Текст книги "На границе Великой степи. Контактные зоны лесостепного пограничья Южной Руси в XIII – первой половине XV в."

§ 2.3. Переяславская земля

Следующей южнорусской землей, подвергшейся разгрому монгольскими войсками в 1239 г., стало Переяславское княжество, основная территория которого занимала лесостепные районы водоразделов Трубежа, Супоя и Сулы, располагаясь в непосредственной близости от половецких кочевий Днепровско-Донского междуречья. Данная особенность географического расположения княжества обусловливала административно-территориальный статус Переяславщины как пограничного владения (удела) на юго-восточных рубежах Русской земли[275]275
  Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства (историко-географическое исследование). Монголы и Русь. История татарской политики на Руси. СПб., 2006. С. 63.


[Закрыть].

Являясь на протяжении XI – первой половины XII в. одним из наиболее динамично развивавшихся регионов Южной Руси, во второй половине XII столетия, вследствие непрекращающихся конфликтов между Мономашичами и Ольговичами, Переяславская земля переживает хозяйственно-экономический упадок, сопровождавшийся постепенным уменьшением политического статуса княжества и его военного потенциала[276]276
  Ищенко А.С. Переяславль-Южный в политической структуре Древней Руси // Палеоросия: Древняя Русь во времени, в личностях и идеях. Вып. 8. 2017. С. 272–274.


[Закрыть]. Так, в летописном перечне князей – участников битвы на Калке (1223 г.) отсутствует упоминание о переяславском князе как участнике русско-половецкой коалиции[277]277
  ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. Л., 1926–1928. Стб. 506.


[Закрыть]. Данный факт, по оценке некоторых исследователей, может являться свидетельством утраты Переяславлем политической субъектности как отдельного княжеского стола и превращением его в первой трети XIII столетия в «рядовую крепость на окраине Руси»[278]278
  Коринный Н.Н. Переяславская земля. X – первая половина XIII века. Киев, 1992. С. 68; Ищенко А.С. Указ. соч. С. 274.


[Закрыть]. Однако этот тезис опровергается сообщением Лаврентьевской летописи, согласно которому в 1227 г. Переяславская земля была передана владимирским князем Юрием Всеволодовичем в качестве удела своему брату Святославу[279]279
  ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. М., 1926–1928. Стб. 450.


[Закрыть], последнее упоминание о деятельности которого относится к 1234 г.[280]280
  Там же. Стб. 460.


[Закрыть]

Характерно, что в летописных сообщениях, посвященных взятию Переяславля монгольскими войсками в 1239 г., не содержится упоминаний о князе, руководившем обороной города. Указанное обстоятельство позволяет высказать предположение, что к моменту монгольского нашествия Переяславская земля управлялась представителями местной боярской аристократии, признававших номинальную власть князей, занимавших Киевский стол.

Географическое расположение Переяславской земли, как стратегически важной в военном отношении территории, прикрывающей с юга и юго-востока подходы к Киеву и плотно заселенным районам Среднего Поднепровья, не могло не остаться незамеченным фактором для монгольских военачальников, составлявших планы военных кампаний Западного похода.

По сообщению Ипатьевской летописи, после завершения военных действий против княжеств Северо-Восточной (Залесской) Руси монгольскими войсками был взят и разграблен Переяславль[281]281
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 781–782.


[Закрыть]. Лаврентьевская летопись отмечает взятие монголами значительного числа пленных из числа горожан: «…Тогож лета Татарове взяша Переяславль Рускъыи и епископа оубиша и люди избиша а град пожьгоша огнем и люди и полона много вземше оидоша…»[282]282
  ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. Л., 1926–1928. Стб. 469.


[Закрыть] По всей вероятности, руководство монгольскими войсками, штурмовавшими Переяславль-Русский, осуществлялось Менгу (Мункэ, Меньгуканови русских летописей), подход корпуса которого к Киеву со стороны Днепровского левобережья фиксируется Ипатьевской летописью в год, предшествующий осаде Киева[283]283
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 782.


[Закрыть].

После разгрома 1239 г. первым упоминанием Переяславля в русских летописных источниках является сообщение о проезде посольства Даниила Галицкого по переяславским землям на пути в ставку Бату в 1245 г.: «…и прииде Переяславлю и стретоша Татарове отоуда же еха къ Коуремесе…»[284]284
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. М., 1908. Стб. 806.


[Закрыть] Характерно, что, в отличие от Киева, Галицко-Волынская летопись не отмечает наличие в Переяславле представителей русской администрации. В то же время источник фиксирует пребывание на переяславских землях ордынцев («татар»), что является косвенным свидетельством включения территории княжества в состав одного из ордынских улусов.

Рассматривая административно-политический статус Переяславщины в период становления государственной структуры Улуса Джучи, следует учитывать тот факт, что практически вся территория Переяславского княжества располагалась в лесостепной ландшафтной зоне, пригодной для хозяйственного использования кочевниками. Помимо этого, население южных и юго-восточных районов Переяславской земли в значительной степени состояло из союзных тюркоязычных кочевников-конфедератов, расселившихся в переяславско-половецком пограничье еще в домонгольскую эпоху. Сообщения о «переяславских торках» и их городах содержатся в Ипатьевской летописи[285]285
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 289, 290.


[Закрыть]. Шесть ближайших к Переяславлю безымянных крепостей с фортификацией кочевнического типа, а также известные по летописям торческие «города», основанные в конце XI в., – Саков, Баруч, Бронь Княж – являлись укрепленными пунктами области расселения «переяславских торков»[286]286
  Моргунов Ю.Ю. Городища кочевников приграничья Южной Руси // Мат-лы IV науч. конф. Елец. 2006. С. 165.


[Закрыть].

По оценке Ю.Ю. Моргунова, районы компактного расселения кочевников-федератов на землях Переяславщины следует локализовать бассейнами Сулы, Супоя, а также междуречьем Нижнего Удая и Снипорода, то есть территориями, располагавшимися на границе с половецкими кочевьями[287]287
  Моргунов Ю.Ю. Еще раз о «Переяславских торках» // РА. № 1. 2000. С. 27–28, 30–31, 33–34.


[Закрыть]. Данное обстоятельство могло послужить дополнительным стимулом для включения земель на водоразделах Трубежа, Сулы, Псёла и Ворсклы в территориальную структуру Улуса Джучи.

Исходя из вышеизложенных аргументов можно констатировать, что к основным определяющим факторам включения Переяславской земли в административно-территориальную структуру Улуса Джучи следует отнести географическое расположение Переяславщины в лесостепной ландшафтной зоне, необходимой для продуктивной хозяйственной деятельности золотоордынских кочевников, наличие значительного по численности тюркоязычного населения, а также отсутствие в Переяславле местной княжеской династии и вероятной гибели большей части представителей местной боярской аристократии.

В пользу гипотезы о включении Переяславских земель в состав Золотоордынского государства свидетельствуют и данные археологических исследований древнерусских поселений, располагавшихся на территории Переяславского княжества. В частности, находка бронзовой монгольской пайцзы в районе городища Лубен[288]288
  Супруненко О.Б., Приймак В.В., Мироненко К.М. Старожитності золотоординського часу Дніпровського лісостепного Лівобережжя. Киів; Полтава, 2004. С. 6, 23.


[Закрыть] указывает на пребывание в данном населенном пункте (или его окрестностях) представителей золотоордынской администрации.

Еще одним косвенным свидетельством ликвидации монголами Переяславского княжества как отдельной административно-территориальной единицы является сохранившееся в Тверской летописи свидетельство о судьбе Переяславской епископии. Согласно летописному сообщению, после монгольского разгрома и гибели епископа Симеона в Переяславле прекращается функционирование епископской кафедры: «…а сей бысть Семіон 9 епископ Переяславлю, то и последний… от того доныне безъ пяти летъ 300 летъ какъ тамо епископа нетъ, а и градъ безъ людей»[289]289
  ПСРЛ. Т. XV. Летописный сборник, именуемый Тверской летописью. СПб., 1863. Стб. 373–374.


[Закрыть].

В контексте данного сообщения следует принимать во внимание тот факт, что в домонгольскую эпоху и в первые десятилетия ордынского владычества (до учреждения в 1261 г. Сарайской епархии) существование всех епископских кафедр на Руси (за исключением Новгородской епископии) непосредственным образом было связано с поддержкой церковных структур княжескими администрациями. Князья выступали не только в качестве инициаторов возведения кандидатов на архиерейские должности, но и обеспечивали материальную составляющую церковной организации (десятина от взимания судебных пошлин, отчисления от торговых пошлин, передача церкви земельной недвижимости и денежных вкладов)[290]290
  Щапов Я.Н. Древнерусские княжеские уставы XI–XV вв. М., 1976. С. 143–144, 146, 147–148, 155–156; Фомина Т.Ю. Епископская власть в домонгольской Руси: истоки, становление, развитие. М., 2014. С. 75, 245–249.


[Закрыть].

Таким образом, вышеприведенное летописное свидетельство о прекращении функционирования Переяславской епископии с 1239 г. и последующем запустении города свидетельствует об отсутствии в Переяславле русской княжеской администрации на протяжении без малого трех столетий. По мнению Т.Ю. Фоминой, длительное отсутствие в Переяславле княжеского стола привело к тому, что в 60-х гг. XIII в., по инициативе киевского митрополита Кирилла, Переяславская кафедра вошла в состав Сарайской епископии[291]291
  Фомина Т.Ю. Епископальная структура Руси в период монголо-татарского вторжения 1237–1240 годов // Золотоордынское обозрение. 2019. Т. 7. № 2. С. 260.


[Закрыть]. Однако восстановления епископского центра непосредственно в Переяславле так и не произошло[292]292
  Галимов Т.Р. Русская церковная иерархия в княжеских междоусобицах середины XII – первой трети XIII в. // Вестник Челябинского государственного университета: история. Вып. 52. 2012. № 25 (279). С. 104–114.


[Закрыть].

Следует отметить, что в литовских летописных сводах XVII в. – «Хронике Литовской и Жмойтской» и «Хронике Быховца» – содержится упоминание о князе Олеге Переяславском (Olhom Pereslwlskim) как одном из участников коалиции южнорусских князей, дружины которых якобы были разбиты литовским князем Гедимином в битве на р. Ирпень в 1322 г.[293]293
  ПСРЛ. Т. XXXII. Хроники Литовская и Жмойтская и Быховца. Летописи Барлакубовская, Аверки и Панцирного. М., 1975. С. 37–38, 137.


[Закрыть] Данное сообщение позволило Р.В. Зотову выдвинуть гипотезу о возможном управлении Переяславской землей в первой половине XIV в. представителями черниговской династии Ольговичей[294]294
  Зотов Р.В. О черниговских князьях по Любецкому синодику и Черниговском княжестве в татарское время. СПб., 1892. С. 113–114.


[Закрыть].

Однако в Густынской летописи, датирующей сражение на Ирпене 1305 г., переяславский князь не упоминается в числе ее участников[295]295
  ПСРЛ. Т. II. Густынская летопись. СПб., 2003. С. 128.


[Закрыть], а в Ипатьевском летописном своде отсутствует информация о самой битве. Галицкий летописец ограничивается констатацией факта активизации военных действий литовцев в связи с приходом к власти Гедимина: «В лето 6813 (1305)… Нача княжити Кгедеминъ Витуновичь въ Литве, и воева на Русь крепко»[296]296
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1845. С. 227.


[Закрыть]. Противоречивость вышеприведенных летописных свидетельств ставит под сомнение достоверность сообщений поздних литовских хроник, относящихся к событиям начала XIV в., и не позволяет признать факт существования в золотоордынскую эпоху Переяславского княжества как отдельного государственного образования.

Согласно гипотезе украинского историка О.В. Юрченко, Переяславская земля изначально была включена в состав так называемой «Сарайской тьмы», включавшей в себя, по мнению исследователя, огромные территории «межиріччя Дніпра та Волги», являясь, в его представлении, некой «буферной зоной» между Киевской и Черниговской «тьмами»[297]297
  Юрченко О.В. Політична історія Переяславщини другой половини XIII–XVI ст. // Наукові записки з украінскоі історіi. Збірник наукових статей. Вип. 13. 2002. С. 153.


[Закрыть]. В качестве обоснования вышеуказанной локализации Переяславщины О.В. Юрченко использует сведения, содержащиеся в источнике последней четверти XV в. – ярлыке крымского хана Менгли-Гирея, датируемого 1482 г. Однако следует учитывать тот факт, что данные, представленные в жалованной грамоте правителя Крымского юрта, скорее отражали реалии административно-территориального устройства Улуса Джучи позднеордынской эпохи, нежели начального периода становления Золотоордынского государства.

Более ревалентными в этом вопросе являются сообщения источников XIII столетия. В частности, по свидетельству Плано Карпини, в середине 40-х гг. XIII в. степные (и, вероятно, лесостепные) регионы Днепровского левобережья входили в состав улуса Мауци[298]298
  Путешествие в восточные страны… С. 70.


[Закрыть]. Тогда как Ипатьевская летопись отмечает посещение Даниилом Галицким ставки Куремсы, располагавшейся в 1245 г. в окрестностях Переяславля[299]299
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 806.


[Закрыть]. Учитывая то обстоятельство, что владения Куремсы достаточно четко локализуются на территории Днепровского Правобережья[300]300
  Путешествие в восточные страны… С. 69, 70.


[Закрыть], более вероятным выглядит предположение о временном характере пребывания вышеуказанного ордынского аристократа на землях Днепровско-Сульского междуречья. В последней трети XIII в. земли Среднего Поднепровья входили в зону влияния Ногая, после разгрома и гибели которого в 1300 г. могли быть включены в состав владений одного из близких родственников или приближенных нойонов хана Токты либо вошли в состав собственно ханского домена. Таким образом, следует констатировать, что территория Переяславского княжества начиная с 40-х гг. XIII в. была напрямую интегрирована в административно-территориальную структуру Улуса Джучи, находясь под управлением ордынских чиновников вплоть до периода «Великой замятни» (60-е гг. XIV столетия).

§ 2.4. Черниговская земля

Первым удельным владением Чернигово-Северской земли, подвергшейся военному разгрому и разорению монгольскими туменами весной 1238 г., стало Козельское княжество, земли которого оказались на пути возвращения корпуса Бату в степи после завершения зимней кампании 1237/38 г. После продолжительной (пятинедельной) осады, столица княжества г. Козельск был взят объединенными силами туменов Бату, Кадана и Бури[301]301
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 780–781; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. II. М.; Л., 1960. С. 39.


[Закрыть]. В 1239 г. на восточные, центральные и южные области княжества обрушился основной удар монгольской армии. 18 октября 1239 г. Чернигов был взят штурмом, разграблен и сожжен[302]302
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 782.


[Закрыть].

Согласно вышеприведенным летописным сведениям, организатором военного сопротивления монгольским войскам являлся один из младших представителей династии Ольговичей – князь Мстислав Глебович, в то время как глава черниговского княжеского дома Михаил Всеволодович, после непродолжительного пребывания в Киеве, скрылся за рубежами русских земель[303]303
  Там же. 782; ПСРЛ. Т. VI. Софийская I летопись старшего извода. М., 2000. С. 301; ПСРЛ. Т. XV. Рогожский летописец. Тверской сборник. М., 2000. С. 374.


[Закрыть]. В 1242 г. Михаил Всеволодович возвращается на Русь. По сообщению Ипатьевской летописи, местом пребывания князя становится некий «остров» (острог?) под Киевом[304]304
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. М., 1908. Стб. 789.


[Закрыть]. Данный факт может свидетельствовать об отсутствии у Михаила Всеволодовича военно-политического ресурса для восстановления контроля не только над Киевом, но и над своим родовым уделом – центральными областями Черниговщины и разоренной столицей княжества, возможно находившейся в это время под управлением монгольских чиновников или другого русского князя из династии Ольговичей.

Дошедшие до нашего времени летописные источники не фиксируют наличие в Чернигове монгольских чиновников, «посаженных» сразу после взятия города войсками Чингизидов. Единственное упоминание о неком «черниговском баскаке Иване Шаине» содержится в позднейшем источнике XVII в. – родословной рязанских бояр Измайловых. Однако приложенная к основному тексту родословной «жалованная грамота» рязанского князя Олега Ингваревича[305]305
  Грамота рязанского великого князя Олега Ингваревича «мужу честну» Ивану Шае // РГАДА. Ф. 135. Приложение. Рубр. IV. № 2. Л. 1.


[Закрыть] большинством исследователей признается фальсификатом позднейшего времени[306]306
  Каштанов С.М. Интитуляция русских княжеских актов XXIV вв. (Опыт первичной классификации). ВИД. Л., 1976. Т. VIII. С. 77; Кобрин В.Б. Власть и собственность в средневековой России (XV–XVI вв.). М., 1985. С. 20–21; Дедук А.В. Грамоты «великого» князя рязанского Олега Ингваревича Ивану Шае // Вестник РГГУ. 2015. № 9. С. 55–67.


[Закрыть]. Вместе с тем, учитывая отмечаемый в летописях факт наличия баскаческих «дворов» в некоторых других крупнейших административных центрах русских княжеств (Владимире, Киеве, Ростове)[307]307
  ПСРЛ. Т. III. Новгородская I летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. С. 88, 319; ПСРЛ. Т. VI. Софийская I летопись. М., 2000. Стб. 406; ПСРЛ. Т. IV. Вып. 1–3. Новгородская IV летопись. Пг.; Л., 1915–1926. С. 263–265; Золотая Орда в источниках: В 5 т. Т. 3. Китайские и монгольские источники / Пер. Р.П. Храпачевского. М., 2009. С. 310.


[Закрыть], нельзя полностью исключать саму возможность нахождения в Чернигове представителей джучидской администрации.

В 1245 г. черниговский князь предпринял безрезультатный визит ко двору венгерского короля Белы IV[308]308
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. М., 1908. Стб. 795.


[Закрыть], после возвращения от которого отправился в ставку главы Джучидов: «…отоуда еха Батыеви прося волости своее от него…»[309]309
  Там же. Стб. 795.


[Закрыть] В тексте летописного сообщения не содержится информации о вызове в ставку Бату черниговского князя, что не исключает добровольный характер поездки. Вместе с тем агиографическое «Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Федора» увязывает поездку Михаила Всеволодовича в Орду с проведением властями Улуса Джучи серии дипломатических акций, направленных на установление политической зависимости тех русских княжеств, правители которых к 1245 г. не имели подтверждения своих властных полномочий от Чингизидов: «…Начаша ихъ звати татарове нужею, глаголаще: „Не подобаеть жити на земле канови и Батыеви, не поклонившеся има“. Мнози бо ехаша и поклонишася канови и Батыеви»[310]310
  Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Федора // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 5. СПб., 1997. С. 156.


[Закрыть].

Учитывая, что именно 1245 г. летописями датируются посещения ставки Бату несколькими князьями Северо-Восточной Руси[311]311
  ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. Изд. 2. Л., 1926–1928. Стб. 471.


[Закрыть], а также поездка в Орду Даниила Романовича Галицкого[312]312
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 805–806.


[Закрыть], представляется вполне вероятным наличие официального вызова и для Михаила Всеволодовича Черниговского перед поездкой, закончившейся его гибелью[313]313
  ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. Изд. 2. Л., 1926–1928. С. 471; Горский А.А. Гибель Михаила Черниговского в контексте первых контактов русских князей с Ордой // Средневековая Русь. Вып. 6. 2006. С. 138–154; Селезнев Ю.В. Картины ордынского ига. Воронеж, 2017. С. 191–198.


[Закрыть].

В 1246 г. в Орде погибает еще один представитель династии Ольговичей – князь Андрей Мстиславович Черниговский. По сообщению Плано Карпини, этот русский правитель был казнен за то, «…что уводил лошадей татар из земли и продавал их в другое место; и хотя это не было доказано, он все-таки был убит»[314]314
  Путешествие в восточные страны… С. 29.


[Закрыть].

Анализируя данное сообщение, следует отметить, что обвинения монголов в отношении черниговского князя, вероятно, носили формальный характер и не укладывались в рамки монгольского обычного права, регламентировавшего наказания за конокрадство. По сообщению Ибн Баттуты, отмечавшего в своих записках в том числе и некоторые правовые обычаи ордынских кочевников, «…тот, у кого найдут украденного коня, обязан возвратить его хозяину и вместе с тем дать ему девять таких же [коней], а если он не в состоянии сделать это, то отбирают у него за это детей его, если же у него нет детей, то его зарезывают, как зарезывается овца»[315]315
  Из «Подарка наблюдателям по части диковин стран и чудес путешествий» Ибн Батуты // Становление и расцвет Золотой Орды. Источники по истории Улуса Джучи (1266–1359 гг.). Казань, 2011. С. 154.


[Закрыть]. Марко Поло также указывает на возможность выкупа жизни конокрада выплатой десятикратного к цене украденной лошади штрафа: «Кто украдет коня или что-либо другое – тому за это смерть; мечом разрубают его; а кто может дать выкуп, заплатить против украденного в десять раз, того не убивают»[316]316
  Марко Поло. Книга о разнообразии мира. С. 131.


[Закрыть].

Таким образом, даже наличие доказанного факта воровства лошадей не влекло за собой незамедлительной казни обвиняемого, а в случае с Андреем Мстиславичем этот факт, по свидетельству Плано Карпини, был не доказан. В этой связи можно предположить, что действия ордынских властей в отношении русского князя имели политическую подоплеку и были обусловлены неприятием Джучидами кандидатуры Андрея в качестве правителя Черниговского княжества.

Возможным объяснением такого неприятия может служить династическая принадлежность Андрея Мстиславича. В отечественной историографии не сложилось однозначного мнения, к какой из ветвей черниговского дома принадлежал казненный в Орде князь[317]317
  Селезнев Ю.В. Русские князья при дворе ханов Золотой Орды. М., 2017. С. 136.


[Закрыть]. По наиболее аргументированной версии, он мог являться сыном Мстислава Святославовича Черниговского, погибшего в битве на Калке в 1223 г.[318]318
  ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. Изд. 2. Л., 1926–1928. Стб. 446.


[Закрыть] Основанием для подобного предположения является упоминание в Елецком и Северском синодиках «в[еликого] к[нязя] Пантелеимона Мстислава Черниг[овского]» и его сыновей, князей Димитрия, Андрея, Иоанна и Гавриила[319]319
  Зотов Р.В. О черниговских князьях по Любецкому синодику и Черниговском княжестве в татарское время. СПб., 1892. С. 25; Филарет (Гумилевский). Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 5. Чернигов, 1874. С. 39, 41.


[Закрыть]. Учитывая, что Мстислав Святославович принимал активное участие в боевых действиях против монгольских войск (битва на Калке, 1223 г.)[320]320
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 741–743.


[Закрыть], у Бату могли иметься обоснованные сомнения в политической лояльности его сыновей.

После казни Андрея Мстиславича в ставку главы Улуса Джучи приехал младший брат погибшего черниговского князя «с женою убитого… с намерением упросить его (Бату. – Л. В.) не отнимать у них земли…»[321]321
  Путешествие в восточные страны… С. 30.


[Закрыть]. Приезд в Орду вдовы казненного князя является уникальным случаем в истории русско-ордынских отношений. Помимо вышеописанного прецедента, в русских летописных источниках не зафиксировано ни одной поездки княжеских вдов в ханскую ставку за весь период ордынской зависимости. Вместе с тем в записках Плано Карпини упоминается факт поездки на ханский суд вдовы «царя Георгиании» (Грузии), с целью защиты наследственных прав сына, оспариваемых его сводным братом-бастардом[322]322
  Там же. С. 56.


[Закрыть].

Принимая во внимание данную аналогию, допустимо высказать предположение о том, что посещение вдовой Андрея Черниговского ставки монгольского правителя может объясняться стремлением княгини сохранить наследственные права на часть удела погибшего мужа. О наличии у жены убитого князя неких «земель» свидетельствует и вышеприведенное сообщение папского дипломата.

Следует отметить, что нормы древнерусского права разрешали наследование недвижимого имущества (в том числе и земельных уделов) «в кормлю» княжескими и боярскими вдовами. До нашего времени дошло 36 документов, в которых встречаются упоминания о наследовании знатными женщинами уделов после смерти мужа. Среди них пять документов являются завещаниями великим княгиням, девять – удельным княгиням[323]323
  Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV – начала XVI в. (АСЭИ). М., 1952–1964. Т. I. № 472, 562; Т. II. № 184, 264; Т. III. № 256; Духовные и договорные грамоты (ДДГ). М., 1950. № 1, 3, 4, 12, 17, 20, 61, 71, 74, 84, 86, 98.


[Закрыть]. Вместе с тем имущественные права княжеских вдов сохранялись лишь в случае сохранения их вдовьего статуса «до живота» (то есть до смерти). В случае же повторного замужества женщина теряла права на наследство покойного мужа: «А поидет замуж, иное и не дати участок ничего, и участка еи в земле нет»[324]324
  ДДГ. М., 1950. № 61, 98.


[Закрыть]. Возможно, именно этим обстоятельством объясняется тот факт, что вдовы погибших или умерших русских князей, как правило, не выходили повторно замуж, предпочитая сохранять свой вдовий статус, гарантировавший возможность владения наследственным уделом. По наблюдению А.Ф. Литвиной и Ф.Б. Успенского, в русских летописях, относящихся к домонгольскому времени, нет ни одного свидетельства, согласно которому русский князь-христианин взял бы в жены вдову другого русского князя[325]325
  Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б. Знатная вдова в средневековой Скандинавии и на Руси: Матримониальные стратегии и легенды власти // Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2014. Вып. 1. С. 12–13.


[Закрыть].

Не исключено, что овдовевшая супруга князя Андрея также исполняла функции регентши черниговского престола до возможного утверждения в Орде княжеских полномочий деверя (брата мужа). Примеры женского регентства княжескими вдовами при несовершеннолетних сыновьях прослеживаются в сообщениях русских летописных источников, относящихся к домонгольской эпохе. Первой из таких регентш являлась вдова князя Игоря Старого, Ольга, взявшая властные полномочия по управлению княжеством после гибели мужа в 945 г.[326]326
  ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. Л., 1926–1928. Стб. 40–45.


[Закрыть] В 1209–1226 гг. вдова галицкого князя Романа Мстиславича Анна («великая княгиня Романова») играла весьма значимую роль в политической борьбе за Галицко-Волынский стол, развернувшейся после смерти ее мужа в 1205 г.[327]327
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 718, 721, 727.


[Закрыть] Однако отсутствие в источниках сведений о наличии (или отсутствии) у Андрея Мстиславича Черниговского наследников мужского пола оставляет предположение о регентстве вдовы в качестве гипотетического предположения, основанного на логических допущениях и исторических аналогиях.

Согласно сообщению Плано Карпини, во время пребывания в Орде младшему брату Андрея Мстиславича было выдвинуто условие, «…чтобы он взял в жены жену вышеупомянутого родного брата своего… согласно обычаю татар»[328]328
  Путешествие в восточные страны… С. 30.


[Закрыть]. Черниговский княжич категорически отверг требования монгольского правителя, заявляя, «что лучше желает быть убитым, чем поступить вопреки закону»[329]329
  Там же.


[Закрыть]. Однако, несмотря на отказ, «…Бату тем не менее передал ее ему, хотя оба отказывались, насколько могли, их обоих повели на ложе, и плачущего и кричащего отрока положили на нее (вдову Андрея. – Л. В.) и принудили их одинаково совокупиться сочетанием не условным, а полным»[330]330
  Там же.


[Закрыть]. В записках одного из участников посольской миссии Плано Карпини, францисканского монаха Бенедикта Поляка, оставившего собственный отчет о событиях путешествия, данный эпизод описывается несколько иначе: «…они (монголы. – Л. В.) принудили младшего брата князя Андрея (убитого ими по ложному обвинению) взять в жены вдову брата, уложив их на одно ложе в присутствии других людей»[331]331
  Христианский мир и «Великая Монгольская империя». Материалы Францисканской миссии 1245 г. СПб., 2002. С. 118.


[Закрыть]. Разногласие в сообщениях источников не позволяет сделать однозначное заключение о том, носил ли обряд бракосочетания по «татарскому обычаю» формальный характер или же сопровождался реальными сексуальными действиями «новобрачных».

Следует отметить, что унаследование жены покойного брата являлось древней степной традицией, практиковавшейся со времен хунну. Вдова старшего брата становилась женой младшего, который был обязан о ней заботиться, как о своей любимой жене[332]332
  Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древнейшие времена. Т. I. М.; Л., 1950–1953. С. 40.


[Закрыть]. Существование аналогичной традиции у монголов отмечается в ряде письменных источников[333]333
  Путешествие в восточные страны… С. 26–27; Марко Поло. Книга о разнообразии мира. С. 128; Из «Цветника истории земель Востока» Хетума Патмича // Становление и расцвет Золотой Орды. Источники по истории Улуса Джучи (1266–1359 гг.). Казань, 2011. С. 335.


[Закрыть].

Вместе с тем ни один средневековый источник не сообщает об обычае публичного полового акта новобрачных, равно как и принуждения к замужеству или женитьбе. Вдовы монгольских великих ханов Угедэя и Гуюка – Туракина и Огул-Гаймиш, ставшие регентшами имперского престола после смерти мужей в 1242–1246 и 1248–1251 гг. соответственно, не выходили повторно замуж[334]334
  Джувейни Ата-Мелик. История завоевателя мира. С. 166, 181; Juvaini Ata-Malik. The History of the World-Conqueror. Manchester, 1997. P. 240, 263.


[Закрыть]. Старшая жена Бату Боракчин-хатун после смерти мужа заключила брачный союз с пасынком (сыном покойного супруга от другой жены) – Туканом[335]335
  Тизенгаузен В.Г. СМИЗО. Т. I. Извлечения из сочинений арабских. СПб., 1884. С. 150.


[Закрыть], однако вдова хана Менгу-Тимура Джиджек-хатун, казненная по приказу Ногая около 1281–1282 гг., по сообщению арабского хрониста Бейбарса, «…правила [государством]… в царствование [своего сына] Туда-Менгу», не заключая повторного брака[336]336
  Там же. С. 109.


[Закрыть]. Не вступала в брачные отношения с родственниками покойного мужа и вдова хана Узбека Тайдула-хатун, оказывавшая большое влияние на политические процессы в Улусе Джучи и после смерти мужа[337]337
  Из биографии султана ал-Малика ан-Насира // Становление и расцвет Золотой Орды. Источники по истории Улуса Джучи (1266–1359 гг.). Казань, 2011. С. 144–145.


[Закрыть].

На основании вышеуказанных фактов можно сделать вывод о том, что обычай заключения брака между вдовой и младшим братом (или иным младшим родственником умершего) являлся желательным, однако не носил обязательного характера.

В русском каноническом праве, регулировавшем брачные отношения, существовал прямой запрет на браки между людьми, находящимися в свойстве между собой. Согласно «Уставу о брацех», сохранившемуся в русских Кормчих XIII–XV вв., а также источнике церковного права XVI в. «Мериле праведном», браки в двухродном свойстве (между одним овдовевшим супругом и кровными родственниками другого), на основании решения Собора 997 г., запрещались до шестой степени родства[338]338
  «О брацех расужения» (Сде известно разделение възбраненных браков и законных) // Мерило праведное. Главное собрание библиотеки Троице-Сергиевой лавры. Ф. 304. I. Л. 219–226; Павлов А.А. 50-я глава Кормчей книги как исторический и практический источник русского брачного права. М., 1887. С. 109.


[Закрыть].

В то же время в монгольской бытовой культуре отсутствовало понятие свойства. По свидетельству Гильома Рубрука: «Они (монголы. – Л. В.) соблюдают первую и вторую степени родства, свойства же не признают ни в какой степени. Именно они женятся вместе или последовательно на двух сестрах»[339]339
  Путешествие в восточные страны… С. 101.


[Закрыть].

Кроме того, заключение брака по «татарскому обычаю» в ордынском кочевье не подразумевало проведения обряда венчания, являвшегося необходимым условием признания законности христианского брака. Согласно каноническому уложению русского церковного права, «без венчания женитва беззаконна есть и неблагословенна и нечиста…»[340]340
  Памятники русского права (ПРП). Вып. I. Памятники права Киевского государства. М., 1952. УЯ. Ст. 5. С. 267; Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины / Изд. С.И. Смирнова. М., 1913. XIX. Ст. 11. С. 115; Щапов Я.Н. Древнерусские княжеские уставы XI–XV вв. М., 1976. С. 104.


[Закрыть]. Данное обстоятельство придавало монгольскому брачному обычаю дополнительный элемент «беззакония».

Таким образом, требование Бату о заключении брака между вдовой и младшим братом Андрея Черниговского, противореча древнерусским правовым нормам, полностью соответствовало обычному праву монголов. В таких условиях даже потенциальное согласие родственников казненного черниговского князя принять условия, выдвинутые правителем Улуса Джучи, вступало бы в абсолютное противоречие с церковными законами и мировоззренческими установками представителей русской знати.

В данном контексте допустимо высказать предположение о провокационном характере действий ордынских властей. По мнению Р.Ю. Почекаева, карательная акция Бату была направлена на дискредитацию младшего брата князя Андрея в глазах русских, с целью исключения его из числа претендентов на черниговское княжение[341]341
  Почекаев Р.Ю. Батый. Хан, который не был ханом. СПб., 2007. С. 196.


[Закрыть].

Вместе с тем нельзя исключать и иные причины, объясняющие действия ордынских властей. Требование о заключении брака «согласно обычаю татар» (то есть степному обычному праву) могло иметь своей целью проверить политическую лояльность младшего брата казненного Андрея Черниговского перед принятием решения о передаче ему прав на княжеский стол. Принимая во внимание тот факт, что Джучиды незадолго до описываемых событий уже дважды сталкивались с нарушением этикетных установок и правовых норм представителями черниговского княжеского дома (Михаилом Всеволодовичем и Андреем Мстиславичем), действия правителя Ордынского государства представляются в значительной степени оправданными или, по меньшей мере, логичными.

Вторым вероятным вариантом объяснения действий Бату в отношении представителей одного из южнорусских княжеских домов могло быть стремление привести систему административно-политической власти в Черниговском княжестве в соответствие с представлениями властей Улуса Джучи, ликвидировав то двоевластие, которое возникло после казни князя Андрея. Косвенным подтверждением подобного двоевластия является совместная поездка брата и вдовы казненного князя в ставку Бату.

Дальнейшая судьба подвергшихся насилию брата и вдовы Андрея Мстиславича неизвестна. Исходя из того, что следующим упоминаемым в источниках черниговским князем является представитель другой ветви Ольговичей, вполне вероятно, что подвергнутые насилию родственники Андрея Мстиславича были отстранены (или добровольно отказались) от наследования Черниговского стола и, вероятно, приняли монашеский постриг.

На сохранение в Чернигове русской княжеской администрации после трагических событий 1246 г. указывает сообщение Плано Карпини о встрече на галицко-ордынской границе некоего «посла» черниговского князя, выехавшего с папским посольством из ставки Бату[342]342
  Путешествие в восточные страны… С. 82.


[Закрыть].

К сожалению, Карпини не указывает имени черниговского князя, чей посол сопровождал европейских дипломатов на обратном пути. По мнению Р.В. Зотова, им мог быть упоминаемый в Любецком синодике Лаврентий Всеволод Ярополчич Черниговский[343]343
  Зотов Р.В. О черниговских князьях по Любецкому синодику и Черниговском княжестве в татарское время. СПб., 1892. С. 26.


[Закрыть]. Дополнительным, хотя и косвеннным, свидетельством занятия этим князем Черниговского стола является сообщение Ипатьевской летописи от 1261 г. о свадьбе черниговского князя Андрея Всеволодовича и дочери Василька Романовича Волынского[344]344
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 848.


[Закрыть]. Данное сообщение позволяет высказать предположение о том, что упоминаемый летописью черниговский князь Андрей Всеволодович являлся сыном Всеволода Ярополчича, занимавшего Черниговский стол во второй половине 40-х – 50-х гг. XIII в.

Последними представителями династии Ольговичей, отмеченными в Любецком синодике титулом черниговских князей, являются брянский князь Роман Старый и его сын Олег-Леонтий Романович. Степень родства Романа с Михаилом Черниговским до настоящего времени остается предметом научной дискуссии[345]345
  Селезнев Ю.В. Русские князья в политической системе Джучиева Улуса (Орды). Дис. … д-ра ист. наук. Воронеж, 2014. С. 247; Беспалов Р.А. «Новое потомство» князя Михаила Черниговского по источникам XVI–XVII веков (к постановке проблемы) // Проблемы славяноведения: Сб. науч. ст. и мат-лов. Брянск: РИО БГУ, 2001. Вып. 13. С. 74–76.


[Закрыть]. А.А. Горский, признавая Романа Брянского сыном Михаила Всеволодовича, полагает, что Черниговский стол он занял не позднее 60-х гг. XIII столетия[346]346
  Горский А.А. Брянская альтернатива: несостоявшаяся столица Русского государства // Родина. 2003. № 11. С. 44.


[Закрыть]. Важнейшим направлением деятельности Романа Брянского являлась организация обороны от усиливавшейся военной экспансии литовских князей-кунигасов. Значительные набеги литовских отрядов на брянско-черниговские земли отмечаются Ипатьевской летописью в 1261, 1263 и 1264 гг.[347]347
  ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1908. Стб. 840, 848, 860–862.


[Закрыть] В 1274 г. брянский князь участвовал в неудачном походе ордынско-русских войск на Литву[348]348
  Там же. Стб. 872.


[Закрыть].

В некотором роде уникальным свидетельством является сообщение Любецкого синодика о демографическом состоянии Черниговско-Брянского княжества по итогам правления сына Романа Старого – Олега-Леонтия Романовича, оставившего после себя «двунадесять тем людей»[349]349
  Зотов Р.В. Указ. соч. С. 84–85.


[Закрыть]. По всей вероятности, зафиксированная в синодике численность взрослого мужского населения княжества являлась отражением результатов ордынской переписи («числа»), проведенной властями Улуса Джучи в 1274–1275 гг. на территории большей части русских земель[350]350
  ПСРЛ. Т. IV. Новгородская IV летопись. Вып. 1. С. 243; ПСРЛ. Т. XVI. Летопись Авраамки. СПб., 1889. С. 55; ПСРЛ. Т. X. Никоновская летопись. М., 1965. С. 152.


[Закрыть]. Вопрос о сохранении административного контроля брянских князей над Черниговом после кончины Олега Романовича остается предметом научной дискуссии, ввиду крайне незначительного объема сведений письменных источников, относящихся к политической истории Чернигово-Северской земли последней четверти XIII–XIV в.

Административно-политическая нестабильность, вызванная репрессиями ордынских властей в отношении ряда представителей династии черниговских Ольговичей (Михаила Всеволодовича, Андрея Мстиславича и его младшего брата), а также рядом причин внутриполитического характера, активизировала процессы дезинтеграции Черниговского княжества. В 40-х гг. XIII в. происходит выделение в самостоятельные государственные образования Брянского, Глуховско-Новосильского, Карачевского и Тарусского уделов[351]351
  Редкие источники по истории России (РИИР). Вып. 2. М., 1977. С. 41, 111–112.


[Закрыть]. Во второй половине XIII столетия южные районы Чернигово-Северской земли (Стародубский, Рыльский и Курский уделы), располагавшиеся в непосредственной близости от ордынских владений, также становятся самостоятельными княжениями, свидетельством чему являются неоднократные поездки их князей в ставки ордынских правителей[352]352
  Зотов Р.В. Указ. соч. С. 27, 28; Кучкин В.А. Летописные рассказы о слободах баскака Ахмата // Средневековая Русь. 1996. Вып. 1. С. 5—57; Он же. Летописные рассказы с упоминанием князя Святослава Липовечского: историография, древнейшие тексты, хронология и география событий // Липецк: начало истории (сборник статей). Липецк, 1996. С. 7—39.


[Закрыть].