Текст книги "Ветер – в лицо (сборник)"

На берегах Тунгусии
В Эвенкии

Заварен круто дымный чай…

Игорь Жданов

На Ни́дым-Реке

Поутру над Нидымом – дышащей ещё сном рекой – дымится туман.

Звенит утра хрупкая паутина, а уж горняки усаживаются в баркас и едва слышно, не проронив и матерка, угрюмо гребут на ту сторону.

Силуэты их черны на фоне едва выглянувшего эвенкийского солнца, движенья ритмичны: ничто не спугнёт утреннего волшебства.

Но вот преодолена река. Шуршит галька. Спрыгнув с баркаса, веерами троп горнорабочие расходятся по карьерам… За работу! День задался.

Июнь 1983

Виви́нская воронка

Журавлиный плёс я обходил левой протокой.

В толчее волн трясло. Крутило тут и там юлы-воронки.

Сразу за ухвостьем мне предстояло пройти взмыр, войти в «корыто» грохочущего переката, после которого следовали один за другим шавера.

Миновав гряды курумника и обогнув косу, похожую, благодаря насыпи из валунов, на дамбу, лодка подошла к улову, где обнажалась «палица» – вывал скалы.

За поворотом подстерегала шальная волна… Не успел я выправить лодку – навалил ветер, понёс на порог.

Лодку развернуло, ударило. Ещё и ещё. Что-то треснуло – и я увидел: из пробоины хлещет…

Вытащив из отсека фуфайку, промаслил её, заткнул щель.

Ура! «Горчичник» на какое-то время устранил течь.

А дальше? Хоть бы кто – на сотни километров!..

Но счастье глазастое уж прищурило озорно глаз. Подмигну и я солнцу – и, выйдя на редан, устремлюсь к Воронке…

Июнь 1986

Кирямки

Лето в разгаре. Спускаюсь – почти бегом – с сопки и взглядом оглаживаю тайгу с убегающей в синюю даль лентой реки, со зрачками озёр…

Издали вижу ждущую меня в затоне лодку, с нетерпением ожидающую – умчать… Куда? За занавес, откуда – хоть охапками собирай – сиянье света…

И вот, отчалив, несусь. Встречь ветру, манящей дали в охват, срывая на ходу занавес…

Это – праздник, нацеленный на мгновение, с ощущением – всё складывается, и никто уж не спутает себе карты…

На берег. Мхи, мхи колдовские… кудлатые ели… ягельное на бровке ложе… Поутру из-под тумана – парное тело реки…

Испарения… Жажда… Обострённое зрение тела… Истерзанный гнусом, льну к животворной влаге, растекаюсь – и вода объемлет…

А на высоком яру – две сосны, два деревца в одной позе: кряжистые, одна к другой, лапы-ветви раскорячившие на ветру…

Кирямки – брошенная геологами база: «теремок»-другой, баня… вкруг – толокнянка, клюква, «перины» сфагнума, ягель светящийся…

Там, в устье Монастырки-реки, в Тунгуску впадающей, – купание после парной…

Натопленный балок – баня. В пару – парней натруженные тела.

Шлейфом – испарина. Пелена. И тело, кажется, каждой клеточкой видит…

С разбега ныряние…

Выныривание. Но – вместо перерождения – мат, смех грубый…

И – смазано всё. Досада: не то!.. Возмущение? Да! Но если б ещё понять: я-то что собой… я что из себя представляю?..

Хотя… вода знает – журчит, увещевает – укрытие моё и спасение!..

Далеко за полночь рыбаки у костра слышали похожий на стон рокот мотора: во мглу что-то врезалось… после чего – лишь плеск однообразный реки…

Июль – сентябрь 1988

В Туре́

Старая эвенка, покуривая, сидела у порога лачуги.

– Подь сюда, – позвала, шамкая беззубым ртом.

И я, хоть и спешил, сделал шаг.

– Невеста есть…

– Пшла, старуха!

– Стой, дело у меня. Случай, слышь, шибко интересный.

– Ну, валяй, старая! Только скорей.

– Успеешь, мил-геолог. Слушай!..

И эвенка рассказала неправдоподобную, на мой взгляд, историю. О красавице-внучке, живущей в трёх днях пути оленями в сторону фактории Эй…

Случай на плато Путорана

Ранним ноябрьским утром на озере Виви, закованном льдом, раздался грохот.

Земля дрогнула. У охотников на берегу тряхнуло избу. Да так, что – растерянные – выскочили они в чём есть… По всему озеру лёд (толщиной около полуметра) на глазах раскололся, покрывшись паутиной трещин…

И льдины ожили, полезли одна на другую – озеро заторосило, местами зафонтанировало… Завыли истошно собаки…

Землетрясение? Оказалось, надуло с Таймыра…

Возвращение

Ты вернулся из тайги в город: люди… всевидящие дома, невесть сколько окон…

– О, если б я был всевидящ, – мечтаешь, – заглянул бы – солнцем – в окна…

А если б – всеслышан, – среди гула машин расслышал бы говор-журчанье реки…

В говоре же её – смех, шёпот, плач ребёнка… Как это слышалось мне там, в тайге.

Зимняя сказка

Слушай, мой друг, тишину…

Гарсиа Лорка

Жил-рос Лес, умеющий петь. Не шуметь, заметьте, – петь… Что для всех было очевидно и ушеслышно.

Пел Лес как заблагорассудится – когда (уже к ночи) смолкали птицы, а заблудившиеся в ветвях ветры слагали для него песни.

А сразу за Лесом располагалось Царство, где правил Царь (настоящий: чуть что – головы отрубал)… который однажды – чтобы те песни кому бы то ни было слушать неповадно было – велел арестовать Лес – обнести его забором глухим.

Наискосок через то Царство протекала Река. Так Царь и к ней – чтобы не утекла совсем – стражу приставил…

Лес между тем пел. И ждал. Того, кто слушать умеет.

Пока – откуда ни возьмись – не объявился Принц… который, едва из за моря прибыв, – нет чтобы посвататься к царской дочери, – перемахнул через ограду… И – отнюдь не глухой полночью слушал, как, обернувшись Див-птицей, поёт взволнованный Лес.

Ночь напролёт внимал – и голову, можно сказать, потерял…

Утром же его схватили – и, как водится, арестовали.

Но не казнили: Принц всё ж… а отослали за Реку, в Сто первое королевство… После чего Лес – если бы не ветры – иссох от печали (без слушателей-то). Но свыкся… И с тех пор поёт едва слышно: для влюблённых лишь…

Сказку эту рассказал мне приятель-художник.

Подведя к окну, кивнул на подступающие к посёлку лиственницы:

– Тут и было царство… Да только Див-птица в Лесу – как прежде… – песни поёт…

– Увидеть бы! – воскликнул я.

Но ничего не сказал приятель. Я же загорелся.

– Завтра, – говорю, – и отправлюсь! Встану пораньше – и в Лес!

– А что?! – поддержал друг. – Иди! Только, знаешь, – как на свидание…

* * *

И вот мчусь в мороз – навстречу сказке…

– Эй, принимай, Лес!

– О-о-о! (Заходи!) – гудит. И – эхом катит от дерева к дереву.

На пути, издав вздох, кедр выпростал заснеженную лапу. И ты улыбаешься: зря, что ли, солнце светит?..

– Не забыл?.. – Лесу – о подлунных гонках (как гонялись накануне наперегонки)…

– Ой-й! (Никому ни слова!) – взовьётся Лес. Разволнуется. И зашлёпаются пласты снега с веток тугих…

– Так бежим?

– Оэ-э! (Как ветер!) – зашелестит на разные голоса. И все-все деревья загомонят, придут в движение.

Бежим на пару. Я – во всю прыть. И – Лес. Не отстаёт, поёт оду бегу:

– Оэ-ей, бег, освобождающий из плена квартир! О-эй, бег, очищающий от микробов зла! О-эй, бег, окрыляющий в дымно-сизые дали!

Перед Кедровой балкой у куста-костра замедлю бег – утолить жажду.

Голову запрокину – губами оборвать мёрзлые гроздья рябины… И крикну в гущу лесную:

– Где ты, Див-птица?!

Но напрасно я! Молчание – ответом. А крик – камнем – в глубины балки: рухнув, оборвал нити солнечные…

Хищною тенью над головой метнулась птица. На спину мне с веток невзначай плюхнулся воротник снега…

Небо заляпали кляксы туч. И – сыпануло… Густым крошевом закружила вьюга-пурга. Лес зашёлся, ощетинился лапами-сучьями…

Я зажмурился… Однако, придя в себя, растерялся: пурги не было. Лишь летающие, будто шмели, хлопья хороводились роем – не спеша, возносили меня в белое Нечто…

Но исподволь назревало. Я слушал. Наступила тишина, из которой рождается Музыка.

Лес-орган пел. Едва слышно… И видел я: в такт ему вальсирует рой снежинок…

– Ух! – тишину расколол окрик. И – осколки Музыки сыпанули хрустальным дождём. А высоко в ветвях прошуршала крыльями и скрылась за кромкою леса заполошная птица.

Оглушённый, я грезил. Пока наконец, стряхнув с плеч сугроб, не взмыл – ринулся под откос… Однако, не рассчитав крутизны, чуть было не растянулся.

Удержался-таки! Как если бы кто подхватил и водрузил в сугроб…

И вдруг – смешок, шорох… С противоположного склона кто-то нёсся.

Возник силуэт… Видение?.. Навстречу мне во весь опор приближалась… лыжница.

Как будто сотканная из воздуха, не скользила – струилась, оставляя за собой розовую дымку… и – пела…

– Ш-ш-ш! – взмахивали и опадали её руки-крылья…

Поравнялась. Облив синевой глаз, озарила не то улыбкой, не то молнией света… И – просквозила, охлестнув ароматом пространств, без труда взвившись по склону.

– Догоняй! – кинула. И – сгинула в пелене снежного смерча.

– А-й-й! – очнулся ошеломлённый Лес, когда в вышине вновь метнулась из-за пригорка птица, и выстрелами один за другим ухнули краюхи снега с деревьев…

Снегопад прекратился. Из-за туч выглянуло солнце. На полнеба распахнув веер ресниц-лучей, усмехнулось…

Задира-мороз ущипнул меня за ухо… потешаясь, полез за шиворот…

Я недоумевал: за лыжницей – ни намёка на колею… Лишь розовел свежевыпавший снег, да слабая тень на склоне выдавала след моих лыж на спуске…

– А-а-а! – Лес выпустил лыжника – и сомкнулся. Донёсся дух человеческого жилья.

Под горкою, куда вёл обратный путь, показалась россыпь домов – посёлок с чадящими трубами кочегарок, издали похожий на закопчённый канн, в котором – люди, техника, своры собак – всё варится вместе.

Свалками, земляными отвалами, кучами тлеющего шлака люди словно отгораживались от Леса.

А на Тронных скалах, что за рекой, торжественно восседало Солнце. От негодованья пунцовое. Низкое, огромное.

Заглядывая в давно не мытые подслеповатые окна, наотмашь било оно по лицам, по-петушиному раскрашивало стены домов и, казалось, взывало:

– Как живёте, вы! Тускло. Ну же, очнитесь! Засветите, как я!..

Солнце обдавало встречных алой краской, размалёвывало их с головы до ног. И – укоряло:

– Опомнитесь! Для кого-то ведь прихорашивался день! Не для вас ли?

– А вы его не заметили – в четырёх стенах! День-деньской – не видные небу!

– Как могли вы обойтись без Леса! Зря, что ли, он наряжался?!..

Смущённые, розовые от стыда, люди шли по делам – каждому хотелось что-то изменить в жизни: ведь столько дней – мимо!..

А навстречу им нёсся только что выбежавший из Леса лыжник.

С солнцем в глазах, осенённый духом весны, он был готов взлететь… Но не делал этого, чтобы не расплескать день… день этот в себе, наполненный до краёв…

* * *

– Заходи! – обрадовался приятель – и взялся за кисть.

– Допишу вот… – буркнул.

А я, лишь глянул на мольберт, – обмер. Та самая!

Та ж синева глаз, улыбка… «Догоняй!» – проронит вот-вот…

– Но если – лыжница, при чём – крылья? – спросил я.

– Кому что… – хмыкнул друг.

– Так и ты?.. – дошло до меня.

– А ты не видишь? – сдался приятель, кивая на холст. И рассказал: едва мы накануне расстались, к опушке леса сбежались, на кого-то лая, собаки…

– Разогнал – вижу… нет, слышу – поёт…

– Див?

– Она!.. И не сносить бы нам с тобою в царские времена головы…

Посерьёзнел.

– А Лес, знаешь, – как огороженный… Обходимся без его песен.

Мы замолкли. За окнами смерклось. Посеребрело: луна выглянула.

Вдруг – силуэт: девичий стан, а за спиной – крылья…

Улыбнулась – и… чу! – запела. Чуть слышно.

– Оэ-ей, бег, освобождающий из плена затхлых квартир! О-эй, бег, очищающий от микробов зла! О-эй, бег, окрыляющий – в дымно-сизые дали!

Через Ла-Манш
Турне Лондон – Париж

Воспеваю, пою улыбки попутчиков. С лиц считываю поэмы. И вот по ливням глаз узнаю… Но, видя, как от нехватки слов руки казнятся, умолкаю.

Самолёт делает круг над аэропортом Хитроу, и вот уж я – на Альбионе…

Горьковатый воздух… Весна: цветут одуванчики, нарциссы, сурепка… деревья – в фисташковой зелени.

Делаю пробежку под сенью платанов вкруг Британского музея: осваиваюсь… Наблюдаю: доброжелательные, улыбчивые порой люди… спокойные люди.

Пасхальная месса в кафедральном соборе Святого Павла…

Виндзорский и Букингемский дворцы монархов… Разводной Тауэр Бридж…

Вестминстерское – с самой «пламенеющей готикой» – аббатство (ХIII век)

и музеи, музеи, на устройство которых некогда не скупились лорды…

Трубящий праздник: шедевры… История – «пастью гроба»: десять веков!..

Тысячекилометровые норы метро.

И – Тауэр как центр мироздания… На памяти – казни бунтовщиков… (Хотя это что – в сравнении с «мясорубками» Наполеона, Гитлера – серийных убийц!..)

Вижу – пробиваюсь к пониманию судеб мира («увидеть – и умереть») – фрагменты Прошлого… Слушаю голос в себе – свет в глазах встречных ловлю… (Взгляд – за Колесящей через Трафальгарскую площадь на велосипеде.)

А перед Тауэром на газонах – вороны. Важные, древние (они тут с 1553 года). С достоинством чистят себе пёрышки. И зыркают: «Что тебе?»

Саркофаги мраморные… Над одним из них – из мрамора же – скульптура дикобраза, олицетворяющая колкость покоящейся тут маркизы… (Или – злобность, мешающую подступиться… поступиться чем-то… заставляющую интриговать, затевать войны… но заслужившую тем не менее памятник?)

Что ж… Во что б люди ни верили, важно не навязывать им мировосприятие… Ещё важнее, может, – не во что веришь, а веришь ли (в высокое)?.. испытываешь ли состояние веры, иначе говоря, праздник души?.. способен ли хранить сей праздник – не расплёскивая равновесия мира, будучи открытым Красоте?.. способен ли, вживаясь в Настоящее, сочленять его с Прошлым, как мост этот через Темзу соединяет берега?..

* * *

Однако, словно не было шесть веков назад Столетней войны с Францией: за три часа преодолеваю под Ла-Маншем расстояние меж процветающим Лондоном и Парижем…

«Столица мира». Ни пабов, ни кебов. Суматошнее. Менее сдержанно. Не так ухоженно…

Но цветов!.. Каштаны, люцерна цветут…

По Монмартру – парижанки весенние… Мысли – о Красоте: век от века люди хорошеют, прибавляют в росте!.. (От благоденствия?.. Случайно ли – за пятьсот лет – на 10–15 сантиметров выше?!)

Вижу: как ни были бы красивы дамы в прошлом (на картинах в Лувре), сегодня (живьём) в залах музея девушки ослепительнее… («Куда Диане де Пуатье!..» – думаю, её спальню в замке Шомон-на-Лауре минуя.)

Но что за замки!.. Версаль, помнящий «короля-солнце»… На века – дворцы, которым – столетия!..

Улочки, веером сходящиеся на площадях… мосты (в Париже их – под сорок!)… Эйфелева башня, Сена, Елисейские Поля, бульвары, Бастилия…

В конце Монмартра – Сакре-Кёр, базилика Священного Сердца в византийском стиле… особняк, называемый замком Туманов… за храмом, ровесником Москвы, Сен-Пьер-де-Монмартр – церкви Сен-Северин и Сен-Дени!..

На Монпарнасе – голосом Эдит Пиаф – «зажигает» весёлая парижанка… На фонарном столбе эквилибрист-африканец с поразительной виртуозностью жонглирует мячом. (Жизненный урок непогрешимости – мне, каждому…)

К Парижской Богоматери – в Нотр-Дам де Пари, как и в Британский музей в Лондоне, – вход свободный… Вникай, приобщайся!

Из-за ветхости собор, где обитал Квазимодо, едва не снесли после Парижской коммуны. (Как и ранее – в Великую французскую революцию – уцелел чудом.)

Но французы незлопамятны – и День взятия Бастилии – странный народ! – отмечают поныне…

Что ж, если англичане – благородная разновидность нашего «брата», парижане – ветреная его часть…

Апрель 2012

От мая к октябрю
Твоими глазами

Градопад

Гроза разразилась вдруг: среди дня – мрак…

И – обрушилось…

Пульсирующий ливень. Завеса.

Раскаты, вспышки (одна за другой) молний. Грохот градин величиной с орех…

И всё – каких-то (целых!) полчаса! После чего – на фоне наводненья – солнце…

Я вышел из укрытия в снопы торжествующего – среди блистающих берёз и лиственниц – света… в дымку. И – блуждая в мороке испарений, шалел…

Над прудом гуляли призраки. Пахло озоном и благоуханием новой жизни….

Мимо на велосипеде – сияющий – гнал вымокший негритёнок.

29 мая 2014

Дожди

Дожди зарядили – и этому не видно конца. «Потоп!» – перешёптываются деревья. Люди прячутся под зонтами, блестят глазами…

Разноцветье из листьев, зонтов – изо дня в день.

И – больше тех, кто, схватив чемоданы (ну да, на колёсиках), смывается от непогоды…

Остальные? С безысходно-бравурным видом… Но тоже бегут… Куда?

А дождь идёт и идёт: идущий.

Морочит. О жизни заставляет задуматься. Усыпляет капелью…

Деревья – задумчивые, мокрые насквозь, роняют лист за листом, о чём-то плачут. А на асфальте – узоры из жёлтых и бурых (светящихся) листьев…

Осень. Вроде той бедняжки: приспичило так, что, из метро выйдя, зашла за дерево… но – бесстыжая – сделала всё с достоинством, естественней некуда…

* * *

А после бега-полёта – остановиться, пойти – как после плаванья – посуху в кольчуге одежд ковылять, не ощущая лицом ласковых струй…

И вот твоими глазами (от груди взор), не отрываясь, смотрю, как ветер с берёз озябших срывает жёлтые листья… как те, кружа, липнут к глади пруда, садятся на плечи прохожим… и – слышу симфонию.

Октябрь 2014

Лицо Старого Света
По Испании

Иду – и что без изъянов – без церемоний присваиваю…

К тебе, как к ленте финишной, – за наградой, богач несметный!

1

Но как шагнула цивилизация за последние десятилетия! Как взметнулась фантазия!

Вместе с самолётом переместившись, ступишь ты в чудо света – аэропорт… Далее – в комфортный автобус, который доставит тебя в отель (дворец!), где ты – сам себе маг: отворив дверь номера, изумишься (хотя б от вида вызвавшей бы восторг жителя ХIХ века ванной комнаты – в каждом из семи отелей, где, по Испании колеся, будешь ты ночевать, – неповторимой) – и ощутишь себя чуть не посланником Будущего…

Итак, после пасмурной промозглой Москвы – Барселона. Ты – среди зелени, пальм. Под безоблачным небом. В разгар айвового (Бабьего) лета…

Сон? Будто б! Явь!.. Благоуханье – так и веет с Атлантики…

Маршрут: Барселона – Валенсия – Аликанте (на юго-запад – вдоль побережья Средиземного моря)… далее – Гранада – Севилья (на запад, в сторону Гибралтара)… Кордова – Толедо – Мадрид – Сарагоса – Барселона (на северо-восток – через Ла-Манчу по «хребту» Испании)…

Это – вдоль Пиренейских, Андалусских и Иберийских гор… через хребты Сьерра-Морены и Сьерра-Невады… по следам Дон Кихота…

Но этим ещё надо проникнуться: родина Сервантеса, Гарсиа Лорки, Эль-Греко, Гойи…

Герои: Дон Жуан, Кармен, матадоры… как и султаны с гаремами из сотен наложниц, – отсюда…

От этих берегов уходили каравеллы Колумба… И сюда же после кругосветки вернулась «Виктория», возглавляемая Элькано…

2

Однако исходный пункт твоего путешествия – Барселона. Город-порт жизнерадостных каталонцев, где – всегда праздник… и где – всё: и модернистские дома, и средневековый Готический квартал, и взметнувшийся у моря памятник Колумбу (на том месте, где ранее никому не известный Colon, или Colombo, сошёл на берег после открытия Вест-Индии)… и построенный Антонио Гауди храм Святого Семейства (Саграда Фамилия), перед которым – в отсутствии прямых линий – теряешься… и шедевры искусств… и морской музей… и ни на что не похожий – с чудо-мозаикой – парк-сказка Гуэль…

Но, пожалуй, самое незабываемое – Рамбла – театрализованная пешеходная улица, ведущая от площади Каталонии к порту…

В Валенсии – необычные здания: полусферический кинотеатр… посвящённый науке и искусству футуристический комплекс с мерцающим чудом – «глазным яблоком»… конструкции из стекла со стальными параболическими арками… аквариум – из павильонов, соединённых мостами… вокзал с витражами в стиле модерн… богато украшенные – с химерами – соборы и колокольни… а ещё – сад, фонтан, Дворец музыки и площадки для игр – на месте, где некогда текла река Турия…

Но нам – дальше… По набережной Аликанте, где – аллея пальм и лучшие в Средиземноморье курорты.

3

Признаюсь, перед поездкой я занемог (хоть и не подавал виду)… Вдруг – Гранада! Сразу пришёл в себя: не об этом ли грезил красноармеец из песни Михаила Светлова, «озирая родные края»?.. Не здесь ли великий Гарсиа Лорка взывал: «Слушай, мой друг, тишину…»?

Я слушал. В перерывах меж перебежками по мостовым, по которым ступал Колумб, и прогулками двориками (олицетворяющими – на фоне Андалусских гор – рай на земле) Альгамбры – дворцового ансамбля мавританских правителей ХIII века…

В восхищении задирал я голову в Гранадском соборе… Бродил по покоям-дворцам халифов, султанов и отожествляющего себя с Геркулесом короля Карла I… А проходя по «Садам райским» – Хенералифе (ХIII век), постигал: дух того времени: раньше, кажется, и дышали-то по-другому…

Глядя на дворцы и славящие Бога умопомрачительные, уходящие в небо храмы, представлял инквизицию и жертв средневековой работорговли – красивых женщин, безвыходно, как птицы в клетке, вынужденных томиться на «антресолях» сераля… презирал Наполеона (чей портрет, увы, юная Марина Цветаева вставила – в пику отцу – в киот) – тщеславного «пигмея», успевшего и здесь оставить свой «след» – разграбить, разорить, напакостить… (Хорошо ещё – «спанцам» не пришло в голову, как нам в 1812-м, самим ничего поджигать!..)

Кстати, великому Франсиско Гойе, как никому, удалось на гравюрах своих изобразить мерзость, что несла с собой армия Наполеона…

И так, голову запрокинув, витал я в Прошлом – пока из оцепенения меня не вывел сверкнувший на небе самолёт.

Небо. Не думаю, что в разных странах и в разные времена оно одно… Разное! И – совершенно необычное над Гранадой!..

А над Альгамброй в тот день видел я тучу в виде летящей девы с распущенною прядью волос… (Но почему-то никого это не удивило.)

Всматриваясь в лица встречных (идальго, словно сошедших с картин Эль-Греко) – твёрдых и сильных духом, представители которых (одними из первых – ведомые Колумбом из Генуи, по одной из версий, тоже испанцем… вернее, испанским евреем) смогли достичь континента по ту сторону Земли, я был близок к мысли: и эти смогли б…

4

Солнце радовалось: дышало теплом.

И так – до Севильи, где под конец дня (едва последний луч блеснул из-за Сьерра-Невады) небо опрокинулось, заливая за несколько приёмов сеть улиц… разгрохоталось, рассверкалось молниями… (Не верилось: у нас-то – крепкий мороз!)

Дождь то затихал, то вновь весело барабанил… И даже изысканный Севильский собор (с помпезной усыпальницей Колумба), из которого никак не удавалось высунуть нос, казалось, прохудился (местами)…

Но, улучив момент, мы юркнули в колокольню Ла Хиральда («флюгер») – и долго – тем же путём, что и некогда на лошадях (!) короли, – по винтовым пандусам кружа, «штопорили» небо Приатлантики… пока не взобрались на «дальше некуда» – площадку, откуда открывалась панорама Севильи и её окрестностей…

И всё ж небо позволило нам – ближе к ночи зайти в квартал Санта-Крус, в пещеру к цыганам, где часа два взирали мы на танцующих восхитительное фламенко.

5

В Кордове пахло корой, помётом, глиной – вероятно, из Прошлого…

После проливных дождей разлилась река Гвадалквивир: мутная, жёлтая – бурлила у ног, и её едва сдерживал длинный арочный Римский мост.

Мало что изменилось с десятого века. Над городом – как ни в чём не бывало – построенная двенадцать веков назад арабская мечеть, или Мескиты (внутри, правда, – шестнадцатого века христианский собор)… В покоях халифов – завораживает! – залы с тысячью колонн из гранита, яшмы, мрамора…

В город Толедо я ещё с юности был влюблён благодаря репродукции с картины Эль Греко «Ночное небо»… Поражающее воображение, прямо-таки колдовское место! На холме, омываемом зеркальною рекой Тахо. (В шестом веке – столица вестготов. В Средние века – приют трёх религий: христианской, иудейской и мусульманской.)

Обрывы, из старины мосты, старинные же ворота, крепость… храмы, которым – тысячелетье… И надо всем – торжествуя – замок-крепость Алькасара…

Самый величественный из всех, какие я когда-либо видел, Толедский кафедральный собор Святой Марии с фресками Эль Греко, с витражами, с алтарём в стиле пламенеющей готики… с падающим из тайного проёма – люкарны – света!.. Всё вместе – Произведение Человека!

В Сарагосе – на поражение воображения – мавританский замок-дворец – с мечетью, со старинным садом – Альфахерия (ХI век)… и одиннадцати-куполь-ная базилика Святой Девы Пилар, с фресками Гойи, со статуей Девы на яшмовой колонне…

Купола, купола… Музей Прадо – а не только арена для коррид – в Мадриде завораживает… Да и можно ли не благоговеть перед «Обнажённой Майей» (не «Махой», заметьте) кисти Гойи?!

Но и это не всё. Для обозрения всей Испании уместно лишь восторженное виденье: не «задворки Европы» – лицо… Лицо Старого Света…

Удивляться – уместно. Это, думаю, так же верно, как и то, что у влюблённых – жажда – подпитываться счастьем. (Ничего удивительного, что счастливые, притягиваясь друг к другу, как бы отражаются…)

Хотя среди красот не обошлось и без постных физиономий. (Могу, впрочем, и ошибаться: можно ведь сдержанным быть – и одновременно вникать.)

А надо сказать, все восемь дней ездили со мной вместе ещё 33 (безымянных – не безликих: имя-то – что наклейка… имя рек – и узнал… а узнай – по лику – без имени!.. Без имён-то не узнаём – и не узнаем – друг друга)… тридцать три экскурсанта.

И, безусловно, ко многим из них я испытывал расположение… «Отражать», правда, не всех хотелось… (В зависимости от того, какой высоты гора восторга…)

Среди прочих были там и две россиянки, «вышедшие» за испанцев.

Симпатичные. А глаза – с грустью… Потерянные…

Характерно: куда б ни приезжали мы, всюду нам были рады: «Ола!.. Пор фавор!.. Грасьяс!..» Главное – улыбчивые все, с чувством юмора, благожелательны…

Сколько же людей отовсюду, похожих на нас!

После таких вот поездок думаешь: как халатно разбазариваем мы время! Живём без всполохов – и ладно… Пока не дойдёт: мир огромен, и надо б дорожить тем, что имеем…

У конкистадоров, прибывших в только что открытую Вест-Индию, был хищный, подчиняющий всё себе лозунг: «Больше золота и женщин!». Я же, открывая для себя мир на краю Европы, раз за разом радуюсь: чего ещё желать?! (Женщин? Лучшую!.. А золото? Оно – в тебе…)

Повезло и, как всегда, с гидом – спасибо Алексу!

И пусть осудят меня за пристрастие. Не лучше ль оценка восхищённо-завышенная, чем упрощать, как это делают пресыщенные?

Всё дело в том, какой высоты гора восторга того, кто любит…

Ноябрь 2007