Александрийского патриарха Диоскора, которые объявили Флавиана низложенным. Флавиан пытался протестовать, но клирики Диоскора подвергли его таким истязаниям, что через три дня он скончался. Собор восстановил Евтихия и сместил противников монофизитства. Папа Лев I назвал этот собор «эфесским разбойничеством» и добился созыва нового, IV Вселенского Собора в Халкидоне.

Халкидонский Собор состоялся в 451 г. Он предал анафеме сторонников бесчеловечного Бога, исповедуемого монофизитами, и принял догмат, составленный на основании «Флавианского послания», торжественно провозгласив его православным учением Церкви. Лев I одобрил все постановления Собора, за исключением 28-го уставного пункта, утверждавшего первенство Константинопольского патриархата среди всех патриархатов Востока, отдав первенство Александрийскому. Такой жест папы по отношению к Константинополю обострил и без того не слишком теплые отношения между Западной и Восточной Церквами.

«Звездным часом» в политической жизни Льва I Великого стал 452 г., когда полчища гуннов под предводительством «бича Божиего» Аттилы вторглись в пределы Италии, разграбив Венецию, захватив Аквилею, и вплотную приблизились к Риму. Император Валентиниан III выслал навстречу грозному завоевателю посольство, где были консул, префект и папа Лев I. Историк Проспер писал: «Аттила достойно принял посольство и столь возрадовался присутствию в нем римского первосвященника, что решил прервать поход и удалиться за Дунай, пообещав не нарушать мира в дальнейшем». Этот рассказ, как и все подобные панегирики, не совсем правдив. Главные причины, побудившие Аттилу уйти из Италии, были другими, но поступок Льва I и результаты переговоров послужили укреплению папской власти.

Через три года на Рим напали вандалы; навстречу им снова выехал Лев I. И хотя уговорить короля вандалов Гейзериха повернуть назад не удалось, он все же пообещал не поджигать город и не убивать горожан, проявивших покорность. Скончался Лев I в 461 г. и был погребен в соборе св. Петра. В 1754 г., после переноса его мощей в новую раку, св. Лев был провозглашен Учителем Церкви.

Литературное наследие Льва I невелико – он «был папой в полном смысле слова, хотя и не был папой первейшим». Сохранилось около сотни его проповедей, ряд догматических трактатов, так или иначе связанных с проблемами двух природ Христа, и полтораста посланий. Вот заключительный отрывок из его проповеди на Рождество Христово: «Итак, братья мои дорогие, возблагодарим Бога Отца за Сына Его в Духе Святом. Бога, который в безграничном милосердии своем столь возлюбил нас, сжалился над нами «и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом» (Еф 2:5). Итак, стали мы в Нем тварью новой, через Него вновь сотворенной. И должно нам «отложить прежний образ жизни ветхого человека» (Еф 4:22). Мы, соучасники в Рождестве Христовом, отречемся же от дел дурных. Познай, о христианин, достоинство свое, ты сопричастен Божеству, так не возвращайся же к жизни, для тебя постыдной, к былой своей скверне. Помни, какому телу ты принадлежишь и какова глава тела сего! Помни, что вырванный из-под власти тьмы, ты перешел в царство света, осиянное Богом.

Посредством крещения ты стал храмом Духа Святого, не отжени же властителя сего делами мерзостными и не окажись в полновластии дьявола, ибо искуплен ты кровью Христовой. И Тот, Кто искупил тебя по милосердию Своему, судить тебя будет по истине, Царство же Его, с Отцом и Духом Святым, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Говоря о выдающихся деятелях Западной Церкви конца V – начала VI вв. нельзя не упомянуть о личности, сыгравшей важную роль в формировании духовной культуры средневековья, о «последнем римлянине и первом схоласте», как иногда его называют, – Аниции Манлии Торквате Северине Боэции, богослове, христианском философе, ученом и видном государственном деятеле.

Боэций родился в конце 70-х годов V в. в Риме. Он принадлежал к древнему аристократическому роду, из которого вышли два императора, сенаторы, консулы и даже один папа Римский. Отца, консула Флавия, Боэций лишился еще в детстве, и его взял на воспитание глава сената и префект Рима Квинт Аврелий Меммий Симмах, образованнейший и благороднейший римский аристократ, который со временем стал тестем Боэция.

В это время Италию завоевали остготы под водительством арианина Теодориха. Он был мудрым государем и политиком, и, будучи сам человеком малообразованным, всячески поощрял науку и культуру, заботился о разрушенной римской экономике и градостроительстве, проявлял толерантность по отношению к ортодоксальному христианству. К управлению свои королевством он привлек цвет римского общества.

Политическая карьера Боэция началась рано, хотя он сам не был к ней склонен, – в 510-м он стал консулом, а в 522 г. Теодорих назначает его на высший государственный пост – magister оШсюгит, делает главой правительства и администрации. Боэций начинает жесткую борьбу с коррупцией среди высших чиновников, не будучи сам искушенным в дворцовых интригах. В результате этих интриг всего через полтора-два года после своего назначения Боэций по доносу был арестован, обвинен в государственной измене и вскорости казнен. Причиной ареста стало резкое обострение отношений между королевством Теодориха и Константинополем, где власть в 518 г. перешла в руки патриарха Юстина I, но управление империей фактически осуществлялось его племянником Юстинианом I Великим, который вынашивал планы завоевания Италии и был ярым противником арианства.

В 524 г. Юстин подписал эдикт против ариан, к чему был причастен папа Иоанн I, папа был брошен в тюрьму, где вскоре умер. В рамках этого же дела погиб Боэций и его тесть Симмах: главный осведомитель двора Киприан доложил Теодориху о тайной переписке сенатора Альбина с Юстином I, сам факт которой и провизантийское ее содержание были истолкованы как тягчайшее государственное преступление. Боэций попытался защитить Альбина, но сам был обвинен а испуганный сенат, за исключением Сяммаха, одобрил обвинение. Все перипетии дела описаны Боэцием в его самом знаменитом произведении, созданном в тюрьме в ожидании казни, – «Утешение философией». Жизнеописание папы Иоанна I вместе с рассказом о мученической смерти Симмаха и Боэция включил в свои «Диалоги» папа Григорий I Великий.

Казнили Боэция примерно в 525 г., известно, что гибели предшествовали жестокие пытки. Еще в раннем средневековье в области Павии возник культ Боэция как мученика Церкви, который был утвержден папой Львом XIII в 1885 г. в качестве поместного культа павийской епархии. Останки мученика перенесены в церковь ап. Петра в Чиельд’Оро в Павии, а Данте в «Божественной комедии» поместил Боэция на четвертое небо Рая вместе с другими мудрецами и воителями за веру: «Узрев все благо, радуется там/ Безгрешный дух, который лживость мира/ Являет внявшему его словам./ Плоть, из которой он был изгнан, сиро/ Лежит в Чельдоро; сам же он из мук/ И заточенья принят в Царство мира».

Боэций был блестяще образованным человеком – античную культуру он знал в тонкостях, древнегреческих философов и писателей читал в подлиннике. Неизвестно, где он учился и кто были его учителя, но из «Утешения философией» известно, что в юности он проводил много времени в библиотеке Симмаха, одном из лучших частных собраний книг и рукописей в Риме. Его мировоззрение определить сколько-нибудь четко нелегко. Он был крещен и считал себя добропорядочным христианином, но его христианство включало в качестве существенного элемента поздний стоицизм в стиле Сенеки, т. е. язычество.

Литературное наследие Боэция обширно. Он перевел на латинский язык труды греческих философов и написал комментарии на трактаты Аристотеля и «Введение» неоплатоника Порфирия. Его оригинальные философские работы посвящены, главным образом, логике; проблема универсалий, подробно рассмотренная Боэцием, стала основой для средневековой онтологии. Для его богословских трудов, таких как «О Пресвятой Троице», «Против Евтихия и Нестория», «О католической вере» и других, характерен тонкий логический анализ тринитарной и христологической проблем.

Средневековая культура широко использовала разработанную Боэцием концепцию семи свободных искусств, разделенных на две категории, – так называемые «трехпутье» (trivium) и «четырехпутье» (guadrivium). В тройку, составлявшую основу, как теперь говорят, гуманитарного образования, вошли грамматика, риторика и диалектика, в четверку – арифметика, геометрия, астрономия и музыка. Младший друг Боэция и его коллега по сенату Кассиодор, основавший в 540 г. монастырь на юге Италии, включил работы Боэция о свободных искусствах в список обязательной литературы для чтения монахами и продолжил эти работы в своем трактате «Об изучении наук божественных и человеческих». Положения трактата вошли в уставы многих монашеских орденов Запада, а основной мыслью Кассиодора было утверждение, что изучение этих наук не только полезно для общего образования, но и необходимо для правильного понимания Св. Писания.

Духовным завещанием Боэция, получившим широкую известность и названным «золотой книгой» за неподвластность «коррозии» временем, стало «Утешение философией» – последний яркий философский трактат античности.

Жанр «утешения философией» во времена Боэция был не нов; задолго до него к этому жанру прибегал высоко чтимый Боэцием Цицерон: в утраченном диалоге «Гортензия», на который часто ссылается блаж. Августин как на труд, обративший его душу к христианству (хотя сам Цицерон был язычником, но его идеи могли послужить для Августина необходимым толчком, о чем уже говорилось выше, во Введении), а также в известных «Тускуланских беседах». Боэций пишет: «Чтобы избавиться от несчастий, нужно исцеление души, а этого нельзя достичь без философии. Поэтому, взявшись за дело, предадим ей себя для исцеления, и, если захотим, – исцелимся». Сочинение написано в форме так называемой сатуры, в которой прозаические отрывки чередуются с поэтическими, причем в зависимости от замысле раздела поэтический размер меняется, как и характер прозаического слога. Сатура начинается стихами, напоминающими «Скорбные элегии» Овидия: «Прежде слагал я стихи в расцвете силы духовной,/ Ныне, увы, принужден петь на горестный лад./ Все же к писанью меня угнетенные нудят Камены/ И орошают уста мне они скорбным стихом…/ Тешила раньше Судьба меня вздорная легкой удачей,/ Но я в это время едва не сложил головы,/ Ну а теперь, как лицо ее лживое сделалось мрачным,/ Тягостно тянутся дни жизни постылой моей./ Что вам, друзья, называть меня было вечно счастливым?/ Тот, кто упал, никогда поступью твердой не шел».

Далее прозой описывается появление спасительной Философии: «Пока я сам с собою выводил свою слезную жалобу, увидел я представшую над головой моей исполненную высокого достоинства Жену с глазами горящими и несравненно более зоркими, чем у людей, и была она вековечна, а рост ее был неопределим. Ибо то она была обычного человеческого размера, то, казалось, упиралась теменем в небо; когда же поднимала голову выше, то проникала в самое небо и пропадала из человеческих взоров. В правой руке держала она книжные листы, а в левой – жезл. Лишь только увидела она стихотворческих муз, стоящих перед моим ложем и облекающих в слова мои рыдания, то нахмурилась и с горящими от гнева глазами сказала: «Кто позволил распутным актеркам приближаться к этому страдальцу, раз они не только не утоляют печалей его лекарствами, но еще разъедают их сладкими отравами.

Церковь Св. Рипсимэ. 618 г. Эчмиадзин, Армения.

Уходите-ка прочь, сирены, зачаровывающие до смерти». Потрясенный этими словами хор печально удалился за порог. Только тут развеялись тучи моей печали, вдохнул я небесный воздух и стал способен распознать лицо моей целительницы. И вот, вижу я перед собой кормилицу мою, Философию, на попечении которой находился я с малолетства».

Остальная часть первой книги – исповедь Боэция, вторая книга – назидательная, третья является кульминацией, где возносится хвала Всевышнему: «О, Зодчий мира и движенья побудитель мудрый,/ Строитель вдохновенный, что порядком правит вечным,/ Ты пребываешь неподвижным в собственном величьи!/ Тебя не внешние толкнули на его созданье/ Причины, но природа Блага, в ней зависти нет места…/ Покой благочестивых! И стезя! Тебя все видят!/ В Тебе начало и конец всего, венец Ты жизни!»