Текст книги "На границе Великой степи. Контактные зоны лесостепного пограничья Южной Руси в XIII – первой половине XV в."

Рассматривая данную проблему, следует отметить фиксируемый рядом источников факт существования в домонгольский период протоказачьих сообществ так называемых бродников, проживавших в районах южнорусского лесостепного пограничья, но не входивших в административно-территориальную структуру русских княжеств и не включенных в родоплеменные образования западной части Дешт-и-Кыпчака.

На значительную военизированность броднических общин указывают сообщения русских летописей об участии отрядов бродников в Липицкой битве и сражении на Калке[853]853
  Новгородская Карамзинская летопись. РНБ, F. IV. 603. Л. 314 об. – 319 об.; ПСРЛ. Т. III. Новгородская I летопись старшего извода. М.; Л., 1950. С. 64.


[Закрыть].

В то же время определение этнического состава и мест проживания бродников представляется весьма затруднительным ввиду незначительности сведений, присутствующих в письменных источниках. Согласно информации, содержащейся в венгерских документах XIII в. (грамоте эстергомского епископа от 1231 г. и письме венгерского короля Белы IV, адресованном римскому понтифику Иннокентию IV, датируемом 1254 г.), область расселения бродников представляла из себя отдельный регион, не входивший в состав ни одного из граничивших с Венгрией государств и племенных объединений Половецкой степи: «…ex parte orientis cum regno nostro conterminantur, sicut Ruscia, Cumania, Brodnici, Bulgaria… (…с восточной стороны с нашим королевством граничат также Русь, Кумания, Бродники, Болгария…)»[854]854
  Codex Diplomaticus Hungariae Ecclesiasticus ac Civilis / Studio etopera G. Fejer. Budae, 1829. T. 3. Vol. 219. P. 219.


[Закрыть].

По мнению польского исследователя А. Юсуповича, отмеченными в венгерских средневековых источниках бродниками (Brodnici) являлись упоминаемые в Ипатьевской летописи так называемые «галицкие выгонцы», проживавшие на окраинах («выгонах») Галицко-Волынского княжества[855]855
  Юсупович А. Галицкие «выгнаньцы» или «выгонци»? // ROSSICA ANTIQUA. 2012. № 2 (6). С. 114–133.


[Закрыть], в непосредственной близости от границ владений Арпадов. В свою очередь, румынским историком В. Спинеем была выдвинута гипотеза о принадлежности бродников к одной из групп полуоседлого тюркоязычного населения, поселившейся в низовьях Днестра и Прута[856]856
  Spinei V. Moldavia in the 11–14 centeries. Bucharest, 1986. Р. 106–109.


[Закрыть]. В пользу данного тезиса свидетельствует присутствующая в Ипатьевском летописном своде оценка комплекса вооружений и бытовых обычаев «выгонцев», данная во время поездки русских князей в их «станы» в канун сражения на Калке[857]857
  ПСРЛ. Т. II. СПб., 1908. Стб. 741–742.


[Закрыть]. В то же время факт прибытия днестровских бродников к месту сбора русско-половецких войск морским путем (на «лодиях»)[858]858
  Там же. Стб. 742.


[Закрыть] характеризует их как опытных мореходов и ставит под сомнение их чисто кочевническое происхождение. Наиболее вероятным представляется вариант полиэтничного состава броднических отрядов, включавших в себя как славянских, так и тюркских, а также валашских и, возможно, венгерских изгоев – «выгонцев», занимавшихся военным наемничеством, а также контролировавших переправы (броды) на важнейших сухопутных торговых путях Северного Причерноморья.

Согласно сообщению Новгородской I летописи, в 1223 г. бродники днепровско-донского междуречья выступили союзниками монголов в их военном противостоянии с половецкой ордой Котяна и дружинами русских князей[859]859
  ПСРЛ. Т. III. Новгородская I летопись старшего извода. М.; Л., 1950. С. 64.


[Закрыть], в то время как так называемые «галицкие выгонцы» (броднические сообщества Пруто-Днестровского междуречья) вошли в состав русско-половецкой коалиции[860]860
  ПСРЛ. Т. II. СПб., 1908. Стб. 741.


[Закрыть]. По всей вероятности, в период монгольского нашествия часть броднических общин без сопротивления вошли в состав полиэтничного населения Улуса Джучи.

В эпоху становления и расцвета Золотоордынского государства источники не отмечают существование на его территории, а также на землях русско-ордынского пограничья независимых военных сообществ казачьего типа, за исключением отрывочного сообщения Сугдейского Синаксара о датируемом 1308 г. убийстве местного жителя некими «казаками»[861]861
  Заметки XII–XV века, относящиеся к крымскому г. Сугдее (Судаку), приписанные на греческом Синаксаре // Записки Одесского общества истории и древностей. Т. 5. Одесса, 1863. Док. № 116.


[Закрыть], а также описанного Рукн ад-Дином Бейбарсом эпизода с внуком Ногая – Каракисеком и двумя его родственниками Джериктемиром и Юлукутлу, трехтысячный отряд которых после разгрома войсками хана Токты туменов Турая и Сарайбуги (1302 г.) ушел в польские земли (местность, называемую Будуль, поблизости от Кракова), занявшись разбойным «казакованием» («…бродя по [разным] местам и прокармливая себя мечами [своими] до нашего времени»)[862]862
  Золотая Орда в источниках. Т. I. Арабские и персидские сочинения. М., 2003. С. 65.


[Закрыть].

Следует отметить, что первые сведения о существовании полиэтничных военных консорций, занимавшихся разбоем и грабежами на окраинах Монгольской империи, появляются в письменных источниках XIII в. В частности, Марко Поло, описывая область Реобарл (Беобарл), расположенную на юго-восточной границе владений Хулагуидов, отмечал: «Городов, крепостей тут много. Города обнесены земляными валами, высокими, толстыми, в защиту от каранов («смешанных»), что бродяжничают по здешним местам и грабят всех. Зовут их так, потому что матери у них индианки, а отцы татары. Места они знают хорошо… бывает их тут до десяти тысяч, иногда больше, иной раз и меньше. А как заберут равнину, что задумали разграбить, ничему там не спастись, ни людям, ни скотине; нет той вещи, которой бы они не забрали бы. Полонив народ, стариков убивают, а молодых уводят с собой и продают в рабство»[863]863
  Марко Поло. Книга о ранообразии мира. С. 96, 385–387.


[Закрыть].

Исходя из вышеприведенного сообщения венецианского путешественника можно сделать вывод о том, что местом формирования этнической группы «каранов» являлись пограничные регионы Хулагуидского государства, располагавшиеся на его восточной периферии и фактически не входившие в административную структуру Ильханата. Не исключено, что в определенные периоды времени подобные субэтнические сообщества могли существовать и на пограничных территориях Улуса Джучи, а также других государств «Монгольского мира».

По мнению В.В. Трепавлова, начиная с первой четверти XV в. ослабление социальных связей и разрушение административно-территориальной структуры Золотой Орды непосредственным образом способствовало появлению в кочевом мире определенной категории людей, объединявшихся в сообщества на основе общих интересов и образа жизни[864]864
  Трепавлов В.В. Тюркское казачество во время и после распада Золотой Орды // Казачество в тюркском и славянском мирах. Казань, 2018. С. 173.


[Закрыть]. Данные сообщества «изгоев», как правило, располагались на пограничной периферии Улуса Джучи, ВКЛ и Рязанского княжества, сохраняя автономность от административных и социальных институтов данных государств.

Наиболее ранняя датировка участия казачьих отрядов в военных действиях на территории Восточной Европы содержится в «Хронике Литовской и Жмойтской», указывающей так называемых «литовских и волынских казаков» в качестве участников набега литовского князя Любарта Гедиминовича на окрестности Галича и другие польские владения в 1342 г.[865]865
  ПСРЛ. Т. XXXII. Хроники Литовская и Жмойтская и Быховца. Летописи Барлакубовская, Аверки и Панцирного. М., 1975. С. 44.


[Закрыть] Следующее упоминание «литовских казаков» относится к событиям междоусобной войны между сыновьями хана Токтамыша, Керим-Берди и Кадыр-Берди[866]866
  Там же. С. 80.


[Закрыть]. Литовская летопись ошибочно датирует событие 1429 г., тогда как реально военное противостояние между ордынскими «царевичами» происходило в 1416–1417 гг.[867]867
  Шпулер Б. Золотая Орда. М., 2018. С. 136.


[Закрыть] Вместе с тем отсутствие информации о «литовских казаках» в более ранних письменных источниках XV–XVI вв. не позволяет относиться к сообщению поздней литовской летописи с полным доверием. Допустимо высказать предположение о том, что под «литовскими» и «волынскими» казаками составителем «Хроники…» могли подразумеваться наемные отряды татар на службе литовских князей Любарта Гедиминовича и Витовта Кейстутовича, которые они использовали в своих военно-политических мероприятиях.

Первое упоминание так называемых «рязанских казаков» относится к событиям зимы 1443/44 г., когда ордынский «царевич» Мустафа, династическая принадлежность которого к настоящему моменту точно не установлена (по одной из версий, он являлся одним из сыновей Улуг-Мухаммеда[868]868
  Материалы по истории казахских ханств XV–XVIII веков. (Извлечения из персидских и тюркских сочинений). Алма-Ата, 1969. С. 40.


[Закрыть]), совершил набег на земли Рязанского княжества.

Приход кочевников к границам Рязани был вызван неблагоприятными климатическими условиями, в результате чего ордынцы создали временный лагерь южнее Ольгова монастыря: «На миру, хотя зимовати в Резани: бе бо ему супротивно на Поли… нужи ради великиа»[869]869
  ПСРЛ. Т. XII. Софийская летопись. СПб., 1901. С. 61.


[Закрыть]. Следует отметить, что отряд Мустафы по факту являлся кочевым куренем, «казаковавшим» в поисках временного убежища.

В разгроме «татар» участвовали военные отряды «двора» московского князя Василия II, дружина рязанского князя, пешее рязанское ополчение, «мордва на ртах» (лыжах), а также «казаки рязанскиа». Невзирая на отчаянное сопротивление степняков, «татарове же никакоже давахуся в руки, но резашася крепко», большая часть ордынцев вместе с самим Мустафой погибла в бою[870]870
  Там же. С. 61–62; ПСРЛ. Т. XVIII. Ермолинская летопись. М., 2007. С. 192.


[Закрыть].

По отрывочному сообщению Софийской и Ермолинской летописей невозможно ни точно определить этническую принадлежность «рязанских казаков», ни локализовать район их проживания. Однако исходя из того, что «казаки» выступали в качестве союзников рязанского князя, наиболее вероятным представляется расположение казачьих поселений на пограничных со Степью территориях княжества с целью несения караульной службы. По предположению А.В. Белякова, местом проживания «рязанских казаков» могли быть юго-восточные рубежи княжества (южное Поочье), в районе современного села Огородниково (старое Бордаково) Спасского района Рязанской области, где источниками более позднего времени фиксируется этническая группа так называемых «бордаковских татар»[871]871
  Беляков А.В. Мещерские казаки // Казачество в тюркском и славянском мирах. Казань, 2018. С. 204; Зайцев И.В. Посольства из Казани в Крым 1549 г. // Orientalistica Juvenile. М., 2000. Вып. 1. С. 90–91.


[Закрыть].

Помимо рязанско-ордынского пограничья, одной из территорий, на которых происходило сложение казачьих сообществ, являлся регион Среднего Поднепровья в районе г. Черкасы и Канев. Вплоть до начала «Великой замятни» эти населенные пункты и земли, составлявшие их округу, входили в состав ордынских улусов. В 60-х гг. XIV в. они вошли в состав Киевского княжества Гедиминовичей, став одним из районов ВКЛ, пограничным с Ордой.

Первое упоминание отрядов «черкасских казаков» в русских летописях относится к 1445 г., когда казанский хан Улуг-Мухаммед и его сын Мамутяк, планируя совершить набег на русские земли, «послали в Черкасы по люди». Согласно сообщению Ермолинской летописи, «из Черкас… прииде къ нимъ две тысячи казаков…», которые взяли и разграбили г. Лух «без царева слова»[872]872
  ПСРЛ. Т. XVIII. М., 2007. С. 193.


[Закрыть].

В ходе событий 1446 г. «из Черкас» приходят отряды «служилых царевичей» Касыма и Якуба (сыновей Улуг-Мухаммеда), выступая в качестве союзников московского князя Василия II: «…приде весть ко князю Василию во Мстиславль, что князь великии выпущен, а дана емоу Вологда, а пригонил Данило Башмак, а во Дебрянск пригонил ко князю Семеноу некто киянин, Полтинкою зовут, а лежал тот на Москве от княгини Настасьи Олелковы на вестех про великого князя, да изо Дебрянска погонил к Киеву, а сказал им тоу же весть, с чем и Башмак пригонил. Князь Василеи Ярославичь со всеми бояры и со всеми людми, и з женами, и з детьми поидоша из Мстиславля, а из Дебрянска князь Семен да Басенок тако же со всеми… Пришедшим же им въ Елноу, и тоу сретошася с ними татарове, и начаша меж себе стрелятися. По сем же Татрове, начаша Роуси кликати: „Вы кто есте?“ Они же отвечаша: „Москвичи, а идем с князем Василием Ярославичем искати своего государя, великого князя Василия Васильевичя, сказывают его уже выпоущена, а вы кто есте?“ Татарове же рекоша: „А мы пришли из Черкас с двема царевичи, Махметевыми детми, с Касымом да с Ягоупом, слышали бо про великого князя, что братиа над ним израду оучинили, и они пошли искати великого князя за преднее его добро и за его хлебъ много бо добра его было до нас“. И тако сшедшеся и оукрепившеся меж себе, поидоша вкоупе, ищеющи великого князя, как бы емоу помощи»[873]873
  ПСРЛ. Т. XXV. Уваровская летопись. С. 276.


[Закрыть].

Ряд исследователей (П.Н. Павлов, Д.А. Котляров и С.Х. Хотко) высказали мнение о том, что под «Черкасами» русские летописцы подразумевали территории проживания адыго-черкесских племен Восточного Причерноморья[874]874
  Павлов П.Н. Была ли Русь данницей Казани? // Ученые записки Красноярского гос. педагогического института. Красноярск, 1957. Т. 9. Вып. 1. С. 161; Котляров Д.А. Русь и Поволжье: этнополитическое взаимодействие (XIV–XV вв.) // Долгов В.В., Котляров Д.А., Кривошеев Ю.В., Пузанов В.В. Формирование российской государственности: разнообразие взаимодействий «центр – периферия» (этнокультурный и социально-политический аспекты). Екатеринбург, 2003. С. 310; Хотко С.Х. Генезис адыгского (черкесского) этнополитического пространства в XIIIXVI вв.: проблемы и перспективы исследования. Дис. … канд. ист. наук. Майкоп, 2017. С. 148–149.


[Закрыть]. Данный тезис историков обосновывается ссылками на употреблении термина «Черкас» («Черкасы») в актах московской дипломатической переписки конца XV в. в качестве обозначения жителей Северного Кавказа или области их расселения[875]875
  Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымской и Ногайской ордами и с Турцией с 1474 по 1505 г. // СИ РИО. Т. I. СПб., 1884. С. 149, 167, 175–176, 255.


[Закрыть]. В качестве дополнительного аргумента исследователями приводилась ссылка на имеющуюся в источниках отрывочную информацию о контактах «царевича» Касыма с Матрегой, одной из генуэзских торговых факторий располагавшейся на Таманском полуострове, в непосредственной близости от черкесских княжеств[876]876
  Notes et extraits pour server a’l’histore des Croisades an XV-e siиcle. T.I / Publies par N. Jorga. Paris: Ernest Leroux, 1999. P. 36.


[Закрыть]. Однако следует отметить, что данная гипотеза основывается лишь на гипотетическом соотнесении топонимов и этнонимов более позднего периода с событиями, происходившими в 40-х гг. XV в.

В то же время прямым подтверждением прихода отрядов татарских «царевичей» с территории ВКЛ может служить сообщение Ермолинской летописи о соединении сил сторонников Василия Темного зимой 1446 г.: «В лето 6955… сташе на Волоце все Филипово говеино, и слышавше же и се, яко царевичи и князи и воеводы многие люди из Литвы идуть к великому князю… И ту наехаша великого князи три царевичи и князь Василеи Ярославичь и вси князи и воеводы, со всеми людми, что было в Литве…»[877]877
  ПСРЛ. Т. XXIII. Ермолинская летопись. СПб., 1910. С. 154.


[Закрыть]

В приведенном сообщении «служилые царевичи» упоминаются в одном контексте с русскими князьями и воеводами как вышедшие «из Литвы». Следует отметить, что, в отличие от Уваровской, Ермолинская летопись отмечает приход трех татарских «царевичей». Учитывая, что, согласно летописному сообщению, боевые действия на литовском пограничье в 1444–1445 гг. вели «татарские царевичи» – «…Каисымъ да Якупъ Махметовичи да Бедодатъ Кудудатовичъ»[878]878
  Там же. С. 153.


[Закрыть], вполне логичным выглядит их общий уход в Литву после захвата власти Дмитрием Шемякой и возвращение зимой 1446 г. в качестве союзников-федератов Василия II.

Исходя из вышеизложенной информации, более обоснованным выглядит вариант локализации летописных «Черкас» не на территории Северного Кавказа или Таманского полуострова, а в районе населенных пунктов Черкасы и Канев в Среднем Приднепровье. По мнению украинских исследователей Д. Куштана и В. Ластовского, под топонимом «Черкасы» во второй половине XIVXV в. понимался не только укрепленный замок (возникший в 1360-х гг. на литовско-ордынском пограничье), но и окружающая территория, включавшая в себя земли по р. Выльшанка, Тясмин, Ингул и Ингулец до Таваньского перевоза на правобережье Днепра, а также районы в низовьях Псёла, Ворсклы, Орели и Самары на Днепровском левобережье[879]879
  Куштан Д., Ластовьский В. Археологія та рання історія Черкас // Кіев; Черкаси, 2016. С. 199.


[Закрыть]. Позднее название вышеобозначенной волости Черкасы перешло в качестве этнонима на сообщество днепровских казаков – черкас.

В пользу данного предположения говорит и свидетельство Сигизмунда Герберштейна, неоднократно посещавшего земли Среднего Поднепровья в первой четверти XVI в. Описывая население данного региона, он отдельно выделял этническую группу «черкас – борисфенитов»: «Живущие по Борисфену (Днепру. – Л. В.) черкасы – русские и отличны от тех, про которых выше я сказал, что они живут в горах у Понта. В наше время над ними начальствует Евстахий Дашкович [который, как я упоминал, ходил в Московию с царем Мухаммед-Гиреем], муж весьма опытный в военном деле и исключительной хитрости. Хотя он неоднократно вступал в сношения с татарами, но еще чаще бивал их…»[880]880
  Герберштейн Сигизмунд. Записки о Московии: В II т. Т. I. М., 2008. С. 455.


[Закрыть]

Значительное затруднение представляет собой проблема определения времени возникновения и этнической принадлежности сообщества «черкасских казаков». Данный вопрос целесообразно рассматривать в контексте военно-политических событий, происходивших в это время в Орде и Литве. В.В. Трепавлов и Р. Рева высказали гипотезу о начале процессов формирования днепровского казачества во второй половине 50-х гг. XV в. По мнению исследователей, событием, приведшим к началу формирования полиэтничных (тюрко-славянских) сообществ казаков на литовско-ордынском пограничье, стал разгром армии одного из претендентов на престол ВКЛ – князя Свидригайло и союзной ему орды Сеид-Ахмета в 1455–1456 гг. После поражения значительная часть воинов проигравшей стороны ушли в труднодоступные районы Поднепровья и Подонья, создав независимые военизированные сообщества[881]881
  Трепавлов В.В. Большая Орда – Тахт эли. Очерк истории. Тула, 2010. С. 55–56; Рева Р. Борьба за власть в первой половине XV в. // Золотая Орда в мировой истории. Казань, 2016. С. 721.


[Закрыть].

Вместе с тем нельзя исключать, что вышеописанные процессы казачьего этногенеза в Среднем Поднепровье могли начаться несколько ранее. На протяжении 1434–1437 гг. в западной части Улуса Джучи шло непрекращающееся военное противостояние между Улуг-Мухаммедом, Кичи-Ахмедом и Сеид-Ахмедом[882]882
  Трепавлов В.В. Большая Орда // Золотая Орда в мировой истории. Казань, 2016. С. 745.


[Закрыть], а начиная с 1431 г. в ВКЛ происходили ожесточенные военные столкновения между сторонниками князя Свидригайло и его противниками. Пик противостояния между противоборствующими сторонами в ВКЛ и Деште (Степи) приходится на середину 30-х гг. XV в. В 1435 г. войска Свидригайло были окончательно разгромлены армией Сигизмунда Кейстутовича в битве на реке Свенте (у Вилкомира)[883]883
  Псковские летописи. Вып. 2. М., 1955. С. 132.


[Закрыть].

Затяжное военное противостояние между противоборствующими группировками ордынской и литовско-русской аристократии приводило к появлению групп «изгоев», в силу военных неурядиц потерявших средства к существованию, семьи и общественный статус.

Таким образом, наиболее вероятным временем возникновения сообществ «черкасских» и «рязанских казаков» представляются 30—40-е гг. XV в. Характерно, что именно к 30—40-м гг. XV в. относятся первые летописные сообщения об участии казачьих отрядов в боевых действиях, как в качестве приглашенных наемников (участие «людей из Черкас» в походах 1445 и 1446 г. хана Улуг-Мухаммеда и его сыновей Мамутяка, Касыма и Якуба), так и в качестве союзников русских княжеств (разгром царевича Мустафы под Рязанью зимой 1443/44 г.).

Подводя итог, можно сделать вывод о возникновении в 1380—1440-х гг. в лесостепной полосе русско-ордынского пограничья ряда феодальных образований «служилых татар» (улус бека Мансура-Кията, Яголдаева тьма, владения сыновей хана Улуг-Мухаммеда – Касыма и Якуба), находившихся в вассальных отношениях с властями ВКЛ и Московского княжества, а также независимых военных сообществ (рязанских и черкасских казаков), не входивших в политические системы вышеуказанных государств и периодически выступавших участниками военных конфликтов на той или иной стороне, в зависимости от складывавшейся политической ситуации.

Обозначенные феодальные владения «служилых татар» составляли внешнюю линию литовско-ордынского порубежья (к востоку от Днепра), а также Московского и Рязанского княжеств (от литовской границы до Касимова), что на определенном этапе позволяло организовывать более эффективную оборону от кочевнических набегов.

Отличительной особенностью пограничных образований являлось их расположение в зоне интенсивных этнокультурных контактов, обусловленных наличием полиэтничного населения, включавшего в свой состав как тюркский, так и южнорусский этнические элементы. Данное обстоятельство обусловливало как смешанный характер хозяйственно-экономической деятельности населения, так и синкретичный характер культуры «татарских княжений» и казачьих сообществ.

Заключение

Развитие пограничных со Степью регионов Южной Руси на всем протяжении существования Древнерусского государства, а также княжеств, образовавшихся после его распада в XII в., в значительной степени основывалось на взаимодействии различных этнических групп, составлявших население регионов южнорусской лесостепи в X–XIII вв. Межэтнический синтез во многом определял этнокультурную специфику лесостепного пограничья южнорусских княжеств в домонгольскую эпоху.

Прямым следствием Западного похода войск Чингизидов (1236–1242) и формирования административно-территориальной системы Улуса Джучи (Золотой Орды) стали значительные изменения в социально-политических, экономических и демографических структурах пограничных с владениями Джучидов южнорусских землях. Прежде всего, изменяется политический статус южнорусских княжеств, либо прекративших свое существование в качестве самостоятельного государственного образования (Переяславское и Киевское княжества), либо вошедших в государственную систему Монгольской империи и Улуса Джучи в статусе зависимых государств (Рязанское, Брянско-Черниговское и Галицко-Волынское княжества).

В результате монгольского нашествия и последовавших за ним вышеобозначенных трансформаций практически на всем протяжении лесостепной полосы русско-ордынского пограничья образуются зоны интенсивных политических, экономических и этнокультурных контактов (контактные зоны) между оседлым населением южнорусских земель и кочевниками золотоордынских улусов. К таковым зонам следует относить пограничные регионы Галицко-Волынского княжества (Болховская земля, Подолия, Понизье), южные районы Киевской земли (Поросье, район Канева), территорию прекратившего свое существование Переяславского княжества, черниговское Подонцовье и Посеймье, а также лесостепные районы Рязанского княжества (Среднее Подонье и Среднее Поочье), составлявшие северную пограничную периферию (фронтир) Золотоордынского государства.

Золотоордынский период существования контактных зон лесостепного пограничья Южной Руси можно разделить на несколько временных этапов.

Первый период (40—90-е гг. XIII в.) характеризуется становлением административно-территориальной системы Улуса Джучи, повлекшим за собой переход ряда южнорусских областей (как правило, располагавшихся в лесостепной полосе) под непосредственный контроль Орды. Данный период характеризуется политической нестабильностью и значительной деградацией хозяйственно-экономических, демографических и административных структур пограничных регионов. В это время происходит становление системы взаимодействия коренного населения русско-ордынского порубежья с формирующейся административно-фискальной структурой Золотоордынского государства. В частности, в состав ордынских улусов включаются некоторые районы южной, юго-восточной и юго-западной периферии Рязанского княжества. Южные, лесостепные районы Черниговщины (бассейны Северского Донца и Ворсклы), в домонгольскую эпоху являвшиеся пограничными с Половецкой степью регионами с полиэтничным (славянско-тюркским) населением, также входят в состав ордынских улусов в первые десятилетия после нашествия. В конце XIII – начале XIV в. на землях Курско-Рыльского Посеймья образуется новая территориальная единица в составе Улуса Джучи – так называемая Курская тьма (или Курское баскачество).

Земли Киевского Поросья после монгольского нашествия включаются в состав одного из ордынских улусов. В 40– 60-х гг. XIII в. происходят значительные изменения административно-территориального характера на пограничных с Улусом Джучи областях Галицко-Волынского княжества – Болховской земли и Галицкого Понизья. Болховская земля, до монгольского нашествия находившаяся в составе Галицко-Волынского княжества, становится буферной зоной между владениями Орды и территориями, оставшимися под контролем Даниила и Василька Романовичей. Регион Галицкого Понизья, территория которого располагалась в Днестровско-Прутско-Серетском междуречье, входит в состав Джучидского государства уже в 40-х гг. XIII в.

Второй период (первая половина XIV в.) характеризуется интенсивным хозяйственно-экономическим развитием Золотоордынского государства (включая ее северную периферию), обеспеченным политической стабильностью в Улусе Джучи и включением русских земель в инфраструктуру обслуживания как международной, так и региональной торговли. К этому времени относится интенсивное развитие поселенческой структуры оседлого земледельческого населения, а также ордынских торгово-ремесленных городских центров, располагавшихся на территории регионов русско-ордынского лесостепного пограничья. Дополнительный стимул к активизации хозяйственно-экономических и этнокультурных контактов между русским населением лесостепного пограничья и представителями экономически активной части населения Орды (купцы, чиновники) придавала политика властей Монгольской империи и Улуса Джучи, направленная на возрождение как региональных, так и трансъевразийских торговых маршрутов. В эпоху расцвета Золотоордынского государства как минимум четыре международных, а также ряд региональных торговых маршрутов проходили по территориям русско-ордынского пограничья. Данные факторы способствовали поступательному развитию как хозяйственно-экономических, так и этнокультурных контактов различных этнических групп населения пограничных регионов.

Третий этап (60-е гг. XIV – первая половина XV в.): эпоха дезинтеграции и распада Улуса Джучи, сопровождаемая военно-политической экспансией сопредельных государств (ВКЛ, Московского и Рязанского княжеств). В результате данной экспансии практически все регионы лесостепного пограничья, ранее находившиеся в составе ордынских улусов, меняют свой административно-политический статус. В результате военно-политической экспансии ВКЛ во второй половине XIV–XV в. под контроль Гедиминовичей переходят обширные территории южнорусской лесостепной полосы (от Поднестровья до бассейна Быстрой Сосны). На порубежных территориях возникает ряд феодальных образований с полиэтничным населением, смешанным типом хозяйственно-экономического уклада и синтезной культурой, находившихся в той или иной степени политической зависимости от крупнейших государств региона (ВКЛ, Рязанского княжества, Орды) или имевших кондоминальный статус (совместного управления). К таковым образованиям следует отнести Подольское княжество Кориатовичей, а также Киевское княжество (позднее наместничество), включавшее не только земли Среднего Поднепровья, но и значительные территории к востоку и юго-востоку от Днепра. С началом территориальной экспансии ВКЛ в южном и юго-восточном направлении литовско-ордынское пограничье приобретает черты движущейся границы (фронтира).

В период «Великой замятни» происходят значительные изменения и на рязанско-ордынском и московско-ордынском пограничье. Под контроль Рязанского и Московского княжеств переходит ряд районов в Среднем Поочье, получивших в московско-рязанских договорах и духовных грамотах московских князей название «татарских» и «мордовских мест», а также «место Тула» в басейне р. Упы. Во второй половине XIV в. в бассейне Быстрой Сосны возникает отдельное Елецкое княжество, являвшееся буферным владением на стыке территорий Литвы, Орды и Рязанского княжества. В 1414 г. Елецкое княжество прекращает свое существование, однако земли в бассейне Быстрой Сосны продолжали оставаться буферной зоной между владениями Московского княжества и Большой Ордой (позднее Крымским ханством) вплоть до начала освоения этой территории русским земледельческим населением в конце XVI в.

В конце XIV – первой половине XV в. на землях литовско-ордынских, а также пограничных территориях Московского и Рязанского княжеств возникают владения «служилых татар» (Яголдаева тьма, владение Мансур-Кията, феодальные уделы Бердедата Кудаитовича и братьев Касыма и Якуба Мехметовичей (сыновей хана Улуг-Мухаммеда), а также военные сообщества черкасских и рязанских казаков. Отличительной особенностью перечисленных образований являлся полиэтничный состав населения «татарских княжеств» и казачьих отрядов, включавших в себя представителей как славянского, так и тюркоязычного населения, а также синкретичный характер социальных институтов, хозяйственного уклада и бытовой культуры, обусловленный длительным периодом мирного сосуществования представителей различных этнических групп на территории регионов южнорусского лесостепного пограничья в эпоху расцвета Ордынского государства.

Характерными чертами третьего этапа являются: усиление военной конфронтации, а также постепенный экономический и демографический упадок пограничных со Степью регионов Южной Руси. На протяжении XV в. они теряют значительную часть своего населения и превращаются в Поле, интенсивное освоение которого Московским государством и Речью Посполитой начинается лишь в последней четверти XVI в.

В заключение хотелось бы отметить, что представленное исследование не претендует на всеохватность и абсолютную раскрытость темы исторического развития регионов русско-ордынского пограничья. Весьма вероятно, что ряд положений и выводов, представленных в работе, вызовут возражения и конструктивную критику коллег. Вместе с тем автор надеется, что поднятая тема даст толчок к дальнейшим исследованиям в области изучения контактных зон Древней Руси, Золотой Орды, а также других государств Северной Евразии эпохи Средневековья.