Текст книги "На границе Великой степи. Контактные зоны лесостепного пограничья Южной Руси в XIII – первой половине XV в."

В московско-рязанском договоре 1434 г. упоминаются некие «татарские и мордовские места», присоединенные князем Юрием Дмитриевичем Звенигородским к землям Московского княжества: «А что будешь ты, князь велики Юрий Дмитриевич, отимал места татарские и мордовские, а ци переменит богъ татары та места тобе и есть. А что будет дед мои, князь велики Олег, или отецъ мои, князь Федоръ отнял места татарские и мордовские, та места мне и есть»[798]798
  ДДГ. № 33. М.; Л., 1950. С. 86.


[Закрыть]. На основании этого сообщения можно сделать вывод об успешной попытке сына Дмитрия Донского восстановить утраченный в 1382 г. контроль над рядом пограничных территорий. Настойчивость русских элит в данном вопросе объясняется прогрессирующим упадком государственной системы Улуса Джучи и непрекращающимися междоусобицами между различными группами ордынской аристократии[799]799
  Трепавлов В.В. Большая Орда // Золотая Орда в мировой истории. Казань, 2016. С. 745; Рева Р. Борьба за власть в первой половине XV в. // Золотая Орда в мировой истории. Казань, 2016. С. 719–720.


[Закрыть]. В связи с этим ситуация на русско-ордынском пограничье оставалась крайне нестабильной и зависела от военно-политических событий, происходивших как на Руси, так и в Степи, о чем свидетельствует постоянно повторяющаяся в договорных грамотах оговорка о «перемене» Богом «татар».

Окончательный возврат «татарских и мордовских мест», принадлежавших Москве до 1382 г., следует датировать временным отрезком между 1447 и 1483 гг. А.А. Горский связывает это событие с фактической ликвидацией зависимости русских земель от Большой Орды в 70-х гг. XV в.[800]800
  Горский А.А. От земель к великим княжениям: «Примыслы» русских князей второй половины XIII–XV в. М., 2010. С. 100.


[Закрыть]

В 1483 г., после ликвидации формальных признаков ордынской зависимости, происходит новое разграничение земель Верхнего Подонья между Москвой и Рязанью. По этому соглашению к Московскому княжеству отходили земли бывшего Елецкого княжества, «место Тула», а также территории «за Окой, Тешилов и Венев и Растовец и иная места»[801]801
  ДДГ. М.; Л., 1950. С. 285.


[Закрыть]. За Рязанским княжеством оставались владения в районе «Романцево с уездом и что к нему потягло», а также «татарские и мордовские места», присоединенные к Рязани еще в XIV в.: «А что будет отнял прадед твои, князь велики Олег Иванович, Татарские места и Мордовские, ино то твое и есть. А нам великим князем не вступатися»[802]802
  Там же. С. 285, 289.


[Закрыть].

После смерти Федора Васильевича Рязанского в 1503 г. все земли Рязанского княжества на Верхнем Дону, согласно его завещанию, переходят под контроль Москвы[803]803
  Иловайский Д.И. История Рязанского княжества. Рязань, 1990. С. 149.


[Закрыть]. В то же время следует отметить, что неопределенность политического статуса территории Донского правобережья прослеживается вплоть до середины XVI столетия. В духовной грамоте Ивана III не были упомянуты Тула и другие «татарские места»[804]804
  Иванов Н.В., Шебанин Г.А. Указ. соч. С. 74.


[Закрыть]. Причиной этого, по всей вероятности, являлись территориальные претензии на ряд пограничных с ордынскими кочевьями регионов южнорусского лесостепного пограничья со стороны крымского хана Менгли-Гирея. В пользу данного предположения свидетельствует информация, содержащаяся в ярлыке правителя Крымского юрта, выданного им в 1506 (или 1507) г. Сигизмунду I, согласно которой верхнеокские и верхнедонские земли передавались во владение правителю Польско-Литовского государства[805]805
  Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 2. СПб., 1842. № 6. С. 5.


[Закрыть]. Вместе с тем следует отметить, что масштабное хозяйственное освоение земель Верхнего и Среднего Подонья русским земледельческим населением начинается лишь в последней четверти XVI в. Данное обстоятельство объясняется наличием затяжного военного противостояния Российского государства с Крымом, которое не позволяло московским государям окончательно закрепить вышеуказанные земли в качестве наследственных владений[806]806
  Загоровский В.П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI в. Воронеж, 1991. С. 20.


[Закрыть].

Столь же затруднительным является вопрос о периодизации административной принадлежности Тульских земель. По мнению ряда исследователей, «место Тула» переходит под контроль Москвы после победы на Куликовом поле в 1380 г.[807]807
  Шебанин Г.А., Шеков А.В. О политической принадлежности Тулы во второй половине XI–XV вв. // Битва на Воже – предтеча возрождения средневековой Руси: Межрегион. науч. конф. Рязань, 2003. С. 146–147.; Горский А.А. Московские «примыслы» конца XIII–XV в. // Средневековая Русь. М., 2004. Вып. 5. С. 164–165.


[Закрыть] Однако уже в 1402 г. московский князь Василий I по договору с Рязанью обязывался «не вступаться в Тулу», уступая этот пограничный район рязанскому князю Федору Ольговичу[808]808
  ДДГ. М.; Л., 1950. С. 64.


[Закрыть]. Данный факт может являтся свидетельством того, что земли в бассейне р. Упы в последней четверти XIV – начале XV в. не имели четкой территориальной принадлежности. Согласно результатам исследования проблемы политической принадлежности «места Тулы», указанная территория на протяжении всего XV в. продолжала юридически оставаться «татарскими землями», которыми можно было номинально владеть, но которые нельзя было ни продать, ни завещать[809]809
  Шебанин Г.А., Шеков А.В. Указ. соч. С. 140–155; Иванов Н.В., Шебанин Г.А. Политическая принадлежность бассейнов рек Плавы и Соловы во второй половине XIV–XV вв. // Верхнее Подонье: Природа. Археология. История: Сб. ст.: В 2 т. Т. 2. История. Искусствоведение. Тула: Государственный музей-заповедник «Куликово поле», 2004. С. 74.


[Закрыть].

Очередные изменения административно-политического статуса «места Тулы» и ряда других территорий литовско-рязанского пограничья происходят во второй половине 20-х гг. XV столетия. По условиям докончания, заключенного между литовским князем Витовтом и рязанским князем Иваном Федоровичем, предположительно в 1427–1428 гг. из Рязанской земли были «вынуты» Тула, «Берестеи, Ретан(ь) с Паши, Дорожен, Заколотен Гордеевьской»[810]810
  ДДГ. М.; Л., 1950. № 25. С. 67–68.


[Закрыть].

После смерти Витовта в 1430 г. вышеобозначенные районы возвращаются под административный контроль Рязанского княжества. Согласно тексту московско-рязанского договора 1434 г., «Тула и Берестеи» были признаны владением рязанского князя Ивана Федоровича[811]811
  Там же. № 33. С. 143.


[Закрыть]. В последующем рязанская принадлежность данных земель подтверждается и в аналогичном договоре между Москвой и Рязанью, заключенном в 1447 г.[812]812
  Там же. С. 143–144.


[Закрыть]

Разгром Золотой Орды Тамерланом в 1395 г. привел к распаду Джучидского государства и всплеску междоусобных конфликтов между беклярбеком Идигу (Едигеем русских летописей) и ханом Тимур-Кутлуком с одной стороны, и рядом претендентов на ханский титул (Токтамышем, Джанту, Куйурчаком) – с другой[813]813
  Рева Р. Борьба за власть в первой половине XV в. // Золотая Орда в мировой истории. Казань, 2016. С. 704–705.


[Закрыть]. В первой трети XV в., на фоне климатических катаклизмов и вспышек эпидемий[814]814
  Тизенгаузен В.Г. СМИЗО. Т. I. С. 442.


[Закрыть], а также ожесточенной борьбы между Токтамышевичами, Идигу и его сыновьями, Тука-Тимуридами и другими группами ордынской знати[815]815
  Рева Р. Указ. соч. С. 712–721.


[Закрыть], происходит активизация дезинтеграционных процессов на всем пространстве Дешт-и-Кыпчака. В результате непрекращающихся военных конфликтов во второй половине 30-х гг. XV в. происходит окончательная дезорганизация всей государственной системы Улуса Джучи с образованием в степях западнее Волги квазигосударственных объединений Кучук-Мухаммада, Сайид-Ахмеда, а также Казанского улуса Улуг-Мухаммада в Среднем Поволжье и выделившегося к 1440-м гг. Крымского юрта[816]816
  Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960. С. 242–244; Гулевич В. Улуг Улус (Крымское ханство) // Золотая Орда в мировой истории. Казань, 2016. С. 764; Рева Р. Указ. соч. С. 720–722.


[Закрыть]. Границы указанных степных объединений являлись неустойчивыми и менялись в зависимости от военно-политической ситуации.

В частности, во второй половине XV в. власти ВКЛ включают в состав своего государства обширные лесостепные территории к востоку от Днепра, занимавшие, по оценке Ф.М. Шабульдо, пространства от русла Овечьей Воды на юге до Тихой Сосны на севере, ограниченные с востока верховьями Овечьей Воды, Самары, Орели и Северского Донца[817]817
  Шабульдо Ф.М. «Семеновы люди»: их территория и роль в политических отношениях между Крымом и Литвой на исходе XV в. // RUTENICA. Альманах середньовічноі історіi та археологіi Східной Европи. Т. IX. С. 57–73.


[Закрыть]. В ярлыках правителей Крымского улуса, составленных в 80-х гг. XV в., эти земли обозначены как места расселения так называемых «Семеновых людей».

Обстоятельства перехода вышеуказанного региона под формальную юрисдикцию Гедиминовичей не получили отражения в дошедших до нашего времени источниках и могут быть лишь отчасти реконструированы посредством анализа общеполитической ситуации, сложившейся в степях Северного Причерноморья во второй половине XV столетия. Так, согласно гипотезе Ф.М. Шабульдо, после разгрома и пленения литовцами хана Большой Орды Сеид-Ахмеда на Волыни его владения в Днепровском левобережье переходят под непродолжительный контроль крымских Гиреев в 1455–1456 гг. В результате последующих дипломатических договоренностей эти территории были уступлены Хаджи-Гиреем Великому княжеству Литовскому и вошли в состав владений удельного киевского князя Семена Александровича (Олельковича, годы правления 1454–1470)[818]818
  Шабульдо Ф.М. Указ. соч. С. 73.


[Закрыть].

Сведения о «пожаловании» правителем Крыма так называемых «Семеновых людей» одному из представителей рода Гедиминовичей содержится в ярлыке Менгли-Гирея польскому королю и великому князю литовскому Казимиру IV Ягеллону от 15 октября 1480 г. Ханская жалованная грамота содержит сообщение об обстоятельствах перехода под власть Литвы земель Днепровского левобережья: «Штожъ отецъ мои Ажъ Киреи, царь, князю Семену котории подавалъ люди, тыя люди мне бы отъдалъ»[819]819
  Litovskaia Metrika (LM): Т. 4. Vilnius, 2004. 91–92. № 29.1; Шабульдо Ф.М. Указ. соч. С. 57–58.


[Закрыть]. Повторное требование передачи «Семеновых людей» под административный контроль Крыма было высказано в ярлыке Менгли-Гирея Казимиру IV, переданном с посольством в 1484 г.: «Што жъ царь, отецъ мои, князю Семену што данъ людъ, ты король, братъ мне, брату своему, отъдаси»[820]820
  Litovskaia Metrika (LM): Т. 4. № 47.2.


[Закрыть]. Таким образом, допустимо высказать предположение о мирной передаче Хаджи-Гиреем части захваченых им владений Сеид-Ахмеда в пожизненное ленное владение Семену Олельковичу. После смерти последнего наследниками Хаджи-Гирея были предъявлены владельческие права на возвращение указанных в грамоте земель.

Рассматривая проблему государственной принадлежности пограничных территорий, следует отметить, что административный контроль киевских князей над лесостепными районами Оскольско-Донецкого и Донецко-Самарского междуречий носил достаточно условный характер вследствие расположения на этих землях летних кочевий татар. По оценке М.Г. Сафаргалиева, во второй половине XV в. территория Большой Орды на землях Днепровского левобережья доходила до бассейнов р. Мерли, Оскол и Северский Донец, включая земли в бассейнах р. Самары и Овечьей Воды[821]821
  Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960. С. 268.


[Закрыть]. В целом данный тезис исследователя подтверждается информацией, содержащейся в актах московско-крымской дипломатической переписки 90-х гг. XV в., согласно которой степные и лесостепные районы левобережного Поднепровья в конце XV в. входили в состав владений наследников правителя Большой Орды. Северная часть кочевий Ахматовичей в 1580—1590-х гг. располагалась на р. Мерли «близко Колман, на Осколе, да на Донце», а также «по Самаре, и на Овечьей Воде»[822]822
  Сборник Русского императорского исторического общества. Т. 41. Памятники дипломатических отношений Московского государства с азиатскими народами: Крымом, Казанью, ногайцами и Турцией, за время Великого княжения Ивана III и Василия Иоанновича. Ч. 1 (с 1474 по 1505 г.). СПб., 1884. С. 323, 356, 358.


[Закрыть]. По всей вероятности, указанные районы использовались большеордынскими кочевниками в качестве летовок и в более ранний период. Таким образом, область «Семеновых людей» представляла из себя типичную для литовско-ордынского пограничья территорию, находившуюся в совместном хозяйственном использовании как кочевым, так и оседлым населением.

В этой связи возникает вопрос об обстоятельствах и причинах требований Менгли-Гирея к Казимиру IV Ягеллону в посольских грамотах 1480 и 1484 гг. о возврате вышеуказанных земель. Формальным предлогом для выдвижения территориальных претензий к властям ВКЛ правителя Крымского улуса могла послужить гибель хана Ахмата в результате набега тюменского (шибанидского) хана Ибака в 1481 г., вызвавшая дезорганизацию Большой Орды и временное принятие наследниками Ахмата (Муртазой и Саид-Махмудом) покровительства крымских Гиреев[823]823
  Трепавлов В.В. Большая Орда // Золотая Орда в мировой истории. Казань, 2016. С. 748.


[Закрыть], что позволило последним выдвинуть претензии на владение пограничными с Литвой землями Днепровского левобережья.

Еще одной причиной стремления Менгли-Гирея восстановить фактический контроль над землями Ворскло-Самарско-Донецкого водораздела являлась хозяйственная необходимость иметь беспрепятственный доступ к пастбищным угодьям, необходимым для летних перекочевок улусов крымских татар. По сведениям, зафиксированным в актах московско-ногайской переписки XVI в., доступ к лесостепным районам крымско-литовского пограничья был жизненно важен для ведения скотоводческого хозяйства кочевников Крыма. Так, в письме московского государя Ивана IV, направленном в 1560 г. ногайскому мурзе Исмаилу, отмечался факт необходимости летне-осенних перекочевок крымчаков в северном направлении для спасения поголовья скота от бескормицы: «А в осень бы тебе идти того для, занже Крымским людем всем в Перекопи с лошадми и з животиною осеновати нельзя, того тебе и самому ведомо, что в Перекопи в два времена, середи лета и в осень, людеи Крымским всем с лошадми и з животиною прокормится нельзя. Выходят за Перекоп и за Днепр, переходят к Черному лесу, и тут стоят прокармливаются…»[824]824
  Продолжение древней российской вивлиофики (ПДРВ): В 11 т. Т. 10. СПб., 1786–1801. С. 102.


[Закрыть] Согласно летописным сообщениям, «Черный лес» располагался на территории Днепровского левобережья, в междуречье Сулы и Ворсклы, то есть несколько севернее территории «Семеновых людей»[825]825
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 540.


[Закрыть]. Указанный фактор, имевший не только хозяйственно-экономическое, но и военно-политическое значение (боеспособность крымской конницы), по всей вероятности, являлся основной причиной ультиматума Менгли-Гирея, вероятный отказ в удовлетворении которого явился дополнительным стимулом к заключению направленного против Литвы московско-крымского союза.

Подводя итог, следует констатировать, что во второй половине XIV – первой половине XV в. происходит переход лесостепных регионов, ранее находившихся в составе ордынских улусов, под административный контроль ВКЛ, а также Рязанского и Московского княжеств. К таковым регионам следует отнести земли Среднего и Верхнего Побужья (Подольское удельное княжество Кориатовичей), Среднего Поднепровья и Посеймья (Киевское удельное княжество), а также Верхнего Подонья (Елецкое княжество, «место Тула») и Среднего Поочья (мордовские и татарские «места»). Административной особенностью этих владений являлся факт регулярной уплаты с их земель ордынского «выхода» и торговой пошлины (тамги), сбор которых контролировался «татарскими» фискальными чиновниками (даругами). Вместе с тем насущная необходимость обеспечения беспрепятственного доступа кочевников Большой Орды и Крымского ханства к пастбищным угодьям ряда районов южнорусской лесостепи, с одной стороны, и заинтересованность в земледельческой колонизации плодородных регионов лесостепного Черноземья со стороны властей ВКЛ и Московского великого княжества – с другой, создавали объективные предпосылки для начала продолжительного военного противостояния между вышеобозначенными государственными образованиями за контроль над районами русско-ордынского пограничья. Данное обстоятельство препятствовало стабильному хозяйственно-экономическому развитию регионов южнорусской лесостепи в позднеордынский период и в конечном счете послужило причиной их постепенного демографического упадка и запустения, происходившего на протяжении всего XV в.

§ 5.2. «Служилые татары» и казаки литовско-ордынского и рязанско-ордынского пограничья

Одним из последствий дезинтеграции Золотоордынского государства в конце XIV – первой половине XV в., сопровождаемого общими кризисными явлениями в экономической и социально-политической жизни Джучидской державы, являлся феномен переселения значительных групп кочевого населения, в ряде случаев возглавляемого представителями ордынской аристократии, на территорию соседних государств. Этот процесс привел к возникновению на землях пограничных со Степью регионов ВКЛ, а также Московского и Рязанского княжеств отдельных административно-территориальных образований, обладавших особым политическим статусом и полиэтничным населением.

Рассматривая проблему обстоятельств возникновения «татарских княжеств» на южных и юго-восточных рубежах державы Гедиминовичей и княжеств Северо-Восточной Руси, прежде всего следует отметить особый, «кондоминальный» статус вышеуказанных пограничных территорий, сохранявшийся и в позднеордынский период. Данный статус позволял претендовать на владение определенными районами лесостепного пограничья представителям ордынской знати в качестве наследников родовых ленов.

Немаловажным фактором, способствовавшим появлению владений «служилых татар» на землях лесостепного пограничья ВКЛ и Московского княжества, являлся кризис системы административно-государственного устройства Золотой Орды, сопровождавшийся перманентными междоусобицами между различными группами кочевой аристократии. Терпевшие поражения представители золотоордынской правящей элиты неоднократно обращались за военно-политической помощью к литовским и московским князьям, что, в свою очередь, легитимизировало статус последних как суверенных государей, обладавших правом заключения политических соглашений, в том числе о приеме на службу «дворов» ордынских ханов и эмиров в качестве пограничных федератов.

В частности, после военного разгрома Тимур-ленгом основной территории Улуса Джучи (1395 г.) и захвата власти в Золотой Орде Тимур-Кутлугом и Идеегем утративший власть хан Токтамыш вместе с оставшимися сторонниками откочевал на пограничные со Степью территории ВКЛ[826]826
  ПСРЛ. Т. VI. Софийская летопись. СПб., 1853. С. 130; ПСРЛ. Т. XI–XII. Патриаршая или Никоновская летопись. М., 1965. С. 167; ПСРЛ. Т. XX. Ч. 1. Львовская летопись. СПб., 1910. С. 219.


[Закрыть]. Аналогичным образом в середине 20-х гг. XV в. поступил правитель Большой Орды – Улуг-Мухаммед, ушедший на земли Великого княжества Литовского после поражения в военном противостоянии с одним из сыновей Токтамыша – Шахрузом. Полученные Улу-Мухаммедом территории, по всей вероятности, являлись пограничным уделом, выделенным великим князем литовским Витовтом своему союзнику в качестве временного владения в обмен на участие «татар» в военно-политических мероприятиях правителя Литвы[827]827
  Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960. С. 234–235.


[Закрыть]. Об этом, в частности, свидетельствует сообщение Вологодско-Пермской летописи, согласно которому Витовт, готовясь в 1426 г. к походу на Псков, «у царя Махметя (хана Улуг-Мухаммеда. – Л. В.) испроси двор его»[828]828
  ПСРЛ. Т. XXVI. Вологодско-Пермская летопись. М.; Л., 1956. С. 184.


[Закрыть].

К самым ранним из фиксируемых письменными источниками владений кочевых федератов, возникших на литовско-ордынском пограничье, следует отнести владение Мансура Кията, являвшегося, согласно информации официального родословца князей Глинских, сыном беклярбека Мамая[829]829
  Временник Московского общества истории и древностей Российских. М., 1851. Кн. 10. С. 193–196.


[Закрыть].

К настоящему времени в исторической науке не сложилось однозначного мнения о достоверности сведений, содержащихся в родословном списке этого аристократического клана. Последние по времени исследования А.А. Шенникова и В.В. Трепавлова позволили признать исторически недостоверной значительную часть информации, присутствующей в генеалогических списках знаменитого рода русско-литовских аристократов[830]830
  Шенников А.А. Княжество потомков Мамая (к проблеме «запустения» юго-восточной Руси в XIV–XV вв.). Л., 1981. Деп. в. ИНИОН РАН. № 7380 [Электронный ресурс]. URL: www. kraevedenie.net; Трепавлов В.В. Предки «Мамая-царя». Киятские беки в «Подлинном родослове Глинских князей» // Тюркологический сборник. 2006 / Редкол.: С.Г. Кляшторный и др. М., 2006.


[Закрыть], что тем не менее не снимает проблему реконструкции обстоятельств появления вышеуказанного феодального образования на южных рубежах ВКЛ.

Согласно сведениям, содержащимся в Пространном списке родословной Глинских, откочевка орды сына и внуков Мамая на литовское пограничье произошла сразу после Куликовской битвы: «…после Донскаго побоища Мамаев сын Мансур-Кият князь зарубил три городы – Глинеск, Полдову (Полтаву. – Л. В.), Глеченицу (Глиницу. – Л. В.). Дети же Мансур-киятовы, меньшой сын Скидерь, поимав стадо коней и верблюдов и покочевал в Перекоп, а большой сын Алекса остался на тех градех преждереченных»[831]831
  Бычкова М.Е. Родословие Глинских из Румянцевского собрания // Зап. Отдела рукописей [Гос. библиотеки СССР им. В.И. Ленина]. Вып. 38. М., 1977. С. 104–105.


[Закрыть].

А.А. Шенниковым была высказана гипотезе о переходе орды Мансура-Кията и его сыновей с кочевий в бассейне р. Йылкы (вероятно, приток Днепра – Конка)[832]832
  Миргалеев И.М. «Черный человек» Мамай // Мамай. Опыт исторической антологии. Казань, 2010. С. 190.


[Закрыть] на пограничные со Степью земли ВКЛ, располагавшиеся в Днепровском левобережье (район Полтавы) после окончательной победы Токтамыша и гибели Мамая в 1380 г.[833]833
  Шенников А.А. Указ. соч.


[Закрыть] По мнению исследователя, указанная территория являлась частью родового домена Мамаевичей. Вместе с тем, согласно информации, содержащейся в историческом трактате крымского историка XVIII в. Абд ал-Гаффара Кырыми, перекочевка сторонников погибшего темника под предводительством одного из его сыновей действительно имела место, однако район их нового расселения находился к западу от Днепра: «…все племя киятов, издав свой боевой клич, покинули поминки и, признав своим беком сына Мамая – Бек-Султана, откочевали в западном направлении от реки Днепр и ушли в районы Энгел вэ Онгул» (Ингула и Ингульца —?)[834]834
  Ал-Хаджи Абд ал-Гаффар Кырыми. Умдет ат-таварих. Стамбул, 1924. С. 55.


[Закрыть]. Теоретически допустима версия о дальнейшем передвижении орды Бек-Султана на земли Днепровского левобережья, однако отсутствие сведений об иных перекочевках так называемых «мамаевых татар», помимо отмеченых крымским хронистом, не позволяет говорить об этом как о состоявшемся событии.

Характерно, что имена сына Мамая, возглавившего перекочевку киятов, отмеченные в Родословце и «Умдет ат-таварих», не идентичны, что вызывает вопросы о достоверности сведений, содержащихся в указанных источниках. В Краткой редакции родословной Глинских родоначальник семейства – Алекса отмечен как выходец из Орды, без упоминания о принадлежности к роду Киятов и Мамаю. В то время как в крымском историческом трактате предводителем киятов, откочевавших в западном направлении, указывается Бек-Султан, являвшийся сыном и наследником Мамая. В данном контексте следует учитывать то обстоятельство, что Абд ал-Гаффар Кырыми использовал в своей работе сведения, заимствованные из родовых преданий крымской аристократии, включая род Киятов, большая часть представителей которого находилась на службе Гиреев[835]835
  Шенников А.А. Указ. соч. С. 6–7.


[Закрыть]. В то время как появление версии о происхождении рода Глинских от «царского» рода Киятов, якобы состоявших в неком родстве с Чингизидами («…и вдал Книгиз (Чингиз) Царь дшерь свою Захолубь за Бурлуда и Кияты Тохкоспа… и так от Черкулуева царства роду Кияты родословятся, а имянуются царского роду, даже и до Мамая царя»), по достаточно аргументированному мнению М.Е. Бычковой, имеет конъюнктурное происхождение, связанное с событиями переезда князей Михаила и Ивана Глинских на службу к московскому великому князю Василию III в 1508 г. и последующей женитьбой московского правителя на Елене Глинской[836]836
  Бычкова М.Е. Родословие Глинских из Румянцевского собрания // Зап. Отдела рукописей [Гос. библиотеки СССР им. В.И. Ленина]. Вып. 38. С. 110–111.


[Закрыть].

Таким образом, наиболее вероятной представляется версия о принадлежности родоначальника клана Глинских – Алексы сына Мансура (идентификация личности и родовой принадлежности которого требует отдельного исследования), к представителям одной из групп ордынской аристократии, перешедшего в последней четверти XIV в. на службу к литовским князьям.

Не менее дискуссионным представляется вопрос об административно-политическом статусе владений Мансура-Кията и его потомков. Исходя из общего контекста сведений, содержащихся в родословной книге Глинских, можно сделать вывод о том, что на начальном этапе существования юрт Мансура, располагавшийся в среднем течении р. Ворсклы (то есть в непосредственной близости с владениями Гедиминовичей), тем не менее официально не входил в территориальную структуру ВКЛ, формально продолжая считаться «ордынской землей». Подтверждение данной гипотезе можно найти в сообщении Краткой редакции родословной, относящемся к событиям 1392 г. Согласно информации, содержащейся в данном источнике, первым представителем династии, признавшим политическую зависимость от великих литовских князей, был сын Мансура-Кията – Алекса: «К великому князю Литовскому приехал из Орды князь Алекса, да крестился, а во крещении имя ему дали князь Александр, а вотчина у него была Глинск, Глиннеца, да Полтова. С тою вотчиною к Витовту и приезжал, а Витовт дал ему волость Стайну (Станску), Хозоров, Гладковичи, и женил его а дал за него Князь Владимирову дщерь Острожского княжну Настасью»[837]837
  Роспись князей Глинских поданная в Разряд 1686 г. марта 4 // РГАДА. Ф. 210. Оп. 18. Д. 87. Л. 1–2.


[Закрыть].

В попытке трактовать данное сообщение как первое свидетельство, относящееся ко времени возникновения владения Глинских, украинским исследователем Я.В. Пилипчуком была выдвинута версия о том, что перекочевка орды киятов в район р. Ворсклы состоялась в конце правления Витовта[838]838
  Пилипчук Я.В. Татары и Киевская земля (1362–1470) // Крымское историческое обозрение. № 1. Казань; Бахчисарай, 2015. С. 100–101.


[Закрыть]. Однако выше процитированное сообщение свидетельствует о том, что оммаж (феодальная присяга) Алексы происходил в условиях наличия у него собственного владения, права на которые были лишь подтверждены Витовтом с одновременным пожалованием новому вассалу дополнительных «волостей».

Основываясь на анализе дошедших до нашего времени источников, можно сделать вывод о том, что приведение к присяге сына Мансура – Алексы, сопровождавшееся крещением и династическим браком ордынского аристократа с представительницей одного из знатнейших княжеских родов ВКЛ, а также присоединением к его уделу дополнительных волостей произошло не сразу, а спустя некоторое (вероятно, довольно продолжительное) время после расселения «татар» на землях литовско-ордынского пограничья. В связи с данным обстоятельством допустимо высказать предположение о том, что в 80-х – начале 90-х гг. XIII в. кияты осуществляли фактически самостоятельное управление землями Псёльско-Ворсклинского междуречья. Отношения Мансура и его сына Алексы с властями ВКЛ в данный период времени, вероятно, носили характер военно-политического соглашения, несколько позднее оформленного признанием вассальной зависимости ордынских пограничных федератов от династии Гедиминовичей, сопровождавшегося вхождением «татарского князя» в состав правящей элиты Литовско-Русского государства.

Еще одним владением «служилых татар» на землях литовско-ордынского пограничья следует считать так называемую «Яголдаеву (Еголтаеву) тьму». Самым ранним сообщением о ней считается упоминание о владениях некоего «Егалтая» как отдельного административно-территориального образования на юго-восточных рубежах ВКЛ в ярлыке крымского хана Менгли-Гирея королю Польскому и великому князю Литовскому Сигизмунду IV Ягеллону от 2 июля 1507 г., в которой подтверждались права государя Польши и Литвы на «…Курскую тьму з выходы и даньми, из землями, и водами, Сараева сына Егалтаеву тьму, Милолюб с выходы и даньми, из землями и водами; Мужеч, Оскол; Стародуб и Брянеск со всеми их выходы и даньми, из землями и водами»[839]839
  Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. II. СПб., 1848. С. 5.


[Закрыть].

Вопрос о времени возникновения данного владения «служилых татар» на литовско-ордынском пограничье до настоящего времени является предметом научной дискуссии. Так, О.В. Русина высказывала предположение о возможном появлении Еголдаевой тьмы в конце XIV в., гипотетически идентифицируя Еголтая (Яголдая) Сараевича как возможного потомка Сарай-аки (Сарайки русских летописей) – посла Мамая, убитого в Нижнем Новгороде в 1375 г.[840]840
  Русина Е.Е. Яголдай, Яголдаевичи, Яголдаева «тьма» // Славяне и их соседи. Вып. 10. Славяне и кочевой мир. К 75-летию академика Г.П. Литаврина. М., 2001. С. 147.


[Закрыть] В свою очередь, польский исследователь Станислав Кучиньский связывал возникновение Еголдаевой тьмы с событиями ордынской междоусобицы 1430—1440-х гг. По мнению историка, именно в этот период одна из групп большеордынских «татар», под предводительством Яголдая Сараевича (возможно, являвшегося сыном «князя» Сарая Урусахова, упоминаемого в летописной «Повести о нашествии Едигея» в связи с событиями карательного похода войск беклярбека на земли Северо-Восточной Руси в 1408 г.)[841]841
  Повесть о нашествии Едигея // Памятники литературы Древней Руси XIV – середина XV века. М., 1982. С. 244–255; ПСРЛ. Т. XI. С. 295. ПСРЛ. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV века. М.; Л., 1949. С. 238.


[Закрыть], отделилась от орды Улуг-Мухаммеда и обосновалась на землях литовского пограничья[842]842
  Kuczynski S. Jaholdaj i jaholajewicze lenni: ksiaseta Litwy // Kuczynski S.M. Studia z dziejne Europe Wschodniej X–XVII w. Warszawa, 1965. P. 184–185.


[Закрыть]. Согласно гипотезе Дариуша Колодзейчика, переход Яголдая на литовскую службу, сопровождаемый выделением земельного удела, следует относить к середине 20-х гг. XV в. (периоду нахождения хана Улуг-Мухаммеда и его сторонников на территории ВКЛ)[843]843
  Kolodziyczyk D. The Cerimean Khanate and Poland-Lithuania. International Diplomacy on the European Periphery (15–18 Century). A Study of Place Treaties Followed by Annotated Documents. Leiden; Boston, 2011. P. 562.


[Закрыть].

Вместе с тем следует учитывать тот факт, что в поминальном списке Введенского Печерского синодика среди умерших в XV столетии представителей знатных родов ВКЛ содержится упоминание о неком «князе Адае»… «именем Димитрий Есараевич»[844]844
  Поменник Введенской церкви в Ближних Печерах Киево-Печерской лавры // Упорядування та вступпа стаття Олексія Кузьмука // Лаврьский альманах. Вип. 18. Киів, С. 19.


[Закрыть]. По всей вероятности, в поминальный список монастырского синодика было внесено как родовое имя и отчество служилого «татарского князя» (Адай (Яголдай) Сараевич), так и его христианское имя, полученное при крещении (Димитрий). Таким образом, исходя из сохранившихся сведений, содержащихся в источниках по данному вопросу, можно сделать вывод о том, что наиболее вероятным временем возникновения «Яголдаевой тьмы» является конец XIV – первая треть XV в. Установление более точной даты представляется невозможным вследствие ограниченности информации, содержащейся в нарративных источниках.

Также весьма затруднена и географическая локализация владений Яголдая и его потомков. Исходя из отрывочных данных письменных источников, территория «тьмы» охватывала верховья рек Оскол, Северский Донец и Сейм с городами Мужеч (на Псёле), Милолюбль и Оскол; то есть преимущественно степные и лесостепные районы русско-ордынского пограничья, входившие в состав одного из золотоордынских улусов. В данном контексте нельзя исключать принадлежность вышеуказанных земель к родовым владениям Сараевичей, пожалованных им в период правления ханов Токтамыша или Тимур-Кутлуга.

Таким образом, в состав владений Яголдаевичей входили стратегически важные районы литовско-ордынского пограничья, находившиеся на перекрестке торговых и военных маршрутов.

Примерное расположение административного центра «тьмы», так называемого «Еголдаева городища», определяется по историко-географическому источнику XVII в. «Книга Большому чертежу»: «…а от Ливен же до Оскола, до Еголдаева городища через Муравскую дорогу и через речку Опонька езду 2 дни. А от Еголдаева городища до Муравской дороги до верх Осколу верст 40…»[845]845
  Книга Большому чертежу. М.; Л., 1950. С. 111.


[Закрыть] Учитывая тот факт, что Муравский шлях (дорога) проходил в северо-восточном направлении от Крыма по водоразделам Ворсклы, Северского Донца, через маловодные притоки Быстрой Сосны – Тим и Кишень[846]846
  Зорин А.В., Шпилев А.Г. Курское городище, Городецкое городище и Гусин брод // Славяно-русские древности Днепровского левобережья. Курск, 2008. С. 95. Рис. 1.


[Закрыть], можно сделать вывод о том, что указанный населенный пункт располагался в верховьях Северского Донца, к юго-западу от Оскола.

Феодальное владение ордынских пограничных федератов существовало в качестве отдельной административно-территориальной единицы на протяжении большей части XV в. Лишь в 1497 г. земли «тьмы» были разделены между киевскими боярами – родственниками последнего владетеля «тьмы» Романа Яголдаевича по женской линии, а по результатам московско-литовской войны 1500–1503 гг. были включены в территориальную структуру Великого княжества Московского[847]847
  Зайцев И.В. Татарские политические образования на территории Великого княжества Литовского: Яголдаева «тьма» // Золотая Орда в мировой истории. Казань, 2016. С. 809.


[Закрыть].

Появление владений «служилых татар» на пограничных землях Московского государства следует относить к 30– 40-м гг. XV в. Первым «служилым царевичем» на московской службе становится сын хана Кудаидата, разбитого в 1424 г. коалицией верховских князей в битве под Одоевом, – Бердедат Кудайдатович[848]848
  ПСРЛ. Т. XXVI. Вологодско-Пермская летопись. М.; Л., 1956. С. 182–183.


[Закрыть]. Попав в плен ребенком, вместе с матерью – «царицей» Бердедат воспитывался при московском дворе и, вероятно, уже к концу 1430-х – началу 1440-х гг. получает удел в одной из областей Московского княжества.

Самое раннее упоминание о военной службе «татарских царевичей» Бердедата Кудаитовича, а также сыновей хана Улуг-Мухаммеда – Касыма и Якуба – на московском порубежье содержится в Ермолинской летописи, в связи с событиями московско-литовского конфликта 1444–1445 гг.: «Царевичі три, Каисымъ да Якупъ Махметовичи да Бедодатъ Кудудатовичъ, служили великому князю, и те ступили на Литовскіе же порубежья»[849]849
  ПСРЛ. Т. XXIII. Ермолинская летопись. СПб., 2004. С. 153.


[Закрыть]. Позднее Касым и Якуб принимали неоднократное участие в военных кампаниях Василия II Темного, а также отражали набеги враждебных Москве ордынских «царей»[850]850
  Зимин А.А. Витязь на распутье. Феодальная война в России XV в. М., 1991. С. 136, 149.


[Закрыть].

В середине XV в. на юго-восточном порубежье Московского и Рязанского княжеств возникает владение «служилых татар», административным центром которого стал город Касимов (Городец Мещерский)[851]851
  Вельяминов-Зернов В.В. Исследование о Касимовских царях и царевичах: В 4 т. Ч. 1. СПб., 1863. С. 26; Беляков А.В. «Касимовское царство» раннего периода (XV – первая половина XVI в.): проблема интерпретации источников // Восточная Европа в древности и Средневековье. Т. XVII. М., 2005. С. 172–175.


[Закрыть]. По свидетельству венецианского дипломата и путешественника Амброджио Контарини, основной задачей касимовских татар являлась пограничная караульная служба на одном из наиболее опасных направлений набегов кочевников – степных «коридорах» левобережий Цны и Пары: «…Говорили, что они (служилые татары Касимова. – Л. В.) стоят на границах с владениями татар (Большой Орды. – Л. В.) для охраны, дабы те не причиняли вреда стране [русского князя]…»[852]852
  Скржинская Е.Ч. Барбаро и Контарини о России. Л., 1971. С. 226.


[Закрыть]

В первой половине XV в. районы лесостепного пограничья становятся не только местом расселения «дворов» представителей кочевой аристократии, но и территорией, на которой происходило сложение самых ранних казачьих воинских сообществ – рязанских и черкасских казаков. Вопросы, связанные с возникновением и социально-политическим устройством указанных субэтнических групп, до настоящего времени являются одними из наименее изученных и дискуссионных как в отечественной, так и в зарубежной исторической науке.